День 6 Мистерия 23 (Глава 25)

Мистерия двадцать третья.
«Правда, только Правда и ничего, кроме Правды!»
или Пытка под наркозом

Однако в данный момент совсем не это глодало душу национальносвидомого Маркияна Рахваиловича, хотя ему и пришлось с отвращением выслушать Вольдемаровы литературные упражнения. Сейчас он остро переживал события суточной давности, утра Пятого Дня Декады, когда он (как объявило Реципиентам говорящее устройство на камине) был привлечен «к неплановым исследованиям в нерегламентированное Дисциплинарным Мониторингом время, а именно – в первой половине дня». А дело было в том, что еще до завтрака за ним, не успевшим даже как следует помолиться за то, «щоб згынулы вси москали», зашло целых трое Охранопитеков во главе с молоденьким лейтенантом – почти пацаном по виду – и очень вежливо попросили побыстрее собраться и проследовать за ними. На вопрос Хватанюка «А куды, панове?» ему ответили, что «Там скажут куды, пан», после чего его повели по длинному коридору к лифту, потом довольно долго ехали в лифте (причем Хватанюк так и не сообразил: вверх или вниз? ему в какой-то момент даже показалось, что лифт свернул куда-то вбок), потом опять долго шли какими-то бесконечными, плохо освещенными коридорами, со множеством поворотов и, наконец, зашли в тупик, где перед ними неожиданно открылась дверь в цельной стене.
Войдя в дверь, они очутились в какой-то караулке, где их ожидали люди в незнакомой униформе. Охранопитеки отдали им честь, повернулись и покинули помещение. Все это они проделали молча. Невысокий, очень плотный, почти квадратный человек в униформе, анфас напоминавший стаффордширского терьера (по-видимому, начальник или командир новых), предложил Хватанюку проследовать за ним и они пошли – снова по каким-то бесконечным коридорам, снова ехали на лифте (причем Маркияну Рахваиловичу и на сей раз не удалось установить направление его движения), а когда лифт остановился и дверь его раскрылась, они, выйдя из него, оказались в огромном помещении без окон. Дверь лифта, сразу же, как только они вышли, закрылась, да так, что на ее месте Хватанюк, обернувшись, обнаружил лишь гладкую стену. На стенах помещения висели какие-то приспособления – не то спортивные тренажеры не очень ясного назначения, не то еще что-то, напоминавшее лебедку или дыбу. На одной из стен, ни к селу, ни к городу, была привешена дверь – она была полуоткрыта и было видно, что за ней находится глухая стена. Посреди «спортзала» (так его сразу окрестил про себя Маркиян Рахваилович) одиноко стоял громадный стол – по виду из красного дерева – с громадным же креслом, на котором восседал миниатюрный и совершенно лысый старичок с морщинистым лицом. Когда охранник подвел Хватанюка к столу, тот поразился тому, какие старичок имел руки – как-будто принадлежащие совсем другому, богатырскому существу: огромные, с мощными, толстыми, корявыми пальцами, которыми он перелистывал какие-то бумаги, терявшиеся в его необъятных ладонях. Перед столом стояла грубо сваренная из металлического уголка табуретка, привинченная к полу ржавыми болтами, и с никелированными кольцами по бокам. Старичок отвлекся от бумаг и бросил взгляд на Маркияна Рахваиловича. Тот оцепенел, ибо старичок имел взгляд василиска.
Если бы тут был товарищ Маузер, то он сразу бы определил, что это есть ничто иное как в точности обстановка его сна – только без червивоголовых канцеляристов, очевидно, задвинутых в подполье с помощью Черной Кнопки. Но, увы, это был не сон, а самая настоящая явь, в фокусе и под прицелом которой находился национально свидомый Реципиент Маркиян Рахваилович Хватанюк.
– Вы находитесь в Тайной Канцелярии № шесть с половиной дробь шесть с половиной, – обратился старичок к Хватанюку. Голос он имел очень тихий и какой-то свистящий, похожий на змеиное шипение. – И разговариваете с ее Канцлером. Прошу ко мне так и обращаться: «пан Канцлер». Других обращений не употреблять. Отвечать только на вопросы. Вопросы здесь задаю я. Помещение, где мы с вами сейчас находимся, принадлежит одному из важнейших поразделений нашей Тайной Канцелярии – Инстанции Правды и Истины (сокращенно ИПРИ). И наше с вами время мы посвятим именно исследовательской работе – отысканию правды и истины, что, надеюсь, в конце концов сделает всех нас свободными. Попутно хотел бы предупредить, что ваше поведение здесь и наше обращение с вами регламентируется тринадцатой – совершенно секретной главой Дисциплинарного Мониторинга. Она позволяет применять к вам форсированные методы. Причем в полном соответствии с демократическими принципами и правами человека. Вы меня поняли?
Хватанюк (у него сразу же пересохло в горле) кивнул головой, хотя он не понял ничего. Старичок сверкнул своим цепенящим взором и переспросил еще раз:
– Поняли вы меня?
– Так! – выдавил из себя Хватанюк.
– Хорошо. Садитесь.
Маркиян Рахваилович сел на табуретку и положил руки на колени.
– Мы пригласили вас с тем, – продолжил свое шипение огромнорукий старичок-василиск, – чтобы вы рассказали нам правду – всю правду и одну только правду – о том, как вы научились преодолевать Феномен. Итак, я вас слушаю.
– Як це «преодолєвать»? – вырвалось у Маркияна Рахваиловича. – Хіба ж ти його преодолієш? Та ви що, добродію!*

* Как это «преодолевать»? – вырвалось у Маркияна Рахваиловича. – Разве ж ты его преодолеешь? Да вы что, (пан, господин, благодетель!) (Зап. укр.)

– Наверное, вы забыли, что вопросы здесь задаю я, – прошипел старичок и адресовался к сопровождавшему Хватанюка униформисту: – Майор, произведите с Реципиентом краткий сеанс понимания и запоминания.
Униформист-майор, стоявший позади Хватанюка, сдавил его шею двумя пальцами (большим и указательным) так, что все его тело пронизала острейшая боль и его как бы парализовало – он не мог двинуть ни одним членом, лишь из горла вырывались хрипящие стоны. А майор отчетливо произнес:
– К пану Канцлеру обращаться только «пан Канцлер». Вопросов не задавать. Если поняли и запомнили, скажите «Да».
И отпустил Маркиянову шею. Маркиян, дрожащий от боли и страха, поспешно прохрипел «Да». Старичок снова сказал:
– Хорошо! – перелистнул несколько лежавших перед ним страниц и продолжил:
– По-видимому, вы не очень понятливый, хотя, судя по имеющейся у меня информации, довольно способный человек. Так вот, я имею следующие данные.
Слушайте внимательно, цитирую: «Информация, поступившая Четвертого Дня Декады после компьютерной обработки данных феноменосканера, однозначно свидетельствует о наличии двух глубоких и трех средних провалов на интегральной феноменограмме за этот День».
Старичок-Канцлер отложил бумаги в сторону и снова вперил в Хватанюка свой страшный взгляд:
– Провалы на феноменограмме, чтобы вы понимали, о чем идет речь, означают, что во время Экспериментальных Исследований у кого-то из Реципиентов вдруг исчез Феноменальный Синдром, хотя Феноменальная Реакция могла и остаться. Такое возможно только в двух случаях: а) Реципиент в это время находился в бессознательном состоянии и б) он обладает способностью подавлять свой Феноменальный Синдром самостоятельно – либо волевым путем, либо с помощью специальных, нам неизвестных средств. Третьего не дано. Мы имеем все основания считать, что этим Реципиентом являетесь вы, пан Хвата¬нюк. Основания же эти таковы. Во-первых, в указанное время никто из Реципиентов сознания не терял. Это раз. Во-вторых, хотя феноменосканер не позволяет определить точную пространственную локализацию провалов, но направление максимумов и минимумов на дифференциальной феноменограмме показывает довольно точно. Оно совпало с вашим. Это два. И, наконец, в третьих, ваши объективные физиологические показания Четвертого Дня были наилучшими среди всех Реципиентов. Это три. Зачем вы скрыли это от нас? Что вы скажете по этому поводу?
– Пане Канцлере, бігме, тут щось не те! Ну подумайте самі, який мені сенс чого си скривати від вас? – заискивающе произнес Хватанюк, протягивая руки с поднятыми кверху ладонями навстречу пану Канцлеру. – Ви ж бачили, що я серед усих цих …
Реципиєнтів є найліпший українець. І хочу щиро, із патріотичних почуттів допомогти рідному Керівництву здолати оцього клятого Хвеномена. То чого б оце я мав щось від вас приховувати?*

* Пан Канцлер, ей-Богу, тут что-то не то! Ну подумайте сами, какой мне смысл что-то скрывать от вас! – заискивающе произнес Хватанюк. – Вы ведь видели, что я среди всех этих … Реципиентов есть наилучшим украинцем. И хочу искренне, из патриотических чувств помочь родному Руководству победить этот клятый Хвеномен. Так чего б это я имел что-то скрывать от вас? (Зап. укр.)

– Вы опять задаете вопросы! – бесстрастно прошелестел старичок. – Майор, зафиксируйте Реципиента.
Хватанюк ощутил, как охранник, стоявший сзади, крепко схва¬тил кисти его рук и ловким, натренированным движением заправил их в кольца, расположенные по бокам табуретки, которые сразу же защелкнулись на манер наручников у него на запястьях.
После этого Маркиян Рахваилович почувствовал, что сидеть ему стало страшно неудобно, наручники тянули его вниз (очевидно, они были соединены с каким-то механизмом) и двигать он может только головой. Пан Канцлер снова сверкнул на него глазами и сказал:
– Сейчас вы получите инъекцию искренности. Это такой укол, благодаря которому вы не сможете говорить нам ничего, кроме правды, но будете говорить всю правду, и одну только правду. Помимо этого, данная инъекция имеет еще и обезболивающее действие. При применении к вам форсированных методов боли вы не почувствуете. Больно не будет. Таким образом, мы, как я вам уже докладывал, обеспечиваем полное соответствие с демократическими принципами и правами человека. Ибо ваше признание будет абсолютно добровольным, не стимулированным болью. Потом вам, возможно, станет по-настоящему больно. Вы меня поняли?
Хватанюк, не успев ничего ответить и находясь в своем неудобном положении, почувствовал, как прямо сквозь одежду майор вкалывает ему укол под лопатку. Укол был очень болезненный и Маркиян громко застонал. Майор спросил его – прямо в ухо:
– Не беспокоит?
Маркиян Рахваилович простонал:
– Ой, так! Себто, ні, пане, не беспокоїть! Ой, лишенько, не беспокоїть!*

* Ой, да! То есть, нет, пан, не беспокоит! Ой, лышенько, не беспокоит!

– Хорошо! – в третий раз и с видимым удовлетворением повторил Канцлер; чувствовалось, что это было одно из его любимых слов.
Через несколько секунд боль схлынула из тела Маркияна Рахваиловича, а вместо нее по всему телу, начиная от места укола, начал распространяться легкий зуд.
– Итак, – продолжил пан Канцлер, – вы не ответили на мой вопрос: что вы скажете о вашей способности преодолевать Феноменальную Реакцию? И каким образом вы это делаете?
– Не знаю я нічого, повірте, пане Канцлере, – прохрипел из своего неудобного положення Хватанюк. – Бігме кажу, що це ваша машина, мабуть, щось не так показала!**

** Не знаю я ничего, поверьте, пан Канцлер, – прохрипел из своего неудобного положення Хватанюк. – Ей Богу, говорю, что это ваша машина, наверное, что-то не так показала! (Зап. укр.)

– Подумайте еще раз! – прошипел старичок. – Подумайте, не спешите и постарайтесь вспомнить. Может быть вы были в таком со-стоянии, что и сами не обратили внимания на свой несанкционированный выход из Феномена. А пока Реципиент будет думать и вспоминать, прошу вас, майор, будьте добры, продемонстрируйте ему, как функционирует устройство «ДВЕРЬ».
Стаффордширский майор враскачку подошел к стене, на которой одиноко и нелепо висела дверь, взялся за ее ручку и повел створкой двери взад-вперед несколько раз. Маркиян почему-то глаз не мог оторвать от этого, в сущности, банального зрелища. А майор, продолжая водить створкой двери, обратился к Хватанюку:
– Перед вами устройство «ДВЕРЬ». Принцип его работы предельно прост. Оно предназначено для зажимания яиц Испытуемого между створкой и луткой. Материал, из которого изготовлено устрой-ство «ДВЕРЬ», не является, как вы могли подумать, деревом. Это – специальный, полученный с помощью нанотехнологий, довольно эластичный, но очень упругий пластик, что позволяет при зажимании, сила которого регулируется нажатием руки оператора – в данном случае это моя рука, – достичь максимального болевого и психологического эффекта при весьма высокой вероятности неповреждения внешней оболочки мошонки и внутренней структуры собственно яиц.
В руке у бедового майора неизвестно откуда, как у фокусника кролик из шляпы, вдруг оказался весьма натурально выполненный фаллоимитатор – муляж мужских половых органов со всеми присущими им гениталиями. Зажимая отдельные их части в промежутке «между створкой и луткой» устройства «ДВЕРЬ», так что все помещение наполнилось раздирающим уши скрипом, майор педантично продолжил свои пояснения:
– Или пениса, если, разумеется, Руководитель Испытания сочтет необходимым привлечь к Испытанию и названный элемент гениталий Испытуемого. Или всего лишь какую-либо из его частей. Например, залупу. Благодарю за внимание.
И отступил, сволочь, от устройства «ДВЕРЬ» на два шага вправо, с одновременно приглашающим жестом руки, держащей фаллоимитатор, в сторону самого устройства.
Хватанюк почувствовал, как у него началось непроизвольное мочеиспускание и горячая струя полилась по его ногам в ботинки и мимо них, образуя подле табуретки небольшую лужицу.
– Я, наконец, ожидаю вашего признания, пан Хватанюк! – сверкая глазами, шипел в это время Канцлер. – Вашего признания, пан Хватанюк, я ожидаю! Искренности вашей я, пан Хватанюк, ожидаю!
– Ой, то не я! Не я! – зашелся в рыданиях Маркиян Рах-ваилович. – Іскренно кажу: їй Богу, не я! Матір’ю Божою присягаюси! Ненькою своєю та усіма святими! Може це Буряк? А може тая жидівка – Хвеня? А може той депутат обісраний – Сократ? Чи хто инший? Ой, Боже мій, Боже мій! Та за що ж це мені такі муки?*

* – Ой, то не я! не я! – зашелся в рыданиях Маркиян Рахваилович. – Искренне говорю: ей Богу, не я! Матерью Божиею клянуся! Матушкой своею и всеми святыми!
Может это Буряк? А может та жидовка – Хвеня? А может тот депутат обосранный – Сократ? Или кто другой? Ой, Боже мой, Боже мой! Да за что ж это мне такие муки?

– Довольно! – прошипел Канцлер. – По-видимому, мы исчерпали ресурсы вашей искренности, пан Хватанюк. Благодарю вас за сотрудничество. Вы – настоящий патриот. Майор, дефиксируйте Реципиента.
Майор зашел за спину Маркияна Рахваиловича и тот почувствовал, как сзади, под его вторую лопатку входит игла шприца и по всему его телу начинает распространяться блаженное тепло. Одновременно он ощутил, что кольца, обхватывающие его запястья, разжались и руки стали свободными. Он вздохнул, выпростал руки из колец и выпрямил затекшую от неудобного сидения спину.
Блаженство охватило все его существо и он счастливо улыбнулся. Совсем неожиданно для самого себя он почувствовал, как в его груди разливается теплое, благодарное чувство к сидящему перед ним пану Канцлеру – такому маленькому, трогательному и одновременно такому мудрому и могущественному. Как быстро он разобрался в ситуации и понял, что Хватанюк невинен! И пан майор тоже – какой прекрасный человек! Какие у него ловкие, умелые руки!
В это время устройство «ДВЕРЬ» вдруг раскрылось само собой и из него – прямо из стены – вышла изумительной красоты юная блондинка. Из одежды на ней было одно лишь бикини ярко-оранжевого цвета, не скрывавшее, а наоборот – подчеркивавшее ее совершенную наготу, а на ногах – такого же цвета туфельки на высочайших каблуках. Ноги у нее, казалось, росли из подмышек. В пупке ее великолепного, покрытого ласковым загаром живота сверкал средней величины бриллиант. Хватанюк поразился невинному выражению ее божественно прекрасного лица. «А які гарні цицьки! От би помацати!»* – промелькнула у него в голове неожиданно игривая, абсолютно неуместная в его обстоятельствах мысль.

* А какие славные титьки! Вот бы пощупать! (Укр.)

В руках девушка держала серебряный поднос, на котором стояли хрустальные бокалы с искрящейся пузырьками золотистой жидкостью. «Шампанське!» – сообразил Хватанюк.
Ослепительно улыбаясь, блондинка подошла сначала к старичку-Канцлеру (тот взял с подноса бокал, который потерялся в его колоссальной ручище), затем к Хватанюку, сделав ему книксен, от которого у него зашлось сердце, а затем и к майору. После этого она подошла к столу, поставила на него поднос и взяла бокал себе. Затем она стала рядом с Канцлером, держа свой бокал в руке, а другою поглаживая старичка по его лысой голове. А тот, не вставая из-за стола, поднял бокал, сверкнул своим страшным взглядом, изобразил некое подобие улыбки и произнес:
– Ну, милейшие друзья мои! Предлагаю тост за успешное окончание нашего сегодняшнего Испытания. Мы славно потрудились! Предлагаю также выпить за успех всего нашего Эксперимента и процветание любимой державы под мудрым водительством нашего Гаранта. Пусть же сгинут все москали! Ваше здоровье, пан Хватанюк! Будьмо!
– Будьмо! – непроизвольно вырвалось из груди Маркияна Рахваиловича. Ликование охватило его душу и он вскочил со своего места. В это время он совсем не думал о том, что происходило здесь всего несколько минут тому назад и что он стоит мокрый и в луже собственной мочи. Это все прошло безвозвратно! Сам пан Канцлер удостоил его чести выпить с ним бокал шампанского! Он улыбнулся всем присутствующим, поднял бокал и начал глотать золотистую влагу. Но, пия её, он удивился тому странному вкусу и запаху, которыми обладала эта жидкость и, наконец, понял, что это газированная моча. Однако, пересилив рвотный рефлекс, он, давясь, все же допил до конца бокал и, бросив взгляд себе под ноги, увидел, что лужица его собственной мочи куда-то исчезла. Одновременно, посучив коленями и пошевелив пальцами ног, он почувствовал, что его мокрые штаны и ботинки стали сухими. Подняв глаза, он увидел, что пан Канцлер и блондинка смеются, переглядываясь и показывая на него пальцами. Оглянувшись назад, он увидел, что майор тоже смеется над ним. Не понимая, как ему реагировать, Хватанюк сел на табуретку и через силу засмеялся и сам. Все захохотали еще пуще. Наконец, старичок-Канцлер оборвал свой смех (все, кроме Хватанюка, сразу же прекратили смеяться) и прошипел:
– Ну, повеселились – и будет! Пан Хватанюк, еще раз благодарю вас за сотрудничество. Ваш патриотизм, ваша искренность, ваша самоотверженность, поверьте, не останутся незамеченными Руководством. Обязан, однако, предупредить вас о вашей особой личной ответственности за сохранение в полной державной тайне того, что происходило здесь с вами. И вообще о самом факте вызова вас в Тайную Канцелярию № шесть с половиной дробь шесть с половиной. Забудьте об этом навсегда. Но о нас помните вечно! Вечно о нас помните! Помните вечно о нас!
Он еще раз сверкнул на Хватанюка своим цепенящим взглядом и обратился к охраннику:
– Майор! Прошу вас вернуть пана Хватанюка в Лоно Реципиентов.
И своими огромными ручищами стал стаскивать трусики со стоящей рядом с ним и невинно улыбающейся девушки. Хватанюк только рот раскрыл, увидев, как пан Канцлер, обхвативши девушку своими колоссальными ладонями за ягодицы и как бы ввинчиваясь своею лысою головкой промеж ее стройных ног, приступил к выполнению кунилингус. Ошеломленному Маркияну Рахваиловичу на мгновение даже привиделось, что язык у него на самом деле оказался раздвоенным – как у змеи. В это время майор, встряхнув Маркияна за шиворот, поднял его с табуретки и со словами: «Не разевайте рот, пан Хватанюк, а то из вас вылетят совершенно секретные сведения!» развернул его на сто восемьдесят градусов и повел прямо на голую стену, которая при их приближении раскрылась дверью и впустила в камеру лифта, сразу же рванувшего куда-то – не то вверх, не то вниз, а может быть даже и куда-то вбок.
От всего этого калейдоскопа событий, произошедших с Маркияном Рахваиловичем, в душе у него бушевал вихрь, а в голове творилась невообразимая каша и он уже не соображал, куда это его ведут сменяющие один другого Охранопитеки и очень удивился, когда, наконец, оказался в кругу своих нелюбимых, но все же сотоварищей. После всех происшествий он даже почувствовал к ним некую симпатию. Слава Богу, в гостиной все было так мирно, так привычно! Реципиенты рассказывали разные байки. Он как раз подоспел на обсуждение Сократовой истории о Феноменально-Гигиеническом Лидере и, не очень вдумываясь в ее содержание, выступил и со своими мыслями, не связанными, правда, с общим обсуждением, но зато представлявшими его взгляды на жизнь. Вследствие перенесенных переживаний Хватанюк ощущал острую по-треб¬ность выговориться и после своего выступления в общем обсуждении, подсев к Вольдемару и сам себя не контролируя, взял да и про-болтался ему о своем вызове в Тайную Канцелярию и произошедшем там допросе с пыткой под наркозом. Потом, несколько прийдя в себя, Маркиян Рахваилович душевно страдал и чуть ли волосы на себе не рвал из-за того, что ни с того, ни с сего выболтал то, что ему самим паном Канцлером велено было сохранять в строжайшей тайне.
Особенно удручающе на него (как, впрочем, и на всех остальных Реципиентов) подействовал конец Пятого Дня, завершившийся расстрелом Человека Бегущего, и Хватанюк, в результате всех потрясений, провел почти бессонную ночь, задремал только под утро, проспал, снова не успел помолиться за то «щоб згынулы уси москали» и в гостиную притащился разбитый и, как выразился в одном эпизоде Сократ Фригодный, «со смешанным чувством собственного достоинства». А тут ему довелося выслушивать какие-то графоманские сочинения этого самого нахала Вольдемара про какого-то там непонятного Шекспира (в существование которого он не верил), да еще под руководством этой курвы-Светки, которая своею красотой, элегант¬ностью и демонстративным непатриотизмом возмущала все Хватанюково существо. На остальных, правда, тоже глаза б его не глядели. Вот таким вот было настроение Маркияна Рахваиловича в начале Шестого Дня Декады. А каким, спросим самих себя, оно вообще могло быть? – Вопрос риторический.
Наконец нервы у Маркияна не выдержали – рассказ этого нахального Вольдемара об Артектуме окончательно вывел его из состояния и так неустойчивого равновесия. Ему даже почудилось в этом рассказе что-то вроде самовольного и несанкционированного раскрытия некоего державного секрета – то же самое, впрочем, что гораздо позже и уже официально установил шеф ЕНКОРЗЛОФЕПНЫ пан Мыкола Жопюк-Задрыстяный. Хватанюк громко прокашлялся, внушительно помахал в сторону Светланы указательным пальцем и неожиданно для общества произнес:
— А не було ниякого Шейкспира!
Все обернулись в его сторону.
;