Мятежный бог (Глава 2. В аду свои ангелы)

Я покинул гостеприимное здание «В гостях у сказки», нанял извозчика – они по определенным причинам очень любили Собачью улицу! – и уехал в центр города.

Было у меня там любимое заведение. Кабаре «Зеленая Фея», что на углу Нового Проспекта и Французской улицы.

Признайтесь честно, доводилось там бывать? Да не бойтесь, я не расскажу вашей жене.

Если не доводилось, как-нибудь наверстайте упущенное. Не буду обещать, что вы наутро не сляжете с животом из-за испорченных устриц или несвежих омаров.

Впрочем, я отвлекся.

4 июня 1883 года публика в «Зеленой Фее» состояла из бюргеров, аристократов и богатеньких студентов. Все, решительно все были в стельку пьяны.

Единственным трезвым человеком в этом пьяном аду был я. И мне было скучно.

Знаете, мне очень хотелось найти некий аналог искусственной Элизы, но только чтобы он не исчез спустя час. Мне хотелось говорить. Не о том, что мир полон скорби. Просто говорить.

Да, я до сих пор не отошел от общения с воображаемой девушкой. Тот момент, когда она исчезла на моих глазах…черт, я даже не знаю, с чем это сравнить.

Как будто пламя свечи, которая уже погасла.

Или крошечная снежинка прошлогоднего снега.

Или солнечный лучик, увиденный глазами слепого.

В общем, не самое приятное впечатление.

А если принять во внимание тот факт, что рано или поздно я сам так же исчезну, и нет гарантии, что это не произойдет через час…

Интересно, это мир исчезнет, или я сам? Не мог я поверить в то, что мир продолжит существовать без меня.

Пока я проделывал манипуляции по превращению бокала пива в стакан яблочного сока, я огляделся.

Да, я не пил алкоголь уже года три. Но об этом мало кто знал.

А в кабаре царил самый настоящий ад.

Представьте сами: пузатые официанты в лоснящихся ливреях, длинноногие танцовщицы канкана в уродливых платьях, похожие на гигантских индеек, посетители, налакавшиеся абсента — и все это действо, достойное девятого круга ада, происходило под вульгарную и совершенно безобразную музыку.

Я был единственным трезвым человеком во всей этой кутерьме.

Вы спросите, зачем вообще я посещал подобные заведения? Почему, к примеру, не восседал в отдельной ложе в Опере, не слушал концерты в мюзик-холле «Дирижабль-Арена», а проводил свое время в этом сомнительном заведении?

А я вам отвечу так. Отчасти – из-за скуки. Я не любил оперу, и всегда засыпал в самый неподходящий момент, а «Дирижабль-Арена»… Ох, однажды я побывал на сцене этого мюзик-холла, и видит Бог, не хочу об этом вспоминать.

Другая причина – мне нравилось наблюдать за теми, кто приходил в кабаре.

Вот розовощекий бюргер уснул рожей в салате.

Вот почтенный отец семейства давится пятым стейком. Пятым-пятым, я считал! Он уминает эти стейки за обе щеки и глотает их, почти не жуя.

Жри, жри. За все заплачено.

Когда-нибудь я научусь оживлять эти чертовы стейки и превращу их обратно в коров!

Вот сифилитик дрожащей рукой закуривает папиросу. В его стеклянных глазах нет ни чувств, ни мыслей, только абсент и кокаин. Он трясется, как будто его бьет магическим излучением. Вряд ли он доживет до завтрашнего утра.

Вот на сцене танцовщица канкана в шелковых чулках. Я отчетливо вижу фляжку коньяка, заткнутую за чулок.

Мне глубоко плевать на всех этих людей. И мне безразлично, как все эти отщепенцы попали в кабаре. Мне всего лишь нравится за ними наблюдать.

Но в любом аду есть свои ангелы.

За столиком в углу сидела брюнетка в изумрудном бархатном платье и заметно скучала. Я не мог разглядеть ее лица, поэтому подошел ближе.

Большие голобые глаза в оправе длинных ресниц. В меру полные губы (свои?) и точеный овал лица. Про платье я уже упомянул. Так вот, оно было очень дорогим. Примерно как двести обедов офисного клерка.

Я бесцеремонно сел напротив дамы, так, чтобы свет падал на мое лицо.

Я, дорогая моя, тоже одет не с помойки. Пиджак для меня шил сам маэстро Россини, и стоит он дороже, чем весь алкоголь в этой дыре. Пиджак, не Россини. Маэстро стоит дороже, чем весь алкоголь в Осколии.

Часы на мне, часы. Видишь? Это настоящий «Альказар», не подделка.

Восьмой модели, веришь или нет. Ни у кого во Флагманштадте их нет, мне лично привезли из самой Османской империи. Я богат.

— Тысяча рублей, — развеяла мои сомнения брюнетка.

— За час? – изумился я.

Ну у вас, барышня, и расценочки! Знала бы, что перед тобой сам Тео Винкль, сама бы заплатила мне эту тысячу.

— За час. Если будешь брать всю ночь, сделаю скидку.

— Двести тысяч на всю неделю, — парировал я.

Она мне решительно понравилась!

— Ого, — хмыкнула дама. – А где гарантия того, что я останусь жива? Кстати, я Полли.

— Конечно, останетесь, — заверил я. – И более того, вы будете чуть даже чуть живее, чем сейчас. Я Тео, и предлагаю сразу перейти на «ты». Вина, шампанского, абсента?

— Ш-шампанского, — попросила Полли.

Я, не дожидаясь официантов, щелкнул пальцами, и на столике образовался высокий бокал с золочеными краями.

— Ваше здоровье, драгоценная Полли!

— Это было очень красиво, — произнесла она, осушив бокал до дна.

— Вкусное шампанское-то? — поинтересовался я.

— Для безалкогольного – очень!

— Ох, простите. Забыл. Исправлюсь.

Я снова щелкнул пальцами, и в стакане заплескалась золотистая жидкость.

— Ты волшебник? – спросила Полли, эффектно взмахнув ресницами.

— В первую очередь я алхимик. Если мне захочется создать счастье в реторте, я смогу это сделать. Волшебником я стал волею случая. И незаконным приготовлением напитков мои способности не ограничиваются.

Я не лукавил. Пускай теорию синтеза и превращений, равно как и практическую магию я изучал не во Флагманштадтском университете, а по старым учебникам, в этих магических дисциплинах мне не было равных.

Иной профессор за всю свою жизнь не продвинется дальше решения хрестоматийных задач. Тео Винкль же знал о теоретической и практической магии все. И если алхимию я изучал под чутким руководством вечно нетрезвого господина Грюнберга, то магический синтез я штудировал уже в одиночку.

— О, так ты можешь и еду создавать?

Она мне решительно понравилась!

Остроумная, язвительная, знающая себе цену! Ай да Полли, ай да чертовка!

Не прошло и секунды, как я материализовал перед ней коробку шоколадных конфет.

— Двести пятьдесят тысяч, — без обиняков произнесла Полли, цепляя тонкими пальцами конфету.

— О! – тут изумился даже я. – Раз вы повышаете цену, извольте соответствовать, сударыня! Убедите меня, что мне не будет с вами скучно.

Я специально выделил интонацией это «мне», чтобы дама сразу поняла, что имеет дело не с каким-нибудь простофилей.

— Задавайте вопросы, господин «убедите, что не будет скучно», — парировала находчивая Полли.

— Э…. – опешил я. – Музицировать, танцевать умеете?

— Всенепременно. Музыке обучена, танцевать умею с детства, ибо – не поверите! – на всех школьных балах была королевой. Вкусные конфеты, кстати.

Боже, благослови теорию синтеза и превращений!

— Поэзия? – зашел с другой стороны я. – Как вы по части поэзии?

— Смотри, мой друг, среди пустынных улиц,
Влачит мой ангел жалкие крыла…
Идут за ним, с той пустотой рифмуясь
Забытых душ убогие тела.

О нет, вне скорби нет и сожаленья –
Их путь тернист, хоть смысла и лишен.
Мой ангел слаб, он ищет примиренья.
Мой ангел слаб, он жалок и смешон, — продекламировала Полли.

— Великолепные стихи, — ответил я.

Мне было стыдно признаться, что я ничего не понял.

— Это Роберт Лэйк, английский поэт прошлого века, — сообщила Полли. – Он ничего не написал за свою жизнь, кроме сборника стихов «Поэма Скорби», которую так и не приняли читатели, и умер в нищете. Перевод мой, кстати. Если ты читал первоисточник, то помнишь, что там «Streets» рифмовались с «Wings», мне же пришлось…

— Да-да, — резко ответил я.

Что-то наш томный вечер превратился в урок занимательного литературоведения, что меня нисколечко не радовало.

Вот так знакомишься с дамами в кабаках, а они английских поэтов на досуге переводят.

Жить становится все страшнее и страшнее!

Впрочем, рассказ о нищем поэте показался мне интересным.

— Предлагаю взять конфеты и дернуть отсюда. Поймаю извозчика и поедем ко мне. Тут недалеко.

Мы вышли на улицу, под моросящий дождь.

Впрочем, в этом городе почти всегда идет дождь – летом ли, зимой ли, днем или ночью. Дождю без разницы.

Перед нами светилась яркая Французская улица, состоявшая из брусчатки, фонарей и ярких вывесок. Проезжали мимо экипажи, среди которых были и паровые, гремели колесами, скрипели рессорами, царапали брусчатку.

Карета подъехала быстро, как и предполагалось. Господа извозчики любят не только Собачью улицу. Этот район они тоже уважают. Как и все районы, где водятся деньги. И не важно, чем они пахнут.

— Если вы материализуете мне сигарету, я буду очень благодарна, — тихо произнесла Полли, когда мы уселись в карету.

— Как пожелаете, — ответил я.

Я чиркнул спичкой, и в полутьме нарисовался крохотный огонечек.

— Вы живете в Еловых аллеях? – спросила Полли, услышавшая, как я называю адрес извозчику.

— Да, — коротко ответил я.

— Вы странный человек, господин Тео. Явно богаты, живете в дорогом квартале, способны заплатить двести тысяч даме… Сомневаюсь, что вы зарабатываете волшебством. Или даже алхимией. Что должен изобрести алхимик, чтобы заработать на домик в Еловых Аллеях?

— Забавно, а ведь вы не знаете и тысячной доли моих странностей, госпожа Полли. И да, я живу не в домике.

— Триста тысяч, — внезапно ответила моя спутница.

— Помилуйте! – я был обескуражен.

— Дань уважения английским поэтам прошлого века.

Наш экипаж, рассекая полночь, размеренно катился по темным улочкам Флагманштадта, мимо неоготических строений с башенками и огромными окнами.

Завтра вечером госпожа Полли попытается меня убить.

Но я еще об этом не знал.