Декады День 4 Мистерия 13 (Глава 15)

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

День Четвертый начался с небольшой стычки между Фенею, мадам Рюкк-Зак и ее всегдашним оппонентом Маркияном Рахваиловичем, паном Хватанюком. Феня, впорхнувши в гостиную как птичка (точнее, как юная бегемотиха) последней, когда все уже сидели на своих местах, с места в карьер, радостно приветствовала общество громогласным и жизнерадостным «Шалом, миряне!». Она не забыла ничего из вчерашнего выступления Хватанюка про «дружбу между народов» и ей страстно хотелось послать ему месседж в виде «Шалом!», дабы лишний раз наступить на его национальный мозоль. При этом, однако, у Фени начисто вылетело из головы, что она у нас сегодня – королева бала, «самая главная в нашей синагоге» и Голова собрания. Вчерашний Эксперимент, правда, и по ней прошелся рвотным ураганом, но почти не достал ее, так как ей удалось схитрить, интимно-доверительно заявивши Экспериментаторексам, что у нее как раз сегодня, как раз в данный момент в самом разгаре мензес и нужно срочно поменять прокладки, а именно их (и только их) не оказалось в обширном арсенале Эксперимента. Поэтому Фене в самый пиковый момент Исследований было дозволено подняться в свою комнату и переменить упомянутую деталь. Но только быстренько!
Феня со всей возможной и невозможной оперативностью выполнила то, что было нужно в данном пикантном случае, так что не прошло и полутора часов как она снова предстала пред Экспериментаторексов, готовая на любые Исследования и вообще на что угодно. Однако времени почти уже не оставалось и Феня с чувством хорошо выполненного долга отправилась на факультативные отправления и так далее «согласно Дисциплинарного Мониторинга». Вот таким-то вот забавным образом мадам Рюкк-Зак удалось увильнуть от положенной ей дневной порции Эксперимента и она сохранила хороший юмор, которым не преминула воспользоваться в своих состязаниях с Хватанюком.
– Пгивет пгедставителям нашей зондер-р-р-команды! – обратилась она персонально к Хватанюку, умышленно картавя.
– Ну, Хвеню, начувайси! – не выдержал Маркиян Рахваилович, – Я тебе точно колись вб’ю!*

* Ну, Хвеня, берегись! – не выдержал Маркиян Рахваилович, – Я тебя точно когда-нибудь убью!

– Не, ну вы слышали такое, господа? – обратилась Феня к обществу. – Он мине вже угрожает! Да еще в мирное время, таки! Да еще, таки, в правовой державе, типа демократической! Не, вы токо посмотрите на него – какую харизму наел! Будете свидетелями международного прен-цен-дента – я вам имею заявить авторитетно!
– Феня Боруховна! – обратился к ней Семен Никифорович, товарищ Маузер, – не обращайте внимания и не реагируйте так эмоционально. Ведь пан Хватанюк, конечно же, шутит. А вы, наверно, забыли, что вы сегодня у нас «царица бала»?
– Ой, пардон! Шо это я в самом деле – совсем забылася! Память просто девичая – как в девочки, ха-ха-ха! Так! – какие в кого будут, конкретно, предложения у «порядке ведения»? Сэмэн, давайте ви, если ви вже так хорошо нас всех помирили!
Семен Никифорович, товарищ Маузер, один из самых деликатных членов общества, откашлялся и обратился к обществу с такою речью.

Мистерия тринадцатая.
Устами товарища Маузера излагающая новаторский подход к психоанализу

– Знаете, я почти целую ночь размышлял о вчерашнем рассказе Вольдемара про лохов. Как мне представляется, на самом деле всё еще сложнее, чем было рассказано. Да, Лохотрон – это, конечно, в философском смысле категория универсальная. Но мне почему-то кажется, что «лохизм» – явление все-таки по преимуществу психологическое. Не спорю и соглашаюсь, что врожденные особенности организма и, разумеется, воспитание, судьба играют очень большую роль в том, что мы называем Homo Lohus. Однако проявляется-то он все-таки большею частью на психологическом уровне. И вообще, психические явления имеют гораздо большее значение в нашей жизни, чем думает большинство.
В связи с этим мне хотелось бы поведать вам историю о неком враче-психоаналитике, с которым мне однажды довелось ехать в одном купе. А направлялся я в командировку от нашего Учреждения в Крым. Как вы знаете, одной из особенностей Учреждения есть та, что его сотрудники ездят только в СВ – спальных вагонах – так положено по Инструкции. И в этот раз – а был жаркий августовский день – я направлялся в южную командировку – в Симферополь, а дальше в Ялту, на Форос и мыс Сарыч – в спальном вагоне фирменного поезда «Мухтар Кырым». Почему так случается, что крымские командировки у госслужащих обычно приходятся на летний период – это отдельная мистерия, тайну которой стоит раскрыть в специальном повествовании. А сейчас речь пойдет о другом. Моим попутчиком – соседом по купе – оказался человек довольно обычной, почти неприметной наружности, единственную особенность которого составляла привычка неожиданно, посреди разговора бросать из-под несколько припухлых век какой-то странный взгляд – не то, чтобы изучающий, а как бы уже проникший в суть того, кто является в данный момент его собеседником. Отъехав несколько километров от столицы и вкусив прохлады от включенного кондиционера, мы с моим попутчиком немного остыли от жары и восстановили способность к ведению обычных дорожных разговоров двух интеллигентных людей. Этому весьма способствовал и принесенный проводником довольно неплохой, как для поездов, чай. После нескольких общих фраз я спросил своего соседа, чем он занимается – в смысле профессиональной деятельности.
– Устраняю последствия чрезвычайных происшествий, которые имели место в душах и личных взаимоотношениях людей, обратившихся ко мне за помощью, – последовал ответ.
– Ну надо же, а со мной никогда ничего не происходит – ни чрезвычайного, ни не чрезвычайного. Разве, что только по телевизору! – несколько легкомысленно сказал я.
– Это не так, совсем не так, – послав мне свой необычный взгляд, заметил собеседник. Он помолчал несколько времени, отхлебнул чаю и начал говорить.
Его рассказ поразил меня тогда, да и сейчас кажется исключительно интересным – настолько, что позвольте мне передать его вам. Тем более, что он, знаете ли, оказался очень в контексте наших бесед. Я и сам-то этого никак не ожидал!
Общество, разумеется, позволило и товарищ Маузер продолжил свой рассказ, причем так, что никто даже не заметил, когда и как он перешел на повествование от лица своего попутчика, передавая диалог, который, как мы понимаем, состоялся в спальном вагоне поезда «Мухтар Кырым».
– Это только принято так считать, что наша жизнь недраматична и обретает трагические очертания лишь после того, как люди творческие – журналисты или писатели – «драматизируют» конфликты. Но считать так, значит упускать из виду фактор, на который они делают ставку – нашу неутолимую жажду драматического.
Казалось бы, что может быть дальше от всяких коллизий, чем абсолютное ничегонеделание, когда даже мечтать не хочется. Устали, сели отдохнуть, на душе вроде бы все спокойно и вы мирно подремываете на диванчике. Но вот вы заснули, и начинается кромешный ад. Вы гонитесь, за вами гонятся, мучительные сцены чередуются во сне перед вашим внутренним оком. (Семен Никифорович прервался: – А ведь правда, вспомним-ка сны Сократа Панасовича – это же сущее наказание!) И эти мучения, увы, не заканчиваются с пробуждением, нет! Овладевшее вами во сне состояние не проходит – и не мудрено, ведь оно выражает ваши главные скрытые тревоги. Вы срываете дурное настроение на жене, детях, на собачке или кошечке, наконец. Охватившее вас раздражение, внешне ничем не мотивированное, достигает по своему драматизму масштабов вашего ночного кошмара. И тут звонит телефон. На работе возникло маленькое осложнение. Однако в этот момент маленькое кажется огромным. Служебная неприятность воспринимается, по меньшей мере, как землетрясение или извержение вулкана. Вы в бешенстве швыряете трубку. Чем не социальная драма?
В воображении нашем эти маленькие трагедии приобретают размеры и полное подобие больших катаклизмов, о которых пишут в газетах. И в такой атмосфере живет большинство людей в наше время. А мне приходится расшифровывать эти драмы и доказывать их участникам их незначительность.
– И что, получается?
– Представьте, очень часто закатывают отвратительные сцены – ни за что не хотят соглашаться с ничтожностью происходящего с ними. Особенно часто это происходит в семьях. Один раз ко мне обратилась семья: ему 42, ей 38, дочери 18 лет. Он – привлекательный, крепкий, сравнительно успешный мужчина, она тоже не отстает, такая, знаете, не вульгарная красота, дочь – студентка.
Чувство отчуждения – не новость в моей практике. Поиск чего-то в их жизни, что может объединить – направление лечения. Здесь я бился с ними около месяца, чувствуя нарастающее недоверие к моему лечению … После очередной беседы, я попросил мужа выйти, закрыл кабинет и безо всякой Камасутры, самым что ни на есть каноническим способом совокупился с ней.
– Скажите, вам так сильно захотелось ее?
– Нет. Я это сделал в какой-то степени от отчаяния – все мои методы с ними оказывались не эффективными. И в то же время я чувствовал, что могу им помочь. Раз могу – значит должен. А раз должен – значит могу! Я же давал клятву Гиппократа.
После акта она некоторое время сидела с приспущенными трусиками, затем оправилась не спеша, и снова села в кресло. Это заняло около получаса. Я вообще не отличаюсь особой потенцией, но желание помочь хорошим людям на этот раз придало мне сил. Я вызвал мужа, ее отправил за дверь и тоже самое проделал с ним.
– И что он … не сопротивлялся?
– Вы забываете, я был в белом халате!

И наконец я вызвал их обоих. При мне между ними чувствовалась вполне объяснимая напряженность. Я сказал им, что сейчас будет использован гипноз. Она должна будет сама взять то самое кресло, ну, сами понимаете какое, в котором я ее … лечил, передвинет в дальний конец кабинета, и сядет там, постоянно наблюдая за мужем.
Затем я дал ей установку растянуться в кресле откинувшись назад вытянуть вперед ноги скрестить их и напрячь все мускулы она должна пристально смотреть на меня до тех пор пока все что она сможет видеть будет заполнено им а меня будет видеть только краем глаза кроме того она должна скрестить руки и плотно сжать кулаки я также сказал что если кто-нибудь из нас встанет она может сразу же выйти из кабинета
Она послушно начала выполнять установку. Ну, не буду вдаваться в детали дальнейшей техники, которую я применил.
– Отчего же доктор. Очень интересно.
– Ну что ж. Когда она выполнила все указания, я стал погружать ее в сон, так, чтобы она не видела ничего кроме мужа и меня. Мужа я усадил на кресло в другой стороне кабинета. Сам я сел рядом с ним.
После чего я дал ей установку что она почувствует что кто-то касается ее интимных мест ласкательным движением хотя она будет отчетливо видеть нас сидящими на креслах в другом конце комнаты очевидно ее ощущения были столь сильными что она откинула голову назад и сказала мужу пожалуйста не смотри на меня мне так неловко а затем обратилась ко мне можно мы уйдем домой сейчас со мной все в порядке
Она была полностью расслабившейся, счастливой и удовлетворенной.
Я разрешил ей выйти из кабинета, а ему сказал, чтобы отвел ее домой и постарался не делиться с ней сегодня впечатлениями о сеансе, ибо это может исказить ее индивидуальное восприятие произошедшего. Я чувствовал, что он хочет спросить у меня и о том, что было с ней, но я не позволил. Лишь сказал: «Вы все видели сами. Не будем торопить события».
В этот вечер он позвонил мне по телефону и сказал что она только что заснула а он не может не поделиться со мной впечатлениями такой душевной близости и взаимопонимания между нами не было уже давно и добавил что хотели бы закрепить результат на следующий день
Я назначил время.
На следующий день после определенной подготовки я все повторил с начала – и с ней, и с ним. Только на втором этапе посадил в дальний конец кабинета его, и давал ему аналогичные установки, но с поправкой на пол.
После недолгого периода такой работы с ними, они стали ходить ко мне каждый по одному – два раза в неделю. И я повторял с ними свой «метод» без всяких ухищрений, второй этап больше не требовался.
Наконец, через пару месяцев, я постепенно стал намекать, что пора бы это объединяющее их начало потихоньку устранять из их жизни. Они формально соглашались, но сеансов не прекращали.
Как-то раз они пришли снова вместе, и, рассыпаясь в благодарностях, сообщили однако, что у них возникла новая проблема – в отношениях с дочерью. У меня похолодела спина от предчувствия – я, в общем-то, нормальный человек, семейный, никогда не стремился к внебрачным отношениям, хотя и не без этого. Но ведь есть все же врачебная этика и прочее. Однако они принялись меня так горячо убеждать, что этика как раз за то, чтобы я помог им и с дочерью тоже.
– Ну и?…
– Ну что, ну и … помог… Надо сказать, что они тоже не относились к этому как к сексу. Я даже не уверен, что они получали физиологическое удовольствие. Потом я уехал в отпуск, а когда вернулся, они мне уже не звонили.
– И что, на этом – все? – разочарованно поинтересовалася Александра, по простоте душевной выражая общий интерес.
– В том то и дело, что нет. Примерно года за пол до прошлых Судьбоносных Событий без звонка явился он и попросился на прием. Нашел я окошко, принял его. Он был не один. С ним была другая женщина.
Я поинтересовался по-отечески, как у него дела, хотя его приход с другой женщиной меня несколько разочаровал. И насторожил одновременно.
Он сказал, что они все-таки разошлись. Практически, еще тогда, когда я пребывал в отпуске. Как-то оказалось, что снова ничего их больше не объединяло. И, перехватив мой взгляд на сопровождавшую его даму (профессионализм подвел), пояснил: «А мы к вам по делу. Знакомьтесь, пожалуйста, Дьяволита Ультиматовна». Такого необычного имени-отчества мне никогда еще не встречалось.
Семен Никифорович в этом месте прервал свое повествование от лица попутчика, снова стал товарищем Маузером – это сразу же отразилось не только на его лице, но и на всей фигуре и даже, кажется, на телосложении – и, сделав круглые глаза, обратился к сотоварищам:
– Я внутренне вздрогнул. Опять Дьяволита! Мне почудилось вдруг, что она незримо присутствует при нашей беседе и показалось, что и моему попутчику пришла в голову та же мысль. Стало как-то жутковато. В это время мимо нас промчался встречный поезд, издавая пронзительный свист, так что мы одновременно и резко повернулись к окну и нам привиделось (мы потом поделились друг с другом своими наваждениями), что в одном из окон одного из вагонов встречного мелькнула ослепительная, ни с чем не сравнимая улыбка Дьяволиты, хотя мы понимали, что физически это невозможно – разглядеть на такой скорости лицо человека. Встречный промчался и, когда мы успокоились, я попросил попутчика продолжить его рассказ.
«Мой бывший пациент сообщил, что эта женщина – лидер какой-то партии и что после его откровенного рассказа о моем методе лечения она очень им заинтересовалась. Но только, как бы это сказать, в более масштабном варианте. Дама улыбнулась (я никогда не видал такой улыбки) и стала разъяснять мне, что имел в виду мой бывший пациент.
Замысел настораживал, а если быть более точным, пугал, скорее даже потрясал. Он касался глубокого проникновения в массовое и индивидуальное сознание, подсознание и лингвоментальные структуры, функционирующие в них, с целью овладения ими. Она проявила при этом большую эрудицию – нет, скорее какую-то бешеную интуицию в области психологии масс, да и в индивидуальной психотерапии тоже. Я убедился, что, не будучи знакомой с классикой психоанализа, она самостоятельно открыла многое из прозрений Фрейда, Юнга, Бехтерева и Эриксона, живо интересовалась теоретическим обоснованием моего «метода» и прочее.
Я конечно возражал, что перенос методов индивидуальной терапии на всю страну … это не политика уже, а Камасутра какая-то. Но она твердо заявила: никакой Камасутры не будет – только классика. Меня это тогда как-то успокоило, вернее – обезоружило. Тем более, что мне было сделано предложение, от которого трудно было отказаться … в смысле вознаграждения. Она предложила мне возглавить ее избирательный штаб. Я честно признался, что далек от этих дел и не представляю, как это возможно. «Не волнуйтесь по этому поводу, у вас будет столько консультантов по этим вопросам, сколько нужно, но главное – это ваш метод, он очень перспективен. И мне кажется, в чем-то даже уникален».
Отказать ей у меня не хватило духу. И я стал вникать в концепцию Дьяволиты, выстроенную в ее бедовой голове на основе моего «метода». Несмотря на ее уверения, что никакой Камасутры не будет, выяснилось, что проектируется нечто почище Камасутры. Мы много раз беседовали с Дьяволитой на эти темы и между нами установилась близость – почти физическая. Но мне кажется, что настоящей физической близости, такой, которая переходит уже в близость душевную, во взаимное слияние, растворение друг в друге, с нею не мог бы иметь никто. «Ты знаешь, – говорила она мне в минуты высшей откровенности, – ведь когда кто-то **** меня, то это ему только кажется – на самом деле это я ебу его». Она, если хотела или ей было нужно, становилась беспредельно эмансипированной.
Насколько я понял ее идею, для достижения подлинной политической власти необходимо было овладеть «народной массой», причем «овладеть» в смысле, близком к сексуальному, да еще с какими-то не вполне ясными Эдиповыми коннотациями. Требовалось нечто в роде ритуального полового акта, совершая который, власть приобретает истинную Природу Власти, а народ, подверженный такому «овладению», становится послушным и готовым к последующим овладениям – уже и в остальных областях человеческой и государственной деятельности. Причем акт этот следовало осуществлять регулярно, различными, как можно более извращенными способами, дабы народ на инстинктивном, не выразимом словами уровне чувствовал, что он безраздельно, полностью, весь без остатка принадлежит Власти, а Власть «имеет» его, когда и как хочет!
По какой-то неизъяснимой аналогии я вспомнил, как несколько лет тому назад, когда я принимал участие в международном симпозиуме по психоанализу в Калькутте, его организаторы устроили экскурсию в Конарк, где находится знаменитый храм Солнца (его еще называют храмом любви). Может быть вы его видели по телевизору – время от времени его показывают в познавательно-географических программах. Так вот, если вы помните, колоссальные поверхности этого храма украшены тысячами резных каменных фигур, изображающих коитус между мужчиной и женщиной (помнится, что и не только между ними – там была и педерастия, и лесбиянство, и даже зоофилия) в различных, часто невероятных положениях, сплетениях и комбинациях тел. Там были представлены все позы, все мыслимые и немыслимые извращения – короче, это было скульптурное пособие по Камасутре, по сравнению с которым современная порнография имеет вид провинциальной поделки. Храм, насколько я припоминаю, был построен в начале тринадцатого века, и тогда я подумал: а для чего, с какою целью тогдашние правители вообще затеяли эту грандиозную стройку? Может у них в то время была какая-то демографическая проблема и они решили таким вот наглядным и общедоступным образом простимулировать тягу населения к занятиям любовью? Не знаю, может быть. Но сейчас мне кажется, что тогдашняя Власть уже в те далекие времена понимала и чувствовала, что сексуальное господство над народом есть предпосылка и условие государственного господства. И этот храм, возвышаясь над местностью и подавляя своим величием, закреплял подсознательную установку народа на сексуальное, а значит и на абсолютное подчинение Власти.
Теперь, в ходе предвыборной подготовки к Судьбоносным Событиям, Дьяволита, как я понял, вознамерилась воздвигнуть свой, нерукотворный «храм любви», где она предполагала сыграть роль верховной жрицы Бога Власти, а главным архитектором и зодчим этого храма по ее замыслу имел стать я.
Когда до меня дошла эта мысль и я осознал ее во всей глубине, меня обуял (именно обуял!) такой ужас, которому название или аналогию не могу и придумать. Меня ни днем ни ночью не отпускали видения каких-то чудовищных соитий, сексуальных оргий, массовых групповых насилий, зверских дефлораций, огромных скоплений нагих тел, мельтешение вульв и фаллосов, источающих отвратительные миазмы и слепливающихся в одну огромную вульву и один огромный фаллос, внутри зловонного совокупления которых меня швыряло из стороны в сторону как ничтожную былинку… Как специалист я чувствовал, что еще немного – и у меня начнется психоз с вполне очевидной перспективой шизофрении. Ужаснее всего было то, что я не мог обратиться к своим знакомым-психиатрам. У них ответ был готов заранее – шизоидная индукция на почве профессиональной деятельности: «Иди сюда, дорогой коллега – ты уже наш пациент-клиент!». Не знаю, каким усилием воли, наитием или Божьим промыслом, но до меня дошло, что я должен укрыться в какой-то глухомани, лучше всего – в заброшенном монастыре, ските или пустыни и предаться покаянию. Для начала решил сходить в Лавру и там, в пещерах помолиться Богу и приложиться к святым мощам. Но когда шел по верхней территории Лавры, вдруг обнаружил, что заблудился – перед моими глазами почему-то и совершенно неожиданно возник вход в представительство какого-то иностранного государства, кажется, итальянского. Волосы поднялись дыбом у меня на голове. Заблудиться в таком святом месте! И это несмотря на то, что в Лавре бывал сотни раз и знал все ее закоулки! Это событие еще больше потрясло мою и без того уже ослабленную психику. Не иначе, меня водит сатана! Я бросился вниз по дорожке, добежал до Крестовоздвиженской церкви и спустился в ближние пещеры. Там я забился в какую-то уединенную келейку, где лежали не помню какого святого мощи, и просидел несколько часов, пока служитель, обходящий пещеры перед закрытием, не выпроводил меня наверх. Помню, что после этого я ехал целую ночь в каком-то поезде, ранним утром вышел на маленькой станции, потом добирался на автобусе, попутной машине и, наконец, оказался в небольшом селе. Это была маленькая деревушка на краю Украины, где я и остановился в одной хате у пожилых людей. Хорошо еще, что у меня были доллары – теперь уже все знали, что такое доллары. Это позволило оплатить ночлег и стол. Я остановился у них и пробыл там больше месяца. Жил с ними одной жизнью. Время было начало осени и я помогал им копать картошку и складывать ее в погреб, собирать яблоки, груши и сливы. Я старался работать до изнеможения и сам находил себе какое-нибудь дело, так что мои милые хозяева только удивлялись, говоря «какой ты злой до работы». Когда они узнали, что я врач, стали жаловаться на свои старческие недомогания и попросили, чтобы я полечил их. Я не стал объяснять им, что я психиатр – они все равно не поняли бы этого. Не оставалось ничего иного как вспомнить давно позабытые лекции в мединституте и тот небольшой общетерапевтический опыт, который я приобрел еще в свой, так сказать, «допсихоаналитический» период. И я снова стал врачом. Появление настоящего доктора в вымирающей деревне мгновенно сделало меня самой знаменитой личностью. Жизнь моя наполнилась интенсивным врачебным трудом, с утра до вечера во дворе толпились пациенты – все очень и очень преклонного возраста. Мои хозяева «про людське око» вроде бы ворчали, что, мол, теперь не протолпиться на собственном подворье, но чувствовалось, что и они были довольны свалившейся на них популярностью. Спектр недомоганий моих пациентов был довольно однообразным – обычные старческие болезни людей, всю жизнь занимавшихся тяжким физическим трудом. Однако и лекарств у меня не было никаких. Пришлось напрячь память и вспомнить, что я знал о лекарственных травах и прочих растениях. Неожиданно я открыл в себе талант фармацевта. У моих хозяев нашелся самогонный аппарат, с помощью которого тройной перегонкой я получал фруктовый спирт, слегка и аппетитно шибавший сивушными маслами. На этой, а также на водной и растительномасляной основе я делал тинктуры, вытяжки, эмульсии. На тончайшем смальце производил различные мази. Работа увлекла меня, тем более, что вскоре мне посчастливилось ощутить и ее результаты в виде поправившихся моих пациентов, которые приносили благодарную лепту продуктами своего натурального производства. Я не отказывался от них, понимая, что отказ может обидеть этих славных людей. Ведь они сердцем чувствовали, что они ну просто обязаны позаботиться о «своем докторе». И через некоторое время у нас в селе люди сплотились вокруг моей врачебной деятельности. Многие стали помогать мне в сборе трав и приготовлении лекарств. Слава моя росла. Стали появляться пациенты и из других сел. И через некоторое время в дружно отремонтированном всем миром правлении уже давно несуществующего колхоза мы открыли амбулаторию. Денег, правда, ни у кого не было, но, оказалось, что они нам и не нужны. Кто-то привез из одного из соседних сел медицинскую литературу и элементарный инструментарий, случайно оставшийся в давно не работавшем медпункте.
И вот в один момент мне пришла в голову мысль внедрить свой «метод» с Дьяволитиной поправкой, но, так сказать, в локальном и зеркальном варианте. Не овладеть моими пациентами, но наоборот – самому отдаться им. Мне показалось, что я понял смысл жизни – «Бог есть любовь»! И тут у меня появилась реальная возможность проявить свою любовь на практике.
Однажды вечером, в ненастную погоду, когда стемнело, раздался стук в дверь. Открыли – оказалось, какая-то незнакомая дама, одетая непривычно для села хорошо и даже роскошно. Выяснилось, что это жена Головы районной администрации – он облюбовал для отдыха наше село и «хатынку» себе тут выстроил – такую, в три этажа, гордо возвышавшуюся над разрушающимся сельским ландшафтом. Дама, по-видимому, не хотела, чтобы ее кто-то видел, поэтому не ножками пришла, а на машине приехала. Хотя от меня до ихней хатынки оказалось всего метров сто. Зашла нервная такая, пойдем, просит, до Головы, а чего с ним – не говорит.
Ну, я мыслию о любви вышеуказанной вдохновляемый, не отказал, конечно. Быстро собрался, что брать с собой – не знаю. Подъехали к дому с черного хода. Подвела она меня к дверям одной комнаты, а оттуда звуки странные раздаются. Сначала рык какой-то, а потом хрясь чем-то живым обо что-то твердое. Она, председательша, значит, осторожно в комнату заглянула и мне рукой машет, мол, заходите. Я захожу, смотрю, стоит Голова на полу у журнального столика на четвереньках, головой машет и рычит. Не успел я спросить, в чем дело, как он подхватывается с полу и с размаху головой в ковер, над диваном висящий – хрясь! У меня аж в глазах потемнело от того хруста. Думал, конец ему, хотел было бросится спасать, а председательша меня за рукав не пускает. Тогда я спрашиваю нервно, что же с ним такое, убьет же, мол, себя. Он успокаивает – не убьет. Это, говорит, у него зубы болят. Я сразу не понял – переспрашиваю, что у него болит? А она – зубы, зубами, говорит, мучается. Так что, спрашиваю, таблетку ему дать или кору дуба заварить? Нет, она говорит, зубы у него наверно уже прошли. Они обычно проходят, когда он раз десять о стенку головой треснется. Теперь у него голова болит. Я говорю: так что, может, тогда анальгину дать или узвар болиголова накапать? Нет, говорит она, он всю эту химию не признает. Потом подошла к нему и говорит: «Паша, Пашенька, успокойся! Доктор уже пришел». Голова тут же перестал рычать, поднял на меня глаза и вроде как даже улыбнулся. Слава Богу, говорит, а то я уже думал по второму кругу пойду. Ну, пойдем, говорит, доктор.
Провели меня на кухню. Огромная комнатища – на весь первый этаж, практически. Там стол накрыт – чего только нет. А посредине стола – бутыль, как минимум пятилитровая, почти до верху наполненная мутноватой жидкостью. Ничего не понимаю. Схитрил, спрашиваю, где руки можно помыть. А сам по пути все председательшу допытываю, что же это было? Она разъясняет, что вот так вот Голова от любой болезни лечится. Как что у него разболится, так он – головой об стенку. А голова как же? – спрашиваю. А от головы Голова лечится беседами с интеллигентными людьми, значит. Рекомендации ему, какие нужны, что ли? – спрашиваю. Да нет, говорит, люди интеллигентные и ученые чему-нибудь нужны. Тут я уже совсем перестал понимать, что происходит.
Но скоро все прояснилось. Голова считал единственно экологически чистым продуктом, а заодно и лекарством внутренним и внешним – самогон. Хороший, правда, был самогон. Но уж очень много. Как домой попал, не помню.
Утром мутило, но голова, правда, болела терпимо. Не успел продрать глаза, как слышу стук в дверь. Открываю, водитель его личный стоит. Просят, говорит, вас Голова подъехать. Попытался выяснить, не знаю – отвечает, говорят – очень надо, а что и как, да зачем – не мое дело. Собрался быстренько – приезжаю. Председательша опять в его кабинет ведет. Ну, слава Богу, думаю, не на кухню. Подходим к двери, а оттуда снова рык и хруст раздаются. Я на нее вытаращился, а она, и вопросов не дожидаясь, поясняет. Сегодня с утра у Головы печень начала болеть, так он снова лечиться начал, она при этом кивнула в сторону кабинета. Но сейчас уже вроде ему лучше. Так, что заходите, доктор, он, как только вас увидит, так процесс и закончит, очень уж хорошо он о вас вчера отзывался.
И опять то же, что и вчера. Увидел он меня, улыбнулся что ли, я так и не понял, улыбка это или что другое, поднялся и повел меня на кухню. Отказаться хотел, было, но куда уж там, я же клятву Гиппократа давал, а он, как выяснилось, об этом слышал. И потом – мое новое самосознание: Бог есть любовь! Ну ладно, думаю, сегодня еще полечу его, а завтра уже и не знаю, что будет.
Короче, продолжалось все это с неделю, а то и больше. Если честно, то счет дням потерял. То у него печень разболится, то с сердцем плохо, то ногу подвернет, когда к стенке бежит головой вперед. И вот, проснувшись однажды от стука в дверь, я вскочил и, в чем был, выскочил из заднего окна и огородами бегом, не останавливаясь на железнодорожную станцию. Там в киоске спортивный костюм прикупил, так домой и приехал.
Захожу в квартиру – и повалился спать, проснулся, как оказалось, аж на следующий день вечером. Хорошо! Ничего не болит, никуда не хочется. Кофе налил – родного, растворимого… и включил телевизор.
А там… вижу – Дьяволита выступает на дискуссии какой-то. Думал галлюцинации начались. Прислушался, ан, нет, говорит о том, что ее партия готовит какой-то сюрприз. Перед глазами у меня тут же … сами понимаете, что … вытекающее из того, что она назвала моим методом, только в масштабах страны. Господи, и что же у нее за Бог такой, что у него такая любовь! И тут меня занудило.
Вскочил – заметался по комнате, к окну бросился … вниз посмотрел уже с подоконника – шестой этаж. Тут я и вспомнил – я же дома! Бежать – некуда. И вот тогда-то я с особой остротой осознал, что теперь я – везде дома. И бежать мне действительно некуда».
Семен Никифорович замолчал, приходя в себя, а когда пришел и снова стал товарищем Маузером, промолвил:
– Продолжать дальнейшие расспросы мне уже как-то не хотелось. Да и о чем спрашивать? Хотя мысли о психоанализе до сих пор не покидают меня – беспокоят сердце и душу…
Народ безмолвствовал некоторое время.
Первой пришла в себя Феня:
– А скажите, Сэмэн, ви, часом, адреска этого доктора, случайно, из собой не имеете? У меня, знаете ли, тоже иногда такое отчуждение, такое отчуждение – ви себе даже не можете представлять! Практику свою он продолжает или как, интересуюся знать?
Товарищ Маузер поглядел сонно на Феню и сказал:
– Не практика это, дорогая Феня Боруховна, пока что. А только методика. И даже всего лишь одна из методик: привнести людям, мучимым отчуждением, большей частью по внешним причинам, нечто их объединяющее. Так он мне разъяснил в конце нашего пути.
– Мы так и не поняли, было ли что-то между доктором этим и его пациентами на самом-то деле или нет? – поинтересовалась бабушка-Валерия.
– А это, Валерия Александровна, врачебная тайна, так он и мне ответил, когда я его подетальнее опрашивать начал.
– Чувствую я, что хорошая методика. Вот чувствую – и все тут! Сэрцем чувствую! – о чем-то своем страстно произрекла Феня.
– У нас, собравшихся здесь, и так много общего, дорогая.
– Это загадочно, но не более того, – глубокомысленно резюмировал Вольдемар.
– Це що! – перебил его пан Хватанюк. – А от, якщо хочете, то я вам справжню психольоґію можу розказати, та ще й ту, що стала си просто зі мнов. То, бачте, така психольоґія – чиста тобі поема!
Общество с интересом повернулось к нему и Маркиян Рахваилович приступил к своей поэме.