Декады День 5 Мистерия 18 (Глава 20)

Мистерия восемнадцатая.
Доводящая до сведения Реципиентов концептуальные и технологические основы Секретной Тараканологии

«Мы у тое время, представьте, не только зерновые выращивали. Время тогда, товарищи, наступило такое, что хрен его поймешь, чего людям надо. Тут хлеба, можно сказать фигурально, не хватает, а они все свое: даешь демократию и национальное возрождение! Ну, тогда и мы многое передумали. Какой только фигни не предлагалось. Одни говорили, фанеру надо собирать и из нее делать легкие летальные аппараты без двигателя – планёры, значить. И их продавать за большие бабки олигархам для развлечения. Шоб они тихо, без шума улетели куда-нибудь к такой-сякой американской матери. А другие – давай, говорят, пиранью – это така хыщна рыба з Южной Америки – у нас у ставках акклиматизируем и посмотрим, что из этого дела выйдет. Будем для аквариумов и бассейнов этим самым олигархам продавать за большие бабки и посмотрим, что из этого дела выйдет. Ну, и разные другие такие аналогичные предложения. Потом, наконец, решились мы – и из последних сил и резервов организовали опытное племенное экологически чистое хозяйство – свинки, кабанчики йоркширские, понимаешь. Я-то сначала думал: ой, пролетим мы, братцы, з этими экологическими свинками мимо кассы – но нет! Совершенно неожиданно это самое дело у нас так добре пошло – наверно, з перепугу, – что даже наука нами заинтересовалась. Стали до нас разные сотрудники научные з НАКАЖЕПРО в командировки ездить. Даже с самой з-за границы приезжали. Самогоном нашим восхищались. А самогон у нас и правда первоклассный – экологический самогон! Я на эту тему целую диссертацию могу рассказать. Но, не будем отвлекаться. Одним словом, много было разных мыслей продумано и обговорено тогда. Организовали они у нас выездную научную лабораторию по криоконсервации элитной кабанячей спермы. Некоторые з научников так у нас и остались – поженились на наших девках, детей завели…
Но вот, когда Феномен возник, у них там, в научных кругах новые идеи фунциклировать начали. И этот институт, что над нами шефство брал – дуже сильно научный, – так он предложил для борьбы с Феноменологией на тараканов опереться. Идея, значить, такая была: шоб в каждой хате, ну, в квартире, значить, поселить существо, которое населению было бы еще противнее, чем политики эти, от которых якобы Феномен начало берет. Для того, чтоб определиться какое такое существо для этой цели приспособить, было проведено много исследований и защищено немало диссертаций. Свойства разных существ обсуждали, чтоб одновременно и похожи по характеру на политиков были, и в то же время не похожи. А главное, чтобы привычно отвращение вызывали. Кошечек там, собачек разных и даже свыней («свиней») – сразу отмели. К ним большинство населения симпатично относилось. Ну, были еще мысли: крокодилы там, удавы всякие…
– Во дают! Так они же ж в первую очередь Электорат бы схавали, а… а потом бы и телевизир смотреть устроились! – возбудилась Феня.
– Это, конечно, аргумент был такой – сильный аргумент, ничего не скажешь. Но не это главную роль сыграло, что от них отказались. Главное – денег не нашли на закупку такого количества этих тварей. Бились, бились научники и, в конце концов, решили референдум провести.
– Простите, простите, я что-то не припоминаю такого референдума, – засомневался товарищ Маузер, – про политическую реформу – помню, а этого – нет!
– Так его ж и не состоялось! Так и не смогли вопросы по нему сформулировать – всё кого-нибудь постановка вопроса задевала и оскорбляла даже. Да и то, правда. Ну вот, например, один вопрос так звучал: «Каких таких животных вы лучше политиков считаете?» А другой – «Каких таких животных вы хуже политиков считаете?». Ну, понятно, возражать политики ученым стали. Что ваша наука, мол, хреновая. Что вы, мол, нас за людей не держите. Так мы еще посмотрим, кому с этого лучше или хуже станет, когда державный бюджет на вашу науку делить будем. Тогда еще не осознавали, что они и в самом деле как бы не то, что не люди, а эти… как их там… персонажи. Во.
А потом как-то приехала до меня научная делегация и говорят: Петро Кондратович, выручай! Спасай державу! Надо нам, мол, срочно тараканов вырастить. Я сначала не понял, подумал, что шутят, Говорю: так чего их выращивать, когда их наловить можно сколько душе угодно! А они мне, ты не понял, нам не простые тараканы нужны. А я все еще не верю, что это серьезно, и спрашиваю таким, знаете, шутливым тоном, а какие, золотые чи шо? Но тут среди них один – в плаще и шляпе на брови самые надвинутой, и в очочках золотых. Противный такой – на Берию похожий, Лаврентий Палыча. Так он говорит: вы, пан-товарищ дорогоценный, не дуже тут особенно резвитесь, это вам не хиханьки какие. К вам, можно сказать, Элита общества нашего обращается из секретным заданием. И за то, что мы з вамы тут-теперь балакаем, вы мне еще подписку о неразглашении дадите, как миленький.
Тут я насторожился. А они продолжают: у тебя Петро Кондратович, сильно вже хорошо получается разную племенную скотину выращивать. Одним словом, Элитную скотину. Так вот, наши ученые научно установили, что ежели в квартире у каждой Электоральной Единицы поместить тварь какую-нибудь, которая будет у этой Единицы отвращение вызывать большее, чем те, кого по телевизору показывают и от смотрения на которых Феноменология выплескивается, то эти Единицы растеряются: на кого блевать? И вот тут-то и начнется процесс выздоровления и возрождения нации! Ну, а о деталях и, там, качественных характеристиках расскажем, если согласитесь в добровольном порядке. Что оставалось делать? Вижу, что они настроены по-боевому, особенно тот – Берия в шляпе. «Согласен!» – возразил я.
Ну, тогда они расслабились. Минут двадцать друг друга по плечам похлопывали, улыбались, поздравлялись, а потом вдруг серьезными такими стали и начали излагать суть дела. Думали мы, говорят, много. Немало фундаментальных исследований провели. И прикладных тоже. И, наконец, с помощью американских коллег пришли к выводу, что животным каким простым здесь не отделаешься… Здесь, понимаешь, насекомое нужно, с давними цивилизационными традициями отвращения к нему. Но чтоб и опасности особой не представляло для здоровья «нашого з вамы» Электората. Это – самое главное. И кому же, говорят, здесь еще можно отдать преференцию, как не тараканам, культурная история которых уже двести тридцать миллионов лет насчитывает?! Но просто взять их как они есть – тоже не годится. Они ведь тоже свою гинекологическую нишу … тьфу ты, чорт! – экологическую!, одним словом – свое место знают: прятаться расположены. Да и средств против них всяких уже понапридумывали. А нам надо, чтоб они надёжей и опорой для каждого нашего гражданина стали.
«Ни хрена себе! – только и смог я подумать. – Какой только дрянью не приходилось мужику заниматься, но чтобы тараканов разводить – этого еще ни при одной власти не было!». А этот, Берия в шляпе, из портфеля своего уже увесистые такие тома достает – один за другим. И все как один – опечатанные. Вот, говорит, здесь вам вся теория и технология данного вопроса описана. Будете изучать. А где, говорит, эту секретную документацию мы з вамы хранить будем, какое ваше мнение? – И так, строго-строго-многозначительно на меня смотрит с-под шляпы. Изучает. Я почухал потылыцю, да здесь, говорю, в правлении и будем, где же еще. Не тащить же мне ее до дому. Согласились. Этот, в шляпе, сразу по кабинету стал шнырять. Под стол заглядывает, по разным предметам и стенам пальцем постукивает. А потом говорит: «Окей!». Набрал по мобилке кого-то и говорит: «Начинайте!». Тут такое началось! Народу в кабинет навалило. Одни с приборами какими-то везде тычутся. Другие окна решетками стали заделывать. Двери бронированные поставили. Сейф неподъемный затащили. Такая буча поднялась, что даже народ колгоспный наш под правлением собираться стал. Чего это нашего Голову в правлении, мол, повязать хочут, что ли? Много народу собралось, ропщут. И ведут себя опасно для здоровья приехавших. Те, когда это почувствовали, меня попросили успокоить их. Говорят, что это у вас, мол, за свобода слова такая, уровень национального сознания превышающая? Ну, вышел я успокоил их, как мог. Разошлись потихоньку, но пару мужиков на всякий пожарный случай оставили. Говорят, ты, Кондратович, если что не так – кричи. Разберемся.
Ну, а те поставили, значить, на окна решетки, дверь бронировану, сигнализацию. Все как положено. А потом еще привезли отряд спецназа с автоматами и окружили правление. Я пытался было противоречить, говорю, работать-то в таких условиях как? А тот, Берия который, говорит: ничего страшного, они только секретные материалы охранять будут, а в научно-производственные отношения вмешиваться не будут. Пришлось уступить.
Собрал я своих мужиков и баб. Говорю, что вот, значить, поступило от родины задание – тараканов разводить. Ну, наш мужик – он вообще несговорчивый, а тут еще вон какое дело! Все сначала – ни в какую. Пошли они, говорят, со своими тараканами куда подальше. Да ведь такого даже при коммунистах, даже при голодоморе не было! Может им еще вшов и клопей развести? Так не допустим же этого в нашей незалежной, суверенной, демократичной, соборной, правовой державе! Будем писать в ОБСЕ, Раду Европы или куда еще к такой-то матери! А потом: как будет дальше з нашими свинками и кабанчиками экологическими? Их куда денем? Пошумели, пошумели, а я им, значить, и говорю. Послушайте, говорю, мужики, шо я вам скажу. Шоб вы знали, что какая бы не была в державе демократия, а начальство все равно все сделает по-своему. Только сначала нас проверками, прокуратурами да судами затаскают-замордуют, всё повыметут з села, а потом привезут на нашу голову какого-нибудь курвина сына з города, посадят нам на шею – тогда не то что тараканов – точно, блох со вшами будете, как миленькие, разводить. Так шо давай думать, как з этими тараканами разбираться. Тварь хотя и противная, но вроде как безобидная, более-менее. В Индокитае, говорят, даже деликатесом считается. Так мы, может, еще экспорт туда наладим. А тут бачите, шо начальство серьезно взялося: спецназ уже поставили. Скажите спасибо, что еще кормить его не заставляют. А ведь могут и заставить! Поэтому давайте вникать: шо это за дрянь такая – таракан и с чем его едят.
Стали вникать. Для начала со всех взяли подписку о неразглашении державной тайны. А тот, в шляпе – Берия-секретчик – вообще переселился до нас в село для обеспечения режима на местах. Изучил я тогда эту самую тараканологию вдоль и поперек. Оказуется, шо биологическая наука данный вопрос досконально исследовала. Оказуется, шо по классификации научной этот таракан относится до типа членистоногих животных (по-латыни Arthropoda), классу насекомых (Insecta), где входит в пятый подкласс – крылатых насекомых (Pterygota), шестой надотряд – таракановые (Blattoidea), второй отряд – тараканы (Blattaria). Отак;! («Вот так вот!»)
В этом месте Буряка прервала Феня. Глядя на него восхищенными глазами, она воскликнула:
– Ну, Пэтро – я вже не могу, держите меня! Ты же ж настоящий прохвэссор по тараканячей науке, не то шо некоторые! И как ты это все запомнил?
– Это еще шо, Феню! – ответил Буряк. – Это еще, я бы сказал, ягодки. Кака впереди будет. Ведь данный отряд – Тараканов-Блаттарий – насчитывает не много, не мало, а аж до трех с половиной тысяч видов! И из этого огромного разнообразия надо было выбрать всего лишь один, но самый подходящий. И вже из него, методом генетического воздействия и научной селекции вывести нашого р; дного, национально-свидомого, Феноме¬нально-ориентированного Блаттария! В тех секретных томах, шо тот – в шляпе – привез, вся история этого фундаментально-прикладного исследования была описана. Про то, как научники рассматривали разные тараканячие виды, изучали их на предмет противности. Там были и таракан американский – Periplaneta americana – длина тела его достигает четыре с половиною сантиметра. Он известный населению по знаменитой песне «Куккарачча». И довольно популярный таракан черный – Blatta orientalis – тот раза в два меньший, но тоже довольно противный. И знаменитый мадагаскарский Gromphadorhina portentosa, самцы которого на стадии имаго* достигают у длину чуть ли не девяти сантиметров, а при раздражении шипят как змеюка, отпугивая своих преследователей.

* Имаго – конечная стадия развития насекомых (Сост.)

По зрелом размышлении решили остановиться на обыкновенном рыжем таракане, которого мы все знаем как прусака. Его научное имя – Blattela Phyllodromia germanica. Интересно, шо эта противная космополитическая тварь есть столь противная, шо это отразилось даже в его названии: мы-то называем их прусаками, а вот немцы – французами или русскими!
– Ага, бачите! – обрадовался Хватанюк. – Бачите, шо навіть німці – і ті називають рудих тарганів москалями! Як приїду додому, всім скажу, аби прусаків називали москалями. Ги-ги-ги! Он один москаль поповз! А ондечки ще двоє москалів! А ось-ось-о – о – ще ціла валка! Ги-ги-ги! Навмисно у себе їх розведу!*

* Ага, видите! Видите, что даже немцы называют рыжих тараканов москалями! Как приеду домой, всем скажу, абы прусаков называли москалями. Гы-гы-гы! Вон один москаль пополз! А вон – еще двое москалей. А вон – еще целая вереница! Гы-гы-гы! Нарочно их у себя разведу!

Реципиенты недовольно зашикали на Хватанюка.
– Спокойно, друзья мои! – вступила Валерия Александровна. – У милого Маркияна Рахваиловича это нервное. Будем гуманны. Ему ведь, кажется, пришлось пережить больше нас всех! Продолжайте, дорогой Петр Кондратьевич.
– Так от я и кажу (ну його к чорту, цього Хватанюка!), решили остановиться на прусаку. Какая была генеральная мысль? Вывести новый, генетически модифицированный вид таракана, который имел бы самую высокую противность, доходящую аж до тошнотворности. И вже его культивировать для борьбы с Феноменологией. Этот вид – название ему научники придумали Blattela Phyllodromia ukrainica phenomenalis – в лабораторных условиях был получен только частично, основную работу планировалось довести у нас – вже в условиях, так сказать, промышленных. Доводка блаттелы украиника феноменалис – мы их стали называть просто «брателлами» – заключалася в том, чтобы параллельно з биологической селекцией производить среди брателлов политико-воспитатель¬ную работу. Путем показа им по телевизору программ на политические темы с участием самых наших заводных и раскрученных политиков – как мужиков, так и бабской прослойки. Ученые предполагали, что выполняя свои естественные тараканячие отправления под аккомпанемент наших политических баталий, брателлы будут поневоле набираться от них противности и тем самым повышать свой отвратительный потенциал. Так и поступили. Поскольку размеры для тараканов нам большие заказали, то под них коровник пришлось освободить. Да еще и все дыры пришлось в нем заделать, шоб они не поразбегалися раньше времени. И утеплить. Брателлы, видишь ли, холоду боятся. А кайф ловят при температуре от + 25 до + 30 градусов по Цельсию. Телевизоры с видиками им поставили – для воспитания. Программы политические отбирали по научной методе, записывали на диски и крутили по видику круглые сутки без перерыву. И, шо интересно, особые надежды наши научники возлагали именно на показ Гаранта с его Генпрокурором Пелдуном, Минюстом Шизоватым и Унутрешним Министром Поценком, а также на Хакамаду с НАРПОППОЙ и Каолицию с КАФЮЛЕЙ. Но распространяться об этом Берия-секретчик категорически запретил.
Жратву брателлам из города доставляли в цистернах – всякие объедки привозили. Научники говорили, что это были деликатесные спецобъедки – то есть то, что остается после презентаций и фуршетов, где наша Элита успехи своих реформ отмечает. Ведь всем известно, что из всех экономических и политических реформ нам лучше всего удалися именно презентации и фуршеты.
Да, так про шо это я? Ага, про селекцию брателлов.
Значит, начали мы их выкармливать фуршетными спецобъедками и телевизором развлекать. Дело пошло! В темноте и теплоте, да под аккомпа¬немент политического телевидения, да под деликатесные объедки брателлы плодились со скоростью неимоверной. Но скоро мы стали замечать, шо в них происходят определенные изменения. Во-первых, размер. Брателлы за короткое время вымахали до размера крысы. Во-вторых, цвет. Брателлы стали светлеть. Новые поколения все больше и больше стали приобретать какой-то желто-горячий, прямо-таки скажем – помаранчевый оттенок. А другие, наобо¬рот – становились совсем-совсем белыми, но зато у них на спинах стали про¬являться красные фигуры такой, знаете ли, сердцевидной формы. Этих мы стали «сердечниками» называть, а первых – «мандаринами». В-третьих, все они стали пованивать. Да что пованивать! Просто смердеть начали. Мы в селе, вообще-то, народ до вони привычный. Уж как кнуры* смердят, шо ого-го-го!, а мы ничего – терпим. А тут, такой смердеж развелся хреновый – аж на рыгаловку тянет. Ну, наука, конечно, обрадовалась. Говорят: наши главные, основополагающие теоретические предвидения начинают сбываться. Но и это еще не все. У брателлов стал развиваться язык! И вот как это было обнаружено.

* Кнуры – кабаны, хряки (Укр.)

Главной по тараканологии – бригадиром тараканячей бригады – я поста¬вил бывшую телятницу Маню (коров-то у нас уж давно не было). Маня эта была такая баба двужильная, шо все вытянет, шо ты ей не поручи. Таких скоро уже вообще не будет! Так вот, организовала Маня дело сурово. Во-первых, весь свой персонал она одела в защитные костюмы войск противорадиохимзащиты. Очень хорошая вещь и даже со встроенным микрофоном и с телефоном. И с противогазом. Их она с большим скандалом вытребовала у науки. И очень правильно сделала, потому что вскоре брателлы – и мандарины, и сердечники – стали кидаться на людей. А тут – дулю! Прокусить защитный спецкостюм им было не по зубам. Но – все равно, знаете, становилось как-то не по себе, когда ты заходишь до коровника, а на тебя сверху – с потолка – с шипением пикирует с десяток брателлов! Ощущение – не для слабонервных.
И вот, однажды, Маня мне говорит: «Кондратович, а ходим со мной. Токо тихо!». Ну, натянувши на себя спецкостюмы, мы с ней, крадучися, заходим до коровника и прячемся за колонной. Она подносит палец в перчатке к губам – тихо, мол. Стоим, молчим. Потом показывает рукой наверх, и я вижу, шо на потолке собралась целая толпа брателлов, причем выстроились кругами вокруг одного, вроде, как главного. Усами шевелят. Жевалы разевают – все в одном ритме. И вдруг – я в наушники начинаю слышать шипяще-скрежещущие и одновременно такие какие-то писклявые звуки. И постепенно как бы начинаю различать слова:

«Нас
много –
разом
нас!
Нам
все
по бара-
бану!
Воняй,
Воняй,
Воняй,
Воняй,
Воняй!
Смерди,
Смерди,
Смерди,
Смерди,
Смерди!»

И дружно, как по команде все вдруг как выпустят свою вонючую струю – аж через противогаз пробило. У меня аж ноги подкосились. Махнул я Мане рукой. Вышли мы с коровника на вольный воздух, передохнул я, закурил и спрашиваю: «Ну, говорю, Маня, и давно это у нас такие разговоры интересные началися?» – «Да вже третий день» – отвечает. – «И про шо они все это время балакают?» – «Про то, шо по телику побачуть» – «А смысл в ихних речах есть какой?» – «А в том, шо по телику балакают, есть какой смысл?» – «А-а-а, понятно…, говорю. А люди наши, говорю, вже знают про это выдающее научное достижение?» – «Та как же ж не знать, – отвечает Маня, – конечно, знают! Разве такое скроешь?».
И в самом деле, все наши уже знали, что у брателлов прорезался дар речи. И многие даже знали ихний разговорный репертуар. Весь наш колгосп взяла оторопь. Все ходили мрачные и все равно как оплеванные. Обычные веселые шутки, анекдоты, подколки, игры мужиков с бабами и девками прекратились вовсе. Прекратились сходки и даже коллективные пьянки. Надираться теперь норовили в одиночку. Наше село перестало общаться с соседями – всем было не по себе, что мы согласились заниматься таким постыдным делом – тараканами. Наши сельчане вообще перестали говорить на тараканячие темы, настолько на душе было мерзопакостно. Словно дерьма наелись. И вскоре село замолчало вообще. В связи с такой молчанкой отпала необходимость в спецназе и его увезли в город. Через некоторое время уехал и Берия-секретчик. Но тот – потому что наложил в штаны со страху. Потому что наши мужики с каждым днем становилися все злее и злее и вже пару раз давали ему сзади стусана* помежи плечи. И кончиться это могло не только мордобоем, но даже членовредительством, а может, не дай Бог, чем и похуже. Вот он и смылся. Научники тоже почти прекратили свои наезды на село – тоже почув¬ствовали, что дело пахнет самосудом. Правда, цистерны со спецобъедками присылали регулярно.
А брателлы все наглели и наглели. Казалось, что им было наплевать на общественные настроения и ихние аппетиты все больше разгорались, становились все более разнообразными и изощренными. Насмотревшись телевизора, и приобретя новые познания и эрудицию в различных областях человеческих извращений, они стали выставлять нам все новые требования. Через некоторое время затребовали самогонки. Потом конопли. Маку. Из коровника все чаще доносились пискливо-шипяще-скрежещущие песнопения брателлов. Несколько раз мы даже слышали, как они исполняли хором шо-то отдаленно напоминавшее наш национальный гимн «Ще не вмерла Украина». Несколько раз слышали разные конфликты, ругань и пьяные драки между мандаринами и сердечниками. Нервозность обстановки все накалялась. И наконец, брателлы затребовали себе наших девок.
Когда мне об этом доложила бригадир-таракановод Маня, я – я, конечно, дико извиняюсь, товарищи, но, – еще раз извиняюсь, – я чуть не … чуть не всцался на месте! Но дело это было такое, шо надо было принимать решение. Ну, значить, созвал я экстренно правление колгоспу. Говорю, так и так, мол, мужики. Какие будут думки? Шо будем делать? Думал, шо все наши сразу полезут в канистру – потребуют радикальных мер по искоренению брателлов к чертовой матери под самый корень. И мне придется их успокаивать – за руки держать. Но каково же было мое изумление, когда члены стали высказываться «в порядке ведения»! Зоотехник Олег Гнатович, курва такая, – тот, например, высказался на темы генетики. В том смысле, шо он, мол, пока, дескать, еще глубоко не разобрался до конца в данном вопросе и не сложил окончательного мнения, как так генетически может происходить, шоб таракан з бабой шо-то такое делал. И какое, мол, у них, дескать, у результате, после такого, понимаешь, тараканоложества может получиться потомство. Поэтому ему представляется, шо в данном вопросе надо досконально разобраться с научной точки. И шо, возможно, проведение такого эксперимента имеет глубокий научный смысл и его следует рассматривать как вполне рациональное. Ибо – чем чорт не шутит? – мы вполне можем получить столь радикальную научную информацию, которая, может, и на Нобеля потянет. И это будет первый Нобель у нашему колгоспе! И наш выдающийся колгоспный вклад у мировую фундаментальную тараканоантропологию! Этую мысль тут же бросился развивать Дырченко-агроном, шо, мол, смотрите-ка, а на брателлов Феномен-то не действует, хотя телик у них крутится без перерыву круглые сутки! И шо, невзирая на то, что он, агроном-Дырченко, есть специалист по растениеводству, а не по животноводству, и тем более не по таракановодству, в каковом деле он, агроном-Дырченко, целиком и полностью полагается на авторитет Олега Гнатовича, но из общебиологических соображений может предположить, шо при таком, как докладывал предыдущий оратор, скрещивании и селекции вполне может вывестись новая, Феноменально устойчивая человеческая порода, позбавленная от S-аномалии. И шо, может, на такой эксперимент в сложившихся в державе критических условиях нам придется и пойти. Шо, мол, история такую жертву оправдает во имя научно-технического прогресса и «нашого из вамы» национального возрождения и этнотараканогенеза.
Все, как ненормальные, вылупивши зенки и ссылаясь на авторитет Олега Гнатовича и агронома-Дырченка, стали всерьез обсуждать эти варианты.
И тут я не выдержал. Ах, говорю, мать вашу ити, друзья-соратники! Эксперимент! Авторитет! Этнотараканогенез! Вы шо, так и не поняли своей дурной головой, шо это будут ваши дочери и сестры? Ах, говорю, вы козлы! Да знаете, шо народ вас пораздирает на шматки, сволочей таких! И меня вместе из вамы! И правильно сделает! А я еще з ними советовался! Думал, как действительно принять решение совместное. Но видно, шо вам не то, шо в морду плюнуть, а яйца поотрывать нужно!
Ну, тут они и поприходили в себя. Поопускали головы. Молчат. Потом говорят: ты, говорят, Кондратович, прости нас, и хотя бы никому вже не рассказывай в селе, какую мы тут херню несли. Нервы вже ни к чорту – ни в кого не выдерживают. Ладно, говорю, хер з вамы. Только думайте вперед, шо мелете своим языком и шо делаете. Достал из сейфа, где секретная тараканячая документация хранилась, канистру самогонки и закончили наше заседание пьянкой, не принявши никакого официального решения. И только поздно вечером, косые в дупель, все порасходилися по домам.
А в ту же самую ночь все село проснулось от колокольного набату. Это в нашей сельской церкви вдарил колокол. Все, хто в чем спал, повыскакивали на улицу и увидели, как вдалеке пылает коровник. Совершенно понятно было, что это был поджог. Причем поджог грамотный. Запалили сразу с нескольких концов. Когда мы прибежали до коровника, то поняли, что потушить его не удастся. Потому что видно было, что его добре со всех сторон кто-то полил соляркой. А из пылающего коровника раздавались отчаянные, душераздирающие крики, плачи и вереск горящих брателлов. Вдруг мы заметили, что одна из стен как бы раскачивается от наносимых изнутри отчаянных ударов. Наконец, она не выдержала и в ней образовался разлом, в который хлынул тараканячий поток. Многие из них были обгоревшие, многие покалеченные – по-видимому, когда ломали стену. Но держались плотной толпой, шипели, угрожающе шевелили усами и вот – вся колонна стремительно рванула прямо на гурт народу. Весь народ в ужасе отпрянул, расступился и в этот промежуток устремилась лавина брателлов. Многие из наших услышали, как брателлы на ходу, пискляво всхлипывая, скрежещут что-то типа походной речевки. Некоторые потом говорили, что даже разобрали слова:
«Ра-
зом
нас
багато!
Нас
не
по-
до-
латы!
Ра-
зом
нас
багато!
Нас
не
по-
до-
латы!...»
«Ра-
зом
нас
багато!
Нас
не
по-
до-
латы!
Ра-
зом
нас
багато!
Нас
не
по-
до-
латы!...»

И колонна, непрерывно скрежеща вот это свое заклинание, промчалась сквозь нас, через поле – к лесу. Все наши оторопело наблюдали, как удаляются не успевшие сгореть в огне остатки брателлов. Тут ко мне подошла бригадир Маня и, подавши неизвестно откуда взявшийся у нее бинокль, говорит: «Ты дывысь, Кондратовичу, дывысь! Ой, боюся, шо з ними опять какая-то научная беда происходит!». Ночь была лунная, и, приставивши бинокль до глаз, я действительно увидел, как брателлы на бегу становятся на задние лапки, и ихний вид всё более и более становится похожим на вид бегущего человека. Правда, хорошо, в деталях рассмотреть это зрелище я не успел, потому что в это самое время лавина брателлов уже находилася под самым лесом, и вот уже – вся валка скрылася в лесу.
А народ не расходился. Собралось все село – и старые, и малые. Ужас поселился в человеческих душах. Все только и смотрели на меня с надеждой: что я скажу, чем утешу. Помолчал я немного и говорю: «Ну шо, мужики зажурилися? Разве ж мы не козаки? А козаку бояться не приходится! То ж давай держаться гуртом. А главное – трымаем языки за зубами, а там – обстановка покажет. Господи, помилуй! И еще раз помилуй! Выкрутимся!».
Конечно, тут были и неотложные, буквально – горящие дела. А именно, надо было шо-то делать с горящим, а точнее догорающим коровником. А шо с ним делать? Уже занимался рассвет. Сказал я Мане, шоб уничтожили следы поджога, подождали еще с полчаса и позвонили в район – в пожарку. За это время пожар практически догорел. Коровник сгорел дотла. И когда, часа через три, приехала пожарна команда з району, то был уже белый день и они увидели только то, шо называется, пожарище. И квалифицированно составили акт о полном уничтожении в огне здания и всего того, что было в нем. И правда! В огне сгорело все! – и сами брателлы, кроме тех, шо сумели вырваться через пролом, и телевизоры с видиками, и следы тараканячих оргий. Осталися только, обгоревшие полуразрушенные стены. И в пожарном акте было отмечено, шо здание восстановлению не подлежит.
Ну, как вы сами понимаете, следствие по этому делу прокуратурой, конечно, было возбуждено. Но поскольку в огне сгорели также и видеокамеры наружного слежения, то установить, был поджог, или нет – так и не удалося. Несмотря на то, шо начальство так серьезно до этого вопроса подошло, шо прессовать нас приезжала вся силовая головка – и Генпрокурор Пелдун, и Минюст Шизоватый и Унутрешний Министр Поценко. И Берия в шляпе тоже с ними приезжал, гипнотизировал нас своим взглядом стеклянным из-под очков. Но наши во главе с Маней держались стойко и, все как один, показывали, шо причина – короткое замыкание в электропроводке. Ведь брателлы лазили и по стенам, и по потолку, и в телевизоры залазили. А жевалы они себе уже ого-го какие отрастили на деликатесных объедках! И Маня показывала всем многочисленные докладные, накорябанные ее непривычною до писания рукою, где она докладывала, шо брателллы кусают провода и просила, шоб электропроводку забрали в железные трубы. А я, в свою очередь, также показывал свои неодноразовые обращения до НАКАЖЕПРО с такою же просьбою. А в НАКАЖЕПРО предъявляли такие же неоднократные обращения до Гаранта с просьбой увеличить бюджетные ассигнования на эту важнейшую, имеющую принципиальное значение для державы научную работу, и смету-кошторыс демонстрировали, где, к счастью, и электропроводка фигурировала. А вже с Гаранта, как сами понимаете, где сядешь, там и слезешь. Так следствие ни черта конкретного не накопало – концы надежно были упрятаны в воду. Точнее, сгорели в огне.
И село постепенно стало приходить в себя. Для начала мы, как водится, устроили грандиозную пьянку. Тем более, шо и повод хороший представился. Наступило Успение – Первая Пречистая, двадцать восьмое августа. Как раз наше храмовое свято. И после службы, которую батюшка – отец Виталий – посвятил избавлению от тараканячего ига, мы, вместе с ним, дружно, все селом так напилися, шо я уж и не упомню, когда такое было за всю историю. Разве, шо на День Победы в сорок пятом году. Пили и гуляли целых три дня. Молодежь ховалася по кустам да по углам и оттудова только треск и стоны раздавалися! После этого многие девки забеременели. И, шо самое смешное, понесла и Маня, хотя уже давно вышла из, так сказать, репродуктивного возраста и вже лет пятнадцать как числилась непреклонною вдовою. Причем, от кого она подзалетела – мы так и не узнали, бо молчала Маня как партизанка на допросе в гестапо. Отец Виталий говорил нам в разговоре, шо забеременеть в таком возрасте, да еще на Успение – это просто чудо и благословение Господне. Но шо Святому Писанию такие случаи известны. И приводил нам з Библии пример Сарры и Авраама. Правда, хто тут был Авраамом – узнать нам так и не судилось. Упоминал батюшка также историю Фамари с Иудою – не с тем Иудою, шо Искариот, который Христа продал, а с тем, шо сын Иакова-Израиля, один из двенадцати колен Израилевых. Хто хочет, может почитать в Библии – очень интересно! И через девять месяцев Маня народила хорошенькую, здоровенькую двойню – хлопчика и дивчинку. Хлопчика, в честь нашего батюшки, нарекла Виталием, а дивчинку – Маней, наверно, в честь себя, а может и Девы Марии.
После этого я про брателлов ничего не слыхал. Правда, организовали мы з мужиками и бабами экспедицию до лесу, чтобы обнаружить ихние следы. Долго искали. Нашли даже останки от наших партизанских землянок. Грибов немало насобирали. Пьянку в лесу, понятно, организовали. Но куда скрылись брателлы и где теперь их искать – было совершенно непонятно. Ни одного, даже самомалейшего следа – ни лапки, ни усика! – в радиусе двадцать километров обнаружено не было. А дальше мы вже не пошли.
Но вот, бывая в городе, особенно в столице, и встречаясь з разными деятелями культуры, бизнесу и нашого, так сказать, политикуму, стал я иногда в некоторых з них, особенно, представителях политической мысли, отмечать черты брателлов. Ну, понятно, шо многие з них и называли друг дружку брателлами, но не это было самое главное. В некоторых из них сквозь внешний человеческий облик иногда, посреди разговора или беседы вдруг нет-нет, да и пробивалось шо-то неуловимо тараканячее. Или усами шевельнет – ну точь-в-точь как брателла. Или вдруг ни с того ни с сего – р-раз! – и вони подпустит. А главное – это ни с чем не сравнимая типично брателловская наглость, особенно с женским полом. И вот это вот ихнее: «Разом нас багато! Нас не подолаты!». И пристрастие к фуршетам. Причем, шо характерно, на фуршетах они подметали все, и даже объедки норовили захватить з собою! Вот такие дела.
Однажды, на одном фуршете я случайно оказался рядом с президентом НАКАЖЕПРО Парисом Зеноновичем Битумом. От хто действительно мудрый мужик! Человек мира! Поделился я с ним своими думками насчет брателлов украиника феноменалис. Оказалось, шо он прекрасно был информирован про эту проблематику. И когда я спросил его, шо он думает по всему этому загадочному и таинственному делу, он, наклонившись до меня поближе, прошептал мне в самое ухо: «Молчи, Кондратович! Молчи, плюнь и забудь – здоровее будешь!». И – всё.»
Рассказ Петра Кондратовича произвел в высшей степени тягостное впечатление на Общество. Никто и предполагать не мог, что в недрах «нашого з вамы» сельского хозяйства могут бушевать такие кафкианские страсти. И еще большую тревогу и беспокойство в душах Реципиентов поселила последняя часть Буряковой повести об исходе брателлов и их рассеянии в недрах Элиты. В свете этой новой информации повесть Валерии Александровны о тайной эволюции видов в сознании Реципиентов как-то невольно трансформировалась в секретную эволюцию, отчего приобрела еще более зловещий оттенок. Первым не выдержали нервы, естественно, у Хватанюка, который, как обычно, выступил не по делу:

– Послухайте, се ж які гроші вгатили у сих тарганів, а де результат? – возопил он, обращаясь почему-то к Алене. – Де результат, я вас питаюси? Цілий институт дармоїдів кілька років байдики бив! Та, мабуть, ще й не один! Спецслужбів до біса, постачаннє, охорона, реманент ріжний, обладнаннє, спецнази, делікатеси ріжні! Нещасна Україна! Куди дивитьси той Ґарант наш задрипаний? А хто тії гроші рахує?*

* Послушайте, это ж какие деньги угрохали в сих тараканов, а где результат? – возопил он, обращаясь почему-то к Алене. – Где результат, я вас спрашиваю? Целый институт дармоедов несколько лет баклуши бил! Да, наверное, еще и не один! Спецслужб до черта, снабжение, охрана, инструмент разный, оборудование, спецназы, деликатесы разные! Несчастная Украина! Куда смотрит тот Гарант наш задрипанный? А кто те деньги считает? (Зап. Укр..)

Аленушка (хоть она, понятно, не была причастна к растрате переживаемых Хватанюком денег) смутилась, покраснела, отчего стала еще более хорошенькой, и не могла вымолвить ни слова. Но за нее ответила Валерия Александровна:
– Вот то-то и оно, любезный Маркиян Рахваилович, – назидательно обратилась она к Хватанюку, – то-то и оно, что не все, оказывается, можно за деньги сделать! Есть вещи, которые, к вашему сведению, не покупаются и не продаются. Я вам это не только к данному случаю – а так, вообще, говорю.
– Дуже ви, пані, любите, оце «вообще» говорити! То які ж це «вєщі»? – ехидно спросил Хватанюк. – Щось я досі не чув ні про які такі «вєщі»!**

** Очень вы, пани, любите «вообще» говорить! Так какие же это «вещи»? Что-то до сих пор я не слыхал ни про какие такие «вещи»!

– Пожалуйста, – ответила ему старушка, – любовь, например!
– Ой, тільки не кажіть мені про любов, шановна! Я вам такої любови за одинайцять долярів знайду, що йо-йо-йой!***

*** Ой, только не говорите мне про любовь, уважаемая! Я вам такой любови найду за одиннадцать долларов, что йо-йо-йой!

– Ну, для меня, наверно, это уже не так актуально! – съязвила бабулька-Валерия.
– Слышь, Хватанюк! – не прошла мимо интересной темы и Феня, мадам Рюкк-Зак то есть. – Так почем ты у нас покупаешь любов? По одиннадцать баксов? Это десять баксов плюс один бакс? Ну – ты экономный фраер! Рекомендую тибе, все-таки, поаккуратней насчет любови за одиннадцать баксов. А то в тибе не только опять роги поотрастают, но и за такие бешеные бабки и кое-шо поотпадает – жизненно важное!
На том дискуссия и закончилась. Но мысль о том, что можно, а чего нельзя сделать за деньги, все-таки мозолила мозги многих членов сообщества. Так что в этом смысле следует признать, что пан Хватанюк был в каком-то смысле прав и зацепил-таки некий архетип общественного подсознания, связанный с таинственной силой и властью денег.
Постепенно «свободное» время Пятого Дня Декады стало подходить к концу и Реципиенты, под впечатлением от мистерий и собеседований, кто задумчиво сидел, глядя на текущие воды фонтана, кто прохаживался по зимнему саду. Вольдемар обдумывал информацию, кулуарно сообщенную ему Хватанюком о том, чем и где тот занимался во время своего отсутствия. И соображал, что делать дальше, а мыслей у Вольдемара по поводу текущего момента пока было не много и все они были какие-то неконструктивные. Даже и не мысли это были, а так – какие-то неясные, тревожные предчувствия. Он вяло рефлексировал, переводя свой опытный, «аналитический» взгляд со Светланы на Алену и обратно. А остальное общество функционировало «в неконсолидированном агрегатном состоянии» (по терминологии Положения о Дисциплинарном Мониторинге).