Накануне Вербного Воскресенья

Под вечер солдат лесною тропою, по которой бегал босым мальчишкой, возвращался домой. Солнце ещё ярко светило, отчего он прищуривал глаза. Юноша радовался чуть ли не каждому попавшемуся растению, как ребёнок, широко улыбаясь. Светлые воспоминания мелькали у него в голове. Счастье переполняло его, ведь до дома осталось совсем немного, а усталость забылась.
По этой тропе мало уже кто ходил, из-за чего местами она совсем пропадала. Оборвалась тропинка совсем, и солдат шёл с надеждой, что не заблудится. Алый солнечный диск окончательно скрылся за горизонтом. Юноша шёл, озираясь по сторонам, каждый шорох привлекал его внимание. Лес из детства стал незнакомым, чужим.
Солдат решил прекратить идти в никуда и присел под высоким деревом, ожидая рассвет. Пусть чаща и не была такой уж большой, но ходить по ней ночью не следовало. От ночного шума солдат вспоминал различные рассказы матери, которыми она пугала его, чтобы потемну не гулял.
Порывы ветра усилились. В нём будто женский голос витал. Юноша резко открыл глаза, посмотрев на небо, — заря ещё не скоро. До него начал доноситься шёпот. Он встрепенулся, резко поднялся и стал оглядываться, но никого​ не было, а голос становился всё сильнее, но разобрать не мог и слова.
Раздался шелест листьев, шёпот не утихал, но вмиг он прекратился. Обернувшись, солдат попятился назад. Ветви старой вербы раздвигались в разные стороны, начали проглядывать женские очертания. Тон зелёного платья менялся: сверху вниз — темнее, а подол сливался с невысокой травой. Длинная чёрная коса слегка покачивалась за её спиной из стороны в сторону​, а венок из полевых цветов украшал голову. Девица протянула бледную руку в его сторону ладонью кверху.
— Здравствуй, юный человек, — говорила она. — Я могу помочь тебе. — Её голос будто вперемешку с ветром доносился до солдата. — Иди за мной.
Юноша отрицательно начал качать головой, не веря своим глазам. Бросив котомку¹ в её сторону, он кинулся прочь, а дева перевела взгляд с его спины на мешок и обратно в сторону человека.
— Деревня в другой от тебя стороне, — говорила она ему вслед. — Там топь впереди, возвращайся ко мне.
Каждое её слово солдат слышал чётко, будто она говорила ему на ухо, но бежал он, не оглядываясь. Не видя перед собой ничего, руками юноша отодвигал ветки и срывал паутину перед собой, которая нарочито пыталась попасть в лицо. Послышались всхлипы воды. Он не заметил, как бежит в топе.
— Это она, — шептал юноша, тяжело дыша.

***

С ранней зорькой девушка собирала молодые веточки вербы. Сорвав семь ровных недлинных ветвей, уже собравшись уходить домой, она заметила под старой вербой котомку. Перекинув русую косу за спину, крестьянка дотянулась до мешка и достала его. Поблизости никого не было; и, забрав его с собой, ушла в деревню.
Поставив ветви вербы, сорванные для вечернего богослужения, в кувшин с водой, девушка застала матушку за вышивкой и отдала ей котомку из грубой холщовой ткани. Бегло просмотрев содержимое, она поняла, что это мешок солдата, но в деревне за последние дни не было ни одного военного. Присмотревшись лучше, мать медленно достала из него кисет². Руки её задрожали, котомка с шумом упала на пол, что привлекло внимание дочери. Женщина крепко прижала ладонь к губам, которые начали подёргиваться, а потом, опёршись этой рукой об стену, медленно опустилась на скамью, не сводя взгляда с вещицы. Девушка подбежала к ней. Слёзы ручьями потекли по материнским пухлым щекам.
— Этот кисет, — всхлипывая​, выдавливала из себя женщина слова, — я подарила твоему старшему брату в четырнадцать лет!
Окончательно сорвавшись, она обняла дочь, рыдая. Её спина сильно вздрагивала. Смотреть, как мать плачет, было невыносимо больно для девушки, а новость, что её брат, которого она практически не помнит, мёртв, ещё больнее. Слёзы стали наворачиваться на её глазах.
— Я знаю, — хрипя, шептала женщина. — Сгубила сыночка ведьма проклятая.
Время шло к вечеру, а мать не могла никак успокоиться. Она что-то шептала в стороне, кого-то корила и проклинала, единственную дочь не замечая. Девушка вернулась домой с отваром трав: он должен был успокоить женщину, но, придя, она её не застала — изба была пуста.

В храме проходила Всенощная — чтение Евангелия, а мать во время этого к дочери русалки болотной и лешего шла. Звала её, крича, но лишь эхо в ответ. Ветер усилился, послышался шёпот. Под высоким деревом появилась девица, сидящая на земле. Веки её распахнулись, и грозный взор чёрных очей пронзил женщину.
— Я предупреждала его, — шелестящим голосом говорила Лесная Царица. — Мать юного человека, он не послушал меня.
— Как той, которая погубила тысячи молодцев, доверять? — тон женщины ослабел, при виде девицы ещё тише она добавила: — Верни сына моего.
Царица поднялась. Высокая фигура возвысилась над человеком. Та развернулась и пошла, ветви вербы раздвигались, пропуская её. Платье ни на миллиметр не отрывалось от земли, подол принимал тот цвет, по которому ступала дева — будто единое целое. Женщина стала догонять девицу прекрасную, забыв собственные знания о ней. Послышалось хлюпанье. Остановившись, Лесная Царица присела, проведя ладонью над мутной водицей. По воде пошла рябь, и вскоре она стала прозрачной. Мать упала на колени, пачкая и моча одежду. Слёзы снова появились на её лице. Она начала, не вставая, продвигаться в сторону сына, глаза которого были навсегда закрыты. Обойдя женщину, уже почти что увязшую в болоте, она кинула свысока короткий взгляд в сторону её.

Примечания:

Кото́мка¹ (котома́) — дорожный заплечный мешок на лямках из грубой холщовой ткани, сукна, кожи или замши.

Кисе́т² — небольшой мешочек для хранения вещей, затягиваемый шнурком. Кисеты часто становятся предметами, выражающими индивидуальность своего обладателя.