Pixe'r'Ella c1 (Глава 2)

Дорогой брат, приношу свои искренние извинения за произошедшее. Суевериями местных жителей, твоя дочь была изгнана из деревни, а мы с Эллой оказались заперты на неопределённый срок. Форта бежала в лес, и, скорее всего, попытается выйти к городу. Я уже предупредил лакея, чтобы он сообщил об этом жителям.
Девочка едва ли способна самостоятельно выбраться оттуда, необходимо срочно отправляться на её поиски!

P.S. Пожалуйста, ответь на это сообщение, как только его прочтёшь
Эрнст Пикс
Графу Лоуренсу Пиксу
23 апреля, 1778 года

Глава первая: Have you ever actually dreamed of a dream?
Город. Наконец, я снова вижу каменные дома. Привычный вид людей. Привычный вид одежд. Торговцы, повозки…
Я делаю шаг из леса. По какой-то причине, с того дня я так и не встретила ни одно животное в лесу. Не ела, не спала и без проблем одолела остаток пути без привалов. Мора исчезла сразу после той ночи.
Оживлённая дорога, проходящая по окраине города, находится всего лишь в двухстах футах от места, в котором я вышла из леса.
Медленными шагами, я достигаю её.
— Добрый вечер, миссис Форта, – улыбнулся мне молодой мужчина и остановил свою повозку. На нём была чёрная шапка-котелок. Длинные, чёрные, закрученные на конце усики придавали вид аристократа, — Я как-раз распространяю тут сообщение о пропавшей девочке, — улыбнулся он
***
С момента, как я села в повозку мы не разговаривали. Судя по всему, он думает, что я измотана до предела. Незадолго до того, как выйти из леса, я набрела на обширный ручеёк и снова смогла ополоснуться и постирать свои вещи, так что сейчас, растрёпанная и не совсем сухая, своим внешним видом, вполне наталкивала на такие размышления.
«А что? Он прав. Возможно, мне действительно стоит немного вздремнуть…»
***
— Госпожа! – вздохнул знакомый голос.
Я открыла глаза.
— Кандида…
Кандида Гулд – наша с мамой личная горничная. Она появилась в семье одновременно с мамой, и они сразу поладили. Лучшие подруги уже двадцать лет. Обеим по тридцать восемь, обе достаточно сложные, специфические личности, только, в отличие от мамы, Кандида очень плохо реагирует в выходящих из ряда вон ситуациях. Мама – полная противоположность, она отлично быстро соображает в самых сложных ситуациях. Даже можно сказать, она живёт от одного до другого инцидента. Их внешность так же полностью противоположна. У Кандиды чёрные глаза, волосы цвета вороньего крыла, собранные сзади. Острые, тонкие черты лица, строгость во взгляде. Мама – сероголубоглазая блондинка с вьющимися распущенными волосами. Всё, что достаточно сказать о её внешности, так это то, что она мягкая. А в глазах азарт. Эти серголубые глаза смотрят на мир, как на арену цирка, в них интерес и томное ожидание чего-то нового, неизвестного.
«Почему она до сих пор сидит в поместье? Как папа её тут удерживает? Так много вопросов…»
— Вы так простудитесь, вам стоит немедленно принять ванну! — настояла горничная приказным тоном.
— Да!
«Я дома...»
— Мы ехали двадцать часов, чтобы поскорее доставить девочку домой, — сказал мужчина-курьер, обратив на себя внимание.
Выглядел он в самом деле очень уставшим, хотя и не переставал улыбаться.
— Семья Пикс обязательно выразит вам свою благодарность, господин Дальтон, как только мы разберемся в том, почему наша госпожа вернулась в таком виде и так рано.
— Не стоит благодарностей, в любом случае, теперь, я выполнил работу и могу, наконец-то, расслабиться.
Я бодро поднялась на ноги и вышла из кабины.
— Спасибо вам большое! А то я уже боялась, что мне придётся идти сюда пешком через весь город.
— Не думаю, что это было возможно в вашем состоянии, — простодушно заметил он.
— Из леса вышла, и из города как-нибудь вышла бы…
— Госпожа, немедленно отправляйтесь в ванну, а нам с господином Дальтоном нужно ещё кое-что обсудить.
Я бодро поднялась на ноги и вышла из кабины.
«Совсем не ощущаю, что только что проснулась. Никакой ломоты или привкуса во рту, хотя, по его словам, я спала целых двадцать часов!»
Спрыгнув с порога, ноги понесли меня к парадным воротам. Навстречу шёл старший брат. Он сразу нацепил наигранную улыбку и поприветствовал меня:
— Форта, как всегда прекрасно выглядишь, — сказал он без грамма серьёзности в голосе.
— Да-да! Ты тоже, Эсмонд! – ответила я так же небрежно.
— Твоя мать сейчас читает в саду. Думаю, она будет рада тебя видеть.
А вот эти карие глаза смотрят на мир лишь как на череду цветных картинок. Всё, что они видят – это всего лишь очередной факт, который фиксируется в его голове, без малейшего чувства причастности к нему. Эсмонд никогда не говорит, что думает, просто наблюдает и улыбается неискренней улыбкой. Я никогда не видела, чтобы что-то выбивало его из равновесия или удивляло. Такое ощущение, словно в его мире ничего не имеет значения и всё равновероятно, от этого он смотрит на мир со словами: «Ага, значит вот оно как случилось, интересно…»
— Спасибо, тогда я пошла!
«Меньше всего мне сейчас хочется разговаривать с ним»
— Дорогая сестра, прости, не могу ли я уточнить, почему ты так рано вернулась?
«Так и знала…»
— Местные жители не пускают в деревню людей с зелёными глазами.
— Забавно, буду знать, — ответил он загадочно и возобновил шаг, удаляясь от меня.
Я тоже возобновила шаг.
После всего пережитого, высокие стены поместья кажутся столь дружелюбными. Эта крепость защищает судьбы всех, кто проживает в ней. Никакая опасность не страшна, пока все эти люди готовы заступиться друг за друга. Особенно брат Эсмонд. Даже несмотря на то, что я его боюсь, если мне нужна будет помощь или защита, не могу представить себе кого-то более надёжного, чем он. Нет, даже наоборот. Именно потому, что я знаю, насколько он может быть ужасающим на самом деле, я могу ему доверить даже самые страшные неприятности. Не могу представить более ужасной участи, чем стать его врагом.
«Считает ли он меня своей семьёй на самом деле?»
Размышляя о своём брате, семье и поместье, я медленно прошла через парадные ворота.
Яблоневый сад. Посмотрев под ноги, я обнаружила на себе старые, грязные и уродливые сапоги… которые мне больше не понадобятся.
— Хлюп, — левый сапожок покинул мою, уже запрелую ножку, и полетел за высокий каменный забор.
«А ведь мусорить нехорошо, хи-хи…»
— Хлюп, — его собрат отпочковался от правой ноги и полетел вслед за первым.
— Туда вам и дорога!
Рейтузы я оставила около реки в лесу, на последнем привале, поэтому теперь мои босые ноги касались влажной зелёной травы, доставляя мне неописуемое удовольствие от нахлынувшего чувства свободы. Была б моя воля, вся остальная одежда отправилась бы сейчас за забор.
И раздался громкий смех.
«Боже мой! Я всё-таки сделала это!!! Не могу поверить! Я всё ещё жива! Теперь я могу абсолютно всё!»
— Форта, что ты делаешь?
«!!»
Гвендолен Портер стояла в полном негодовании. Её собственная дочь встала посреди сада с растрёпанными волосами, в мокром старом свитере, в мокрых старых рабочих штанах, швыряла грязные сапоги за забор и громко хохотала.
— Мама! – воскликнула я радостно и сорвалась с места.
— Стой.
Я встала.
— Да-да, дорогая, я очень рада тебя видеть и тоже очень соскучилась, но, пожалуйста, не надо меня сейчас обнимать…
— Я недавно принимала ванну.
— Судя по всему прямо в одежде.
— А зачем мыться, если потом снова надевать грязную одежду? Я мылась и в этой же реке сразу стирала одежду.
— Так ты принимала реку, а не ванну.
— Действительно, наверное, это можно так назвать.
— Тебе не холодно в мокрой одежде?
— Нет. Не увиливай, я очень хотела тебя обнять…
— Форта, ты же представляешь, что сейчас творится в моей голове?
Я улыбнулась, в ответ на эту фразу:
— Значит до тебя мне ещё очень далеко.
Она улыбнулась в ответ на мою улыбку:
— Определённо.
***
Мелкие частые шажки по каменному полу. В центре комнаты достаточно широкая круглая ванна, которую наполняют водой из котелков, постоянно нагревающихся от камина. Слева от бассейна ванной стоит массивный дубовый шкаф, в котором лежат полотенца, халаты и пижамы. Справа, два низких стола, один для грязной одежды, второй для подготовленной чистой.
Шаг за шагом мои ноги жадно проглатывают, оставшиеся до этого омута счастья, футы.
«Мечтала… Сколько же уже времени я об этом мечтала? Такое ощущение, словно целая жизнь прошла. За эти четыре дня я прожила больше, чем за всю свою жизнь…»
Нога отрывается от пола и покоряет первую ступеньку… вторую ступеньку…
Я стою на бордюре и просто смотрю на воду, в которую мне предстоит погрузиться.
Сердце бьётся не слабее, чем, когда я лежала с Морой тогда…
«Это предвкушение… Интересно, почему она ушла? Потому что я умерла?.. Потому что я её не послушала?.. Хотя бы сказала, что она со мной сделала…»
Впервые за всё это время я больше не обязана сражаться за выживание. В голову тут же нахлынули мысли обо всём произошедшем. Теперь, наконец, есть время подумать, осознать, что же всё-таки произошло.
Полностью уйдя в размышления, я незаметно для себя уже села в воду и прислонилась спиной к стенке, вдоль которой стоят ступени.
«Как и думала. Я не чувствую жара воды. Вроде, понимаю, что она тёплая, но нету того приятного покалывания кожи, которое обычно приносит такая вода. Как и холод все эти дни. Я понимаю, что мне должно быть холодно, но не ощущаю этого. Просто понимаю и всё… Чувства и эмоции те же – это определённо я. Даже приятно, что я настолько чётко всё вижу… ах, да… я же «впервые» вижу эту комнату. Мне казалось, здесь красивее, формы какие-то грубоватые у инвентаря, что ли… кстати, по поводу инвентаря, нужно сказать, чтобы выбросили всю ту одежду, я очень не хочу, чтобы она мне пригодилась ещё хотя бы раз в жизни…»
— Госпожа, ваша одежда ожидает вас на ближнем столе, — послышался знакомый голос за спиной.
— Аа!!! Когда ты успела так подкрасться?! – резко вскочив на ноги я развернулась.
— Я просто принесла ваши вещи и мыло, — Кандида протянула руку с чёрным сморщенным куском мыла.
— Благодарю.
— Вы уже собираетесь мыться?
— Да, хватит мне тут сидеть.
«Всё равно никакого удовольствия от этого не получаю»
— Понятно. Господин Дальтон сказал, что вы за два с половиной дня прошли то же расстояние по лесу, что он проехал на повозке.
— Я просто очень боялась останавливаться и спать в лесу, потому что там есть дикие животные. В таких условиях я мало спала и много шла, ориентируясь по мху. Благо, перед поездкой я подробно изучила карту местности.
— И вы ничего не ели три дня?
— Я жевала какую-то траву в первый день, а потом уже была настолько измотана, что совершенно не соображала.
Кандида смотрела с полным недоверием. Её глаза, словно пытались проникнуть в глубь моего сознания и выпотрошить оттуда всё.
«Как же хорошо, что я никогда раньше не видела, как она смотрит на людей…»
— Хорошо, приятного вам времени, госпожа Форта.
— Пока…
«Всё равно она не поверит. Как только волосы и глаза вернулись в норму, больше нету смысла рассказывать такой длинный и сложный рассказ»
Намыливая сначала волосы, затем шею, затем руки, затем груди, спину и талию я медленно опускалась всё ниже, пока рука с мылом не достигла бедра. Тело тут же воспроизвело ощущение ладони Море’Эль на этом бедре. И память снова заполонило воспоминаниями о произошедшем в ту ночь. У меня так и не было времени подумать об этом, но сейчас…
«Такое же неловкое чувство, как и тогда. Мора, вернись уже наконец… это непонятное чувство оставляет за собой такое… непонятное опустошение…»
И это опустошение из-за чувства глубокой неудовлетворённости неизбежно каждый раз возникая, приводило меня к агрессии.
— Да куда ты вообще исчезла?!
***
Выйдя из воды, я снова удивилась тому, как же всё-таки странно и непонятно теперь я ощущаю холод. Привыкнуть к этому чувству достаточно сложно. Вытершись полотенцем, и намазавшись духами, я перевела взгляд на платье, которое принесла Кандида, и улыбнулась.
— Платье цвета моих глаз.
Несмотря на то, что оно немного мешковатое и слегка великовато мне, я очень его люблю. Под него не нужно носить корсет и ничего затягивать. Никакая другая одежда не дарит такой же лёгкости, как это платье. Длинные чёрные носки из овечьей шерсти и коричневые кожаные сандалии.
— Образ дочери графа Пикса восстановлен! Определённо, так намного лучше, осталось только избавиться от усталости и образ милой девочки будет также восстановлен.

***
Жаренный павлин, тарелка гороха, початок зелёного сыра, стакан козьего молока и… всё это только что достали, разогрели, а что-то из этого даже и приготовили, специально для меня.
В центре обеденной залы массивный дубовый стол, окружённый двумя длинными скамьями с удлинённых сторон и двумя мягкими креслами по торцам, где обычно сидит отец, и брат Эсмонд с противоположной стороны. Массив высоких окон, украшенных ярко бордовыми плотными, тяжёлыми шторами, впускает тёплый поток полуденного света в трапезную. Когда здесь находится мало людей, каждый звук разносится гулким эхом, заполняя собой это огромное, полупустое помещение.
Тело буквально рухнуло на скамью напротив тарелок с яствами.
Похоже все эти дни я уже была на грани физического срыва и только сейчас, когда я уже могу позволить себе расслабиться, эта груда усталости и негодования высыпалась на меня единовременно. Настолько плотно, что даже кусок в горло не лезет.
«Но нужно поесть. От голодовки сейчас не станет лучше. Почему так тяжело? Я же только-только проспала целых двадцать часов...»
Вкусная, тёплая и приятная кашица из разваренного гороха потекла мне в рот. Восхитительный ломтик сыра, просто таял во рту в паре с потрясающе вкусным мягким куском хлеба.
Никогда в жизни ещё приём пищи не доставлял мне столько удовольствия, при чём не меньше мне доставляло и то, что я просто могу вот так вот спокойно сидеть.
— Вроде такая же как и всегда. По поместью ходили слухи, что ты вернулась полуживая. Я ещё ненароком подумала: «Как жалко… что она… вернулась.......»
Элси Пикс. Младшая сестра Эсмонда. Она младше меня чуть больше, чем на год. Своей внешностью, она полностью пошла в отцовскую породу: коричневые волосы, карие глаза и островатые черты лица. Внешне, она вполне сносная девчонка, но из-за моей известности и яркой внешности, она постоянно остаётся в тени. Из этого вытекает её персональная непереносимость меня. Увы, с этим ей никак не помочь. Остаётся только философски относиться к её поведению в мой адрес. Тем более я вижу, что она не злая, хоть и немножко ядовитая.
— Доброго тебе здравия, Элси.
Всего у отца четверо детей включая меня. Четвертым является младший брат Элси — Генри. Сейчас ему четырнадцать. Папа считает, что он растёт копией дяди Эрнста, что внешне, что характером.
— Когда ты уже перестанешь отвечать мне любезностями на проклятья?
— Когда ты перестанешь проклинать, полагаю…
Она уколола меня взглядом.
— Знаешь, людей бесит, когда они ненавидят тебя, а ты им говоришь что-то в таком роде. Это так вымораживает, что просто тянет блевать и я начинаю ненавидеть тебя ещё больше.
Я на это ничего не ответила. Когда-нибудь она вырастет из этого возраста, и мы станем отличными сестрами, надеюсь.
Тем более, мне всё сложнее и сложнее становится думать, от усталости. Мне лень думать. Любые размышления, которые я пытаюсь контролировать, требуют немереной концентрации, куда проще пустить это все на самотёк. Сегодня я устала. Сегодня я молодец. Сегодня мне действительно можно отдохнуть.
— Элси, прости, я очень плохо себя чувствую, не могла бы ты позволить мне остаться одной?
— Может мне тебе ещё расслабляющий массаж сделать? Это мой дом, если я хочу сидеть здесь и разговаривать со своей «сестрой», — она сделала громкий акцент на этом слове и скривила губы, — о её глупости и неполноценности, то я определенно останусь это делать.
— Хорошо, я с тобой полностью согласна, давай поговорим о глупости и неполноценности, — послышался голос сзади.
Даже если бы я этого не слышала, всё равно абсолютно точно могла бы сказать, что у меня за спиной стоит мама. «Такое» лицо Элси делает, только при виде этой женщины. Она одинаково ненавидит, бесконечно боится и уважает её. Мама — единственный человек в семье, который показывает этой молодой особое, что она – не центр этой вселенной. Эгоистичная и надменная младшая сестра с детства терпит удары по своему самолюбию от моей матери, поэтому сейчас её инстинкт самосохранения должен ей подсказать, что пора бежать. С двумя представителями рода Портер она не совладает.
Мои размышления подтверждаются её бледным лицом.
— Просто не хотела, чтобы моя «сестра», — на этот раз она произнесла это слово более спокойно, холодным ровным тоном и сделала после него небольшую паузу, — скучала здесь одна и чувствовала себя одиноко. Разрешите откланяться, — резко вскочила и начала удаляться с высокомерным видом, пока полностью не скрылась за дверью напротив нас.
— Я думала ты сейчас морально уничтожишь её, как обычно.
— А я же вижу, что моей дочери нехорошо, зачем тебе нужно при этом присутствовать? Если мне очень захочется её достать, я всегда смогу её откопать, замок круглый, — мама улыбнулась.
«Очень сомневаюсь в этом»
— Спасибо, но, если ты часто так будешь делать, Элизабет на тебя разозлится.
— Да ладно, мы же лучшие подруги, она всё поймёт, — мама двусмысленно улыбнулась.
Элизабет Пикс — официальная жена моего отца… и… всё поместье знает, что она всем своим естеством ненавидит мою мать. Никто не знает, юмор ли это у мамы такой, или она действительно от всей души уверена в том, что они лучшие подруги, но как мне рассказывали, с самого своего появления здесь, она играет в это дружелюбие. Полагаю, не стоит объяснять, насколько это бесит жену, которая вынуждена отвечать взаимностью, просто потому что до ужаса боится Гвендолен. У неё нет ни силы духа, ни власти сражаться против этой женщины. Из страха и прилежного воспитания девушки высшего общества, она продолжает играть в лучших подруг. Это выглядит глупо. Это выглядит нелепо. Всем своим видом она выказывает страшное отвращение, но ничего не может поделать. Так как Элси – её единственная дочь, они очень близки как подруги, и вся их жизнь заключается в промывании костей моей мамы. За восемнадцать лет, проведенных под одной крышей, Элизабет так и не смогла смириться с наличием «свободной наложницы» (как мама сама себя называет) в своём доме.
Теперь становится очевидно, как её выводят из себя, периодические нападения мамы на её дочь, но тут она тоже бессильна.
Как-то раз, я слышала, как она пыталась ругаться на папу из-за этого, но всё, что он ответил:
— Вы все воспитываете в Элси члена высшего общества или жену, и только Гвен воспитывает человека.
После чего любые дальнейшие споры с ним становились бесполезными.
— Я слышала, ты три дня шла через лес. Мне вот очень интересно, как ты оттуда выбралась? Не помню, чтобы мы когда-нибудь с тобой что-то такое практиковали…
Положив, очередную ложку гороха в рот, я медленно прожевала его с куском хлеба, а затем ответила:
— В лесу мне очень помогла одна девочка из этой деревни. Она все время ухаживала за мной, и я здесь только благодаря ней.
— Ух ты, значит она всё ещё живёт в том лесу.
— Ты знаешь Мор?
— Однажды весной, четыре года назад, Лори вернулся домой где-то в полночь с десятилетней девочкой. Милая такая девочка была: средней длины чёрные волосы, большие такие зеленовато серые глаза, — она соединила большой и указательный палец, показывая огромную букву «О».
«Сомневаюсь, что её глаза действительно были такого размера»
— И он сказал: «Гвен, эта девочка поживёт здесь некоторое время, ухаживай и следи за ней».
«Представляю себе лицо Элизабет. Что у папы за привычка периодически тащить в дом очередных представителей женского пола?»
— И как ты на это отреагировала?
Мама азартно улыбнулась:
— Я была в восторге. Мой дорогой принёс мне маленькую миленькую испуганную девочку на воспитание. Ты уже неделю, как отбыла к деду, и раньше, чем через три недели, я тебя не ждала.
«Она так меня заменила?»
— Я весь день проводила с ней, мы даже спали вместе. Маленькая Миранда быстро обвыкла, и вообще, оказалась на редкость умной девочкой, хотя ровно через две недели Лори забрал её обратно.
— А как Элизабет отнеслась к ней?
— Они стали такими же хорошими друзьями, как и мы с ней.
«Так и знала»
— На этом конец истории?
— На этом заканчивается история Миранды. Через два года, осенью, я проветривала свою комнату и села читать у окна. Когда я оторвалась от книги, у меня на кровати сидела девочка лет двенадцати. С тёмно-жёлтыми волосами и глазами: «Гвен, мне нужна твоя помощь». Неделю она жила со мной в комнате, после чего так же загадочно исчезла.
— Я не поняла, как она забралась к тебе в комнату?
— Запрыгнула в окно.
— На четвертый этаж?!
— Увы, — мама с досадой развела руками, — я не скажу тебе ничего сверх того, что уже сказала. Всё остальное — это дела твоего отца. Спроси у него, он приедет сегодня вечером.
— Так и сделаю.
— Только не рассчитывай, что он возьмёт и скажет тебе всё. Скорее всего, он просто ответит что-то в духе: «Дорогая, чуть позже, время придёт...» и бла-бла-бла и всё в таком духе.
— Тогда я подожду его.
— Иди поспи пока, на тебя больно смотреть. Кажется, словно ты умрёшь в любой момент…
***
— Доброе утро… — сказала я себе и уныло поднялась.
За время послеобеденного сна ничего не изменилось. Старшая усталость никуда не делась, более того, она, словно, приумножилась. Можно было бы свалить это ощущение на подъём после дневного сна, после которого определённая разбитость и слабость – нормально, но это чувство больше похоже на то, что я не спала вовсе.
— Неужели я теперь буду себя так чувствовать всю жизнь? — спросила я у ясеня и взглянула в окно.
На улице уже достаточно темно, но во дворе всё ещё кое-где виднеется тление увядающей свечи.
«Значит прислуга ещё не отправилась на покой»
Очень тяжко, но…
«Выбора нет. Понятия не имею, когда в следующий раз пересекусь с папой, да и поприветствовать его с дороги обязательно нужно...»
Закрыв на пару секунд, словно это поможет мне выспаться за всё это время, а затем снова распахнув мои усталые глаза, я одним резким движением скатилась с кровати и больно упала на свой красный персидский ковёр.
«Теперь не получится отлынивать и придётся вставать наверняка!»
Поднявшись на ноги, и отряхнувшись, я «выволоклась» из комнаты и отправилась вперёд, вдоль коридора.
Даже не переодевшись после сна и не спустившись умыться, я направилась в папин кабинет, этажом ниже.
Здание имело красивый вид изнутри только на протяжении первых двух этажей. На первом этаже располагается огромная обеденная зала, баня, двухэтажный банкетный зал перед парадным входом, слева от которого находится арка в обеденную залу, а справа, за небольшой дверью, комнаты прислуги. На втором этаже библиотека и комнаты официальных членов семьи отца. Третий этаж весь принадлежит отцу. Здесь его кабинет, а о содержимом остальных комнат мало кто, что знает. На четвёртом этаже, как уже становится очевидно, живёт его неофициальная семья и наша горничная.
Обычно, папа всё же предпочитает оставаться спать со своей «официальной» женой, но всегда, когда он возвращается домой откуда-нибудь, то ночует у мамы. Иногда, он просто ночует у мамы. Бывает, он несколько дней, а то и недель, может по какой-то причине оставаться у неё. Он с ней советуется в своих делах, и они могут подолгу оставаться в его кабинете. Иной раз, могут и всю ночь оттуда не выходить.
Меж тем, я напротив двери. Глаза так и слипаются, но нужно принять максимально бодрый вид, чтобы разговор не ушёл в направлении, «почему я себя так плохо чувствую».
И, навалившись всем телом на дверь, я бойко и без стука вырываюсь в кабинет.
— Папа!
Это наше фирменное приветствие ещё с раннего детства, когда я врывалась радостная в его кабинет и мне было плевать на правила этикета. Его это никогда не злило, и, чтобы сохранить эту волшебную детскость в его глазах, я продолжаю так делать и по сей день.
Он оторвался от письма и посмотрел на меня. Его ровный, спокойный взгляд стал мягче. Я никогда не видела, как папа улыбается, он слишком серьёзен для этого, поэтому такой взгляд я назвала: «папа улыбается».
— Добрый вечер, Форт, — сказал он спокойным мягким голосом.
Я подошла к нему и крепко обняла.
Теперь всё встало на свои места:
— Я дома!
— Я вижу. Как ты, однако, соскучилась по мне, — он встал с дивана и вышел на балкон, поманив меня жестом.
— Да! Столько всего произошло, я столько всего хочу рассказать и спросить… — выпалила я на одном дыхании.
— Только успокойся, я никуда не уйду, сегодня ночью я весь твой, начинай по порядку, — ночной весенний ветер немного колыхал его густые вьющиеся коричневые волосы.
Этот серьёзный, глубокий и, в то же время родной, любящий взгляд, так и располагал к беседе. Я начала свой рассказ…
***
— … и тогда я встретила девочку…
***
— … так я вышла из леса.
— Форт… Она не сделала с тобой ничего плохого?
В голове сразу всплыло воспоминание о той ночи. С учётом моей дикой усталости, оно почти моментально стало настолько реалистичным, что я даже поверила, что снова там…
— Форт?
— Прости, я обдумывала. Нет, ничего плохого она не сделала. Я ей бесконечно благодарна. Она…
— Постарайся больше о ней не думать. Если увидишь, постарайся выказать, что не расположена к общению.
— Но ты же знаешь, что я не смогу так поступить… — прошептала я расстроено.
Я очень не хотела обманывать отца. Я очень не хотела подводить отца.
— Ты же догадываешься, что с ней не всё так просто?
— Мама сказала, что Мор без проблем может запрыгнуть в окно на четвёртом этаже.
— Значит всё же Гвен прикрывала её.
— А ты не знал?
— Я подозревал, но на мои вопросы, она просто молча удивлённо смотрела на меня.
«Похоже я подставила маму!»
Папа вздохнул:
— Не переживай из-за этого, Гвен никогда не допустила бы такой оплошности, скорее всего она просто решила рассказать мне об этом через тебя, таким образом.
«Действительно, я об этом не подумала»
— Форт, я расскажу тебе всё, но позже, хорошо?
«Она как в воду глядела! Я так ничего и не поняла… Боже, как же мне так плохо… Похоже, я заболела...»
— Ты очень плохо выглядишь, иди отдохни, мы продолжим этот разговор в более благоприятное время.
— Да, хорошо, — сказала я умирающим голосом.
«Боже, как же хорошо, что больше не нужно притворяться, у меня совсем нет сил на „бойкую девочку“!»
— Тогда спокойной ночи, папа.
— Спокойной ночи, Форта, — он кивнул и поцеловал меня в лобик.
Я развернулась и… еле удержалась на ногах. Постой поворот в противоположную сторону, показался мне тройным сальто на одной ноге. Только проявив старшую силу воли, я не рухнула на ноги. Вдобавок, страшный приступ тошноты атаковал моё горло. Собрав всю волю в кулак, я пошла вперёд, с видом «у меня всё в порядке» и вышла из кабинета. Стоило только закрыть за собой дверь, как я тут же рухнула на колени, а затем на четвереньки. В такой позе, я успокоила нервы, а близость с холодными полом, успокоила позывы рвоты, и вообще, произвела освежающий эффект.
Как только состояние стало немного лучше, я облокотилась о стену и закрыла глаза.
«Лишь бы не уснуть здесь...»
Хотя так и подмывает это сделать.
«Интересно, если я пойду на четвереньках до комнаты, кто-нибудь заметит меня?»
Но выкинув эту мысль из головы, я, сконцентрировав в ногах последние силы, поднялась, что тут же повторно отозвалось во мне приступом тошноты.
«Да хватит уже!»
Опираясь о стену, мелкими шажками, но я всё же оказалась около лестницы. Не секунды ни споря с собой, я поставила передние конечности на ступеньки выше и начала подниматься на четвереньках, надеясь, что никто сейчас не поднимается, или не спускается по этой лестнице.
«Горизонтально не тошнит...» — заметила я.
Сознание всё больше и больше затуманивается и мысли уже начинают потихоньку поживать собственной жизнью.
«Сколько мне ещё подниматься? Кажется, словно я поднимаюсь уже несколько часов...»
Но подняв взгляд, я поняла, что сделала всего пару шагов.
Снова подъём… Я уже поднимаюсь целую вечность, я не помню, когда начала подниматься, не знаю даже почему и куда поднимаюсь. Хлоп, сознание снова вернулось… и снова я сделала всего шаг или два, не проползая даже до середины намеченной точки.
«Нет, так я буду засыпать, нужно встать на ноги»
Я начала подниматься и обнаружила себя в центре своей комнаты, лежащей на полу, а не на лестнице. На улице глубокая ночь.
"??"
«Я не помню, как поднялась! Ну и отлично...»
Сделав несколько шагов до кровати, я буквально бросила себя на неё, и…
— Госпожа, ваш отец желает видеть за завтраком всех членов семьи.
«Вы издеваетесь? Я только легла!»
Я открываю глаза, и они за секунду пересыхают, а свет из окна наносит такой урон, что кажется, что они больше никогда не смогут открыться. Руки дрожат, а я всё растираю и растираю глаза, но они не перестают чесаться. Любой источник света, словно в тысячу раз ярче, любой звук в тысячу громче и, словно, в пещере. Я слышу ещё какие-то слова Кандиды, но они не складываются в голове в предложения. Думать очень сложно, единственное, что я поняла – сейчас позднее утро.
***
Я иду по коридору… спускаюсь по лестнице… иду в обеденную залу… тело идёт само, на автомате, по привычке… голова пуста. Ни одна мысль не может контролироваться мною. Лишь иногда, на долю секунды я могу сконцентрироваться на чём-то, но мысли тут же обратно путаются. Кто-то что-то говорит рядом, но я не могу воспринимать слова. Просто иду…
Реальность смешивается со сном. Временами, я слышу голоса в голове, или даже, на секунду, вижу что-то нереальное…
— Форта, что с тобой, куда ты так смотришь? — … голос отца.
«А… я уже за столом… там...»
Я поймала себя на мысли, что подозрительно чётко сконцентрировалась на, бегающем по стене, шмеле. Он бойко переставлял лапки и полз то вверх, то вниз, иногда проигрывая крылышками на спине. Всепоглощающее зрелище, не могу оторваться. Не могу воспринимать ничего больше…
— Форта! – наконец крикнул отец.
«Почему он кричит? Что он сказал? Ах да, он что-то говорил мне… кто ещё что-то говорит, напрячься, напрячься, напрячься, напрячься… Понять, что же они говорят...»
— Форта, перестань меня игнорировать, — сказал он снова, спокойно.
— Шмммель. Там шмель по стьине ппегает…
«Это мой голос? Я не могу говорить… словно губы онемели»
— … фферх… фниз… ффеох… фф… из…
Я на секунду перевела на него взгляд, но не могла сконцентрироваться достаточно, чтобы понять, что означает его лицо.
«Он так удивлён...»
— Где шмель? — повернулась ко мне лицом мама.
Меня уже изрядно покачивает, и трясёт, так что я не могу повернуться в её сторону и молча поднимаю дрожащую руку, указывая на стену справа.
— Тттттам по сттьине пппега… ет…
Я закрыла глаза и попыталась хоть на секунду взять себя в руки.
— Форт, до стены тридцать пять футов.
Кандида, сидевшая напротив меня, встала и пошла к злополучной стене.
— Действительно, здесь бегает шмель, мне его убить?
Отец не обратил на неё никакого внимания:
— Ты же не можешь так хорошо видеть…
И тут у него почти отвисла челюсть.
Я самую малость вернула себе контроль, но все уже смотрели на меня, онемевшие.
У меня нет ни сил, ни желания понимать, почему они себя так ведут, каждую секунду я готова потерять сознание не месте.
«Почему я себя так чувствую, я же столько спала эти два… … … а когда я решила, что спала?..»
Голову мгновенно заполонили воспоминания о том, как Дальтон отдавал свои посылки, все его разговоры всё это время. Я вспомнила дождь прошлой ночью и когда он закончился, я вспомнила, как поднялась вчера по лестнице и легла спать на пол. Я банально…
«Не спала пять дней…»
С ужасом посмотрев в тарелку, в которой уже не было половины куска мяса и каких-то овощей я испытала самый резкий и самый сильный приступ тошноты, который тут же парализовал всё тело. Я попыталась выйти из-за стола. Уголком глаза, я заметила свои волосы. Золотые, блестящие волосы… Намного ярче, чем у Моры…
Едва успев развернуться, мои ноги тут же подкосились и меня сразу стошнило. Всем, что я съела сегодня, всем, что я съела вчера. Прокарабкавшись на коленях немного правее, я рухнула на пол без сил и мои глаза закрыли мои новые, прекрасные золотые волосы.
Через секунду, спереди уже кто-то стоял.
«Это точно должен быть папа»
— Форта, скажи что-нибудь, — спокойно попросил он.
«Я бы с удовольствием, но не могу… не могу шевельнуть даже губами… не могу даже закрыть глаза»
— Лоуренс, что с ней, ты же уже понял, у тебя на лице написано.
«Мама...»
Меня взяли на руки и водрузили на спину, где я безвольно свисала.
— Гвен, мы её потеряли…

Глава вторая: Пиксе’Р’Элла
Я лежу в комнате без движений уже некоторое время. Отец меня сюда принёс и положил на кровать. Голова всё также в тумане, я просто лежу, не могу шевельнуться и не осознаю себя.
Шаги… но мне до них нет дела. Они все ближе и ближе, а я даже не могу осознать, что ко мне кто-то идёт.
Меня грубо схватили за челюсть и тут же на мгновение вернулась осознанность. С силой надавив на щёки, мне покрыли рот, который немного сложился трубочкой. Полуприкрытыми глазами я наблюдала за всем этим.
— А теперь скажи: «Ааааа», — сказал этот не знакомый мне мужчина и поднёс ко рту стакан.
В рот потекла непонятная жидкость. Не могу разобрать это вкусно или отвратительно. Она накапливается у меня во рту, но я не могу её проглотить.
— Так дело не пойдёт, — снова послышался голос из тумана и мне начали сильно давить и проводить пальцами вдоль горола. Жидкость потихоньку начала просачиваться внутрь, — интересно, Лоуренс, что она всё ещё жива, никогда не видел вампира в таком состоянии. У неё же совсем нет энергии, ай-ай-ай, как интересно.
— Она так лежит с тех пор, как я написал тебе письмо.
По мере того, как жидкость продолжает поступать мне в горло, сознание начинает понемногу проясняться. Я уже чувствую этот привкус железа во рту. Этот запах, также, витает в воздухе. Тонкая струйка прошла мимо рта и быстро побежала вниз, вдоль правой щеки, щекоча шею и остановившись только встретив преграду в виде кофты, майки, или ещё непонятно чего, что на меня надели, пока я тут лежала.
— Меня больше всего поражает, что она в сознании. Даже если не особо понимает, что происходит, она в сознании Лоу, это потрясающе!
Следующую порцию я смогла согнуть сама.
— Ух ты, возможно она даже слышит нас. А может быть и слышала с самого начала. Лоу, ты же неделю не прикасался к ней, не боялся, что она двинет кони?
— Когда я понял в каком она состоянии, я решил, что раз не умерла на месте, значит это что-то типа консервации или анабиоза.
По телу пошёл жар, особенно по конечностям. Словно жгут на костре.
— Ура, это успех, у девочки поднимается температура. Тоже не здоровая картина, зачем ей сейчас тратить энергию на обогрев?
— Она скорее всего ничего не понимает.
Судорогой, меня перекосило. Руки и ноги сжались и не слушаются, всё тело спазмировалось. От резких движений я оказалась на полу. Из глотки вырвался утробный вой.
«Хотя… бы… разжать… пальцы......»
— Мог бы и раньше ей помочь. Смотри, как её теперь штырит, после недели замедленного кровотечения.
— Я думал, ты сможешь однозначно сказать, что это такое, когда взглянешь на неё.
— Это вампир, однозначно.
— Она не вампир.
— Не заводи только снова свою шарманку терминологий, пожалуйста. Ей это всё будешь рассказывать.
— Если она больше неспособна самостоятельно восстанавливать энергию, как тогда она прожила эту нед…
«Они разговаривают, словно ничего не происходит, даже мама… она просто стоит и смотрит, как, тут...»
Я вскричала. Руки еле-еле стали поддаваться, ноги уже почти удалось выпрямить, слёзы застилают взор и весь мир остаётся расплывчатым.
— Ты слышишь меня? — перед моим лицом помахали рукой.
«Этот высокий голос...»
Я протяжно простонала.
«Как же мне не нравится голос этого человека… этот голос… он ничего не ценит… такой безучастный и… холодный… словно его здесь нет… холод… кто-нибудь… вынесите меня на улицу… бросьте в озеро… пожалуйста… прошу… умоляю......»
Руки и ноги, с которыми я веду войну, так горят, словно меня подожгли. Даже через пелену слёз, в агонии, я вижу насколько они красные.
— Эй-эй, девочка, послушай. Мы тебе не так много энергии влили, если ты продолжишь её так транжирить, то совсем скоро ты снова станешь как овощ. Расслабься, пожалуйста, от твоего сопротивления ничего не изменится, — почти пропищал он.
— Хорр, оставь её, я потом с ней поговорю.
— Что будешь с ней делать? Если бы ты намеревался отдать её шаманам, не звал бы меня, но другого рационального решения, я придумать не могу.
— Если она действительно больна вампиризмом, почему тогда она до сих пор жива?
— Ах вот, почему ты игнорировал очевидное решение проблемы столько времени, не ожидал от тебя такого. Даже ты, выходит, к кому-то привязан. Интересно. Но если это не вампиризм, она не ожила бы через минуту после того, как ей в рот влили пол литра крови. Я останусь у тебя погостить пару дней? А то с дороги не охота снова ехать обратно, тем более три дня…
— Оставайся сколько пожелаешь.
— Ух ты! Спасибо, я очень благодарен! Кстати, малышка Мор может что-то знать, ты не думал обратиться напрямую к «матери»?
— Я не могу понять, зачем? Она мне отомстила?
«Нет! Нет нет нет нет нет нет нет нет!»
— Нннннет…
Все взгляды в комнате переместились на меня. А я, меж тем, уже стою на четвереньках. С горящего лица стекают капли слёз и пота, но руки уже твёрдо держат этот пол. Я попыталась подняться, но ноги шатает, словно я пытаюсь устоять на бегущем коне.
Этот человек поддержал меня и помог сесть на кровать.
Мама всё так же молчала.
— В лесу… мьеня… сгрызли волки…
— Всё, можешь не продолжать, — остановил меня папа, — превосходно…
— Лоуренс, — наконец присоединилась мама, отчеканивая каждое слово, — по твоему описанию ситуации, не произошло, ведь, ничего страшного, так?
«О чём она говорит? Мне кажется, моё красное отёкшее лицо, говорит сейчас само за себя...»
— Я догадывался, что ты так скажешь… Не всё так просто…
— В жизни и так не всё так просто. Глобально, ничего не изменилось. Главное, что она жива и с ней всё в порядке.
Похоже на отца это произвело впечатление, и он немного успокоился.
— Ладно, мужчины, дальше ваша работа, с моей дочерью всё хорошо, я пошла, — сказала мама и направилась к двери.
Этого я уже совсем никак не могла понять.
«Что же она такое знает, что так спокойно воспринимает происходящее?»
— Стой, Гвен, проводи доктора Хорра в незанятую комнату на третьем этаже.
Она развернулась на носках и мило улыбнулась:
— Ну чтож, пойдёмте доктор Хорр.
— В компании такой дамы, куда угодно, — он улыбнулся в ответ, хотя, похоже, он в принципе улыбается как дурак всё время.
— Форт, — мама остановилась у двери и снова повернулась, на этот раз ко мне, — Твой прошедший день рождения отметим позже, а самый большой подарок тебе уже преподнесла судьба, так что наслаждайся и удачи в беседе с папой, — она закрыла за собой дверь.
Тишина давала комнату некоторое время.
— Пап, у тебя сейчас открыть балкон в кабинете?
— Да, — он пристально на меня смотрел.
— Давай тогда, пожалуйста, перейдём туда, а то тут мне слишком жарко.
— Хорошо, — он утвердительно кивнул.
***
Прекрасная ночь, балкон. Мне не холодно, но, наконец-то, спал этот жар. Заметив, как я наслаждаюсь этим пейзажем, папа тактично ждал, пока я начну говорить.
— Ты сказал, что мы поговорим об этом в более подходящее время, — начала я, улыбаясь, — По-моему оно настало.
— Да, согласен с тобой, удобнее не придумаешь.
— Тогда давай с самого интересного. Кто такая Море'Эль?
— Ты всё о ней думаешь. Хотя ответ на этот вопрос очень хорошо пояснит картину в целом. Форта, ты наверняка слышала в деревне про монстров, не так ли?
— Да, они на этом помешаны.
— И ты, наверное, думаешь, что Море'Элла — воплощение их предрассудков?
— Я думаю, что именно её они имели в виду.
— Так вот, чудовище, о котором говорят деревенские — это твоя тётя.
"?!"
— О ней говорить долго и сложно. Кстати, твой дядя ничего не знает. Я не знаю мелочей, но больше по своей прихоти, нежели по надобности твоя тётя заразила маленькую девочку страшной, неизлечимой болезнью. Ты читала что-нибудь про вампиров?
— Учитель что-то такое рассказывал. По-моему, в скандинавской мифологии – это существа, которые питаются кровью людей.
— Да. Большинство людей называют их вампирами, но это не совсем так. Настоящий вампир — это демоническое существо. У него может не быть тела, но он может возникнуть где угодно и даже материализоваться. На земле таких почти нет. Вероятность того, что на нашей планете есть хоть один, крайне низка.
— Тогда кто же теперь я?
— Ты — человек больной вампиризмом. Эта болезнь поражает энергетическую конфигурацию человека, и теперь ты не способна самостоятельно восстанавливать свою энергию. Ни сном, ни отдыхом. Даже чтобы переваривать пищу нужна энергия, а не наоборот. С этого момента ты будешь вынуждена всю свою оставшуюся жизнь питаться энергией других людей.
Внутри всё оборвалось…
«Что же мама такого знала, что так позитивно восприняла эту новость?»
— Годами, — продолжил отец, — люди пытались превзойти пределы собственного тела. Кто-то изучал науку, кто-то изучал себя, а кто-то окружающий мир, видимый и невидимый. В конце концов нашлись люди, которые сумели слиться с окружающим миром настолько плотно, что могут на него влиять. Таких людей называют шаманами. Для кого-то из них важна свобода, для кого-то что-то другое. Кто-то живёт один и просто странствует, а кто-то собираются в организации и влияют на политическое состояние мира. Главным критерием такого близкого контакта с миром является преодоление собственных внутренних ограничений. На это уходят годы, десятилетия и далеко не каждый на такое способен…
— Но моё тело восстановилось после того, как я потеряла руку и ногу.
По его лицу прошла боль, он явно не хотел этого слышать.
— Ты ведёшь к тому, что несмотря на то, что это страшное заболевание, оно ломает все эти внутренние блоки?
— Внутренние блоки создаются психологически, но выливаются в энергетические блоки. Теперь, в твоём организме энергия циркулирует совершенно иначе, и когда твой организм перешёл к этой новой конфигурации, от всех старых блоков не осталось ни следа.
— То есть я теперь могу запрыгивать в окно четвёртого этажа?
— Не думаю, что у тебя это получится с ходу. Перед этим, Море'Эль много времени провела в кругу умеющих людей.
«Но сбежала от них...»
— Теперь, тебе, наверное, тоже придётся отправиться в Ирландию. Там, в горах…
— Я не хочу.
— Но ты никогда…
— Она сбежала оттуда. Значит там не всё так красиво.
— Они очень специфические люди…
— Понятно, я не поеду туда.
— Хорошо, дорогая, — папа обнял меня, — прости…
***
Впервые за это время я спала… Очень крепко, очень сладко, просто лежала и смотрела сны. О Море, о папе, о злых, окровавленных вампирах…
***
— Есть много способов восстановить энергию, не прибегая к грубым физическим методам. Если ты будешь злить человека, выводить его из равновесия, или напротив, тебя будут любить, все эти эмоции придут к тебе в виде энергии. Наверняка, Море'Эль пыталась заняться с тобой сексом.
Я положила жевать как ни в чём ни бывало, но судя по всему он уже догадался, что я просто пытаюсь выглядеть как можно более естественно. В этом мире нет ничего более неестественного, чем попытка выглядеть естественно.
— Понятно, продолжим…
«Эй, ничего не понятно!»
— Это один из самых эффективных способов питаться энергией. Каждое сильное чувство в процессе этого — огромное письмо с энергией в твой адрес. Если ты тоже испытываешь сильные эмоции и чувства, то тоже будешь отдавать энергию, тогда это будет взаимный обмен…
— Я всё поняла, думаю, достаточно, — ответила я, положив вилку и нож слева и справа от тарелки соответственно, — Я более не менее поняла, как это работает, дальше продолжу разбираться сама.
Мы завтракали вдвоём, так как папа хотел продолжить сложный разговор, который мы начали ночью. Мне почему-то больше не хотелось иметь с этим ничего общего. Несмотря на мою любовь ко всему новому и интересному признать, что у меня теперь «новое тело» очень сложно.
«А ведь я что-то такое говорила, когда проснулась разбитая у дяди дома…»
Его тарелки всё ещё были полны еды. Всё это время он говорил, так что не мог нормально поесть. Покидать стол до человека, с которым сел трапезничать, конечно, признак плохого тона, но надеюсь, он меня сейчас понимает.
***
Медленно покоряя четыре этажа лестницы до своей комнаты, я неспешно рассуждала на вполне очевидные темы: «Как теперь избегать грубого забора энергии», «Как теперь меня называть», «Могу ли я теперь просто продолжать беззаботно оставаться жить в замке и делать вид, что всё как всегда»?
Выйдя в сквер четвёртого этажа, я увидела у своей комнаты неожиданного гостя. Эсмонд читал книгу, немного облокотившись об стену. Его красивый, умиротворённый вид, тут же успокаивающе подействовал на меня. Возможно, именно с ним я бы сейчас и хотела поговорить.
— Брат? – я обратилась к нему.
Он тут же добро улыбнулся, только губами:
— Доброе утро, дорогая сестра, — он выпустил яблоневый листок, зажатый до этого между указательным и средним пальцами его правой руки между страницами повести Шекспира «Ромео и Джульетта», — Надеюсь, тебе уже лучше?
— Да, благодарю, определённо! – энергично ответила я, стараясь всем своим видом показать, как я отлично себя чувствую.
Каждый раз, когда Эсмонд берёт новую книгу в руки, с утра он идёт в сад и срывает один зелёный большой и красивый лист с любой яблони. Если прервать его чтение, он может оставить его в книге, как закладку, это будет означать, что он собирается продолжить чтение этой книги, а если он выкинет лист, то читать уже не продолжит. Если лист увянет до того, как он дочитает, это также будет означать, что читать ему было не очень интересно, и, скорее всего, он не дочитает.
Лист был свежий.
— Нравится? – обратила я внимание на книгу.
— Не больше, чем любая другая романтическая литература, — ответил он с той же улыбкой.
«Неправда, ты никогда не дочитывал ни одно из таких произведений»
— Мы так и продолжим разговаривать у двери, Форт?
— Ах, да… прости… — я спешно открыла дверь, — Проходи.
— Сначала дама.
— Да, точно…
Как только я вошла в комнату, он проследовал за мной и закрыл за собой дверь.
— Я присяду в кресло? – поинтересовался он.
— Да, конечно.
Кресло и кровать в моей комнате смотрели в одну сторону, поэтому, если он туда сядет, мы не сможем сидеть друг напротив друга. Это не очень располагает к беседе… Но кресло в моей комнате было только одно, так что я села на кровать и начала немного нервничать. Мы оба оказались обращены лицом к двери.
***
«Аа! Я просто кричу! Почему ты просто сидишь уже минут пятнадцать и ничего не говоришь! Я же переживаю! А он просто сел в кресло, облокотился и закрыл глаза! Что же происходит в твоей голове?! Не могу представить себе, чтобы он смущался начать разговор, что ты делаешь?!»
— Эсмонд… — начала я неловко, прерывая гробовое молчание.
— Да? – тут же ответил он, открывая глаза и переводя на меня взгляд.
— Ты хотел о чём-то поговорить?
— Нет.
«Ты издеваешься?! Что ты тогда тут делаешь? Тебя все достали, что ли и тебе больше негде спрятаться?»
— Тогда что ты здесь делаешь?
— Морально поддерживаю.
«……………………………………………»
«Это была моральная поддержка… Ну да, как же мне не пришло это в голову самой. Хотя, действительно, на удивление я снова расслабилась. Как же он всегда всё правильно делает, не понимаю, что нужно сделать, чтобы голова работала так же, как и у него?!»
— Ты знаешь, что происходит?
— С тобой – да. Ещё когда ты только уставилась на шмеля, всё понял.
— Ты можешь что-нибудь сказать по этому поводу?
— Смотря, что ты хочешь услышать.
Мне стало очень грустно.
«Почему же мне теперь кажется, что все теперь так далеко? Словно я осталась одна…»
— Если честно, я больше ничего не хочу об этом слышать…
— Поэтому, я ничего и не говорю.
«Так как ты так делаешь?»
— Я просто полежу, можешь читать, если хочешь, — я выдавила из себя улыбку, — Не думаю, что моральная поддержка требует такой концентрации, что ты не сможешь при этом читать.
— Зато чтение требует такой концентрации, что при этом я могу не суметь морально поддерживать.
— Не переживай по этому поводу, — ответила я шутливо и положила голову на подушку.
«Спасибо тебе»
***
Дверь в мою комнату распахнулась, и я открыла глаза:
«Похоже задремала...»
Лёжа на кровати, ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)