Декады День 1 Мистерия 5 (Глава 7)

Мистерия 5
Трактующая тайную эволюцию видов и тайное же
проникновение их представителей в руководящие органы
Обществ защиты животных или
Большой Метафизический Взрыв и его последствия

«Моя история может показаться не имеющей никакой связи с тем делом, по которому мы здесь находимся. И мне она тоже иногда такою кажется. Но когда я начинаю раздумывать над всей нашей жизнью, то возникает ощущение, что все-таки какая-то связь есть. Тайна жизни
велика, милые мои! Откуда все взялось и куда все уходит – один Бог
знает. Иногда такое на свете бывает, что ни за что не поверишь. Вот об этом и моя история.
Но сначала я хочу рассказать вам стихотворение одного поэта. Его звали Сингард. Имя необычное, но это псевдоним. Настоящее его имя уже забыто. Это стихотворение мне рассказала соседка – она была знакома с Сингардом. Он снимал у нее угол, когда был студентом. Такой славный мальчик! Он тогда сочинял много стихов и некоторые из них соседка списывала к себе в тетрадку. Потом она умерла, а тетрадка со стихами досталась мне и я иногда читаю их. И это тоже. Его то я и запомнила. Не могу объяснить, почему, но чувствую, что оно имеет с нами какую-то связь. Слушайте же!
Валерия Александровна сняла очки, подняла голову, полузакрыла глаза и начала декламировать со старческими интонациями в голосе:
В небесах нежно Птица порхает
И перо клювом чистит Свое.
Но увы,
Он не знает!
Не знает!
Что Охотник уж целит
в Нея.
***
Память судеб прошедших живуча.
Плачь, душа, от проклятия карм…
Но Охотника
совесть
не мучит,
Когда он свой наводит
Удар.
***
Отвлекися ж от воздуха, Птица,
И перо Свое чистить оставь!
Погляди:
к Тебе снизу
стремится
Из огня восстающий
Удав.
Стихотворение действительно показалось странным и необычным. Продвинутые в литературном отношении Светлана и Вольдемар даже терялись, как его оценить? С одной стороны, в нем явно чувство¬вались элементы самоиронии и даже пародии. Нарочито путанное употребление местоимений, хотя и вызывало легкие сомнения в авторском мастерстве, но, скорее, создавало впечатление, что автор попросту провоцирует читателя. Притом, стихотворение казалось вполне оригинальным – не ощущалось в нем чьих-то чужих поэтических влияний, по крайней мере, сразу, на слух. Наконец, совершенно потрясающая информативность и композиционная стройность этого маленького творения, уместившего всего в трех строфах столько образов и чувств: четкая лаконичность оппозиции между первой и второй парами строчек начального стиха, печальная рефлексия второй строфы и страстный призыв-апофеоз третьей, заканчивающейся блестящей метафорой выстрела, вызывали странное и трагическое ощущение неотвратимости судьбы. А любительская манера чтения Валерии Александровны с ее внешне неправильными интонациями и не вполне логически мотивированными акцентами произвела на слушателей впечатление трогательно-грустной прелести, какую навевает иногда на нашу душу поздняя-поздняя осень.
Валерия Александровна вздохнула, сама пребывая под впечатлением от своей декламации, немного помолчала и продолжила свой рассказ.
– Да, все мы чересчур хорошо знаем, как человек уничтожает природу. Вот и в этом стихотворении, видите – охотник убивает беззащитную птичку, которая не имеет никакой защиты. И сколько это будет продолжаться? Не знаю. И что?, разве этому охотнику нечего кушать? А ведь он, этот охотник, да и вообще люди не очень-то задумываются над тем, что может последовать и расплата. Причем с такой стороны, откуда они ее совершенно и не ожидают. А если со стороны этой самой птички? Не смейтесь, пожалуйста. Потому что я расскажу вам сейчас что-то такое, что, может быть, заставит вас призадуматься над тем, в каком мире мы живем. Правда, откуда у меня эти сведения – этого я вам не скажу, не имею права. А выводы делайте сами.
Так вот. Все мы в школе учили по биологии теорию эволюции Чарльза Дарвина про происхождение видов. Что человек произошел от обезьяны. Ну, точнее, кажется, что обезьяна и человек имели какого-то там общего предка. Энгельс писал, что, видите ли, труд сделал из обезьяны человека. То есть, какие-то там обезьяны вдруг стали трудиться и в результате их добросовестного труда у них настолько развились способности, что они превратились в людей.
Я, лично, не верю всей этой ерунде. И вот почему. Я понимаю так: уж если в организме имеется способность к развитию, то эта способность все равно проявится рано или поздно. И никакой труд здесь ни при чем. Хотя трудиться всем, конечно же, надо.
Вы можете возразить мне, а почему же тогда эта способность не проявила себя у других животных, а только у обезьян? И только в тот совершенно доисторический период времени?
Так вот, дорогие мои, слушайте внимательно. Здесь-то и скрыта самая большая загадка. Ее, кажется, кто-то назвал Большим Метафизическим Взрывом. Но я в этом ничего не понимаю. А чего не понимаю, о том говорить не буду. Зато хорошо знаю что-то совершенно другое. И об этом мой рассказ.
Для начала хочу обратиться к вашей памяти и наблюдательности. Вспомните: некоторые из ваших знакомых, да и просто встретившихся на вашем жизненном пути людей чем-то неуловимо смахивают на животных или птиц. Да и сами мы, как-то неосознанно и непроизвольно называем про себя (а иногда даже и вслух) того или иного человека то хорьком, то – кого-нибудь другого – слоном, а третьего, понимаете ли, пеликаном, а четвертого – гориллой, а еще другого – курицей, или, там, даже свиньею. Ну, и так далее. Ослом, например. При¬чем, не только мужчин, но и женщин. Например, коровой. И делаем мы это совершенно неосознанно, не анализируя, а почему это вдруг в нашем воображении данные люди ас-со-ци-ируются (Валерия Александровна по слогам произнесла трудное слово) именно с этими, конкретно, животными?
Так вот вам разгадка. На самом-то деле, оказывается, эволюция видов вовсе никогда и не прекращалась! И все-все-все животные развиваются. Только это развитие идет очень и очень медленно. Однако иногда оно может внезапно ускориться. Причем очень резко. Это происходит, когда некоторые виды находятся под сильным давлением обстоятельств – главным образом со стороны человека. Тогда они как бы берут с человека пример, чтобы во всем быть похожими на этот вид. Единственный, между прочим, из всех на Земле видов, поголовье – извините за такое слово – которого постоянно растет. Да еще какими темпами! Скоро, знаете, нас станет уже десять миллиардов! А может и не станет – но об этом чуточку позже. И вот у некоторых животных в таких-то вот стрессовых условиях страшно активизируется способность к развитию. И они вдруг начинают бурно эво-лю-цио-нировать, превращаясь, практически, в людей. Но это не просто люди – такие как мы с вами. Это – люди-звери. Каждая их разновидность несет в себе характерные черты того вида, от которого они произошли. Главным образом, конечно, это внутренние черты, повадки и так далее. Но что-то остается и во внешности. А главное, что эти существа остаются враждебными человеческой расе, хотя теперь уже и сами как бы являются ее составной частью. Но они мечтают и жаждут, злобные, чтобы все человечество состояло из особей такого же как они происхождения. Поэтому обычный человек, чем дальше, тем все больше и больше становится лишним, мешающим звеном на этом земном шаре. И, значит, подлежит вытеснению, уничтожению, искоренению. Ничего не подозревая, ничего не замечая и ни о чем не догадываясь. И, заметьте, он как бы сам роет себе могилу, усиливая ан-тро-по-генное давление на окружающую среду и тем самым активизируя эво-лю-ци-онные потенции животного мира.
Последние слова явно были взяты Валерией Александровной из какого-то неизвестного обществу источника – уж больно научно они прозвучали. Произнеся их, она победительно оглянула все общество, как бы выясняя, какое впечатление произвела ее речь.
А оно, это впечатление, было ошеломляющим. Все только рты раскрыли и не знали, что и думать по поводу рассказанного и как реагировать. «А я-то думал, – промелькнуло в голове у Вольдемара, – что моя история окажется самой невероятной, а вот поди ж ты! Что делается! Неужели бабулька не сфантазировала чегой-то под впечатлением от ночного телевизора? Да нет, не похоже. Головка-то у нее крепенькая – дай Бог молодым! Да и я сам, кажется, что-то слышал о Большом Метафизическом Взрыве, вот только не припомню, где…».
– И вот, друзья, – продолжила Валерия Александровна, – слушайте, что происходит дальше-то. Эти люди-звери внедряются в наше человеческое общежитие и начинают там орудовать, исходя из своих интересов. А чего им-то нужно? Главное – сохранить себя и про¬тащить как можно больше своих из животного мира в человеческий. А для начала, конечно, необходимо сберечь своих собратий-животных. И с этой целью они развернули по всему миру сеть Обществ по охране и защите животных и захватили в них руководящие посты. Не думайте, что они не привлекают к этому делу настоящих людей – совсем на¬оборот. Им нужно, чтобы и настоящие люди были вовлечены в эту деятельность. Ведь очень и очень многие любят животных – братьев наших меньших. Да я и сама их люблю. У меня всегда жили собачка и кошечка, канарейка и попугайчик – конечно, когда я была помоложе. Но я ни за что не согласилась бы, чтобы они вдруг взяли да и превратились в людей! Обратите же внимание и вспомните, может у вас есть кто знакомый в Обществе защиты животных или, может, вы кого из них видели по телевизору, – все они обязательно чем-то смахивают на какого-либо представителя животного мира. Я уж специально наблюдаю за ними и вижу: ага! – это волк, а это – лисица, а это – гиена, а это – петух! А теперь они действуют не только в Обществах – пролезли уже и в Правительство, и в Парламент и в Политические разные Партии. Да и сами уже основали множество всяких зверских партий. В науке их называют фаунантропы или, короче, фауны, или просто фавны. Надеюсь, вы понимаете: это пока что секретные научные исследования. И вот, эти фаунантропы, там, в своих Обществах, постоян¬но думают и плетут всякие заговоры и козни, как бы им извести людей. Есть мнение, – при этих словах Валерия Александровна оста¬но¬вилась и многозначительно оглядела всех без исключения сотоварищей, как бы анализируя, а нет ли в обществе Реципиентов какого-либо фавна? – так вот, есть мнение, что именно они-то и организовали Феномен! А как? – спросите вы, – А так, что Феномен – это на самом деле есть очень спе-ци-фи-ческая форма аллергии, которую на нас наводят через телевизор и через показ политиков. Эту беду фаунантропы в порядке своего ан-ти-гу-ман-ного эксперимента навели пока что только в нашей стране. Если у них что-то получится из этого, то они распространят Феномен и на все другие страны – на всю нашу матушку-Землю. И что характерно, что на них самих Феномен-то не действует. Вот обратим внимание на самих себя – среди нас нету ни одного человека-зверя – я специально всех вас наблюдала! А вы заметили – наши-то Кураторы – кто они? На кого похожи? То-то же! Недаром Вольдемар называет их Кураторозаврами, ох, недаром!»
При этих словах Валерии Александровны все немедленно принялись внимательно, хотя и из-под полуопущенных век, присматриваться друг к другу, а не затесался ли в их компанию кто-либо из фавнов? Голова же Петро Кондратович, быстренько обдумав ситуацию, шо склалась на данный момент, решил ее не драматизировать, резонно рассуждая, что как бы оно там ни было на самом деле, но такое явление как эволюция – это не тайфун, не землетрясение и не извержение вулкана, а Большой Метафизический Взрыв на самом деле – даже не взрыв самогонного аппарата, а так – что-то научное… Так что, значит, ничего у нас не горит, не проваливается, не тонет и не взрывается. Поэтому, давайте в спокойной обстановке обсудим ситуацию, шо склалась на данный момент, а там – может и примем какое-нито решение, а может и никакого не примем – подождем, пока проблема сама себя решит. Однако будучи не только опытным, но и мудрым руководителем, он решил не заострять внимание присутствующих на Кураторозаврах и других представителях местного истеблишмента, дабы не вводить понапрасну его (истеблишмент) во искушение и не вызывать у него желания прищемить хвоста подчиненным и бесправным Реципиентам.
Но вовсе не таков был пан Хватанюк, у которого уже давно – не одно поколение – внутри кипели различные продукты метаболизма, время от времени выплескиваясь наружу и поливая ляхов, жидов и москалей, а заодно и всех остальных народностей и этносов, случайно попавших в зону досягаемости и поражения.
– А чи не говорыв я вам про отых дынозаврив? – не ожидая разрешения от Головы, подпрыгнул он на своем месте, – Скоро будэ як у тому гамэрыканському кыни («американском кино») – усих нас мавпы («обезьяны») позахоплюють! Та ще й добре, колы („если”) мавпы, а якщо свыни („а если свиньи”)?!
– Та не бийтеся, Маркияне Рахваиловичу, – успокоил его Буряк, – скорише, мабуть, свыни геть чисто в нас щезнуть („исчезнут”), ниж („чем”) нас позахоплюють! Должен вам ответственно заявить, товарищи, – сказал он, адресуясь уже ко всему сообществу, – что поголовье «нашого из вамы» свиного стада, а также крупного рогатого скота и, конечно же, птыци катастрофически падает у последние годы. Катастрофически – заявляю ответственно! И если не будут приняты строчные меры на державному уровню, то скоро все мы будем кушать только заграничное вредное барахло, которое они делают из неизвестно чего с помощью генетики, кибернетики и прочих вредных наук.
Таким образом Голове удалось ловко перевести стрелки беседы на безобидные сельскохозяйственные темы – то есть туда, где каждый Реципиент чувствовал себя крупным специалистом. И пока члены сообщества демонстрировали друг перед другом свою агропромышленную эрудицию и предлагали личные, глубоко продуманные и выстраданные рецепты решения продовольственной проблемы, Петро Кондратович прикидывал в голове дальнейшую стратегию ведения, осознавая свою ответственность за то, каким образом будут развиваться заседания и совместные беседы завтра и в последующие дни, и понимая, как много зависит от назначения следующего Головы. Мы не можем воспроизвести ход его рассуждений, приведший к мудрому организационному решению, да и он сам, наверное, не смог бы толком объяснить, как он к нему пришел, но его решение оказалось неожиданным и, как показало дальнейшее развитие Эксперимента, абсолютно безошибочным и стопроцентно правильным.
– Так шо, – воззвал он к присутствующим, – дорогие товарищи, думаю, шо мы з вами плодотворно провели время. Узнали много нового, познавательного. Я лично не просто всем вам благодарный – я благодарный судьбе, шо попал в такое приятное общество. Может в кого есть до меня претензии „в порядке ведения”?
В ответ все общество дружно поднялось со своих мест и, не сговариваясь, устроило Голове овацию. Петро Кондратович был растроган почти до слез, хотя, может, и слегка педалировал свои чувства, дабы поддержать взаимный душевный подъем сотоварищей.
– Позвольте же мне, дорогие мои друзья, – обратился он к присутствующим, когда овация стихла, – считать вашие аплодисменты как признание моего скромного труда по головуванню на нашому сегодняшнему собранию. И хочется еще особо отметить пана … от… господина Вольдемара – за его блестящую идею, как нам реорганизовать наше собрание. Спасибо, Вовчик, тебе от всех нас огромное! Да, кстати! На завтра ж надо назначить Голову! Какие в кого будут предложения? Бачу („вижу”), шо Александру Валерьяновну хто-то хочет, чи то – предлагает?
Однако на самом деле никто не высказывал никаких пожеланий на этот счет. Это Петро Кондратович, воспользовавшись своим богатым опытом ведения колгоспных собраний, когда сокровенные желания начальства всегда облекаются в форму народной инициативы, сам озвучил пришедшее к нему интуитивно решение назначить Головою Второго Дня Декады именно Александру Валерьяновну, к которой чувствовал необъяснимую симпатию ввиду ее женских прелестей и еще чего-то такого, что очень трудно сформулировать, но невозможно не заметить по движению души.
Общество не возражало, встретив аплодисментом данное предложение, и постепенно стало расходиться по своим комнатам с целью подготовки к первой, неведомой, а потому и самой сложной порции Эксперимента.