Возвращение

Ветер стих, облака застыли, деревья, словно нарисованные на холсте гениального художника, обрели статичность, пустые скамейки вдоль аллеи выглядели выцветшими. Казалось, ещё чуть-чуть и пейзаж станет чёрно-белым. Тишина давила на уши, отчего возникало странное ощущение сжатия пространства.
Что-то неправильное было во всём этом. Мелькнула мысль, а тот ли это парк? Девушка оглянулась и увидела скульптуры, которых раньше не видела здесь. И вдруг до неё дошло, что и люди куда-то исчезли: нет никого. Она одна. А все остальные остались за пределами того пространства, в котором она оказалась.
Отсутствие движения, поразившее её в первый момент, перестало пугать. Она подумала, что такое же ощущение или похожее на него бывает, когда ныряешь в водоёме. Есть память, что где-то там, за пределами толщи воды существует звучащий на все лады, расцвеченный мир, и ощущение изоляции от него не навсегда. Правда, сквозь толщу воды всё же проникают приглушённые, иногда невнятные звуки, а здесь их полное отсутствие.
Лика вздохнула и представила, как выныривает из застывшего мира в привычное жизненное пространство. Она вновь оглянулась и увидела идущих за прозрачной стеной людей-автоматов, как при замедленных съёмках в кино. Они спали на ходу. Спящие шеренги людей. Зрелище завораживающе-пугающее. Но краски мира не исчезли, сам мир тоже не растворился, правда, статичность пространства действовала на нервы.
«Что происходит»? – подумала Лика и сделала несколько шагов туда, где находилось это самое «стекло».
Прозрачная стена казалась живой, дышащей и, самое главное, вязкой. Девушка дотронулась до неё, чтобы проверить своё ощущение, и её рука свободно погрузилась в прозрачную массу «стекла». Мозг стал лихорадочно искать объяснения происходящего. Выстроившиеся в ряд предположения оставались всего лишь предположениями, два из которых ей показались более достоверными. Первое, что она попала в иное измерение, второе, что она увидела иллюзию мира, в котором жила с самого рождения, из реальности.
— Застывшее мгновение пробуждения, — прошептала она и ощутила чьё-то присутствие у себя за спиной.
Девушка оглянулась, но никого не увидела, а ощущение не исчезло.
— И как мне выбраться отсюда в привычный мир? – спросила она.
— А ты не хочешь увидеть, что происходит на других уровнях этого «многослойного пирога» жизни? – спросил приятный мужской голос.
Девушка растерялась, не зная, что ответить.
— Я сплю, потому что этого не может быть, — произнесла Лика и услышала смех.
— Вы так устроены: либо отрицаете непознанное, либо пытаетесь найти объяснение, пусть самое абсурдное, уводящее в дебри заблуждений, но оно вас успокаивает, и вы идёте дальше, не осознавая, что только что столкнулись с чудом, откровением, у которого не может быть логического объяснения, потому что оно вне привычной логики, но явление существует. Оно есть, — голос проникал в голову девушки из ниоткуда.
Лика пожала плечами, потому что сейчас ей не было никакого дела до всех, до их заблуждений и ошибок. Есть конкретная ситуация, в которой она оказалась. А тот, кто рассуждал, ожидал ответа на ранее заданный вопрос, она ощущала это и спросила:
— А ты знаешь, что находится там? – Лика показала на небо.
— То же самое, что и внизу, потому что на самом деле нет ни верха, ни низа, есть бесконечное пространство, которое человеческое сознание не в силах вместить…
— Но уровни-то есть, раз было сказано про «многослойный пирог»?
— Есть. Но они не такие, какими ты их себе рисуешь, представляешь, — услышала она у себя в голове голос незнакомца, а потом ощутила, как кто-то взял её за руку.
И в следующее мгновение она уже летела вверх сквозь пустоту и ничто. Некая сила поднимала её, словно пушинку. В какой-то момент она испугалась, что невидимый спутник отпустит её руку, и она упадёт вниз.
«Для него, может, и не существует ни верха, ни низа, а для меня существует, ещё как существует. Падать с такой высоты – это тебе не с дерева прыгнуть», — подумала она и вновь услышала смех.
— Не упадёшь.
А потом они достигли некой невидимой грани, которая раздвинулась, и опять бескрайнее бесцветное ничто оказалось перед ней.
— Неужели это просто пустота? Тогда чего мы пытаемся найти в ней?
— Это пространство живое, пульсирующее и заполненное…
— Но я вижу только безжизненную пустоту, — настаивала Лика.
— Ладно, — сжалился её невидимый собеседник. – Я дам тебе возможность посмотреть на мир, что лежит перед тобой, моими глазами. Твоё зрение не приспособлено видеть это, поэтому для тебя и нет ничего.
Лика пожала плечами.
«Ещё одно чудо? Хотя как можно смотреть чужими глазами на мир? И кто мне объяснит, мы парим в пустоте или стоим на чём-то невидимом? Мы – это кто? С кем вообще я разговариваю? Клиника», – подумала она и почти сразу же перед ней до самого горизонта стали проявляться великолепные архитектурные постройки, леса, горы.
Зависший где-то в космосе мир оживал, окрашивался в лучах восходящего солнца, на небе стали проявляться облака с розовыми боками на тёмно-синем фоне. Появились первые признаки движения, звучания и вдруг всё исчезло. Перед ней вновь оказалось безжизненное бесцветное безграничное пространство.
— Подожди, — попросила она.
— Пора возвращаться…
— Только не стирай из памяти то, что я видела, — попросила девушка.
— И как теперь прозвучит твоё высказывание: «Если я что-то не вижу, его для меня нет»?
— Точно так же. Его и нет для меня, но это не значит, что его в принципе нет. Живая заполненная пустота или пустота, в которой всё есть. А как достичь, научиться видеть, как ты? Что для этого нужно сделать?
— Сознание расширять.
— Ну да. Ещё бы знать, как.
— Не всё сразу. Знание приходит, если появляется запрос или стремление.
Она вновь оказалась в «застывшем» парке.
— Возвращайся, — услышала она голос.
— Куда?
— Туда, к ним, пристраивайся к шеренге спящих…
— Мне страшно, — призналась девушка.
— Отчего? Ты всегда жила так. А если не нравится, просыпайся.
Она ощутила толчок в спину, по инерции пробежала сквозь вязкое «стекло» и облегчённо вздохнула. Звуки вновь заполнили пространство: шум листвы, шаркающие шаги, чей-то смех, восторженные восклицания, чей-то шёпот, плач ребёнка, нежный голос его матери. Люди торопились по делам, на работу, на свидания, на деловые встречи, в театр, отправлялись в путешествие. Они общались, размышляли, молчали, ссорились, плакали и смеялись. Всё, как всегда. И главное, были уверены, что вокруг всё реально. Но она видела их спящими. Они пребывали в неком коллективном сновидении, не ведая об этом. Но самое смешное, что для неё от этого знания ничего не изменилось.
«Невидимый собеседник был прав: я сплю вместе с ними и не верю этому обстоятельству. Тогда получается, что обычный сон — это сон во сне. Бред какой-то, — подумала она. – А может, и не бред. Господи, что со мною происходило? И как долго я была «там»? Исчезала ли я из этого измерения? А может, я вообще уснула на ходу, а потом очнулась? Бывают же такие случаи? Люди спят, стоя в автобусах, метро и электричках. Видят яркие сны, а потом вздрагивают и просыпаются», — Лика вздохнула и решила присесть на ближайшую скамейку.
Она посмотрела на свои руки и вздрогнула. Это были чужие руки в длинных кружевных перчатках. И сумочка была чужой. Лика ощутила, как паника подкралась к ней и накрыла своим покрывалом с головой.
— Этого не может быть! – прошептала она и трясущимися руками расстегнула сумочку, достала зеркало и, увидев в нём своё лицо, несколько успокоилась, хотя причёска оказалась необычной, как и её наряд.
— Извини, — услышала она рядом мужской голос. – Я опоздал.
Лика посмотрела на говорившего: перед ней стоял молодой человек в изящном костюме прошлого века. Маленькие глазки, пухлые губы, изящный нос, небольшая стильная бородка, — отдельные детали его лица не сразу сложились воедино, а когда это произошло, оказалось, что у молодого человека приятная внешность. Он заискивающе смотрел на девушку, ожидая взрыва с её стороны. А когда не последовало никакой реакции, удивился. И фигура спортивная, и рост высокий, и всё же что-то было не так с ним. Лика улыбнулась, потому что вдруг поняла, что просто у парня сильное женское начало проступало через форму, стучалось и скреблось.
— Я никого не ждала, — призналась она.
— Сали, — произнёс он с придыханием, — не устраивай сцен из-за пустяков.
Она хотела возразить, что она Лика, а не Сали, что он спутал её с кем-то, но вместо этого спросила:
— Как добраться до метро? – и, увидев удивление на лице «доброго парня», решила уточнить: — Что-то не так? Почему тебя удивляет мой вопрос?
— Потому что здесь нет метро, — сказал молодой человек.
— А где есть?
— В Лондоне, в Нью-Йорке, Будапеште, Вене и Париже. Я слышал, вроде, собирались в Мадриде открыть, а может, совсем недавно и открыли. Во всяком случае, весной прошлого года, когда мы с тобой там были, только говорили об открытии.
Она посмотрела на молодого человека: он был серьёзен. Его распирало от гордости, что он так много знает.
«Так. Похоже, он не шутит. Первая линия метрополитена, длиной чуть больше трёх с половиной километров, была построена в Лондоне в 1863 году, в Нью-Йорке – в 1868 году, в Будапеште – в 1896 году, в Вене – в 1898 году, в Париже – в 1900 году, в Мадриде в октябре 1919 года. А вот когда в Барселоне, Афинах, Стокгольме, Осло, Токио и других городах – не помню. В Москве – с 1935 года, в Ленинграде – с 1955 года. Он про Москву промолчал, — подумала она. – По крайней мере, я на Земле. Это радует».
Лика стала рассматривать вышивку на платье, попыталась определить, из какого материала оно сшито.
— А в России? – всё же поинтересовалась Лика, которую парень упорно называл Сали.
— Ты издеваешься?
— Нет. Значит, мы в России? – с надеждой спросила она.
— Мы в Потсдаме, милая моя Сали.
Лика стала судорожно вспоминать, что знает об этом городе:
— С конца 18 века – это вторая резиденция прусских королей. С 1874 года здесь действует астрофизическая обсерватория. Это административный центр земли Браденбург. Дворцы и церкви в Цецилиенхофе…
— О, браво! Откуда такие познания?
Лика не обратила внимания на его иронию в голосе.
— А ещё здесь в 1945 году проходила Потсдамская конференция. Там присутствовал Сталин…
— Какая конференция? В каком году? — перебил её молодой человек.
— Потсдамская, — повторила Лика, решив, что её не расслышали. – В 1945. А весной 1988 года я была здесь. Мне тогда показалось, что время не властно над строениями, построенными в 1860, 1871, 1880 году. Меня удивило, что на частных строениях под самой крышей аккуратно выложены из кирпича даты возведения домов. Столетие прошло, будто один день. Изменений никаких. Оказывается, и такое бывает. Застывшее пространство, но не такое, в какое я сегодня попала. А было мне тогда лет пять…
— Ты чего бормочешь?
Лика увидела его испуганные глаза и вдруг спросила:
— А ты кто?
— Твой импресарио. Сали, ты меня пугаешь.
Она сама была испугана не меньше этого парня, потому что вдруг увидела, что за пределами парка двигаются экипажи, антикварные лимузины, а по самому парку прогуливаются люди в странных нарядах.
«Что-то не очень похоже на тот Потсдам, в котором я была когда-то, — подумала она. – Может, исторический фильм снимают»?
— Я здесь живу? – поинтересовалась Лика.
— Нет.
— А что тогда я здесь делаю? – повысила она голос.
— Мы с тобой остановились в гостинице…
— Почему?
— Сали, ты меня пугаешь, — ещё раз повторил он. – Ты чего пила с утра? Что за микстуру тебе выписал Том? Это не успокоительные капли, как он сказал. Точно. Может, опять навязал тебе настойку из экзотических грибов, которые собирал где-то на острове, где племена дикие живут, и по их рецепту сотворил медицинское чудо? Творцом себя возомнил? Или накапала больше, чем он рекомендовал?
Молодой человек вдруг взял Лику под руку.
— Осторожней, дорогая, — а потом проговорил по слогам, как-то нараспев: — Всё бу-дет хо-ро-шо.
Но Лика знала, что ничего хорошего ей от этой ситуации ожидать не стоит. К тому же она ощутила некое лукавство в его голосе. А лукавство её всегда раздражало или повергало в отчаяние. Но сейчас сама ситуация была запредельной. Хотя, вернее сказать, продолжение запредельности.
«Похоже, Том подсовывал бедной девушке настойки не без ведома «доброго парня». Стоп! Какой девушке? То есть мне? Что вообще происходит? Этот тип сказал, что он мой импресарио. Значит, я либо певица, либо актриса. Скорее всего, мы приехали на гастроли. Он заключил выгодный контракт, иначе бы так не прыгал вокруг меня. Львиная доля, наверняка, осядет в его кармане. Уж больно расторопный импресарио у меня. И где я его подцепила? Или это он «раскручивает» молодое дарование? Интересно, когда у меня выступление, где и, главное, что я должна делать на сцене»?
— А кто такой Том? – спросила она.
— Твой доктор.
— Я ему плачу? – поинтересовалась Лика.
— Конечно, милая. За каждый приём.
— И он меня пичкает чем-то, от чего я уже не первый раз витаю в облаках?
— Только по твоей просьбе, — заюлил импресарио.
— А тебя как зовут? – спросила Лика.
Молодой человек поводил ладонью перед глазами девушки, словно прогоняя невидимую муху и, вздохнув, ответил:
— Вальдемар.
— А какой сейчас год, милый Вальдемар? – спросила Лика.
— Сали?
Лика не могла даже предположить, что столько экспрессии можно вложить в одно слово. Но молодой человек, видно, произносил это имя довольно часто на разные лады, с разной громкостью, напевностью, то ласково, то строго, будто это было неким сигналом для вразумления, одним им понятным, чтобы посторонние люди не могли догадаться, что же хочет от неё этот симпатичный мужчина. Но Лика не понимала его «намёков».
«Ладно, Сали так Сали, раз ему так нравится. Будем считать, что это моё сценическое имя».
— Я спросила, — напомнила она.
— Ты потеряла память?
— Что-то, вроде, того, — вздохнула Лика-Сали.
— 1920 год. Август. 12 число.
— Этого не может быть! – прошептала она. – Как я оказалась в прошлом?
— Это ты у меня спрашиваешь? Хочешь, чтобы и я оказался в твоём кошмаре? И какой сейчас год в твоём воображении? Ты это серьёзно? Мучительные переживания по поводу воображаемой ситуации? Это что-то новое в твоём репертуаре. Ну, Том, ну, удружил.
Лика сочла за благо промолчать. Не хватало ещё, чтобы её поместили в психиатрическую клинику у сердобольных немцев. Она выслушала тираду Вальдемара, а потом, улыбнувшись, произнесла:
— Шучу, милый, шучу. Напугала? Ничего запрещённого мне Том не давал ни по рецепту, ни по милости своей, сжалившись надо мной и моими расшатанными нервами…
— Ты когда-нибудь меня доведёшь до…
Но до чего именно она доведёт его, он благоразумно промолчал.
Они вышли из парка. Вальдемар что-то крикнул на немецком языке водителю странного лимузина, скучающему от безделья. Тот улыбнулся, распахнул дверцу и жестом пригласил Лику-Сали. Она поняла, что это средство передвижения им предоставил кто-то на время их пребывания в городе. Осталась самая малость: узнать, что она будет делать на сцене, где и когда.
«Хотя, — подумала она, — какая разница, если я всё равно не смогу выступать».
Лика-Сали села в лимузин и закрыла глаза.
«Возможно, это эпизод из моей прошлой жизни. Эй! – вдруг опомнилась она и мысленно прокричала, обращаясь к тому проводнику, который общался с ней. – Ты меня не туда вытолкнул! Это не моё время».
— Разве? – услышала она вопрос у себя в голове. – А помнишь слова Андреева? «Чтобы идти вперёд, чаще оглядывайтесь назад, ибо иначе вы забудете, откуда вы вышли и куда нужно вам идти», — процитировал он.
— Пожалуйста, — взмолилась она мысленно, — верни меня в моё время.
— И тебе не интересно, что произойдёт завтра? – спросил он.
— Предательство, — вдруг пронеслось у неё в голове, а потом «высветился» эпизод из прошлой жизни.
— Там, где вращаются большие деньги…
— Знаю, — прошептала она вслух и увидела недоумение на лице рядом сидящего спутника.
«Учитель – это лампада во тьме и одновременно маяк ответственности. Я даю лишь направление для твоего поиска, но не настаиваю на нём. Я помню о том, что негоден и даже преступен наставник, говорящий не по сознанию слушателя. Платон говорил, что «мысль правит миром». Каждая мысль – это энергия. Когда мысли и поступки человека делают окружающих людей лучше настолько, что они становятся чувствительны к бедам других, — это значит, что человек достиг достаточно высокого духовного уровня. Отсюда следует, как важно осуществлять контроль над мыслями. Но большинство не задумывается даже об этом. Они посылают в пространство просьбу, а потом забывают о ней. Есть крылатые мысли, возвышенные, а есть бескрылые, убогие. Но они живут, проникают в сознание людей по созвучию. Но необходимо помнить, что нет ни малых мыслей, ни больших. Они, как и чувство, порождаемое ими, брошенные в пространство, словно бумеранг, возвращаются к источнику», — прозвучал знакомый голос у неё в голове.
— Ты хочешь сказать, что я сама породила когда-то ситуацию, которая отозвалась тем, что я имею в настоящем? – спросила она вслух.
Вальдемар пожал плечами, но счёл за благо промолчать.
— Ты утверждаешь, что значение мысли и действия одинаково? – вновь спросила она.
— Я ничего не утверждаю, — счёл необходимым ответить Вальдемар.
«Жизнь – это служение, продвигающее человека к совершенству. И то, что нужно человеку, никто не сможет ему дать, потому что всё необходимое он может найти в самом себе. Сам человек является творцом своих стремлений, мыслей и поступков, — прозвучало у неё в голове. – Но где-то об этом уже известно, потому что на это были свои причины, породившие следствие».
— Тогда для чего появляются на земле мудрецы, пророки и святые? Разве их знания не важны для человека? – вновь спросила Лика.
Вальдемар отодвинулся от девушки и испуганно посмотрел на неё.
«Важны. Но все ли их в состоянии услышать и понять? Солнце посылает свои лучи во все стороны на умных и глупых, на добрых и злых. Это я к тому, что каждый может черпать из общего источника, но как расшифрует то, что не доступно пока ему, до чего он ещё не дорос, что поймёт из взятого? Святые старцы всегда считали сомнительным желание поучать других и давать им советы. Они включали его в число страстей. Серафим Саровский провёл в затворе более тридцати лет, прежде чем согласился принимать приходящих к нему, и давать советы. И множество других святых поступали так же. Меня пугает тупоумие человека, его упорное стремление пребывать в неведении. Большую часть пути любой человек идёт самостоятельно, потому что чужой опыт не поможет ему. Путь поиска – долгий путь. Данте писал: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу», — вновь прозвучал голос у девушки в голове.
— А кто сказал, что и сам поиск не может быть иллюзорным? Я недавно перечитывала новеллу Стефана Цвейга «Незримая коллекция», — вдруг вспомнила Лика. – Но только сейчас мне пришла в голову мысль, каково это разглядывать чистый лист и описывать в мельчайших подробностях то, чего там нет, с полной уверенностью, что перед тобой шедевр? Ведь зрячие, чтоб не причинять боли слепому, молчат об этом. Может, люди порой думают, что достигли неких духовных высот, а так ли это на самом деле, не заблуждаются ли они? Кто откроет им глаза, сделает зрячими?
Ответа от проводника не последовало. Зато Вальдемар оживился, посмотрел на рядом сидящую девушку и произнёс, ухмыльнувшись:
— Ты меня не перестаёшь удивлять. Мне казалось, что ты и чтение – вещи не совместимые. Впрочем, я не удивлюсь, если это твоя очередная фантазия, потому что я никогда не слышал о таком произведении, да и об авторе ничего не знаю.
Лика вдруг вспомнила, что новелла была написана в 1929 году, то есть если её и прочитает её импресарио, то это произойдёт не раньше, чем через девять лет.
— И о чём же твоя новелла? – поинтересовался молодой человек.
— О слепом немецком коллекционере. Его память хранила мельчайшие подробности некогда собранных им оттисков, которые давно продали его жена и дочь, чтоб выжить в трудное послевоенное время, а он, не ведая об этом, продолжал любоваться тем, чего в реальности не было, но жило в его памяти, и был счастлив. Я будто воочию увидела озарённое радостью лицо седого старца в облаке благостного самообмана… Но эту новеллу Цвейг ещё не написал. Он напишет её только через девять лет.
— Издеваешься? – спросил Вальдемар.
— Нисколько. Я вспомнила об этом произведении, потому что мы видим порой не то, что есть на самом деле.
— Как ты можешь вспомнить о том, чего ещё нет?
— А может, и времени нет. Есть только Вечное Настоящее…
Вальдемар прошептал себе под нос нелестные слова в адрес Тома, а потом с надеждой спросил:
— Микстура Тома уже закончились?
Лика улыбнулась и пожала плечами. И вдруг она услышала мелодию, проникающую в её сознание, словно из ниоткуда. Глубокая грусть звучала в торжественном ритме. А потом в мелодию вплелись звуки, рыдающие над чем-то невозвратным. Словно музыка сфер и скрежет хаоса переплелись в пугающем единстве, а потом вновь разъединились.
«От бездны хаоса до гармонии небес – труден путь. Не пытайся найти предел в беспредельности», — прозвучало у неё в голове.
Она зажмурилась и ощутила лёгкое головокружение.
— Закружишься, егоза, — услышала она голос бабушки и от удивления открыла глаза.
Ей показалось, что одежда болтается на ней, словно бельё, развешанное на верёвке после стирки. А потом увидела себя в зеркале старого шкафа двенадцатилетней девочкой в бабушкином шифоновом платье. Она дотронулась до шкафа, потом до платья. Посмотрела на бабушку и ощутила, как внутри всё сжалось.
— Актриса! Хоть сейчас на сцену. И откуда только что берётся? Грациозные движения. Иного всю жизнь учат, а пластика не появляется, а тут… самородок. И голос кристальной чистоты, ангельский, — бабушка всплеснула руками.
Двенадцатилетняя девочка села на пол и расплакалась. Она не могла объяснить бабушке, как скучала без неё все эти годы, как любила её, и как было холодно в этом мире, когда её не стало. И вот бабушка оказалась рядом, живая и здоровая. Или это Лика оказалась рядом с ней? Не важно. Ком, словно застрявший в горле, не давал произнести ни слова. Лика размазывала слёзы по щекам и в немой мольбе смотрела на бабушку. А она села с внучкой рядом, обняла, погладила по голове и прошептала:
— Всё пройдёт, милая.
— Я не хочу, чтоб проходило, — всхлипнула маленькая Лика и прильнула к бабушке. – Ты как скала, возле которой можно укрыться от непогоды и от всевозможных страхов.
— Это оттого, что я люблю тебя. Любовь может создать бесстрашие, а печаль похожа на ржавчину.
«Она права», — прозвучал голос в её голове.
«Бабушка никогда не говорила мне о морали, не учила высшим ценностям жизни, но я училась, находясь рядом с ней, глядя на её проявленность», — подумала Лика.
«Любите друг друга, но не превращайте любовь в цепи. Пусть лучше она будет волнующим морем между берегами ваших душ… Пойте. Пляшите вместе и радуйтесь, но пусть каждый из вас будет одинок, как одиноки струны лютни, хотя от них исходит одна музыка», говорил Х. Д. Джербан, — она вновь услышала знакомый голос у себя в голове. — Твоя бабушка была мудрой женщиной».
— Почему я здесь сижу и плачу? – спросила Лика.
— Потому что ты прозорливая. И твой внутренний мудрец знает причину твоих слёз. Но стоит ли озвучивать то, что может шокировать окружающих? Любовь вечна. Она не исчезает с нашим уходом в другой мир. Мудрым считается не тот, кто мудр сам по себе и живёт лишь ради себя, а тот, кто живёт и ради других, совершает благие деяния. Кто-то сказал, что «у великого человека два сердца – одно истекает кровью, другое стойко терпит», — прошептала бабушка. – Возвращайся.
— Откуда ты знаешь, что я заблудилась? – спросила она удивлённо.
— По глазам. Они у тебя повзрослели. И ты уже знаешь о разлуке, потере родного человека и сердечной боли. Ты это пережила и боишься повторения. А девочка спит, не ведая о твоём возвращении. Тебе надо что-то понять… Ты настырная. Докопаешься. Возвращайся.
— А как?
— Он знает. Ты возвращаешься, чтобы найти то, что потеряла.
— А что я потеряла?
— Себя, — произнесла бабушка.
Лика схватила её за руку и ощутила такое тепло в душе, такую нежность, что невольно зажмурилась. Она не рискнула бы даже предположить, сколько прошло времени: минуты, часы, вечность? И в какую сторону шёл этот отсчёт?
Она очнулась оттого, что кто-то тихо произнёс:
— С крыши капают капли в разных ритмах, прислушиваешься и, кажется, что несколько мелодий одновременно пересекаются, создавая какофонию, но в какой-то момент вдруг прорывается различение и восторг от понимания, что просто несколько мелодий звучат параллельно. Странно.
Девушке показалось, что она уже где-то слышала этот голос.
«И кто я теперь на этот раз? – подумала она. – Как я выгляжу? В каком веке очутилась? Что делаю, чем живу? Судьбы причудливы дороги, пересечения и остановки. И что за ирония судьбы, когда вдруг целая жизнь со своими привязанностями, со слезами и восторгами, болью и радостью, вдруг покажется мгновением? И кто этот мужчина, что сидит со мною рядом в парке на скамейке»? – она открыла глаза, повернулась к тому, кто произнёс столь красивый монолог, и невольно воскликнула:
— Вальдемар?
Мужчина улыбнулся:
— Вы решили окрестить меня заново или я похож на вашего знакомого?
— Извините. Вы, действительно, похожи на одного человека, — произнесла Лика со странным ощущением страха и любопытства. – И где мы находимся на этот раз?
— Там же, где и полчаса назад. Вы сидели с закрытыми глазами. Я сел рядом. Мне показалось, что вы спите. А потом пришла мысль, а вдруг вам плохо? И я заговорил. Вы очнулись и приняли меня за вашего знакомого. Кстати, меня зовут Виктор. А это, — он показал на футляр от гитары, — мой способ зарабатывать деньги.
Лика чуть было не сказала: «с чем тебя и поздравляю», но вовремя опомнилась. Мужчина вряд ли помнил о своём прошлом воплощении. Она огляделась и облегчённо вздохнула: она сидела на «своей» скамейке в парке, что находился через дорогу от её дома. Увидела свою соседку с дочкой и чуть не кинулась их обнимать, когда они, проходя мимо неё, поздоровались.
«Эй! – обратилась она мысленно к проводнику, — как долго я здесь сижу? Ты вернул меня в моё время»?
«Страшно? Ты в своём времени. Сидишь где-то с полчаса. Глаза закрыла минуты три назад. Он сел с тобой рядом на скамейку почти одновременно, но ты не обратила на это внимание, – услышала она знакомый голос. — Зато ты теперь знаешь, кто сидит рядом с тобой на скамейке. Разве это не забавно? Представь утёс необыкновенной красоты. Ты подходишь к самому краю. Кажется, что ты паришь в воздухе или стоишь на краю земли и пытаешься понять, что там за гранью? И вдруг эта самая «грань» становится прозрачной, чтоб ты смогла понять смысл твоего пребывания здесь. И боль становится не просто болью, обманщик на твоём пути — не просто обманщиком»…
— Кто-то сказал: «Я выучился молчанию у речистого, терпимости – у нетерпимого и доброте – у недоброго, но, как ни странно, я не испытываю ни малейшей признательности к этим учителям», — Лика вздохнула.
— Джербан, — сказал мужчина с гитарой.
— Что?
— Это его слова.
— Прекрасно. Интеллектуал?
— Вряд ли. От знакомой одной услышал. Надеюсь, не обманула. Благодарить Бога надо за все испытания и страдания, что выпали на нашу долю. И различение должно быть: можно ненавидеть дела человека и любить его, как Творение Божие.
Лика встала.
— Я приглашаю вас на мой концерт. Я сегодня буду петь вечером на сцене летнего театра, в 18-00. Мой товарищ устроил выступление, — молодой человек улыбнулся.
— Значит, в этой жизни придётся познать все прелести сценической жизни, славы. И каково оно, быть на виду?
— Не знаю, — он пожал плечами. – Я знаю только, что жить с талантливым человеком не просто. Это настоящее испытание. Он живёт своим творчеством, нередко жёны ощущают одиночество рядом с ним, свою ненужность. Вот и моя жена не выдержала. Мы расстались. Роден говорил: «Разве они не знали, на что шли?» Его жизненное кредо: честность, никаких обещаний, никаких обязательств. Но никто не застрахован от превратностей судьбы. И я в том числе.
«Эко его заносит. От скромности не умрёт. В таланты сам себя записал, — подумала Лика. – Забавно. Его даже не смущает, что я стою, а он продолжает сидеть и вещать. А может, ему важно выговориться? Похоже, он давно поставил себя в один ряд с теми, о ком говорит».
— У каждой творческой личности свои причуды, — заявил молодой человек. — Рубенс, например, не терпел пряных кухонных запахов, почти не пил вина, не любил карт, не играл в кости, зато обожал, когда во время работы ему читали Плутарха, Сенеку, Тита Ливия. Он нанимал для этого профессионального чтеца. А напряжение от работы снимал конной прогулкой. Он производил впечатление баловня судьбы, но это обманчивое впечатление, потому что всего добился чрезмерным трудом. А вы в курсе, что Ренуар страдал прогрессирующим ревматизмом в последние годы жизни? Ему вкладывали в окостеневшие пальцы кисть, и он писал. Каждое движение вызывало боль, но он творил, потому что творчество для него было смыслом жизни. Муки творчества. Для многих это не просто слова. У Карла Брюллова – вся жизнь сплошное преодоление. «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». И творить! Страдание питало его творчество и любовь…
Он говорил почти без пауз, на одном дыхании. Лика обречённо вздохнула.
— Извините, я совсем вас заболтал. Итак, жду вас сегодня вечером…
— Спасибо. Всего доброго, — произнесла Лика и почти побежала прочь.
— Приходите! – крикнул он вдогонку. – А как вас зовут? Может, хоть телефон оставите? Я часто здесь бываю. Пересечёмся как-нибудь. Вот увидите.
«Надеюсь избежать этого», — подумала она.
Лика не обернулась. Уж слишком велик соблазн был узнать, какой он в этой жизни?
«Страдаю своенравием? Кстати, Гессе говорил, что «своенравие… подчиняется… закону, что заключён в самом человеке, — «своему нраву». А может, это не так уж и плохо,
– подумала она. — Я хотела быть счастливой и там, и здесь. Я знаю, что счастье не зависит от богатства, заслуг, красоты, происхождения, что оно требует тишины и покоя, что судьба неумолима. Как и время. Не исправить уже того, что я натворила в прошлом. Никогда. Это как приговор. С этим придётся жить. В жизни должно быть всё просто: без кривлянья, без ненужных слов. А ведь я уже испытала это однажды рядом с одним человеком, память о котором живёт во мне, не смотря ни на что. Я была бы счастлива рядом с ним, потому что он особенный», — подумала она и вдруг услышала у себя за спиной:
— Лика!
Она остановилась, пытаясь сообразить: это реальный зов или ей опять слышится чей-то запредельный голос.
Кто-то обнял её за плечи.
— Ну вот, наконец-то догнал…
Голос был знакомым, но она никак не могла вспомнить, кому он принадлежал.
— Ну, чего молчишь, как не родная? Или не узнаёшь?
Лика смотрела на говорившего и не знала, как себя вести, что говорить. Броситься на шею с воплем: «Как здорово! Откуда ты? Вот это да»! Или сделать удивлённое лицо, закрыть лицо руками, незаметно вытерев слезу? А может, замереть? Она выбрала последнее. Уж слишком много неслучайных случайностей происходило сегодня. Перед ней стоял её одноклассник Гарик. Не просто человек, с которым она училась когда-то в одном классе, а её первая любовь. Был ли смысл у этой череды чудесностей, встреч и расставаний? Конечно же, был. Но она, похоже, была переполнена до краёв, потому что вдруг ощутила, как почва уходит у неё из-под ног. Последнее, что её сознание зафиксировало, это растерянный взгляд Гарика, его крепкие руки, подхватившие её хрупкое тело.
Она медленно приходила в себя. Чуть слышная музыка лилась сквозь дрёму, как утренний свет через окно. Лика подумала, что снова оказалась по чьей-то воле в прошлом или будущем. Она не торопилась открывать глаза. А музыка то замирала, то вновь лилась, как разговор двух влюблённых. Мелодия-дыхание.
— Ну, очнулась? – услышала она голос Гарика. – И напугала же ты меня. От моего вида в обморок брякнулась. Дожил до светлого дня, когда девушка сознание теряет от моего вида. А я стою, как дурак, и не знаю, что делать? Благо, живу здесь неподалёку. Мне квартира от деда досталась.
— Кто играет на органе? Что это за музыка? – спросила Лика.
— Это запись. Дед перед смертью сыграл на органе своё музыкальное признание в любви той единственной, что всю жизнь жила в его сердце, а она даже не знала об этом. Я записал. Улётная вещь. Как пилюля от депрессии, когда рушатся надежды на лучшее будущее и не оправдываются твои ожидания.
Лика не понимала, о каких не оправданных надеждах и ожиданиях он говорит.
— А у меня день сегодня сумасшедший, — вдруг выпалила она. – Всё нелогично: и события, и поступки, и встречи, и общение. Слилось воедино реальное с нереальным. Когда понимаешь, что такого быть не может, а оно происходит.
— А мне в моей реальности и поговорить не с кем. Вроде, слушают, а не понимают. Людей рядом много: случайных и не очень, товарищей на полчаса, попутчиков, завистников, пьяных, полупьяных, трезвых, даже тех, кто в друзья набивается. Настоящих только нет. Но, как говорится, рядом с нами оказываются те, кого мы заслужили. Я хмырь ещё тот. Это не самокритика, правда. Всю жизнь выгоду искал и продолжаю искать. Высокопоставленные знакомые, нужные люди, проститутки на час. В советники депутата почти прорвался, изворотлив неимоверно, иногда самому противно. Но выгода заставляет молчать, где надо бы орать во всё горло, улыбаться, где нормальные люди рыдают, юлить, обманывать, заискивать. Блудливый сукин сын. Когда я стал таким? Или, может, был изначально с гнилым нутром, просто масштабы не позволяли развернуться? Исповедуюсь перед тобой, как перед священником, никому не показывал своего истинного лица.
Она не поверила ни единому его слову, решила, что он наговаривает на себя. Только вот было не понятно, зачем он это делал?
— Гарик, как так случилось, что ты не со мной, а я не с тобой? Почему? Почему столько лет наши пути не пересекались? Ты шёл своей дорогой, я своей. А вдруг это была одна дорога, просто мы очень долго шли навстречу друг другу?
— Ты так думаешь? – спросил он.
— Не знаю. А может, мы просто вернулись к исходной точке на ином витке, и нам даётся ещё один шанс? Как думаешь? – спросила она и прикрыла глаза, ощутив неимоверную усталость.
— Отдыхай, философ, — улыбнулся Гарик и слегка коснулся губами её щеки. – Я сейчас бутерброды принесу и чай. Просто у меня больше ничего нет в холостяцкой квартире, а бежать в магазин опасаюсь, не хочу тебя одну оставлять.
Лика дотронулась до его руки.
— Не исчезай, — попросила она. – А ты помнишь озеро недалеко от нашего спортивного лагеря, в котором мы всем классом отдыхали после девятого класса? Нас поселили в бывшем монастыре. А в лесу было «затерянное» озеро. Про него легенды слагали. Будто оно пряталось от простых смертных. Оно, вроде, было и, вроде, не было его. Сколько наших одноклассников тем летом пытались найти его? И ничего. А мы с тобой просто пошли погулять по лесу. Шли по тропинке. Я помню аромат разнотравья, шум деревьев, и было ещё что-то необъяснимое… между нами. Ликование души? Счастье? Молчаливое признание в любви? У меня внутри будто солнце зажглось, блаженное тепло от которого заставляло даже дышать иначе. И вдруг среди деревьев показалось Его Величество Озеро. Вода искрилась в лучах солнца. Плакучие ивы склонились к самой воде. А сама вода ласковая какая-то, необычайно прозрачная. Я помню звон в ушах от тишины, в которую лишь изредка врывалось пение птиц. Ты разделся и лёг загорать, а я побежала к озеру, плавала, смеялась, а потом долго лежала на берегу и смотрела на плывущие по небу облака. Я не помню, как мы уснули с тобой. И снился мне странный сон, что под огромным валуном спрятано ожерелье, исполняющее все желания того, кто носит его, способное переносить сквозь время. А когда мы с тобой проснулись, озеро исчезло. На его месте был цветущий луг, по краю луга росли плакучие ивы, а чуть в стороне возвышались огромные валуны, среди которых был вход то ли в пещеру, то ли в подземелье. Где-то там было запрятано сокровище. Но я решила, что не должна брать то, что мне не принадлежит. А может, просто испугалась. Мы оделись, вернулись в лагерь, но никому не рассказали о том, что с нами случилось. Ты помнишь то озеро?
— Нет, — сказал Гарик. – Как загорали на лугу и уснули, помню, а про озеро – нет. Не было там никакого озера, поэтому и рассказывать было нечего. Ты носилась по лугу, визжала, как сумасшедшая, брякалась в траву, представляя, что плывёшь, потом вскакивала и изображала, что брызгаешься водой. Забавное зрелище. А когда ты набегалась, легла рядом и стала рассматривать облака. Озера не было.
— Как не было? – Лика села и посмотрела в глаза Гарика.
И вдруг ощутила такую тоску. Это она любила его, это ей казалось всё вокруг преображённым, а он…
— Ты мне нравилась. Всегда, — зачем-то добавил он.
— Но ты не любил меня. Правда?
— Правда.
— Это для меня был твой отъезд за границу трагедией, а ты…
— Я хотел получить хорошее образование и остаться там, выгодно жениться, сделать карьеру. Но судьба распорядилась иначе. Родители разошлись. Отец не стал больше платить за моё обучение, я вернулся, поступил здесь в институт. А потом мать вышла замуж, я переехал к деду. Он завещал мне свою квартиру. Я не святой. Женщин было много, но не было той, с которой я бы смог жить душа в душу, для которой, как дед, смог бы написать мелодию любви. А может, я просто мстил второй половине человечества, расставаясь на пике взаимоотношений? Я пресыщен жизнью. Если бы у меня была некая идея, за которую можно было бы отдать жизнь…
— Глупости. Ты не знаешь, что такое жизнь. Это сокровище сокровищ. Отдать жизнь. О чём ты говоришь? Это же вызов самому Творцу. А если завтра твою идею признают неправильной, что тогда? Пожалуй, только время может всё расставить по своим местам. Я, наверное, пойду, — произнесла она. – Кстати, — она не договорила, потому что увидела календарь на стене и прошептала: — Не может быть…
— Что?
— Этот год ещё не наступил. На дворе осень, 19 сентября. Я выпала из прошлого года, июля месяца, седьмого числа. Я вышла из парка, а потом… Эй! – крикнула она. – Зачем?
Гарик смотрел на Лику, ничего не понимая. Ему показалось, что у неё начинается помутнение рассудка.
— Извини, — произнесла она, увидев тревогу в его взгляде. – Стресс во всём виноват.
«Задолбали уже сцены истеричек. Вообще нормальные бабы существуют? С проститутками проще: заплатил и до свиданья. И какого хрена я окликнул её? Чего хотел? Интересно стало. А вдруг нужные знакомства через неё придут? Хотя видная девушка, но с тараканами в голове. А у кого их нет в век поголовного увлечения магией и оккультизмом»? – подумал он, улыбнулся и, как можно доброжелательней, кивнул: мол, с кем не бывает.
Она выбежала в коридор, обулась и выскочила на лестничную клетку, услышала, как захлопнулась за ней дверь, прижалась к стене и заплакала. Гарик не побежал за ней, не остановил. Он лишь молча наблюдал за её действиями. Видно, правда, привык к подобным сценам, истерикам и срывам. Выработался иммунитет или привычка не включения.
Зато иллюзия, что Гарик все эти годы думал о ней, любил её, рухнула, рассеялась.
— Зачем? – мысленно спросила она.
«Чтоб не прошла мимо настоящего, прикрываясь придуманным, чтоб освободилась от иллюзии».
— А дальше что? Я устала. Это больно. Верни меня в моё время.
— Ты уже была в нём. Ты сама захотела встретить Гарика…
— Да кто ты такой, чтоб решать за меня, что лучше для меня, а что хуже?
— Хорошо. Я могу все твои перемещения, возвращения стереть из твоей памяти и поместить тебя в точку, с которой всё началось, когда ты пришла в парк и села на скамейку, взмолившись о прозрении. Ты хотела знать причину твоих невзгод. Рядом с тобой вновь сядет молодой человек, о котором ты ничего не будешь знать. Ты поддашься его очарованию, наделаешь кучу ошибок, будешь страдать и опять взывать о помощи. Так почему же когда эта помощь к тебе пришла, ты готова отказаться от неё?
— Но не в таком же виде?
— А в каком?
— Я сплю? Уснула в парке?
— Ты всю жизнь спала, а когда стала просыпаться, испугалась. Вспомни озеро. Почему его никто не видел, кроме тебя? Оно есть. А для большинства его нет.
— Почему?
— Потому что оно в реальности, а не в иллюзии. Ты раскрылась и пробудилась в энергиях любви, потому и увидела его. Один суфийский поэт написал когда-то: «Разум сказал: «Я – источник бытия». Пришла любовь и сказала: «Я – основа бытия».
— Ты говоришь загадками.
— Когда ответ на поверхности, это уже не загадка.
— Соглашусь. Я просто запуталась.
— Ты вышла из тёмной аллеи на свет, но почему-то боишься открыть глаза.
— Что мне делать?
— Это тебе решать.
Она вышла из подъезда и вдруг ощутила, что свободна.
— Верни меня в моё время, но не стирай память о произошедшем.
— Хорошо. Как скажешь.
Она вновь сидела на скамейке, а молодой человек, что сидел рядом, Вальдемар-Виктор вещал:
— С крыши капают капли в разных ритмах, прислушиваешься и, кажется, что несколько мелодий одновременно пересекаются, создавая какофонию, но в какой-то момент вдруг прорывается различение и восторг от понимания, что просто несколько мелодий звучат параллельно. Странно…
А Лика под его монотонную речь думала о том, что если у неё нет будущего с Гариком, то, возможно, и встреча не состоится в будущем. Или всё же состоится? Может, событие останется, а отношение к нему станет другим?
«Чего я гадаю? Время придёт, тогда и разберёмся».
Она открыла глаза, увидела молодого человека с гитарой и встала, не задавая вопросов.
«Если судьбы извивы не в моих силах изменить, даруй мне, Боже, силы, чтоб пройти достойно испытанья и прозреть», — подумала она.
— Не приглашайте меня на свой концерт, я всё равно не приду на ваше выступление сегодня. Прощайте, — сказала она.
— Пути Господни неисповедимы, – сказал он. – Мне кажется, это не последняя наша встреча.
«Возможно», — подумала Лика, но промолчала.
Уже дома она бросила сумочку возле вешалки и посмотрелась в зеркало. Оттуда на неё смотрела девушка с короткой стрижкой, в глазах которой скрывалась печаль.
«Да, ну и денёк выдался у меня сегодня», — подумала она, а вслух произнесла:
— С возвращением, — и подмигнула своему отражению, на лице которого появилась улыбка, а потом оно, словно опомнившись, подмигнуло в ответ.

Сентябрь 2016 года