Декады День Вторый. Мистерия шестая (Глава 8)

Едва успела розоперстая Эос* подняться со своего ложа, где она по обыкновению почивала с возлюбленным Титоном, и появиться во всей своей красе на небосклоне, а лучезарный и светоносный Аполлон** – окинуть своими благодатными лучами остывшую после ночи землю, как уж наши знакомые-Реципиенты начали по одному, с постными, хотя и после раннего завтрака, физиономиями, сползаться в гостиную, располагаясь подле фонтана и меланхолично наблюдая течение вод.

* Даем справку из мифологии для эрудированного читателя. Эос у древних греков – богиня утренней зари, дочь титана Гипериона и титаниды Тейи. Розоперстой ее именует Гомер, описывая поднимающейся с ложа, где она почивала с прекраснейшим сыном троянского царя Титоном, от которого родила Мемнона. (Сост.)

** Аполлон – древнегреческий бог-многостаночник, одна из специальностей которого, как вы понимаете, состоит в том, чтобы быть солнцем. (Сост.)

В предшествующий день после обеда каждый из них в индивидуальном порядке был ознакомлен с регламентом непосредственно рабочей составляющей Эксперимента и подвергся Исследованию. Попыток избежать Испытаний зафиксировано не было. Но также невозможно было не зафиксировать ту тихую ненависть к фундаментальной, а также и к прикладной науке, которая дала свои ростки в душах испытуемых уже после первого дня. Едва ли кто из них до вчерашнего дня мог представить себе, что та работа, по сути своей духовная, которую они почти добровольно были обречены производить последующие дни, будет гораздо более изнурительна, чем самый тяжелый физический труд. Зрели глубоко прочувствованные пожелания провалиться на месте адептам Эксперимента всех мастей и специализаций.
Едва зевающие, потягивающиеся и ковыряющиеся в зубах Реципиенты, предпринимая стыдливые попытки скрыть эти неблагородные движения тела и души, заняли места поудобнее, дабы обменяться впечатлениями о вчерашних делах и поделиться приобретенным опытом, как ожидаемое и предвкушаемое ими вольное течение беседы неожиданно для всех превратилось в сцену у фонтана – по драматургическому жанру, а по характеру – в общее собрание-инструктаж. Произошло это следующим образом.
Александра Валерьяновна – столь изящно определенная вчера Петром Кондратовичем, паном Буряком в Головы Второго Дня (хотя, справедливости ради, следует отметить, что наиболее выдающейся частью тела у нее была как раз противоположная голове), – только вознамерилась было „в порядке ведения” задать обществу вопрос: а кто хочет взять слово?, как вдруг в гостиной появилось новое действующее лицо. Оно (точнее она) было как одна капля воды на другую, как брат (сестра)-близнец похоже на позавчерашнего дежурного Куратора – Кураторозавра, по терминологии Вольдемара, если бы не явные намеки на первичные и явное наличие вторичных признаков женского пола. Впрочем, отмеченные признаки несколько нивелировались тождественностью их одежды, которая состояла из совершенно одинаково-бесполого комбинезона-униформы. Так что к новоприбывшей с полным правом можно было применить характеристику прошлого Куратора только с гендерной поправкой: чернявая молодая дама, неуловимо смахивающая на какую-то мелкую, злую и умную хищницу с блестящими и как бы ощупывающими и стреляющими глазками. Точно так же как ее близнец-Кураторозавр, быстро рассчитав Реципиентов своим специфическим взглядом на первый-второй и убедившись в штатной комплектности состава, чернявая Кураторозавриха обратилась к ним с такою речью.
– Дамы и панове! Я – ваша дежурная Куратор – рада приветствовать вас сегодня и поздравить с началом Второго дня Декады в гостеприимной Зоне Эксперимента! Надеюсь, вам удалось хорошо провести время (в этом месте она зачем-то послала экс-депутату Сократу Панасовичу Фригодному насмешливую улыбку), а Зона предоставила вам весь необходимый комфорт и у вас не возникло проблем как научно-производственного, так и частно-бытового, а также лично-интимного характера. А сейчас, согласно плана мероприятий, я хотела бы провести с вами разъяснительную работу.
Кураторозавриха окинула взглядом общество и, по-видимому, заметив в нем какой-то непорядок, адресовалась к Вольдемару:
– Вы, Реципиент Вольдемар! Я к вам обращаюсь! Я не поняла, чему это вы там так скептически улыбаетесь? Что вы нашли такого смешного в моих словах?
Вольдемар и в самом деле улыбался, но не скептически, а скорее строя глазки сразу всем интересующим его дамам – и Светлане, и Алене, и даже Фене Рюкк-Зак, и даже, кажется, Александре Валерьяновне и бабульке Валерии Александровне. Это и заметила Кураторозавриха, имевшая, по-видимому, инструкции а, может, и внутреннее желание пресекать поползновения Реципиентов к интиму. Вольдемар, не переставая улыбаться, хотя характер его улыбки сразу же изменился, обернулся к ней, смерил оценивающим взглядом ее более чем скромные женские достоинства и сказал:
– Дежурная! Вы дежурьте себе там, а я и без ваших замечаний проживу себе как-нибудь здесь. Что-то не припоминаю, чтобы я обращался к вам с вопросами научно-производственного, частно-бытового, а тем более – лично-интимного характера. Меня вообще зоофилия не интересует.
У Кураторозаврихи физиономия одновременно перекосилась и позеленела. Реципиентам с ужасом привиделось, как откуда-то из неведомых глубин на ее поверхности начинает проступать рыло фавна. Если бы у них был прибор, который умел читать звериные мысли, то они, наверное, смогли бы увидеть на нем нечто примерно такое: «Вызвать Охрану?! Бросить в карцер?! Переломать ребра?! Отбить почки и яйца?! Перегрызть горло?! Или подождать более удобного случая?» Последнее, кажется, и взяло верх. Рыло фавна ушло в глубь физиономии Кураторозаврихи и растворилось, а внутри нее как бы переключилась некая программа и, скривив кислую улыбку, она относительно миролюбивым голосом сказала Вольдемару:
– Да нет, пан Вольдемар, какие могут быть к вам претензии! Просто я имею задание донести до вас до всех важное поручение Руководства Экспериментом. Согласно плана. Вы ведь понимаете, на¬сколько это ответственно? Поэтому, панове и, ну, разумеется, – и дамы, слушайте со всем подобающим вниманием! Мне поручено довести до вашего сведения Положение о Дисциплинарном Мониторинге. Это очень, очень важный документ. Он поможет нам с вами избежать массы ненужных недоразумений. Надеюсь, вы уже заметили, что в Зоне Эксперимента вы пользуетесь абсолютной свободой. Абсолютнейшей! Понятно, за исключением порядка проведения самих Экспериментальных Исследований – за этим, собственно, мы здесь с вами и собрались. Это – наше с вами общее дело. Дело процветания всей нашей родины, которую мы так беззаветно с вами любим и за свободу которой проливали свою кровь столько поколений наших от¬цов и дедов. Да и мы сами всегда будем помнить, какое само¬пожертвование во имя демократии мы проявили во время Великой Августовской и Великих Последующих Революций. Не так ли?
Реципиенты подавленно молчали, помня рассказ Валерии Александровны о тайной эволюции видов, о фаунантропах, да и стычка Кураторозаврихи с Вольдемаром, во время которой им явилось рыло фавна, настроения явно не добавила.
Подозрительно взглянув на общество, она придвинула к себе кресло, уселась, незаметным движением вытащила откуда-то из недр своего комбинезона объемистый блокнот и приступила к чтению.

Мистерия шестая.
Сага о Дисциплинарном Мониторинге

«Итак, Положение о Дисциплинарном Мониторинге. Настоящее Положение является неотъемлемой частью Концепции Эксперимента и устанавливает внешние по отношению к его сути и психологии Реципиентов правила, которыми последние обязаны руководствоваться в Зоне. В контексте данного определения Дисциплинарный Мониторинг трактуется также как Внешний Мониторинг. В смысле логико-гносеологического значения данный концепт является второй, наиболее важной в практическом отношении частью Суггестивного Мониторинга*, призванного поддерживать всю научно-организационную и научно-конвойную структуру Эксперимента».

* Материал о Суггестивном Мониторинге, дабы не перегружать наукою наш и без того высокоинтеллектуальный рассказ, мы поместили в Приложении (Сост.)

Мы не будем здесь приводить полный текст Положения ввиду его большого объема (Кураторозавриха читала около часа) и дабы не утомлять читателей скрупулезно-бюрократическим и откровенно научным стилем изложения правил поведения в Зоне. Однако на некоторых характерных его местах все же остановимся.
В Положении с исчерпывающей полнотой был описан Режим Дня и Ночи – как Реципиентов, так и Исполнителей Воли Эксперимента. Ни одна секунда не выпала из суток и не была забыта. Утренняя и вечерняя молитвы, утренняя зарядка и вечерняя медитация, ранний завтрак и поздний завтрак, сон, быстрый сон и медленный сон, (в примечании отмечалось, что «высшие состояния сна истолковываются в Негласных Файлах Большого Державного Тезауруса»); «свободное» время и «работа над собой»; физическая подготовка, умственная подготовка и «самоподготовка», многочисленные и таинственные «обязательные отправления» и «факультативные отправления» – все это гармонично корреспондировалось с соответствующими положениями Трактата, услышанного Реципиентами во время индивидуальной работы. У людей научного склада ума особое восхищение могло бы вызвать обилие определений, которые регламентировали понятия совершенно обыденные, и, казалось бы, для толкования вовсе не предназначенные. Среди таковых фигурировала, например, следующая прелестная дефиниция: «Ночь – 1. Время от заката до восхода Солнца. 2. Часть суток (см. Сутки) от вечера (см. Вечер) и до утра (см. Утро). 3. Темное время суток. 4. Отрицание комплекса {День (см.), Вечер (см.), Утро (см.)}. 5. Часть времени 1 — 3, предназначенная для сна (см. Сон)». После чего следовал раздел «Коллокации», в котором с педантским рвением истолковывалось еще штук пятьдесят словосочетаний, содержащих слово ночь (черная ночь, белая ночь, глухая ночь, темная ночь, днем и ночью, доброй ночи, покойной ночи, спокойной ночи, на ночь, на ночь глядя, не к ночи будь помянут – и пошло-поехало…). Завершался же «ночной» параграф следующей директивой: «В Зоне Эксперимента основным Обязательным Отправлением ночи является Сон. Факультативные Отправления ночью осуществляются только по согласованию с Дежурным Куратором».
Неожиданно и с некоей недоступной нетренированному уму мотивировкой в тексте – то там, то сям – попадались фрагменты каких-то очень общих и непонятно какими судьбами попавших сюда утверж¬дений-теорем типа: «Истины лежат в дискретном спектре бытия, но за это никто не отвечает» или «Случайности существуют, но это ничего не значит и в демократических социумах за них никто не несет ответ¬ственности» или «Спонтанное нарушение Симметрии Мира находится вне компетенции Руководства Экспериментом, но не более того» и т.д.
Отдельная глава была посвящена функциональным обязаннос¬тям персонала, где подробнейшим образом и опять же с толкованиями и дефинициями было описано, чем должен и чем не должен зани¬маться Персонал, чем достигалось впечатление и даже эффект чего-то большого, вытекающего из Высшего Разума, и, естественно, недоступ¬ного пониманию, но только Вере. В то же время, само понятие Дисциплинарного Мониторинга почему-то не расшифровывалось, так что Реципиенты только недоуменно крутили головами, а что касается обязанностей самих Реципиентов, то этот параграф совсем неожидан¬но для них оказался довольно куцым, не содержащим почти ничего определенного, кроме разве того, что «…Реципиенты обязаны добро¬совестно заниматься Экспериментом и оказывать всяческое содей¬ствие Исполнителям Его Воли в этих Занятиях».
Среди всех этих многочисленных запретов и рекомендаций зачем-то очень подробно были расписаны половые вопросы. Так, например, имел место категорический запрет на гомосексуальные связи, мастурбацию и оральный секс, а среди рекомендаций (там были рекомендации!) фигурировала коленно-локтевая поза. Вольдемар почти со злорадством отметил про себя, что среди положений, регламентирующих эту сферу жизнедеятельности, не упомянута зоофилия. Она отсутствовала как среди запретов, так и среди рекомендаций. Однако озвучивать обнаруженный недостаток не стал, хотя и чувствовал, что словно кто-то тянет его за язык. При этом все используемые здесь специфические понятия детально истолковывались – как в декларативном, так и в процедурном смысле. Однако сей раздел, несмотря на его значительный объем и явно контрастируя с предыдущими, был изложен уж настолько по-научному, что трудно было даже понять, относится ли он только к внутренним взаимоотношениям Реципиентов или вообще ко всей Зоне Эксперимента со всеми ее чистыми и нечистыми.
Засим следовал длиннейший перечень поощрительных взысканий, налагаемых за нарушение соответствующих запретных пунктов и параграфов; они формулировались примерно в таком ключе: «…Нарушитель (-ница) пункта № … Положения подвергается поощрению Дисциплинарным (Внешним) Мониторингом в 3-ем значении, злостные нарушители (-ницы) – во 2-ом, а самые злостные, закоснелые и нераскаивающиеся – даже в 1-ом» и т.д. Наказания, значит, квалифицировались как поощрения. Во время, предназначен-ное для личных целей, нарушитель поощрялся прослушиванием части Трактата о Дисциплинарном Мониторинге, либо вынужден был прослушивать его от начала до конца – в зависимости от тяжести проступка. Особо опасные деяния наказывались неоднократным повторением Трактата. Трактат имел зачитываться во время пребывания Реципиента в своих апартаментах, которые были оснащены самыми современными системами озвучивания читаемого. Реципиент терпел поражение в своих правах на время прослушивания касательно свободного выхода из апартаментов и возможности какого-либо общения с другими членами Круга Эксперимента. Впрочем, по ходу изложения делался многозначительный, хотя и туманный намек и на некие Высшие Меры Поощрительных Наказаний и даже какие-то Высшие Значения Дисциплинарного Мониторинга, суть которых не расшифровывалась.
Сбитое с панталыку общество чем дальше, тем все более удрученно слушало, не понимая, как ему реагировать. Наконец, Вольдемар, не выдержав, обратился к Кураторозаврихе:
– Послушайте, милейшая, и как, по-вашему, мы должны догадываться, что там у вас на первое, на второе, на третье и так далее? У нас что – словарь есть к этой вашей разблюдовке или, быть может, вы нас им снабдите?
Свирепо взглянув на него, Кураторозавриха ответила:
– Реципиент, не надо демагогии! Вы и так знаете все, что необходимо в данном случае!
Вольдемар: Может быть вы будете настолько любезны, что сообщите, из каких же это источников?
Кураторозавриха: Не обостряйте обстановку, Реципиент! Я ведь сказала вам, что кто-кто, а вы-то уж точно все знаете! – Последние слова она произнесла с таким зловещим напором, что все внутренне вздрогнули.
Вольдемар, тем не менее, решил для себя не сдаваться:
– Я вас понял: мы все знаем. А не могу ли я попросить устроить мне встречу с руководством или хотя бы доложить ему об этой моей просьбе?
Кураторозавриха, испуганно взглянув на Вольдемара, переспросила:
– То есть, вы имеете в виду встречу с Руководством Экспериментом?
– Ну да! А с кем же еще?
– Да вы отдаете себе отчет, о чем вы просите? Неужели вы думаете, что такая Инстанция как Руководство Экспериментом сможет найти время для встречи с вами?
– А почему нет?
– Вы, Реципиент, кажется, не очень ясно представляете себе, что такое Руководство Экспериментом и насколько это высокая и ответственная Инстанция!
– Да нет, почему же? Как раз, очень даже представляю.
И, по-моему, в ней нет ничего сверхъестественного, в этой вашей инстанции. Встречались с инстанциями и повыше вашего руководства.
– Боже, да что вы такое говорите! Это неслыханно! Вас, пан Вольдемар, может извинить лишь то, что вы, все-таки, человек и не очень хорошо ознакомлены с Концепцией Эксперимента. А ведь буквально только что я вам доложила Положение о Дисциплинарном Мониторинге. Правда, оно составляет всего лишь малую часть Концепции – одно из Приложений к ней, но даже из него вы вполне могли бы почувствовать всю грандиозность конструкции Эксперимента. Вы ведь образованный человек! Известно ли вам, что некоторые из основополагающих понятий Концепции имеют по несколько десятков или даже сотен тысяч значений?! Как, по-вашему, управление системой с такой колоссальной полисемией – разве простое занятие? А ведь если всего лишь на миг отвлечься от него – ну, вот хотя бы на беседу с вами, – могут произойти катастрофические последствия. Отдаете ли вы себе в этом отчет? И согласны ли взять на себя столь тяжкую ответственность?
– Знаете, Дежурная, – возразил Вольдемар, – у меня создается впечатление, что вы выходите за рамки своих прерогатив и просто боитесь, что об этом станет известно руководству. Иначе чем можно объяснить ваше упорное нежелание доложить ему о моей просьбе?
– Да поймите же, это даже технически не так просто!
– А от вас вовсе и не требуется оценивать, насколько проста или сложна моя просьба – вы только доложите – как у вас там принято? – «по команде». Вот и все.
– Да нет, это делается совсем не так!
– А как же?
– Хорошо, так и быть, я расскажу, хотя это вообще-то не положено и не вполне соответствует Дисциплинарному Мониторингу в Двадцать Третьем Значении.
Кураторозавриха многозначительно помолчала, как бы собираясь с мыслями и одновременно демонстрируя свое умение держать паузу в виду величия Двадцать Третьего Значения Дисциплинарного Мониторинга, после чего начала излагать:
– Для того чтобы выполнить вашу просьбу, сначала я должна написать докладную записку своему непосредственному начальнику. Он ее рассмотрит быстро – в тот же день (начальство, вообще-то, мне доверяет и всегда внимательно относится к моим просьбам, идет навстречу). После наложения резолюции записка сразу же будет передана в Сектор Делопроизводства. Там работают круглосуточно: оперативно заводят данные в систему контроля (это довольно простая операция) и параллельно выполняют семантическую разметку как самого текста докладной записки, так и резолюции моего непосредственного начальника. Необходимо, чтобы каждое слово, каждое выражение получило однозначное толкование в контексте. Разумеется, здесь большую помощь оказывает СЕМАНАЛ – Семантический Анализатор – это такой, в высшей степени искусственный интеллект, созданный в НАКАЖЕПРО, который сам расставляет семантические маркеры, сообразуясь с данными Большого Тайного Державного Тезауруса. Но он, этот искусственный интеллект, пока что не в состоянии полностью заменить человека, да и к тому же сотрудники Сектора обязаны лично проверять результаты ее работы. Но хуже всего, когда случайно или не случайно попадается такое выражение, которое вообще невозможно истолковать однозначно. Тогда, по инструкции, документ возвращается в то подразделение, откуда он пришел, и там создается специальная Комиссия по Расследованию Семантической Ситуации, которая совместно с автором документа тщательно анализирует неоднозначность, устраняет ее, о чем составляется соответствующий протокол и акт. Все эти документы вместе с новым вариантом докладной записки и новой резолюцией снова направляются в Сектор Делопроизводства, где вся процедура повторяется. Иногда, правда очень редко, случается, что и в исправленном варианте документа не все в порядке. Тогда уже назначается Комиссия из сотрудников самого Сектора. Вы, надеюсь, понимаете, что неточности в таком ответственном деле, как семантическое маркирование, недопустимы? Наконец, пройдя Сектор Делопроизводства, документ попадает в Отдел Рассмотрения по Существу. Там опытнейшие сотрудники анализируют, насколько соответствуют предложения и просьбы, изложенные в записке, статусу и рангу руководителя, которому она адресована, и его функциональным обязанностям. Иногда выясняется, что поставленные в документе вопросы можно решить на более низком уровне, чем это предполагал адресант. Тогда, без излишней волокиты, сотрудник-исполнитель Отдела Рассмотрения по Существу формулирует свое заключение и с проектом решения направляет его соответствующему руководителю среднего ранга. Если же он решает, что все составлено правильно, то он всего лишь делает отметку своего Отдела и направляет документ в Личную Тайную Канцелярию того члена Руководства, которому, как абсолютно точно определила Система, оно и должно быть адресовано. О Личных Канцеляриях я не знаю почти ничего – настолько это высокий ранг, и не знакома ни с кем из их сотрудников. Но иногда сверху к нам все же проникает информация, хотя и скудная, о них. Знаете ли вы, что все штатные сотрудники Личных Канцелярий являются действительными членами НАКАЖЕПРО? – все без исключения! Вот какое значение придается их работе! Мы знаем, что за каждым направлением деятельности закреплен отдельный академик по спецтематике, а общую координа-цию работы каждой Личной Тайной Канцелярии осуществляет ее Канцлер в ранге Генерала-Секретаря. Он то и докладывает своему Руководителю – члену Руководства Экспериментом существо каждого дела, суть каждого документа. При необходимости организовывается семинар, на котором всесторонне обсуждается присланный пакет документов, а в особо сложных случаях – конференция или даже симпозиум. В любом случае решение по каждому вопросу носит характер серьезного научного исследования. Вот таким-то образом Руководству удается удержать контроль над ситуацией и обеспечить прогрессивное развитие нашей родины. Теперь вы, надеюсь, осознали, насколько сложна и ответственна титаническая работа Руководства? Ведь ошибки в системе Эксперимента должны быть исключены на сто процентов. Они и на самом деле полностью исключаются. Поэтому, ввиду такой колоссальной ответственности, связанной с потрясающей сложностью системы Эксперимента, все мы здесь просто обречены работать как автоматы с тем, чтобы хоть немного упростить эту систему, доведя ее до управляемого состояния.
– Мне кажется, что вы что-то заговорились, уважаемая, – снова не выдержал диссидент-Вольдемар, – и приписываете вашему руководству да и эксперименту в целом те качества, которыми они не обладают. Неужели вы полагаете что система эксперимента сложнее всей государственной машины? Ведь она – с этим, надеюсь, вы не будете спорить? – всего лишь малая часть государства, а с государством Власть все же как-то, худо-бедно да справляется!
– А вы как думаете, Вольдемар? Конечно же сложнее! Чтобы у вас даже не было никаких сомнений на этот счет. Причем намного сложнее. Если хотите, их вообще нельзя сравнивать!
– Да как же такое может быть? Что же, по-вашему, часть более сложно устроена, чем целое, которое состоит из многих частей?
– Эх вы, Реципиент! А вам-то, неужели вам-то до сих пор не известно и не понятно, что часть почти всегда более сложна, чем целое?
– Ну да? Это вообще что-то новое в науке.
– И это говорите вы, Вольдемар? – с какой-то неизъяснимой горечью произнесла Кураторозавриха и со слезами в голосе продолжила: – Вы, который еще вчера с таким пониманием жизни рассказывал о том, насколько точна, а вернее – не точна таблица умножения? Болью отзываются ваши слова в моем сердце. Горько сознавать, что среди Реципиентов могут попадаться черствые, бессердечные люди. И все равно не устану я повторять вам: часть всегда сложнее целого – это основа основ постмодернистского системного анализа. А тем более в его локально негёделевой формулировке*.

*Составитель не разделяет подобных взглядов на системный анализ и вынужден от них отмежеваться. Что это еще за «локально негёделева формулировка»? Составитель вообще не понимает, о чем идет речь в данном случае. Псевдонаучные умствования Кураторозаврихи представляются ему смехотворными

Хотя и не чувствую я в ваших словах искренности, душевной теплоты и неподдельной любви к родине!
Общество уже давно ни черта не понимало и только ошарашенно переводило взгляды с Вольдемара на Кураторозавриху и обратно, следуя непредсказуемым зигзагам их диалога. Неожиданно для всех из угла раздался голос Кондратовича Буряка:
– А скажите, пожалуйста, уважаемая товарышка, а под какой такой Эгидою наш Эксперимент проистекает?
Дежурная Кураторозавриха, с ненавистью взглянув на Буряка, и бурно дыша от непонятного для общества возмущения, произнесла, медленно акцентируя каждое слово:
– Я вам вовсе не «товарышка». Меня зовут Хаживупа** Тодосивна. Вот так вот можете ко мне и обращаться. Также можно называть меня «пани Кураторка» или «пани Хаживупа». Но меня искренне радует, пан Буряк, уже то, что вы назвали Эксперимент «Нашим». Среди некоторых ваших коллег – не будем показывать на них пальцами! – это понимание еще не проявилось. А Эгида у нас одна…– она скосила глаза к потолку и продолжила: – И Эгида наша такая – жила бы страна родная, и нету других Эгид! Вот такой мой будет ответ. А вы все знайте, что Бог всё видит! – голос ее зазвенел пророческим металлом. – Он не позволит воцариться Хаосу на родных просторах! А адептов Хаоса ждет неминуемое возмездие!

*** Хаживупа – современное западноукраинское женское имя, представляющее собою аббревиатуру от «Хай живе Українська Повстанська Армія (УПА)» (Да здравствует Украинская Повстанческая Армия (УПА) – укр.) Сост.

Произнеся эту последнюю фразу, Дежурная Кураторозавриха вскочила со своего кресла, демонстрируя тем самым конец Саги о Дисциплинарном Мониторинге, пересчитала-постреляла Реципиентов своим особым взглядом, почему-то вдруг всхлипнула, на прощание еще раз на миг явила им рыло фавна и стремительно удалилась, не оборачиваясь. Но если бы она обернулась, то смогла бы увидеть две дули, которые от избытка переполнявших их чувств послали ей вслед эмоциональные Феня и Хватанюк.
Когда все слегка пришли в себя после теории Дисциплинарного Мониторинга и исхода Кураторозаврихи, молчаливая обычно Алёна обратилась к Буряку:
– Петро Кондратович! Вы что-то там про какую-то эгиду у этой крысы спрашивали. Что вы имели в виду?
– Щас расскажу, – ответствовал Буряк и, поворочавшись в кресле для сообщения телу удобного положения, начал свою повесть.
Повесть эта, как мы имеем возможность убедиться, была связана с некоей сакральной эманацией власти, именуемой Эгидою, которую вовсе не случайно упомянул Голова-Буряк и свойства которой частично прояснились из нижеследующего изложения.