Сказания Побережья

— Миледи! Мужчины вернулись! – служанка, влетевшая в комнату, от волнения даже забыла постучать и поклониться.
— Милорд Форсальд? – Ольвин вскочила, отшвырнув золотое ожерелье, что так и не успела надеть.
— Сам! Во главе едет! На белой лошади, как король! Четыре обоза с добычей везут! – ликующе доложила девушка. – Радость-то какая, миледи!
— Да! Счастье в дом! Слава Матери Мира! – Ольвин поспешно набросила на плечи плащ из меха макдога. – Ступай, девочек приведи! Да пусть нарядятся! Торопись!
Ольвин сбежала вниз по длинной лестнице, подобрав расшитый золотом подол. Сердце в груди билось гулко и взволнованно.
У ворот уже собралась добрая половина замка. С крепостной стены окрестности просматривались на много рильинов вокруг, и отряд воинов заметили давно. Однако ей не сказали, пока не уверились, что это господин возвращается домой.
Сразу несколько всадников въехало в ворота. Пар валил от лошадей, тая в морозном воздухе. Но она смотрела только на одного! На белой кобыле, в полном боевом доспехе и свободном плаще, подбитом волчьим мехом, широкоплечий и могучий, как дикий тур, милорд Форсальд ар Вандар, владетель земли Солрунг, казался сказочным великаном.
Ольвин терпеливо ждала, пока он спустится с седла. От природы невысокая, плотная и коренастая, она не доставала даже до плеча этого исполина, а сейчас и вовсе могла лишь коснуться его стремени.
Она была готова броситься к нему, едва ноги милорда ступили на его родную землю. Но тут Ольвин увидела её. В седле позади её мужа сидела …
Женщина! Странная женщина, одетая в мужскую одежду, какую носят только бессмертные дикари. Форсальд обернулся к ней, протянул огромные руки и, легко подхватив незнакомку, поставил её рядом с собой.
Ольвин замерла на месте, не в силах шелохнуться, улыбнуться, сказать хоть что-то. Лэмаяри! Незнакомка была из «детей моря»!!! Никаких сомнений! Вот откуда эта странная одежда! Рабыня! Пленница! Ольвин только теперь увидела, что руки девушки связаны, одежда грязна и порвана местами, чёрные как смоль волосы спутались.
И всё-таки она была красива! Невероятно красива! Красива, несмотря на неряшливый вид, злой взгляд исподлобья, несмотря на несколько кровоподтёков, темневших на её безупречном лице.
Ольвин не понаслышке знала, как тяжела рука её милорда! Первое время, только появившись в Солрунге, она, привыкшая, чтобы все её капризы исполнялись немедленно, пыталась спорить с ним и не скупилась на дерзкие слова. Но Форсальд очень быстро отучил её иметь собственное мнение!
Теперь, взглянув в глаза лэмаяри, сияющие неземной синевой, словно небо в ясный зимний день, Ольвин поняла, что та тоже не привыкла молчать и быть покорной. Но, судя по верёвке на запястьях, она пока не уяснила, что иногда смириться легче!
Ни капли жалости не проснулось в Ольвин при взгляде на пленницу, лишь холодный удушающий страх вдруг сдавил её грудь тисками. Слишком красивая рабыня!
Разве мало их повидала на своём недолгом веку Ольвин: рабынь, наложниц, просто смазливых служанок и не очень смазливых тоже! Её милорд не был слишком разборчив, он брал в свою постель всех подряд. А Ольвин лишь оставалось лежать одной ночь напролёт на холодном пустом ложе, гадая в бессильной ярости, с кем она делит любовь своего мужа сегодня. Их было так много, что она со временем сбилась со счёта, просто ненавидя всех этих девиц, что работали и жили в замке. Зачем было делить их на части, знать по именам или в лицо, если можно было в любую ткнуть пальцем, сказав: «Мой милорд спал с этой!», и не промахнуться.
Но сейчас в душе её проснулось какое-то новое неведомое чувство: тёмное, едкое, как дым погребального костра, отравляющее изнутри, леденящее, как студёные воды Спящего моря зимой.
Форсальд сделал пару шагов навстречу, остановился подле, посмотрел сверху вниз, и пришлось на короткий миг забыть о нежданной беде, пришедшей в её дом.
— Ольвин! – приветствовал он, и, склонившись, поцеловал в лоб, будто благословляя.
Он всегда был немногословен и ласковых слов на людях никогда не говорил, но сейчас ей показалось, что супруг особенно холоден и равнодушен к ней.
— Милорд мой, с возвращением! – нежно сказала владетельная госпожа Солрунга. – Удачным ли был твой поход?
— Разве сама не видишь?! Погляди, сколько добычи мы привезли!
Форсальд улыбнулся и махнул рукой в сторону обозов.
Взгляд его зацепился за невольницу, что понуро стояла посреди двора, зыркая по сторонам сапфирно-синими глазами, словно дикий зверёк.
«Знать бы, уже успел или ещё нет?» — пронеслось в голове Ольвин, и от внезапно нахлынувшей ревности слёзы заблестели на глазах.
— Поди сюда! – окликнул Форсальд, но рабыня не двинулась с места. – Анладэль!!!
Лэмаяри нехотя приблизилась, глядя себе под ноги. Форсальд обнял её за плечи, подтолкнув вперёд. Рука его осталась лежать на поникшем плечике «дочери моря».
«Успел!» — обречённо пронеслось в голове Ольвин.
— Вот ещё! Рабыня новая! Анладэль зовут! — небрежно бросил Форсальд и опустил глаза.
«Тварь проклятая!» — Ольвин и сама не поняла, о ком была эта последняя мысль о неверном супруге или красивой дикарке.
— Девочки мои! – радушно протянул Форсальд, заметив дочерей.
Ольвин, не глядя знала, что они где-то там, за её спиной, стоят себе тихонько, ожидая очереди, дабы поприветствовать отца. Она держала их в строгости и послушании, считая это единственно правильным. Как знать, если бы собственные родители не баловали её так, может, теперь ей было бы проще смириться со многими порядками в доме мужа. За дюжину лет, прожитых вместе, она успела подарить ему четырёх дочерей. Старшая уже совсем невеста – Ольвин её немногим старше была, когда оказалась на брачном ложе. Форсальд по-своему любил дочек, не выделяя особенно никого из них, всех одинаково ровно, дарил подарки, не скупился на наряды, но добрые слова от него они слышали столь же редко, как и их мать. И всё-таки сейчас он поочерёдно обнял и поцеловал каждую, а малышку Флорин даже взял на руки на несколько мгновений. Лица девочек сияли искренними улыбками, они любили своего отца, а кроме того, уже подметили закономерность, что возращение отца всегда связано с новыми платьями и подарками.
Он любил своих дочерей, но это не мешало ему ежедневно попрекать жену тем, что она так и не смогла подарить ему сына. Форсальд ждал наследника, а она снова и снова приносила лишь девочек. И, может быть, именно в этом крылась причина того, что стена, вставшая между ними однажды, становилась всё круче и неприступней.
Казалось бы, что за беда??? Здесь, в Герсвальде, женщины нередко сражались наряду с мужчинами! И Ольвин знала, по крайней мере, трёх, что правили своей землёй, не имея мужей! Две из них рано овдовели, а третья и вовсе была сумасшедшей старой девой, что не подпускала к себе ни одного ухажёра! Даже сам король Миранай не имел пока наследника! И кто знает, пошлёт ли ему Великий Небесный однажды сына!
Но отсутствие преемника служило поводом для дерзких насмешек, со стороны друзей Форсальда. Часто доводилось слышать ей самой, как подвыпившие рыцари вдруг начинали подтрунивать над предводителем, будто не было у них других тем для разговора. Спрашивали, кому из дочерей он оставит замок, а кому завещает свой боевой меч и дорогой доспех, и скоро ли малютка Флорин поведёт их в первый боевой поход, и не пора ли начинать называть старшую из сестёр: «милорд Аделина!». Вспыльчивый и горделивый, никому не позволявший пренебрежения по отношению к себе, в эти минуты Форсальд становился совсем другим — слабым и жалким. Он даже не пытался поставить насмешников на место, лишь отшучивался, как мог, или вовсе молчал, словно каменный. И, если случалось Ольвин попасть ему на глаза в это недоброе время, он смотрел на неё так, словно желал убить прямо сейчас, и лишь ненужные свидетели удерживают его от этого шага.
— Рита! – позвал вдруг Форсальд, посмотрев в толпу, поверх голов дочерей.
Народ расступился, пропуская вперёд тёмную худощавую рабыню, которую за глаза звали «Старой волчицей» и слуги, и сами хозяева. Она была старше Ольвин раза в два, и появилась в Солрунге много раньше. Рита всё это время оставалась любимицей милорда, его фавориткой. Сам он нередко говорил, что ни один из его рыцарей не предан ему так, как эта суровая, замкнутая, нелюдимая женщина. Хоть её и прозвали «волчицей», но служила она хозяину будто верный пёс, а потому была на особом счету в замке. Ольвин не питала симпатии к Рите, но, по крайней мере, она точно знала, что эта рабыня была одной из тех немногих, кто никогда не делил постель с её мужем. Может статься, потому и связывало их с Форсальдом нечто более сильное, чем любовная страсть, что-то сродни дружбе и уважению. Старая волчица никогда не была красива, да и юной её сложно было называть даже на тот момент, когда её привезли в Солрунг, потому участь стать очередной наложницей похотливого хозяина её миновала. В замке болтали, что верность Риты произрастала из благодарности…
Ходили слухи, что однажды Форсальд спас Риту и её дочь от горького жребия стать потехой для воинов. Их деревню захватили во время одного из походов, и попавшую в плен бедную женщину вечерком у костра решили «пустить по кругу» на пару с её пригожей девочкой, совсем ещё ребёнком. Форсальд это увидел и не допустил насилия, забрав обеих себе. А кто посмеет прикоснуться к добыче владетеля?!
Возможно, у него уже тогда были далеко идущие планы, ибо дочь Риты не избежала спальни хозяина. Случилось это не сразу, а пару лет спустя, когда девочка подросла и расцвела во всей красе. Надоела она ему так же быстро, как все остальные, но Старая волчица и за это на милорда зла не держала. Он был необыкновенно добр к своей бывшей любовнице – даже позволил ей выйти замуж за свободного ремесленника, а ведь рабам иметь семью по закону запрещалось. Некоторые хозяева позволяли, ведь где семья, там дети, а значит, новые рабы и приумножение богатства. Но таких здравомыслящих добряков немного находилось на Севере. А дочь Риты не только обзавелась семьёй, так ещё и жила не в замке, а в Мастеровой слободе, у Северной крепостной стены, в своём доме, словно свободная. Нянчила детишек, помогала мужу в его нелёгком ремесле, с которого они исправно платили милорду десятину. Словом, о том, что она рабыня, многие уже забыли. Ольвин могла бы напомнить и заставить её работать, как прочих, но не хотелось, чтобы бывшая пассия попадалась на глаза Форсальду в замке, уж больно хороша была дочь Старой волчицы, несмотря даже на прошедшие годы и рождение детей.
И вот теперь, едва вернувшись домой, Форсальд позвал Риту, отвернувшись от законной супруги и своих детей, словно она была кем-то достойным внимания, а не просто вещью, собственностью, имуществом.
— Мой милорд, с приездом домой! – Старая волчица поклонилась, подняла на хозяина тёмные сумрачные глаза, улыбнулась, и морщины тотчас изрезали смуглое лицо. – Мы все молили Небеса за Вас и Ваших воинов!
— Я знаю, Рита! У меня поручение к тебе! Это – Анладэль! Поселишь её в комнату над кухней! Ту, где нет окон и камина!
Женщина покорно кивнула.
Форсальд обернулся к безмолвной пленнице:
— Не бойся, там тепло даже в самую лютую стужу! Жар от печи, когда готовят, греет лучше очага.
Не дождавшись никакого ответа, милорд снова обратился к старой рабыне:
— Всё лишнее убрать! Дверь держать запертой всё время! Есть и пить будет только в твоём присутствии! Никаких ножей, ничего острого, ничего опасного! Верёвки снимешь, но только внутри комнаты! Всё поняла?
— Да, милорд!
— Ступайте!
Рита хотела взять невольницу под руку, но та дёрнулась и отшатнулась так, словно старуха была прокажённой.
— Тише, милая! – ухмыльнулась Старая волчица, подтолкнув ту в спину. – Спрячь свой норов! Со мной это не пройдёт! Доля рабская и не таких ломала! А я не враг тебе! Идём!
Народ расступился, пропуская рабынь, и они скрылись в замке. Хлопнула дверь, Форсальд обернулся, отдавая распоряжения, куда разгружать награбленное добро, а Ольвин так и стояла, словно статуя, безучастно взирая на кутерьму кругом.
— Ну что, моя миледи, домой-то пойдём? Стол накрывай мужу! Я голоден, как ронранейяк! – Форсальд, довольный собой и оттого благодушный, обнял жену.
— Сейчас всё будет! – Ольвин нашла в себе силы улыбнуться в ответ.
Они поднялись на несколько ступеней, по лестнице, ведущей в верхние покои. Внизу оставались те, что вышли встречать своего господина. Дочери тоже суетились у обозов, с любопытством выискивая что-нибудь для себя.
— Я привёз вам ткани на новые платья, и ещё тебе подарок — жемчуга, что носила сама жена Старшего! Лэмаярские жемчуга!!! Представляешь?!
— Ты так щедр, мой милорд! – Ольвин внезапно вцепилась в его руку, заглянула снизу вверх в его лицо, пытаясь разглядеть то, что он прятал во тьме карих глаз. – У меня к тебе просьба есть! Не откажи, мой повелитель!
— Ну… Говори! – позволил Форсальд, пряча улыбку в пышной, уже седой, бороде.
— Продай её! – выдохнула Ольвин и зашептала торопливо, страстно, пугаясь собственной смелости: – Избавься от неё, мой милорд! Беду в наш дом принесёт эта рабыня! Чувствую я это! Лэмаяри – все ведьмы! Поверь мне, мой милорд! На что она такая? Дикая! Как зверь лесной! Что ж мы её всю жизнь будем взаперти держать?! А ну как сбежит?! Или покалечит кого, или себя саму?! Вовсе ничего не получишь тогда! А если нынче продать, за неё много взять можно! Лэмаяр ценят, за неё тебе фларенов дадут больше, чем за десять простых рабов!
— Ольвин! Да что ты?! – удивился хозяин Солрунга. – Сама говоришь, лэмаяр ценят! Зачем же такую дорогую диковинку продавать?! Я и так всех остальных пленников в Левент свёз! Одну только и оставил! Да мне уже столько за них заплатили, что теперь лет десять можно в походы не ходить!!! И ничего она не натворит, Рита за ней присмотрит.
— Избавься от неё, умоляю! – непреклонно повторила Ольвин, стиснула зубы, чтобы не разрыдаться прямо на виду у всех.
— И не подумаю! – муж оттолкнул её руки, собираясь уйти.
— Меня на шлюху ушастую променял! За что??? Я – жена тебе!!! Не продашь — я её со свету сживу! – бросила она ему в спину.
Когда Форсальд обернулся, Ольвин испугалась, что сейчас он ударит её, и даже отступила на шаг, но он только бросил зло:
— Закрой рот, женщина! Знай своё место! Ещё слово, и я забуду, что ты моя жена и хозяйка здесь!
Форсальд пошёл прочь, поднимаясь по заснеженной лестнице всё выше и выше. Ольвин, опомнившись, двинулась следом – надо было отдать столько распоряжений: чтобы обед подали, и баню приготовили, и постелили свежее белье в их спальне, и нашли место в кладовой для разгрузки обозов…
Мир вокруг застилала пелена слёз, горячие капельки струились из тёмных, как угли, глаз, и ледяной ветер побережья подхватывал их и уносил прочь.
***
В ту первую после возращения ночь милорд Форсальд не пришёл в их спальню. Напрасно был жарко натоплен камин, некому было оценить благоухающие морозной свежестью чистые простыни. Ольвин до самого рассвета не сомкнула глаз… Она лежала, обняв себя за плечи, сжавшись в комочек, такая маленькая и одинокая, в огромной холодной пустой постели. Она плакала совсем беззвучно, зажимая рот кулачком, кусая костяшки пальцев, сотрясаясь в безмолвных рыданиях. И ей казалось, что в груди у неё вместо сердца огромная чёрная беспросветная дыра.
А этажом ниже, в маленькой комнатке, похожей на камеру в темнице, где не было даже крохотного оконца, чтобы увидеть хоть клочок небес, хоть лучик солнца, хоть одну крохотную звёздочку, в комнатке, где время остановилось, мир исчез, и жизнь потеряла всякий смысл, на постели лежала нагая дикарка Анладэль. Она не сомкнула глаз до самого рассвета… Она лежала, обняв себя за плечи, сжавшись в комочек, такая маленькая и одинокая, хоть рядом с ней храпел страшным голосом, раскинувшись вольготно, могучий владетель замка Солрунг, милорд Форсальд, завоеватель Прибрежных земель. Она плакала совсем беззвучно, боясь разбудить своего хозяина, зажимая рот кулачком, кусая костяшки пальцев, сотрясаясь в безмолвных рыданиях.
Разбитые в очередной раз губы горели огнём, ныла скула, не избежавшая встречи с жёсткой рукой господина. Но не эта боль была причиной слёз бессмертной узницы.
Ей казалось, что в груди у неё вместо сердца огромная чёрная беспросветная дыра.
***
Весна звенела весёлой капелью. Ночью крыши замка припорошило, но теперь солнце пригревало нежно, и подтаявший снежок звонкими проворными горошинками стремился вниз. Ледяные брызги разбивались о резные перила.
Весна заявляла о своих правах во всеуслышание! И долгая, сумрачная, тяжёлая зима уступала ей, впопыхах собираясь в дальний путь, за горы Данаго, туда, где кончается мир. Эта зима для Ольвин казалась бесконечной…
Хозяйка Солрунга стояла в тени навеса, наблюдая сквозь искрящуюся ширму капели за тем, как посреди двора милорд Форсальд прогуливается рука об руку с рабыней-лэмаяри.
Она больше не носила свои отвратительные мужицкие тряпки, и платья, в которые обряжал её хозяин, не уступали одеяниям самой Ольвин. Она сплетала в замысловатые косы свои волосы, чёрные как вороново крыло. И даже издалека Ольвин видела, как сияют магической синевой моря её глаза, когда в них отражается ясное весеннее солнце. И даже издалека Ольвин видела, как Форсальд нежно сжимает тонкую бледную ладонь, как шепчет что-то нежное, склоняясь к остроконечному ушку проклятой ведьмы, и как эта дикая тварь улыбается смущённо и ласково, слушая эти глупости. Ольвин впилась пальцами в обледенелые перила, не чувствуя холода, не чувствуя вовсе ничего, кроме безбрежной, беспросветной ненависти. С тех пор, как Анладэль стали выпускать из её клетки, с тех пор, как Ольвин не просто знала об её существовании, но вынуждена была сама лицезреть, как мерзкая наложница гуляет у всех на виду в сопровождении их господина, эта беспросветная ненависть осталась единственным чувством, доступным ей.
— Смиритесь с ней! – голос за спиной прозвучал так неожиданно, что Ольвин едва не вздрогнула.
Но только смысл слов достиг её разума, она обернулась, готовая в ярости вцепиться в глаза Старой волчицы.
— Что ты сказала?! Да как ты смеешь! – зашипела она.
Но старую рабыню таким уж точно было не пронять, она подошла и встала рядом, отрешённо глядя на гуляющую парочку.
— Примите это как данность! И перестаньте терзать себя, миледи! Это мой совет! Совет старой, повидавшей жизнь женщины! Есть то, что мы можем изменить! А есть то, что мы можем лишь перетерпеть, свыкнуться и жить дальше! Это Вы изменить не сможете! Так зачем мучить своё сердце? Смиритесь!
— Что ты понимаешь, старая ворона?! Ты бы смогла смириться с тем, что твой муж тебе изменяет?
— Мой муж наставлял мне рога, сколько я себя помню, — спокойно продолжила Рита. – Хоть я была хорошей женой, и дочь нашу он любил больше жизни, но он всё равно гулял налево! Видно, такова уж вся их порода! И я плакала от обиды, и ненавидела его! Но в тот день, когда воины милорда Форсальда пришли в нашу деревню, и моего мужа убили на моих глазах, я поняла, что любила его так, как никого и никогда! Что я простила бы ему всё, что угодно, согласилась бы делить его с сотней чужих женщин, лишь бы он был жив, лишь бы он был рядом со мной! Не гневите Небеса, миледи Ольвин! Будьте благодарны за то, что у Вас есть! И простите его!
— Мой милорд отнял всё, что у тебя было… Разве ты не должна ненавидеть его за это, Рита? За что ты так любишь его?! Я никогда не могла это понять!
— Это не он, миледи! Это судьба! Не пришёл бы он, пришли бы другие! Война всегда ломает жизни людей! А он спас меня от участи гораздо худшей, чем та, что я имею теперь! И он был добр к моей дочери! За это я буду служить ему вечно! Потому что нет ничего важнее для женщины, чем её дети!
— О, да! И к твоей дочери он тоже был добр! Я знаю! – фыркнула зло Ольвин.
— Это было задолго до Вас, миледи!- укоризненно покачала головой Рита. – Вам не в чем упрекнуть мою девочку! Она — моя последняя радость в этой жизни! А у Вас их целых четыре! Счастье Ваше в Ваших дочерях! Их любовь дороже всех пустых клятв мужчины, всех его мимолётных неверных признаний! Это то, что никогда не пройдёт! Это Ваше счастье и утешение!
— Проклятье это моё, а не счастье! – вздохнула Ольвин. – Если бы Мать Мира дала мне сына…
— Да простит Вас Великий Небесный за эти слова! Говорю ещё раз, миледи, отпустите всё это! Смиритесь! Будьте счастливой матерью своим дочерям! Раз уж не вышло стать счастливой женой!
— Уступить своего мужа какой-то ушастой дряни?! Не бывать этому! Он только мой!
— Да откройте же глаза! – на невозмутимом лице Риты впервые промелькнули какие-то чувства. – Неужели Вы не видите?
— Что не вижу? – спросила Ольвин, недоумевая, и впрямь поглядев в сторону мужа и лэмаяри.
— Да любит он её! – выдохнула Старая волчица.
— Сегодня любит, завтра разлюбит! Она надоест ему, как все прочие! А я останусь! И тогда я заставлю его вышвырнуть эту тварь прочь из замка!
— Скорее он Вас вышвырнет! – безжалостно бросила Рита.
— Да как ты смеешь! Ты место своё знай, старуха! – вспыхнула Ольвин, но следующие слова рабыни заставили её позабыть обо всём.
— Посмотрите на них! Милорд Форсальд рядом с ней счастлив! Он одевает её как королеву, он разгуливает с ней так, как никогда с Вами не гулял, он перестал поднимать на неё руку! И я больше не запираю её комнату! Она больше не узница здесь! Милорд хотел приручить её как дикого зверя, и ему это удалось! Но и она его приручила!
— Посмотрим, кто кого! – упрямо продолжала Ольвин.
— Вам с ней не тягаться, миледи! – Рита посмотрела на хозяйку с сочувствием и печалью, и та вдруг ощутила себя ничтожной и уродливой. — Не хотела огорчать Вас… Да видно, иначе Вас не вразумить, миледи! В тяжести она…
— Что???
— Что тут неясного?! Понесла она от милорда! Вчера он к ней звал повитуху Ольиду! Эта старуха женщин насквозь видит! Только глянет на живот и говорит, кого носит, когда время от бремени освободиться настанет! Да сами же знаете!
Ещё бы ей не знать! Ольида принимала всех её дочерей! И каждый раз её: «Дочерь у тебя, миледи!» звучало как злое заклятье! Что стоило проклятой старухе сказать: «Жди наследника!»??? Нет, она всегда обещала девочку, и её предсказания были верны! Но Ольвин казалось, что она не угадывает, а нарочно подстраивает всё так!
— Сын у милорда будет! – с улыбкой сказала Рита.
Ольвин задохнулась, с изумлением глядя вокруг, в ушах стоял звон, остальные звуки тонули в плотном тумане. Туман расползался по замку, от него становилось темно и холодно. Она посмотрела на свои руки и поняла, что всю её сотрясает дрожь. Жуткий озноб, который она никак не могла остановить. Рабыня говорила что-то ещё, но хозяйка Солрунга не могла разобрать ни слова.
— Никогда! – наконец, выдохнула она, и звон в голове сразу смолк. — Никогда! Никогда! Будь они все прокляты! И ведьма эта, и её отродье, и Форсальд! Не бывать этому! Я её убью! Отравлю, задушу, со стены сброшу!
Горькие слезы хлынули из тёмных глаз рекой. Но Старая волчица уже не пыталась утешить свою госпожу.
— Только попробуй! – холодно и дерзко пригрозила она. – Не позволю! Сама её буду стеречь! А попытаешься, всё милорду расскажу! Пожалеешь, что на свет родилась, моя миледи!
***
— Ещё вина? – услужливо спросил Кайл, отрываясь от повествования.
— Нет, спасибо! У меня есть пока… — покачала головой Дэини, неожиданно возвращённая его фразой обратно в реальность.
Кайл встал, подошёл к столу, щедро плеснул себе в кубок, замер на мгновение…
— А я, пожалуй, напьюсь сегодня! — и, поразмыслив, прихватил с собой весь бутыль целиком. Действительно, зачем бегать туда-сюда, отвлекаться!
Он вернулся обратно к камину, поставил вино прямо на пол, рядом с креслом, и продолжил, отрешённо глядя в огонь:
— Моя мать долгое время считала Риту кем-то вроде тюремщика, надзирателя! Этому не стоило удивляться, ведь суровая молчаливая женщина тщательно исполняла приказание своего владетеля и следила за каждым её шагом. И пленница внесла её в список своих врагов, не осознавая, что Старая волчица месяц за месяцем оберегла её не только от козней Ольвин, но и от самой Анладэль!
Лэмаяры – странный народ! Они не склонны к насилию и совсем не кровожадны по отношению к другим! Зато они беспощадны к самим себе! И свободолюбивы до умопомрачения! С тех пор, как первые отряды людей стали совершать набеги на поселения «детей моря», у лэмаяр появилась жестокая традиция, непреложный закон. Его свято чтут и соблюдают беспрекословно! «Лучше умереть живым, чем жить мёртвым!» — так он звучит. И на деле это значит одно: «дети моря» никогда не сдаются! Мужчины всегда сражаются до последней капли крови и чаще всего умирают в бою! А женщины… убивают себя! Дабы не достаться захватчикам! Оказавшись в окружении, видя, что шансов спастись нет, и враг сильнее, «дочери моря» начинали убивать себя прямо на глазах у изумлённых захватчиков! А что ещё страшнее, не только себя, но и тех, кто был им дорог! В первую очередь собственных детей!
— О, Небеса! Но это чудовищно! – всхлипнула Дэини и добавила, протягивая полукровке бокал: — Ты прав! Сегодня без вина не обойтись!
— Так происходило повсюду! Говорят, что лэмаяр среди рабов на Севере очень много! Но это всеобщее заблуждение! На самом деле, их очень мало, вот потому они так ценятся! Бессмертные побережья почти полностью уничтожены! И не только руками людей! Они истребили себя сами, предпочитая смерть неволе! Ничего нет позорнее для лэгиарна, чем стать рабом! И потому невольниками делают лишь тех, кто случайно выжил во время бойни, кто был захвачен слишком неожиданно. Но даже после пленения «дети моря» не прекращали попыток свести счёты с жизнью. Потому что для любого из них служить своему врагу – значит, умереть духом! И это худшее, что может с тобой произойти! А значит, убивая себя или своё дитя, ты совершаешь благо! Спасаешь от позора истинной гибели!
— Одна женщина в моём мире сказала: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!». Я всегда считала, что это звучит красиво и возвышено! Единственно верно! Теперь, слушая тебя, мне уже не кажется, что она была мудра!
— Моя мать поспорила бы с тобой! Но так вышло, что она сама нарушила этот закон! Не смогла убить себя! Нет, не думай, что у неё не хватило смелости! Она просто не успела! Всё произошло так стремительно! У неё было оружие — острый стилет, который надо было вонзить в сердце или в шею, но… Рядом сражался её младший брат, он защищал её, он пытался пробиться сквозь окружение! У него не вышло! Но в тот миг, когда Форсальд на глазах у моей матери практически разрубил пополам её защитника, она позабыла все непреложные законы лэмаяр. Она хотела лишь одного: успеть помочь, спасти! Спасать было уже некого! Но это она осознала потом, оказавшись связанной по рукам и ногам в обозе с пленниками. Выживших лэгиарнов увозили в Левент! Знаешь, что это за место?
— Да, Эливерт рассказывал… Самый большой рынок рабов на Севере! Город, Где Умерла Надежда! Так ведь его называют сами герсвальдцы?
— Лишь те, кто прошёл его жернова! – хмыкнул Кайл. – У торговцев, что ведут там свои дела, есть другое название — Город Златых Грёз! Потому что ни один купец, чтобы он ни продавал, никогда не сможет заработать столько, сколько имеют торговцы живым товаром! Там есть специальные заведения, их прозвали «каменоломни» и используют для того, чтобы приучить к покорности слишком строптивых рабов! Название говорит само за себя – там даже каменных могут сломать! Об этом тоже можешь у атамана спросить – он в детстве целую неделю провёл в этом волшебном месте! Прежде, чем его продали какому-то богатею из Кармета! Ворон уже тогда был не дурак, сумел ручным прикинуться! Вот его и выпустили, только рано! До своих владений хозяин нового раба не довёз — Эл сбежал по дороге вместе с тёткой. А лэмаяр всегда держат там по несколько месяцев, только после этого продают! Чтобы такого вот промаха не вышло, как с Эливертом! Потому что «дети моря» даже в «каменоломнях» не забывают, что лучше умереть живым, чем жить мёртвым!
«А я думала концлагеря, это изобретение нацистов!» — нахмурилась Дэини.
Уточнять у Эливерта, какие именно методы используют в Левенте для перевоспитания непокорных узников, не было ни малейшего желания.
— Анладэль, как ты понимаешь, оказалась в Солрунге, минуя Левент. И её смирению и покорности обучал сам милорд Форсальд! Обучал не так, как в «каменоломнях», но немногим мягче! И в ту бесконечно долгую первую зиму, когда её лишили возможности даже просто увидеть кусочек мира за стенами крохотной комнаты, её единственным желанием стало исполнить заповедь своего народа! Она словно оказалась на дне глубокого колодца, из которого невозможно было выбраться, из которого не дотянуться было до неба, до моря. А когда твои единственные собеседники – лишь тьма, одиночество и твой заклятый враг, слова: «Лучше умереть живым, чем жить мёртвым!» начинают обретать неожиданный смысл!
Трижды она почти достигала задуманного, но каждый раз Небеса спасали её в одном шаге от цели! Первый раз моя мать пыталась задушить себя шнуровкой от платья, второй раз пыталась вскрыть вены гребнем для волос – Рита поймала её за этими занятиями и успела спасти. А в третий раз ей удалось одурачить прислугу и выскользнуть из комнаты. Анладэль бросилась на крепостную стену, хотела скинуться вниз, но её снова поймали и вернули в клетку.
Да, то была бесконечно долгая зима для двух самых несчастных женщин замка Солрунг: для моей матери, дикарки Анладэль и для моей мачехи, миледи Ольвин.
И, да, бедная узница считала Риту своим недругом до того самого дня, когда Старая волчица не поведала ей о своём тайном разговоре с хозяйкой замка. Вот тогда Анладэль и поняла, что всё это время Рита была не её тюремщиком, а её телохранителем!
***
— Слушай меня внимательно! Запоминай! Дважды повторять не стану! – с порога заявила Старая волчица. – Отныне есть будешь только то, что я лично тебе принесу! И пить тоже, разумеется! Дверь в комнату запирай изнутри, особенно на ночь! Открывай только милорду и мне! Слышишь?! Никому больше! По замку одна не броди! Если вдруг кто тебе велит идти куда-то, позовёт с собой, прикажет – отправляй всех подальше! Всё ясно тебе?
— Что случилось? – Анладэль смотрела на свою надзирательницу в полнейшем недоумении.
— Ничего не случилось! И не случится! Уж я об этом позабочусь! Я ей не позволю, нет! Будь спокойна! Ишь, чего удумала!!! Покуда я жива, не допущу!
— Рита, я не понимаю!
— А тебе и не надо! Делай, как я велела! Больше от тебя и не надобно!
— Если уж начала, то договаривай! Я должна понимать… Должна знать, чего опасаться!
— А то ты не понимаешь!!! – всплеснула руками Старая волчица. – Так подумай! Ну! Кого тут можно и нужно бояться? Кто тебе зла может желать?
— Любой! – безразлично пожала плечами лэмаяри.
— Так уж любой! Кому ты нужна-то?! – хмыкнула Рита. – Да чего ж ты, девка, глупа! Эх, если б только тебя дело касалось, я бы смолчала! Она тоже право имеет! Коли две бабы не поделили чего, так тут уж каждая за себя! Всё по-честному! Да и то не по совести выходит! Ты-то тут как птица в клетке, совсем одна! Что ты против неё можешь?! Но она же на дитя замахнулась! Дитя погубить!!! О, Всеблагая Мать Мира, прости ты её! Нет, не позволю!
— Рита!!!
— Да, что тут непонятного?! Ты и прежде для миледи была, что кость поперёк горла! А теперь она и вовсе обозлилась! Только я не дам ей тебя сгубить! Потому что ты нашему милорду счастье подарила! Я хочу, чтобы он своего сына увидел! И чтобы мальчик его стал Солрунгом править, когда настанет его черед! Не должно дочерям получить власть отцовскую! У Ольвин сердце жестокое — не умеет она любить, даже девочек своих не умеет! А дети, когда без любви, как сорная трава! Ничего доброго из них не вырастет! Потому не хочу я, чтобы место милорда Форсальда однажды Аделина заняла, или вовсе чужак какой, который её в жены возьмёт! Погубят они этот замок! А ты никого не бойся! Если станешь слушать меня, то всё по-нашему будет! Родишь сына милорду, он тебя ещё пуще ценить станет! Как королева жить будешь!
— Умом ты повредилась, Рита! Я никто! – горько воскликнула Анладэль. — И сын мой будет здесь никем! Если успеет на свет родиться… Неужто миледи Ольвин и вправду избавиться от меня решила?
— Так и есть! Сама мне сказала давеча… — Рита вздохнула тяжело, села подле лэмаяри. — Берегись её, девонька! Страшное она удумала!
И Старая волчица поведала без утайки обо всем, что услышала утром от владетельной госпожи.
***
— Если бы моя мать узнала о замысле Ольвин чуть раньше, когда она только появилась в замке, вести эти не напугали бы её, но скорее обрадовали! Ведь она и сама мечтала только о смерти! О возможности избавиться раз и навсегда от своей горькой участи, от позора, о ненависти, что сводила её с ума! Да, все эти долгие зимние месяцы она жила где-то на грани безумия! В сердце её скопилось слишком много противоречивых чувств, и от этого невозможного соседства не было спасения! С каждым днём она всё больше ощущала, как душа её мечется в поисках спасения, но бежать от себя невозможно. Она ненавидела Форсальда, как только можно ненавидеть того, кто отнял у тебя абсолютно всё: дом, родину, честь, семью, любовь, гордость, небо над головой! А ещё море…
Ведь у лэмаяр привязанность к морю так же сильна, как любовь к родителям! «Дети моря» — не просто красивая метафора! Спящее море – это то, без чего им не жить! Только вообрази, она — лэмаярская миледи, дочь Старейшины, в одночасье потеряла всё! Но злой судьбе и того показалось мало! Небеса распорядились так, что Анладэль полностью зависела от виновника всех её мучений и бед! Представить себе невозможно, что творилось в её сердце каждый раз, когда она была вынуждена терпеть любовь своего господина! Любовь того, кто убил её брата, разорил её дом, изнасиловал её саму! Она умирала каждую ночь! И если бы Ольвин убила её тогда, она бы приняла это как дар Небес! Как спасение от нескончаемой муки!
Но время шло… И что-то менялось медленно, но неотвратимо! Ведь даже скалы подвластны времени! Пережитое горе сводило с ума, но становилось привычным и обыденным! Даже к ненависти и стыду можно привыкнуть! И Анладэль постепенно привыкла к своему истязателю!
Да и Форсальд стал вести себя иначе. Нет, он по-прежнему брал её силой, не спрашивая согласия, но больше он не смел ударить её. Он дарил ей красивые наряды, украшения и сладости. А ещё он стал подолгу говорить с ней. Обо всём, что его тревожило, радовало или волновало. О делах военных, о хозяйственных хлопотах, о том, что зима выдалась особенно суровой, о прочих заботах, а ещё о дочерях, и даже иногда об Ольвин! Она вначале только слушала угрюмо и отрешённо, потом научилась улыбаться или печалиться в зависимости от того, о чём шла речь, а после и сама говорила, отвечала, советовала.
И в какой-то момент Анладэль поняла, что перестала быть просто наложницей, вещью, игрушкой для утех! А ещё, к своему ужасу, она поняла, что теперь рядом с колючим чертополохом непримиримой ненависти в её сердце прорастает тонкий, слабый пока, росток иного чувства! Это нельзя было назвать любовью! Но она начала привыкать к тому, что в её жизни есть Форсальд, и даже к своей новой жизни стала привыкать! Мысли о самоубийстве перестали казаться единственно правильными. И иногда она ловила себя на том, что ждёт, когда же владетель Солрунга явится к ней и станет рассказывать о том, как прошёл этот день, и что произошло в мире, за стенами её темницы. Ей стало недоставать этих простых вечерних бесед.
А однажды он предложил ей прогуляться на берег! И она плакала от счастья, глядя, как разбиваются о ледяные прибрежные глыбы серые тягучие волны, как чайки кружат над серебряной гладью. Студёный ветер побережья, словно сдул пыль и паутину с её души. В тот незабвенный день что-то изменилось навсегда…
В тот день Анладэль простила Форсальда, но себя простить за эту слабость она так и не смогла! А через несколько дней она узнала, что носит под сердцем сына! Его сына! Меня! Бастарда-полукровку, плод противоестественной связи с заклятым врагом, недочеловека! Невозможное явление! И это известие стало тем, что окончательно повергло её разум в пропасть безумства! Потому что по всем законам своего народа она должна была возненавидеть меня так же, как и моего отца! Она должна была сделать всё, чтобы избавиться от меня, раз уж не смогла сделать так, чтобы я вовсе не появлялся на этот свет! Но она не хотела этого! Радость переполняла её душу! Её жизнь, потерявшая всякий смысл, неожиданно обрела его снова! Она больше не была одинока! Она полюбила меня задолго до рождения, в тот самый миг, когда узнала, что я уже есть! И она больше не могла ненавидеть Форсальда той чистой безупречной ненавистью, потому что в ребёнке, что она носила, текла кровь и этого человека тоже!
Анладэль больше не хотела смерти! Она знала, что должна выжить! Выжить ради меня! Потому что незаконнорождённый полукровка, сын рабыни, сам рождённый рабом, там, на побережье Спящего моря не имел ни шанса выжить в одиночку! И она приняла помощь Риты и её защиту! И, растоптав последнюю гордость, стала нежна с Форсальдом, дабы и его заполучить в надёжные союзники! Она научилась улыбаться слугам, и другим рабам, и воинам своего милорда, приручая их так же, как её саму приручал Форсальд, постепенно обзаводясь друзьями, вкладывая в их головы мысль о том, что она в этом замке тоже что-то значит!
Она сделала всё, для того, чтобы я появился на свет! И всё, для того, чтобы моё рождение стало значительным и радостным событием для обитателей Солрунга! Чтобы эта новость прозвучала единственно верно: у милорда родился сын и наследник!!! А то, что он бастард… Так в жизни и не такое случается!
Старая волчица сдержала слово – как видишь, я по сей день жив! Хотя, знаю доподлинно, что Ольвин своё слово сдержала тоже. Несколько раз она пыталась отравить Анладэль, но Рита несла свой дозор денно и нощно, и не позволила случиться этому. Потом, незадолго до моего рождения, в первые дни осени, мачеха моя пробовала договориться с повитухой – вначале сулила деньги, потом угрожала и ругалась. Да только Ольида на её уговоры не повелась, знала, что уже стара, и недолго ей осталось, потому хотела с чистой совестью предстать перед Великим Небесным! Так вопреки всем стараниям Ольвин, появился на свет полукровка Кайл. Так назвала меня мать! На древнем наречии лэгиарнов слово это значит «первый, единственный», но оно же несёт в себе иной смысл – «один, одинокий». Может она заранее предполагала, как сложится моя жизнь…
Во всяком случае, имя это предрекло всю мою дальнейшую судьбу! Кайл-Северянин – изгой и одиночка!
Не сказать, чтобы детство моё было таким уж тяжёлым и горестным. Я не нуждался и не голодал, как многие! Не воровал, не ночевал в подворотнях, как тот же Эливерт! Меня не били! И, пожалуй, даже баловали! По крайней мере, я рос не так, как сын рабыни!
Милорд Форсальд был искренне счастлив, когда я появился на свет! Он был щедр и с Анладэль, и со мной! Он не стыдился меня, даже был горд! Теперь никто не мог упрекнуть его в том, что он способен только дочерей плодить! Иногда он возился со мной, как обычно отцы со своими детьми. А ещё я помню, что изредка мы втроём отправлялись на берег, и мы с мамой собирали ракушки у самой кромки прибоя. Вдвоём нас туда не пускали.
Статус Анладэль изменился с моим рождением. Её называли теперь «миледи», будто она была настоящей владетельной госпожой замка. Никто теперь не следил за ней, как раньше! Но отец мой, зная, что, по сути, идти ей некуда, всё-таки не пренебрёг небольшой предосторожностью – он запретил выпускать меня из Солрунга. Мать могла теперь покидать крепостные стены, бродить по милому её сердцу морскому берегу, собирая раковины и цветные камушки для меня, но только одна. После, когда я чуть подрос, мне разрешили гулять за пределами замка с другой детворой, но опять же, только без матери! При всех переменах между ними, Форсальд не верил Анладэль настолько, чтобы позволить ей быть свободной – он боялся, что оказавшись на воле вместе со мной, она не устоит перед искушением сбежать! Разумеется, её никто не принуждал работать, как иных рабынь, но от скуки она нередко помогала женщинам на кухне или пряла вместе с Ритой.
Отец настоял на том, чтобы мы вместе со всей семьёй присутствовали за обеденным столом. С тех пор трапезы проходили в угрюмом молчании, будто это были поминальные тризны! Но милорд не менял своих решений, хоть мать и просила избавить нас от этой почётной обязанности и не искушать понапрасну миледи Ольвин!
Иногда мне казалось, что та смирилась со своей участью, так устала от собственной ненависти, что решила забыть о коварных планах. Она старалась находиться на расстоянии от Анладэль, но иногда срывалась и начинала кричать на меня, или бросать гневные проклятья в адрес матери, и тогда я понимал, как тяжко ей сдерживать свои чувства, как ярость и злость разрывают её изнутри.
Меня не обижали в замке! Мне даже кажется, что некоторые слуги любили меня! Особенно суровая Рита и старый привратник с безобразным шрамом во всё лицо – самые жуткие и нелюдимые из всех обитателей замка, которыми пугали непослушных чад!
Но я всё равно был одиночкой уже тогда! Детям слуг и рабов играть со мной не позволяли, потому что, так или иначе, я был сыном владетеля, а значит, во мне текла знатная кровь! И они забывали о том, что я тоже раб, и вообще наполовину нечисть! Дети слуг не дружили со мной, потому что не годились мне в приятели!
А дети рыцарей не играли со мной по той же причине, только с точностью наоборот! Их родители тоже считали, что они не подходящая для меня компания! Но уже потому, что я до них не дорос. Хоть я и был сыном их предводителя, но нельзя было не заметить моей нечеловечности, закрыть глаза на то, что помимо крови благородной, по жилам моим струится проклятая лэмаярская!
Что касается сестёр моих, то мачеха очень быстро им внушила, что я причина всех их бед и несчастий! Я — омерзительная тварь, хуже какой-нибудь крысы или блохи! А ещё, что из-за меня и моей матери отец теперь перестал любить их, и желал бы, чтобы их вовсе не было! Детская ревность – горькая отрава! Очень быстро девочки научились ненавидеть меня так же искренне, как их мать! Разве что младшая, Флорин, иногда снисходила до того, чтобы сказать хоть слово своему брату. Она тянулась ко мне, но старшие ей, разумеется, не могли позволить такого предательства. Для остальных я был пустым местом! Сейчас я их понимаю и не смею судить! Тогда мне было обидно и больно! Но всё-таки жаловаться на своё детство, нет, я бы не стал…
Хоть и немало слёз было пролито! И горечь в душе моей жила постоянно. Детям, которые рождены несвободными, легче привыкнуть к своей доле, чем взрослым! Они не знаю иной участи! Не знают, как может быть по-другому! Я не ощущал себя рабом, но и милордом тоже не был! Я помнил всё с рождения и искренне не понимал, за что меня ненавидят, чем я хуже других детей! Не понимал ненависть сестёр и мачехи! Не понимал, почему моя мать так горько плачет каждый день, отчего она тоскует! Сердцем чувствовал, что я тому причина, что со мной что-то не так, но не мог постичь эту истину! Но, как я уже говорил, всегда найдутся добрые люди, готовые открыть ребёнку глаза на мир вокруг. Мне тоже разъяснили, что к чему! Так я узнал, что я вовсе не гордость своего отца, и не счастье своей матери, а выродок, которому среди нормальных людей не место.
Чтобы там не придумывала в своих мечтах Рита, не думаю, что мне бы позволили однажды стать хозяином Солрунга! Слишком много нашлось бы недовольных, слишком много нашлось бы тех, для кого я наследником Форсальда никогда не был!
Но всё сложилось так, что шанса проверить это, судьба мне не предоставила!
***
— В тот день мать ушла на побережье. Милорд Форсальд отсутствовал уже несколько дней – повёз рабов на продажу в Левент после очередного своего разбоя. А потому мы были вольны делать, что пожелаем. Я крутился подле Риты. Старая волчица взялась чесать пух для прядения, негромко напевая себе под нос. Я под этот унылый мотив вскоре уснул, прикорнув на одном из тюков с овечьей шерстью. Проснулся, услыхав сквозь сон, как громко всхлипывает моя мать… Первым порывом, естественно, стало броситься к ней, обнять и утешить, но что-то удержало меня! И я остался лежать, зажмурившись и притворяясь, вслушиваясь в их разговор с Ритой и пытаясь разгадать, что стряслось на это раз…
***
— Ах, Рита, Рита! Что же мне делать? Что делать? – исступлённо повторяла Анладэль снова и снова и больше не добавляла ничего.
Это начинало злить обычно сдержанную рабыню.
— Ну чего ты раскудахталась! – шикнула Старая волчица, отложила чесалку, бросая своё занятие. – Кайл спит! Разбудишь мальчонку! Садись, да говори толком, что стряслось!
Анладэль метнулась по комнате, как случайно залетевшая в дом птица, устало и обречённо рухнула на один из мешков, обхватила руками голову.
— Великая Мать, за что ты так жестока со мной! Где же твоё милосердие? – сквозь слезы проговорила Анладэль. – Рита, Рита, как же быть?
— Хватит на меня страх нагонять, девонька! Что стряслось? Говори! Миледи обидела?
Анладэль затрясла головой, вскинула лицо. Испуганные глаза горели синим пламенем.
— Я видела лэмаяр на берегу! Я пришла туда… А он ждёт меня! О, Рита! Дэриаль! Мой Дэриаль! Одному Великому Небесному известно, как он меня отыскал!
— Постой, постой! Дэриаль, это тот… Суженый твой? Ты ж говорила, что его убили тогда!
— Так я думала! А он выжил! Рита, его выходили! Он на ноги встал и отправился меня искать! Не верил, что живой найдёт! А всё равно отправился! Думал, хоть место отыщет, откуда моя погребальная ладья в море ушла! Они ведь считали, что я убью себя, как положено лэмаяри! А я струсила! Я предала честь моего народа, Рита! Но он простил меня! Мой Дэриаль! Он простил! Его ведь могли схватить! Убить! Рабом сделать! А он не побоялся! Искал! И нашёл! Я поверить не могу! Рита, он сказал, отец мой тоже жив остался! И ещё сестрёнка младшая, Талиаль! А братьев всех убили! И маму тоже! Вернее, она сама! Прямо в сердце! Ах, почему я так не смогла?! Лучше бы я умерла!
— Да что ты!
— Ты бы видела его глаза, Рита! Он сказал, что пришёл за мной! А я ответила, что не могу уйти с ними! Я сказала ему про Кайла! Рита, ты бы видела его глаза! Мой Дэриаль искал меня столько лет, чтобы узнать, что я родила сына от человека, уничтожившего наш народ! Что же делать, Рита? Они не примут его, никогда не примут! Но ведь это мой сын!!! Мой!!! О, Небеса! Да он даже не похож на человека!
Анладэль зарыдала горько, отчаянно.
— Он сказал, я должна выбрать! Выбрать, кто мне дороже! Мои родные, мой народ, мой возлюбленный или полукровка, прижитый от проклятого смертного! Рита, но ведь Кайл не виноват! Он просто дитя! Дэриаль велел мне проститься с ним и возвращаться на берег! Он будет ждать меня ночью… Только меня! Он никогда не признает моего сына! И никто из моего племени! Так он сказал! Но это неправда! Рита, когда они увидят Кайла, они полюбят его! Они всё поймут и простят меня! Ведь так? Они не смогут его не любить, ведь он самый чудесный мальчик на свете? О, Небеса!
— Так и что ты решила-то? – нахмурилась Старая волчица.
— Я не знаю! – растерянно молвила лэмаяри. — Что же нам делать, что делать?
— Послушай старуху, Анладэль! Тут и думать не о чем! Оставь всё, как есть! Не будет тебе жизни без сына! Неужто ты сбежишь и бросишь его?
— Нет, нет, что ты! – всплеснула руками «дочь моря». – Я никогда не брошу его! Никогда! Я должна найти способ вывести его из замка! Рита, заклинаю, помоги нам! Дэриаль будет ждать меня! На берегу, у камня, что похож на большую птицу. Я должна прийти до полночи! Я могу покинуть замок хоть сейчас! Но Кайла не выпустят вместе со мной! Я должна придумать что-то! Может, спустить его на верёвке со стены? Или спрятать в какой-нибудь мешок и вывези на телеге с надёжным человеком? А там я его встречу!
— Да ты разум потеряла, девонька! Что ты удумала такое?! Куда и зачем ты бежишь? Тебе же сказано, сын твой – отродье, Свободному Народу он не нужен! Никто тебя там с ним не примет! Знаю, жизнь у тебя не сахар! Так ведь привыкла уже вроде! Милорд тебя не обижает! А там, у своих, ты больше никогда не будешь любимой дочерью Старейшины! Хочешь, чтобы тебе в спину плевали? А так и будет! Ты их позор и бесчестье, девонька! Так подумай, на что хочешь сына обречь! Думаешь, они позабудут, кто его отец?! Твой сын там никому не нужен!
— Я всё ещё дочь своего народа! Я – лэмаяри! Они не могут не принять меня и моё дитя!
— А ну как поймают тебя?! Об этом ты подумала? Знаешь, что делают с беглыми рабами?!
— Знаю! Вешают! – бросила холодно Анладэль, глядя в пол. – Нас не поймают. У лэмаяр, пришедших за мной, ладья! Мы уйдём по морю! Мой народ покинул Герсвальд. Они нашли необжитые земли у островов Аишмаяр! Там никакие смертные нам не страшны! Там теперь живут последние из моего рода! Там никто нас не найдёт! Никогда!
— До Аишмаяр ещё добраться надо! Если тебя схватят, ты не только себя погубишь! Или ты позабыла закон короля Мираная? «Беглый раб должен быть казнён безжалостно, но вместе с ним и каждый, кто в любом родстве с ним состоит, также предан да будет казни без всякого снисхождения! Всякий беглый раб казнён должен быть через повешение и оставлен до трёх дней на обозрение всем, дабы неповадно было другим рабам закон короля нарушать и владетеля своего ослушаться!». Твой единственный родич спит вон там, на мешке, тихонечко! Ты готова жизнью сына своего рискнуть, Анладэль?
— Зачем ты так жестока со мной, Рита? – лэмаяри снова обхватила голову руками. – Я только лишь хочу спасти своего мальчика! Я хочу свободы! Вернуться домой! Разве это дурно?
— Нет у тебя больше дома! Люди сожгли! И свободной ты тоже никогда не будешь, потому как ты теперь связана с Форсальдом, и не разорвать эту прочную цепь никому! От кого тебе сына спасать? Он здесь как королевич растёт! Милорд его в обиду не даст! А твой народ его презирать будет! И ты это знаешь! Нельзя тебе бежать, Анладэль! Теперь уже нельзя! Забудь о своих лэмаярах! Сходи, ещё раз Дэриаля своего обними, простись с ним! А потом возвращайся, да забудь это всё! И живи, как прежде!
— Я не могу здесь жить! Я задыхаюсь! Я ненавижу здесь всё! Солрунг – моя темница! Как ты не понимаешь?
— Ненависть она не в Солрунге! Она в душе твоей! И хоть за горы Данаго беги, легче тебе не станет! Хочешь к своим – ступай! А Кайла я тебе забрать не позволю! И помогать тебе в этой затее безумной не стану! Неблагодарная! Милорд Форсальд тебя опекает, а ты решила сына его украсть и сбежать, как тать в ночи! Одумайся, девка! Навлечёшь беду на всех нас!
— Так вот, что тебя заботит?! Благодетеля своего опечалить боишься! — зло выкрикнула Анладэль. – А я не просила меня опекать! Форсальд меня сюда силой привёз! И я ему в верности не клялась! И сына своего я заберу с твоей помощью или без неё! Кайл! Кайл, просыпайся, мой ненаглядный!
Анладэль склонилась над мальчиком, покрывая поцелуями его лицо. Малыш тотчас открыл глаза, потянулся, обнимая её за шею, прижимаясь к мокрой от слёз щеке.
— Я с тобой, мамочка! – тихо сказал он. – Я с тобой!
И Старая волчица только обречённо покачала головой, глядя на эту трогательную картину.
***
— Так, так, так… Ты посиди пока здесь, — Анладэль, вернувшись в свою комнату, усадила сына на краешек кровати, беспокойно заметалась, хватаясь сразу за всё подряд. – Надо взять твой тёплый плащ, и мой, разумеется! Так, и одеяло прихватим…
Она вдруг замерла, обернулась стремительно, опустилась на каменный пол возле Кайла, сжала его маленькие ручки, заглядывая в такие же нестерпимо синие глаза, как у неё самой.
— Сердце моё, мне нужно кое-что важное тебе сказать! Я такое задумала!
— Я всё слышал, — признался мальчик, отводя взгляд.
И Анладэль только сейчас осознала, что её и без того тихий ребёнок, сейчас затаился ещё больше, замер испуганно и, кажется, даже дышать боится. Она подхватилась, села рядом на кровать, прижала его к себе, обняла нежно, целуя в макушку и приговаривая:
— Мой славный, мой любимый! Ты всё, что есть у меня! Не бойся! Мы сбежим сегодня же! И всё у нас будет хорошо! Я знаю, ты в жизни своей ничего, кроме этого замка, не видел! Но там твой настоящий дом! Наш народ! Они очень добрые! Вот увидишь!
— Мама, а нам нельзя остаться? Я слышал, они не хотят, чтобы я приходил с тобой! Они меня не любят!
— Это потому, что они тебя не знают! — искренне заверила Анладэль. – Как же они могут любить тебя, они ведь тебя никогда не видели! Вот встретитесь, и тебя все будут обожать! Разве тебя можно не любить, маленький мой?! Ты же самый красивый, умный и добрый мальчик на свете! И самый храбрый! Нам придётся ночью уходить из замка. Знаешь, что я придумала? Я украду верёвку в кладовой. А когда всё уснут, мы поднимемся на стену! И я тебя спущу вниз на ней, а потом и сама! Ты же не испугаешься? Ты никогда не страшился высоты!
— Нет, я буду смелым! – искренне заверил мальчик. – Я ничего не побоюсь, только бы ты больше не плакала!
Побег превращался в увлекательное приключение, и он весь оживился готовый принять эту игру.
— Я обещаю, что забуду слёзы, как только мы окажемся далеко отсюда! Я очень хочу вернуться к своей семье! Я очень скучаю по ним!
— А давай не будем убегать! Мы попросим отца, когда он вернётся! И он нас отпустит к тебе домой!
— Нет, мой славный, милорд Форсальд знает, что мне здесь плохо! Но если я уйду, ему будет грустно! Он нас не отпустит! Он хочет, чтобы мы жили здесь! Нам надо быть очень осторожными! Дабы никто не прознал, что мы задумали! Иначе мы не сможем сбежать! Нас поймают, и я опять буду плакать!
— И нас повесят, да? Как дядю Роана прошлой зимой? Отец сказал, что он был плохой и украл в замке лошадь! За это его убили?
— Нет, моя радость! – лэмаяри прижала сына к себе, лаская его тёмные волосы. – Дядя Роан не был плохим! Он просто очень хотел домой, совсем как я! Он потому и взял лошадь, чтобы скорее добраться, чтобы его не смогли догнать! А его всё равно поймали и повесили! Потому что твой отец не любит, когда его бросают! Он думает, всё тут только его, и злится на тех, кто не любит Солрунг.
— Мама, а если нас тоже поймают? Я не хочу, чтобы нас повесили! Дядя Роан был такой страшный, чёрный, когда его оставили там, во дворе! И он раскачивался на верёвке! Я каждый раз зажмуривал глаза, чтобы его не видеть, когда надо было мимо пройти!
— Ну что ты! С нами так не поступят – ты же сын владетеля! И нас никто не поймает! Мы же не станем красть лошадь! Мы с тобой уплывём на красивой ладье! Прямо по морю! А у Форсальда ведь нет такой! Он не сможет нас догнать!
— На ладье? Настоящей? – просиял мальчуган. – Как на том гобелене в обеденном зале? Вот это да!
— Как на том гобелене! – улыбнулась Анладэль. – Верь мне, сердце моё! Очень скоро мы будем свободны! Только смотри, никому не говори, что мы задумали!
Кайл замотал головой, убеждая мать, что он на её стороне.
— А теперь ступай гулять! А я соберу вещи в дорогу и схожу за верёвкой. Смотри, не забудь про наш уговор! Никому ни слова! И вот ещё, поднимись на стену, поиграй там, а сам присмотри место, где нам удобнее будет спуститься вниз! Только осторожнее, сердце моё! Смотри, заподозрят что-нибудь, и никуда мы на красивой ладье не поплывём!
— Не бойся, мама, меня и не заметит никто! – Кайл спрыгнул с постели, готовый сорваться прочь, но напоследок ещё раз обнял лэмаяри, уткнувшись ей в живот.
— Единственный мой! – Анладэль поцеловала шёлк его чёрных волос. – Кайл, я так люблю тебя, больше жизни люблю! Скоро мы будем свободны, ненаглядный мой!
***
— Я смотрю, ты собираешься куда-то! Далеко?
Анладэль вздрогнула. Она даже не слышала, как открылась дверь. И всё-таки взяв себя в руки, она ответила холодно, продолжая невозмутимо перекладывать вещи:
— Куда я могу собираться?! Так, уборку затеяла.
— Сама? Какая молодец! Позвала бы слуг! – Ольвин с ухмылкой захлопнула дверь и привалилась к ней спиной.
— Рабыня слуг зовёт, дабы комнату убрать! Забавно! А Вам, миледи, что угодно? Вы прежде ко мне заходить гнушались!
— Зато милорд здесь частый гость! – зло хмыкнула Ольвин. – Ну да не будем об этом сейчас! Я с миром пришла!
Анладэль бросила свои тряпки, подняла глаза на хозяйку Солрунга, стараясь не выказать свой страх. Если Ольвин сама явилась к ней с разговором, есть отчего встревожиться. А та прошлась по комнате вальяжно, уселась на постель, провела изнеженной рукой по одеялу и снова усмехнулась криво, каким-то своим мыслям.
— Ты вещей больше тёплых бери! Ночи уже студёные, снег со дня на день ляжет! Ещё просудишь сына!
— Не понимаю я Вас, миледи! Что за загадки? — сдержанно отвечала лэмаяри, украдкой пробежалась взглядом по комнате – нет ли на виду чего-то откровенно её выдающего.
— Хватит меня дурачить! Я всё знаю! – Ольвин не сводила с невольницы глаз. – Мне Рита рассказала про твои замыслы!
Сердце сжалось в груди Анладэль, сбилось с такта, замерло. Ледяным ужасом сковало всё тело, душа словно ухнула в Бездну. Не может быть! Ложь! Чудовищная ложь! Не могла она так поступить! Рита не могла предать её! Только не она!
— О чём рассказала? Может, старуха знает то, чего я сама не знаю? – с трудом проговорила «дочь моря», уже понимая всю тщетность своей попытки обмануть миледи. – Так что она наплела?
— Довольно! Ещё раз повторяю, я знаю всё! Чего смотришь? Не веришь! Да чего же ты глупа! Нашла к кому за помощью бежать! Старая волчица Форсальду собственной дочери не пожалела! Думаешь, ты для неё кто? Любимая кукла хозяина – вот ты кто, понимаешь! — Ольвин ухмыльнулась зло и продолжила издевательским тоном: — Нет, она не со зла, ты не думай! Она хотела как лучше! Не могла допустить, чтобы ты сына увезла без ведома милорда! Это ведь так дурно — разлучить дитя с его отцом! Да и опасается она за вас — вдруг в пути сгинете, или мальчика твои сородичи убьют! Представляешь, как она за вас испугалась! Так струхнула, что ко мне на поклон пришла! А ведь мы с Ритой заклятые враги с тех самых пор, как тебя, дрянь, мой муж в замок привёз! Она просила меня запереть тебя здесь, покуда не вернётся милорд Форсальд! Сначала, разумеется, не сознавалась, зачем ей это. Да я не так глупа, как многие мнят!
Анладэль на долгую эту речь никак не реагировала: стояла молча, глядя прямо перед собой, и чувствовала, как ноги подкашиваются. Ещё немного и упадёт в обморок!
Да что уж теперь! Всё пропало! Всё кончено! Всё безнадёжно! Предали, предали, предали! Будь проклята Старая волчица! Анладэль даже злится не могла, её накрыло чёрным покрывалом отчаяния, непроницаемым и тёмным, как беззвёздная ночь, и теперь это безысходность станет её вечной спутницей! Будто солнце в небе угасло навсегда!
Ольвин расхохоталась звонко и раскатисто, глядя на побелевшую, как снег, «дочь моря».
— Да погоди умирать! Я же сказала, что с миром пришла! Я могу тебя запереть или твоего выродка! Только я не стану этого делать!!!
Ноги всё-таки подвели, комната внезапно всколыхнулась и поплыла, и Анладэль без сил опустилась на колени, взглянула снизу вверх в тёмные глаза Ольвин, пытаясь понять хоть что-то из её странных речей.
— Все эти годы, я только и мечтала о том, чтобы избавиться от тебя! Ты же знаешь это! Я пыталась тебя отравить, да старая эта ведьма мне не дала! А теперь, когда всё так чудесно сложилось, неужто я упущу шанс?! Опять же, и совесть моя будет чиста! Ты сбежишь, заберёшь своего отпрыска, и мы забудем вас, как дурной сон! К тому времени, когда Форсальд вернётся домой, тебя и след простынет! Он никогда не найдёт вас! И я избавлюсь навсегда и от тебя, и от мерзкого полукровки! Я ненавижу тебя всей душой, Анладэль! Но сегодня я готова помочь тебе! Потому что так я помогу себе и своим дочерям! И клянусь, я сделаю всё, чтобы от тебя отделаться!
— Я не верю тебе! – только и смогла выдавить из себя лэмаяри.
— А у тебя выбор есть? – хмыкнула Ольвин. – Или принимай мою помощь или подыхай в неволе! А то ещё смотри, Форсальду расскажу, что ты учудила, и тогда тебе жизнь точно мёдом не покажется!
— Ты, в самом деле, нас отпустишь? – Анладэль пытливо заглядывала в тёмные омуты глаз своей миледи.
— Ещё и провожу в дорогу! Я не допущу, чтобы твой побег сорвался! Если тебя поймают, нам всем достанется от Форсальда! Потому слушай меня внимательно! Сейчас я тебя запру, как и обещала Рите! Старая ведьма не должна догадаться, что мы сговорились! Это ты сбежишь, а я-то здесь останусь! Меня милорд убьёт, если прознает, что это я тебя спровадила! Полукровку твоего приведу позже. Вещи ты уже собрала, еду после передам. Ночью, когда все угомонятся, я за вами приду. И прощай навеки!
— А как же мы выберемся из замка? Мне верёвка нужна!
— Не нужна! Через ворота уйдёте! Привратника я отвлеку!
— Как же? Он всегда на своём месте!
— Это не твоя забота! Я всё-таки хозяйка здесь! Тебя точно эти твои родичи дождутся на берегу?
— Да, мы условились встретиться у камня, что на птицу похож! Успеть бы до полуночи! Но я думаю, Дэриаль и до утра ждать будет! Он без меня не уйдёт!
— Ишь как! Все тебя любят! Всем нужна! – хмыкнула Ольвин. – Смотри, не выдай меня! Если Рита к тебе придёт, сделай вид, что рыдаешь тут от горя! И прочь её прогони!
— Да я её и на порог не пущу!
— Ладно, пойду! Ночью жди!
— Ольвин! — окликнула Анладэль женщину уже у порога. – Благодарю тебя! Да хранит Мать Мира тебя и твоих дочерей! Я и не знала, что у тебя такое доброе сердце!
— Никакого милосердия! Я это делаю ради собственного блага!
Дверь захлопнулась за владетельницей Солрунга, и Анладэль услышала, как повернулся ключ в замке.
***
Вечером пошёл снег, очень быстро он устлал белым невесомым полотном серые камни внутреннего двора. И теперь, несмотря на то, что время близилось к полуночи, на улице было светло, а ещё свежо и по-зимнему морозно. Мерцающие, как драгоценные камни, снежинки кружились в неярком свете нескольких уличных фонарей, развешанных вдоль лестниц и у ворот. Небо тускло светилось. Утонувшая в низких облаках луна никак не могла пробиться сквозь их плотный кокон, но ночь была светла.
— Ах, снег нам не на руку! – размышляла вслух Анладэль. – Следы остаются, да и нас за рильин разглядишь!
Лэмаяри скользила вниз по ступеням стремительно и бесшумно, как бесплотный призрак, сжимая крепко ладонь сонного Кайла. Мальчик, впрочем, не отставал, хоть ещё толком не успел проснуться. Он чувствовал, как дрожит рука матери.
— Холодно нынче, верно? – улыбнулась Анладэль сыну, пытаясь унять волнение и тревогу.
У него самого зубы стучали, и вовсе не от ночной стужи, а от страха и предчувствия грядущих приключений.
Чуть впереди, запахнувшись плотно в тёплый плащ и натянув почти на нос капюшон, отороченный мехом макдога, крадучись брела Ольвин. Маленькая и коренастая, сейчас рядом с «дочерью моря», она казалось Кайлу неуклюжей, неповоротливой и очень шумной. Её топот любой бы услышал, окажись он в этот поздний час здесь, снаружи замка. Она с опаской оглядывалась по сторонам, боясь этого, и стоило Анладэль чуть слышно прошептать несколько слов, зло цыкнула на рабыню — дескать, тише! Хотя сама она была главным источником шума, и легко могла выдать всех.
У самых ворот, рядом с конюшней, Ольвин махнула рукой, жестом приказав им спрятаться за тюками с сеном. Сама же отправилась прямиком в людскую. Через некоторое время оттуда выбежала молоденькая рабыня и, кутаясь в шаль, заспешила к воротам.
— Эрр Долл! Эрр Долл! — долетел до слуха беглецов её далёкий зов. – Спите что ль? Идём скорее! Миледи зовёт!
— Куда зовёт? Ночь на дворе! Что вам, проклятые, не спится?! Где она есть? – ответил ей хриплый голос обезображенного привратника.
— Да к нам явилась! Пойдём скорее!
— Никуда я не пойду! У меня приказ милорда – мне от ворот уходить не след! – заворчал старик. – Пусть лучше сюда идёт!
— Вы это сами ей скажите! А мне ещё жить охота!
— Ох, чтоб тебя! Пошли! Что стряслось-то?
— Да почём я знаю! Прилетела, злая, как оса! Ругается, топочет, тебя требует немедля! Пойдём, эрр Долл!
— Ох, кровопийца! Ну, пошли, дочка! Узнаем, что там такое? Да мне обратно надо скоренько!
Едва за этими двумя закрылась дверь, Анладэль вскочила, как будто её ужалили, подхватила сына на руки и стремглав кинулась к замковым воротам. Она продолжала бежать, даже миновав их, словно ждала, что кто-то вдруг бросится за ними в погоню, настигнет, вернёт обратно.
А Кайл, обхватив её шею руками, припав к плечу, смотрел, как уд ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)