Недомолвки пыльных шквалов (Глава 9)

08.11.3624 г.
16:34

Меня разбудил какой-то сигнал. С треском он взвизгнул на пару секунд и затих. Потом повторился. И так продолжалось снова и снова. Назойливый писк. Звук доносился по-видимому с мостика. Больше неоткуда. Прежде я его никогда не слышал. Что бы это могло быть?

По пояс раздетый я лежал на спине в своей овальной постели и равнодушно смотрел в потолок. Белая простынь, белый пол, белые стены. Всё бесцветно как и моё душевное состояние. Я всматривался в белизну потолка, пытаясь найти хоть какое-то пятнышко, безучастно рисуя взглядом самому себе узоры. Что есть моя жизнь? Жизнь колониста никогда не видевшего Землю, не познавшего даже на мгновение безмятежность и покой в бесконечной школе выживания. Ни глотка свободного воздуха, ни чьей улыбки тёплой, ни пения птиц в лесу. Ничего.

Только этот повторяющийся сигнал с мостика. Пищит и пищит.

Сколько пролежал я словно манекен, вглядываясь в пустоту? Пытаясь высмотреть в бесцветном пространстве над собой хоть что-то. Одновременно размышляя о том, как ничтожен я и слеп в этом белом непроглядном тумане под названием – судьба. Возможно ли найти в белизне неизвестности то малое, практически недосягаемое, и это не иголка в стоге сена, это игольное ушко, та самая брешь которую мне предстоит отыскать. Верный шаг на пути к заветному. И путь этот ещё так долог. Девятьсот дней ожидания. Ничтожная брешь открывающая целую Вселенную. Свобода. Вот чего я жду. А верный шаг это маленькая, но победа на пути к ней. Но отпустят ли меня? Я могу улететь отсюда сам, угнать Зерно и пуститься в бегство. Но долго ли продлиться такая свобода? Эффектно, но мимолётно. Меня схватят патрульные звездолёты ещё на орбите. Видел в криоснах репортаж о пиротехниках. Так вот разница ощутима, между обычной хлопушкой и бенгальским огнём. Пшик. И… пш-ш-ш-ш-ик. Если меня схватят, то в лучшем случае отправят на зачистку Земной орбиты, ну а в худшем – поместят в тюрьму в неизвестной точке Вселенной, где я буду гнить до скончания своих дней. В назидание всем остальным. Я моргнул и тьма окутывающая меня расстворилась.

Вернувшись к себе (хм, домой), в очередной записи я первым делом поделился впечатлениями о своём походе к французу, о знакомстве с Цзяном и мыслями о том, чем мог бы заняться после всего этого, живя обычной жизнью. А какая она, эта обычная жизнь? Стоит ли строить планы на будущее в миллионах километрах от… от чего? От дома? Земля мой дом? Окутанная губительной чумой. Марс? Андромеда или Меркурий? Наверное, всё же Марс. Там меня вырастили, там мне и место. Но, как бы там ни было – я один в этом мире. Мои родители – инкогнито, жившие в разное время и, быть может, на разных планетах. А я как школьник, листающий учебник географии, в мечтах о дальних странах, о том, что когда-нибудь объеду весь мир. Без чёткой цели это просто воздушные замки, задумай, что другое и те рухнут в забвение. Глупо, конечно, это и до крайности наивно – делиться всем этим в записи. Но приходится пускать пыль в глаза тому, кто пускает пыль в глаза тебе. И ложь моя скрыта не в самих словах, не в сказанном, а в моём поведении, в притворстве. Пусть думают, что я более или менее стабилен, преисполнен оптимизма и делюсь своими планами. Буду и дальше притворяться недалёким барашком. А внутри всё так и клокочет, не дают покоя две вещи: соседи и замена почек.

Пи-и-и-и. Пи-и-и-и. Пи-и-и-и.

Если бы не этот визг с мостика я, наверное, бы так и провалялся, сверля глазами потолок ещё неизвестно сколько времени. Устало вздыхаю, поднимаюсь с кровати и шлёпаю босыми ногами к источнику звука. Он становится всё громче, по мере моего приближения. Прохожу изгибающийся коридор. Из полумрака мостика виднеется свечение пульта управления: мигающие датчики, разноцветные сенсоры – будто новогодняя гирлянда, а потом в область зрения из-за угла выплывает огромный экран главного компьютера. На трёхметровом мониторе предстало чьё-то расплывчатое лицо, будто в тумане или за матовым стеклом, а посреди экрана надпись:

«Принять медиасоединение? Да. Нет»

– Да, – сказал я и пелена, скрывающее лицо человека, связывающегося со мной, исчезла.

На экране было лицо женщины лет шестидесяти, испещрённое глубокими морщинками, а учитывая размеры монитора её бледное лицо походило на фреску с рисунками деревьев в беспорядке разбросанных по коже, где от стволов тянулись голые ветви. Такой вот набросок зимнего сада. Русые, не тронутые сединой волосы были собраны на затылке и гладко убраны с висков. Взгляд зелёных глаз был холоден, как горные озёра. Нос аккуратный, даже изящный. Тонкие нити губ очерчены сеточками мелких морщин. Позади неё виднелось просторное, хорошо освещённое помещение. Изредка кто-то проходил мимо.

– Здравствуй, Александр, – раздался её мягкий голос, лицо дрогнуло в улыбке и снова приобрело выражение гипсового бюста.

– Здравствуйте, – сказал я и спохватился, увидев свою физиономию в полумраке на небольшом экранчике, появившемся в нижнем правом углу, – Свет плюс пять.

На мостике стало так светло, что я даже невольно сожмурился.

– Меня зовут Бернадетт Ким, – сказала она, чеканя каждое слово, – Я старший куратор по личному составу министерства Колонизации Марса, вместе с тем ведущий специалист по реабилитации колонистов, доктор в области нейроимплантологии.

– Рад знакомству, доктор, эм-м, Ким…

– Можно просто, Бернадетт.

Я не знал, на каком языке она говорила, но судя по её словам и, разнящимся с ними движениям губ, говорила она не на русском. С виду француженка, но происхождение фамилии Ким было на лицо. Уж больно веки узковаты. Алгоритмы пока не додумались до того, чтобы синхронизировать в медиапотоке движение губ с произносимой речью.

– Хорошо, Бернадетт. Я всё хотел спросить, но, видимо, мои записи долго шли до Марса. Видимо, с учётом количества колони…

– На этот счёт не беспокойтесь, – оборвала меня Бернадетт и загадочно улыбнулась, – За каждым колонистом закреплено от двух до пяти операторов, в зависимости от особенностей наблюдаемого.

– Особенностей наблюдаемого? – вскинув брови, переспросил я, но отошёл к интересующему меня вопросу, – Месяц назад я получил от вас письмо, в котором говорилось, что работать мне осталось девятьсот дней…

– Это так, Александр, в этом можете не сомневаться.

– Хм, полагаю, – сказал я, подбирая слова, – Это не единственная причина, заставившая Марс связаться с Венерой.

– Верно. Второстепенной мы коснулись, а о ключевой причине я и хотела с вами поговорить.

Тут кто-то окликнул Бернадетт. Она отвлеклась, посмотрела в сторону, взглянула в экран – вернее на меня – и сказала:

– Прошу прощения, одну минутку.

Тут внизу появилась иконка с зачеркнутым изображением микрофона.

Эта докториха выключила свой микрофон и с кем-то разговаривала. Не долго думая, я, по сложившейся привычке, приложил ладонь ко рту и, кашлянув, негромко сказал:

– Ц-ц-т.

08.11.3624 г.
18:01

* Да, Александр, – произнёс в моей голове Платон.

– Платон, умеешь читать по губам? – почесав подбородок, спросил я сквозь зубы.

* Да, но мне необходимо задействовать…

– Задействуй, что хочешь, но передай мне то, что она говорит.

* Принято, Александр, но только не отводи взгляд от её лица и не моргай.

– Не моргать? – сказал я, хлопнув при этом веками раз десять, – Хорошо, постараюсь.

И я замер, вперившись взглядом в её рот. Тем временем Платон задействовал алгоритмы, и на линии губ Бернадетт появились маленькие зелёные точки. Маркеры стали считывать движение каждой морщинки в носогубной области её лица. От меня требовалось просто не моргать. Иначе смысл её речи мог бы исказиться и истолковать, сказанное ею, можно будет уже по-другому.

Она разговаривала с кем-то минуты две, в момент когда умолкала, я жадно моргал, затем та шевельнулась и придвинулась ближе к медиаглазку. Зачёркнутый микрофон исчез.

– Извините, – сказала она и отстранилась на прежнее место, – Так на чём мы остановились?.. Ах, да, по какой причине я связалась с вами.

– Да, – сказал я, – По которой вы бросили все свои многочисленные дела и лично связались со мной.

– Это касается недавно перенесённой вами операции… – сказала она, но последующие её слова я не разобрал, так как в голове раздался голос Платона:

* Всё готово, Александр.

Опустив беглый вгзляд, я заметил стоящую справа стеклянную кружку, и в следующее мгновение будто бы случайно уронил её на пол. Раздался звон стекла, я изобразил неловкость и пробормотал, глядя в морщинистое лицо на экране:

– Простите, я на секундочку.

Присев на корточки, я тихонько прошептал:

– Давай, Платон, что она там сказала?

* Она говорила по-английски. Вот, что я успел считать с её губ.

В следующее мгновение перед моими глазами всплыл текст её речи – зелёные слова на фоне белого пола и битого стекла:

«Что сказал Цзян?.. Получилось?.. Хорошо. Пусть действует осторожно… Уже там? Отлично. Нам нужно знать, что он задумал… Да, я понимаю, что передача сигнала занимает много времени, но… Да… Пусть ведёт наблюдение, и ни в коем случае не даст обнаружить себя… Да, это наше упущение, надо было сразу, пока он спал, но мы не расчитывали, что он проявит… Да, вынуждена признать, он далеко не глупый… Нет, что-то не даёт проникнуть в его Зерно… Да, тут точно… Да, он, несомненно, прибег к помощи искусственного интеллекта, но как?.. Вот именно и это не даёт попасть туда, что-то блокирует доступ к управлению его электроникой… Хорошо… И передайте Анжелике, да… передайте ей лично от меня, чтобы немедленно приступала к сборке печи. Ситуация крайне нестабильная. Ей нужно быть наготове… Ладно. Конец связи...»

Меня крайне озадачили её слова и, уверен, как только поднимусь, она прочтёт на моём лице неподдельное замешательство.

– Александр, всё в порядке? – слышу её голос над головой.

Чтобы придать своему поведению естественность, я подобрал осколок стекла и, закусив нижнюю губу, прижал большой палец к острому краю.

– Да, всё нормально – поднимаясь, сказал я и положил кусок стекла на стол, – Пока собирал осколки, случайно порезался.

Не глядя на свою ладонь, я выставил её вперёд, показывая Бернадетт порезанный палец. Но неожиданно огромное лицо на экране замерло. Доктор широко распахнула глаза, а нижняя челюсть её безвольно отвисла. То ли ужас читался в глазах женщины, то ли удивление.

– Ваша.., – с трудом произнесла она и умолкла.

Я взглянул на свою ладонь.

–… кровь, – наконец договорила она.

Вниз, от верхней фаланги к запястью, изгибаясь по возвышенности большого пальца, тонкой струйкой текла кровь. Но не алая, как должно быть, а непроглядно чёрная, будто смола. Я медленно перевёл взгляд со своей руки на лицо Бернадетт, и та, как ни старалась, не в силах была совладать со сковывающем её чувством. Смятение. Вот, что это было.

– Александр, – сказала она, взглянула на долю секунды в сторону и, едва заметно кивнув, продолжила, – Эта особенность вызвана последствиями, перенесённой вами, операции. Понимаете? Новые почки ещё не успели очистить кровь, а её нынешний цвет, временно зависит от химического состава и критического роста эритроцитов. Так что не стоит переживать. Но… это как раз таки то, отчасти то, о чём я хотела поговорить с вами.

– Говорите конкретнее, – сухо сказал я, всё так же держа руку перед собой.

– Пока вы спали, Александр, не тогда, не в криосне, а сегодня, ваш робот-медик передал нам некоторые сведения, касаемые вашего нынешнего состояния. По регламенту бортовые роботы-медики обязаны ежедневно отчитываться о состоянии колониста…

– Так.

– Он отсканировал ваше тело и обнаружил.., – тут он запнулась и, прокашлявшись, продолжила, –… обнаружил странный очаг в головном мозге. У вас какое-то образование в области левого полушария. Мы крайне взволнованы этим.

«Что, блин? – подумал я, – Она только говорила кому-то, что не могут подключиться к моей электронике, а тут вдруг им робот мой якобы сведения передал. Ах, ты старая… вобла. Ты блефуешь.»

* Да, Александр, – неожиданно заговорил Платон, – Я слышал, что ты подумал, и могу тебя заверить, что медик не двигался с места. Я его обесточил. Она лжёт. Но, не советую выкладывать ей козыри. Самым оптимальным решением будет выслушать их предложение и сообщить им, что тебе необходимо подумать.

«Спасибо, Платон».

– Вы думаете..., – начал я, но тут вдруг меня отвлёк какой-то звук за спиной. Знакомый звук. Я слышал его с утра, но по ту сторону шлюзового отсека. Торопливое цокотание. Я резко обернулся в сторону извивающегося коридора. Но там никого. Белые стены, пронизанные швами металло-керамических плит, уходящие во мрак. Звук суетящихся лапок не повторился. Это скорее всего перегрев импланта. Продолжительное подключение к Платону, возможно, создаёт звуковые галлюцинации. Надо отключаться. Затем я повернулся обратно к Бернадетт, – Думаете, у меня рак?

– Возможно, – но стоит обследоваться, сказала она и, дёрнув плечами, добавила, – Не вижу причины для беспокойства. Если подтвердится наличие образования – элементарно удалим его и работайте дальше. Возможно, это послеоперационная реакция. Но, для более детального обследования, нам нужно, чтобы вы легли в капсулу, где оборудование куда надёжнее роботов. Нам нужно ваше согласие на вмешательство.

Я опустил руку и, зажав порез указательным пальцем, взглянул на пол. Брызги крови создали странный рисунок. Будто чёрное облако на белом фоне. Тучи сгущаются. Или уже сгустились.

– Хорошо, – пробормотал я, – Мне надо подумать.

– Замечательно, – улыбнувшись, сказала Бернадетт, – Тогда я свяжусь с вами через двеннадцать часов. У вас будет достаточно времени, чтобы подумать.

В следующую секунду экран потемнел и я увидел своё напряжённое лицо.

– Идиот, – не шевеля губами, прошептал я.

Только лишь когда она прервала связь, я вспомнил об альтернативном сюжете. Представление, то самое, хлопоты Платона. Я не сказал об этом, я забыл. Можно ведь было сказать, дожать до конца свою легенду с инсультом. Теперь поздно. Выходить с ними на связь и говорить, что, знаете это у меня не опухоль в голове, да и ни какой не имплант, подумать только, это у меня последствия инсульта, сгусток крови на левом полушарии. Вот вам снимки сканирования мозга, а вот вам доказующие записи с медиаглазков, как меня скрутило и я упал на пол, а робот-медик поднял меня своими щупальцами и отнёс в капсулу. Так можно было сказать, но я упустил эту возможность. Теперь они хотят узнать, что это у меня там в голове? Но. Как? Как они узнали об этом, если Платон говорит, что обесточил бортового медика.

Я пошёл обратно в своё гнездо, оставляя за собой чёрные точки на белом полу. Сплошные многоточия. Свет на мостике погас. Я брёл в полумраке, сознавая, что потерпел неудачу на пути к заветному игольному ушку, что отбился от курса.

* Александр, – обратился Платон.

– Да, что у тебя? – прошептал я.

* Я получил отчёт по Эдмунду Савье. Готов ознакомиться?

– Да? – вскинув брови, буркнул я, – Одну минутку.

Направившись в сторону ванной, потирая подбородок, я сказал Платону:

– Пока я буду смотреть отчёт, отследи по медиаглазкам, начиная с того момента как я вернулся от Савье и по сию минуту, всё подозрительное, всё, что привлечёт твоё внимание. Потом доложишь мне.

* Будет сделано, Александр.

Дверь в ванную бесшумно поднялась передо мной, спрятавшись в потолок. Я вошёл внутрь и вспыхнул яркий свет. В трёх метрах от себя я увидел лицо, худощавое, покрытое лёгкой щетиной. Покрасневшие карие глаза. Лицо подростка в принципе, выглядел молодо в свои-то тридцать, короткие волосы цвета опавших слежавшихся листьев. Ну а взгляд дерзковатый подутих малость… в круговерти пыли.