Здравствуй, друг! Часть 1

Как смириться с тем, что ты совсем не тот человек, кем себя считал, и живёшь чужой жизнью? А всё началось с появления странного незнакомца…

Третий день я был сам не свой, казалось, что меня преследовал незнакомец. Впрочем, преследовал ― не совсем правильное слово: он не ходил за мной по пятам, но каждый раз, когда грустное мальчишеское лицо вдруг мелькало перед глазами, а потом также внезапно исчезало, мне становилось не по себе. Это происходило где угодно ― в коридоре нашего офиса, или кафе, куда я частенько заглядывал за чашкой кофе, в супермаркете, просто ― на другой стороне улицы, рядом с домом, где жил с самого рождения…
Что это было за мельтешение ― может, у меня внезапно начались проблемы с глазами? Совсем недавно, подбирая очки, проверял зрение ― всё было в порядке. Увидеть лицо в толпе ― обычное дело, но на пустынном пляже в холодный ветреный день, то появляющееся, то, стоило лишь моргнуть, растворяющееся в воздухе, нормально? А может быть, дело вовсе не в глазах, а в голове? Чёрт побери, это пугало…
А главное, я был уверен, что где-то уже видел этого человека, вот только вспомнить где и когда ― не мог. Может, мой мозг так странно себя вёл, всё время мне его показывая, потому что хотел, чтобы я вспомнил. Пришлось поговорить об этом с Джейн, у нас с ней нет секретов друг от друга. Она успокоила, сказав, что, скорее всего, это переутомление: последнее время я слишком много вкалывал. Что правда, то правда ― свадьба обошлась нам недёшево.
Я почти успокоился и тут увидел его в полный рост. Он уже не мелькал, как привидение, а стоял на автобусной остановке недалеко от моего дома, прислонившись к стволу старого кривого дерева: симпатичный высокий парнишка с коротко постриженными каштановыми волосами, в клетчатой ковбойке и джинсах. На плече висела небольшая потёртая сумка на длинном ремешке.
Меня внезапно прошиб холодный пот, и сердце словно сошло с ума. А задумчивый парнишка, даже не посмотрев в мою сторону, сел в автобус и уехал, оставив в душе тоску и необъяснимое ощущение потери чего-то очень дорогого.
Нет, это не то, о чём вы подумали… Что-то другое заставляло меня беситься и нервничать. Застонав от отчаяния и самому непонятной злости, я как ненормальный бил по клёну, росшему на обочине дороги и опомнился, увидев перепуганные глаза проходившей мимо старушки: мои руки были в крови. Только чудом не сломал кость, лишь ободрав кожу ― повезло, наверное.
Сидя в кабинете врача, осторожно обрабатывавшего мои руки и посматривавшего на меня с понятным подозрением, я тяжело вздыхал и думал, как буду оправдывать свой идиотский поступок перед женой. Она же разволнуется, а ей нельзя ― мы ждём прибавления. Кто же ты такой, незнакомец ― старый друг или, возможно, враг, которого не могу вспомнить?
А если это кто-то из моего детства? Этот период своей жизни я помнил очень смутно. Парнишка выглядел слишком молодо, но всё же надо было поговорить с отцом, он единственный мог что-то прояснить. Была бы жива мама, я бы многое узнал, а отец… ― ему всегда было по барабану, что со мной происходило. По-моему, он и привязанности-то ко мне никакой не испытывал: после смерти мамы перебрался в старый дедушкин дом в пригороде, не звонил и не интересовался, как у меня дела.
Но выхода не было, полчаса на автобусе, вести машину с забинтованными руками было невозможно, и я на месте. Отец, как всегда, копался в огороде и поначалу меня даже не узнал.
― А это что за бездельник? Подойди поближе, не вижу без очков, ― пробормотал он, а, разглядев, кто перед ним, нахмурился ещё больше.
― Принесла нелёгкая. Чего надо? Если денег ― не дам, сам еле концы с концами свожу.
И никакого тебе:
― Здравствуй, сынок, как дела, как там Джейн? ― но я не обиделся, привык уже.
― Привет, па! Я не за деньгами, зачем обижаешь? Сроду у тебя их не просил… Мне надо кое-что узнать. А, как только руки заживут, обязательно приеду, помогу по хозяйству, обещаю. Ты же знаешь, я всегда держу слово.
Он помолчал, раздумывая, постучал лопатой по земле, а потом кивнул на старую рассохшуюся скамейку, приглашая сесть.
― Ладно уж, говори, что там у тебя, только недолго ― я занят.
― Спасибо, па, понимаю, ― вздохнул, но садиться не стал. ― Ты помнишь, в детстве меня кто-нибудь доставал, или я с кем-то дрался? Ну, может, был враг, или, наоборот, хороший друг? У меня после аварии с памятью не очень.
Он тоже не стал садиться, окинул меня взглядом прищуренных глаз, задержавшись на забинтованных руках, и хмыкнул.
― Друг, говоришь? Не помню такого; банда, с которой ты постоянно влипал в неприятности и доводил мать до слёз ― точно была. И дрался чуть не каждый день, вечно ходил с разбитой рожей. Я смотрю, ты старые привычки-то не бросил, ― он кивнул на мои руки, ― зря мать дурака баловала, всё надеялась, что станешь приличным человеком.
Дальше я слушать не стал ― он ещё долго мог говорить на тему «ужасного сына». Хватит с меня ― за последние годы его репертуар ничуть не изменился. Спорить с отцом было бесполезно, а тем более трясти перед его длинным носом так трудно доставшимся мне дипломом инженера. Быстро попрощавшись и еле сдерживая нарастающее раздражение, я поспешил к автобусной остановке. И зачем, спрашивается, приезжал? Только время потерял и ещё больше расстроился, слушая доносившееся мне вслед:
― Я ей всегда говорил, что от тебя проку не будет!
На моё счастье автобус подъехал точно по расписанию, спасая от насмешливых взглядов любопытных соседей, бывших в курсе наших с ним отношений.
Дома для Джейн пришлось сочинить историю о том, как я умудрился пораниться, помогая отцу ремонтировать сарай, и хоть мне было стыдно врать любимой, но ещё больше не хотелось пугать её своими заскоками. Вечером, накинув на плечи тёплый кардиган и, прихватив пару банок пива, открытых для меня заботливой женой, вышел в наш небольшой сад за домом.
Осень подступила уже совсем близко, и по вечерам было прохладно, но до первых заморозков сад сохранял свою первозданную красоту. Я любил здесь отдыхать или бродить по пустынному в это время берегу озера, не глядя на часы, но сегодня остался в саду. Слова отца о банде и моём хулиганском детстве почему-то никак не укладывались в голове. Я совсем не такой ― спокойный, неконфликтный человек.
Сделав глоток из банки, усмехнулся:
― Спокойный, да неужели? А что тогда у меня с руками, что я сегодня вытворял? Неужели в россказнях отца есть зерно правды, забытой мной после аварии автобуса много лет назад?
Я был расстроен и поэтому, наверное, вернувшись домой, выпил ещё. Получилось больше, чем обычно себе позволял, зато, несмотря на ноющую боль в руках, быстро уснул.
И вот тут меня накрыло: удивительные события, пережитые этой ночью во сне, были настолько реальны, что заставляли безоговорочно поверить в возвращение утраченных воспоминаний, оказавшихся совершенно не такими, как я ожидал…
Сначала я увидел себя стоящим на пепелище того, что раньше было моим настоящим домом. Там, под его обломками навсегда остались родители, сёстры и два старших брата. Я ещё даже не успел осознать и оплакать свою потерю, как деревенский староста, не глядя на юный возраст, втолкнул меня в нестройную колонну новобранцев, собранную из уцелевших ребят для пополнения поредевших рядов нашей армии.
Стояла осень, предзимье, с его всепроникающим холодом и подмерзающей по ночам грязью, вонью солдатских палаток и гниющих кровавых ран, стёртыми до мозолей ногами и бесконечной усталостью от многодневных переходов… На меня снова обрушились злые окрики командиров, удары плетью за любое неповиновение, холодные, надменные взгляды магов, проезжавших мимо на своих ухоженных, как и они сами, лошадях. Моя ненависть к ним и непонимание того ― зачем я здесь?
Эта проклятая война между соседними государствами за пустынные, но такие многообещающие, по словам магов, земли продолжалась десятилетиями. Война богатых за ещё большие богатства, из-за которой у меня, пятнадцатилетнего мальчишки, на глазах погибла вся семья.
― Ненавижу их! ― повторял я изо дня в день, и только это отчаянное чувство помогало мне держаться.
В короткие минуты отдыха я представлял, как медленно и жестоко убиваю всех, ― командиров, смеющихся над «тупой солдатнёй», их прихлебателей, готовых за любую провинность вздёрнуть на первом попавшемся суку своих же полковых товарищей, а особенно этих страшных и непостижимых для простых смертных, магов. А как могло быть иначе в стране, которой они фактически правили.
Убеждённый, что всё зло исходило от магов, я ненавидел их больше всего. Букашек вроде меня они просто не замечали, легко втаптывая в грязь копытами своих белоснежных коней, укрытых шелковыми попонами с вышитой серебряной вязью ― их отличительным знаком. Эти неприкасаемые с холодными бесчувственными глазами и такими же сердцами в чёрных с серебром одеждах. Их боялись и ненавидели все, а ещё им завидовали; только не я ― мне достаточно было одной лишь ненависти…
Я знал, что никогда не смогу свершить свою месть, но мечтать-то об этом никто не запрещал. А что оставалось ― только думать о ней и скорой, по возможности, быстрой, смерти. Этого я насмотрелся с лихвой: успел привыкнуть к виду и запаху крови, страшных ран, перекошенным от боли лицам знакомых и совершенно чужих мне людей. День за днём, месяц за месяцем…
А потом это случилось: противник пустил в ход заклинание, после которого земля встала дыбом, размягчившись, как ледяная каша, и образовав многочисленные ямы-ловушки. Они проглатывали солдат, утягивая их вниз, и снова закрывались с чавкающими звуками. Где и в какой момент могла открыться такая ловушка ― предугадать невозможно. Мы все были обречены: и наши командиры, и те маги, что не успели вовремя умчаться на своих рысаках подальше от этой катастрофы.
Наш полк стоял в лесу, когда это началось: вокруг дрожала земля, то и дело падали огромные стволы деревьев, выворачивая к небу свои чудовищные корни. Люди и кони, обезумев, разбегались в разные стороны, наивно надеясь на чудесное спасение. А я из-за шока, напротив, успокоился и принял приближающийся конец как должное:
― Разве плохо, что мои мучения закончатся, и я встречусь со своей семьёй?
Но, когда земля начала осыпаться прямо под моими ногами, дав почувствовать на собственной шкуре это невероятное и неотвратимое скольжение вниз, во мне проснулся страх перед смертью. А ещё ― желание жить, ведь по сути, я был ещё ребёнком.
Пытаясь ухватиться за вздымающиеся к небесам корни дерева, я закричал так громко, что не сразу услышал идущий откуда-то сверху звонкий и настойчивый голос:
― Перестань орать, придурок, и хватайся за мою руку!
Оцепенев от ужаса, я не соображал, что мне говорят: задрав голову на звук, старался хоть что-то рассмотреть, и в этот момент сверху на лицо посыпалась земля. Надсадно кашляя и выпучив глаза, в панике еле различал доносившиеся сверху слова.
― Так ты будешь держаться за руку или полетишь вниз? Решай быстрее!
Из-за попавшей в глаза земли, я ничего не видел, а протереть их не мог, потому что одной рукой уцепился за какую-то корягу, а вторую в отчаянном жесте протянул вверх, ища спасения у незнакомца. Он ловко схватил мою ладонь.
― Эй, парень! Отпусти вторую руку… Да отцепись от корня, болван, иначе не смогу тебя вытянуть. Как же больно, ― послышался подозрительный хруст и стон спасителя. ― Из-за тебя, дурака, кажется, руку сломал… Бросай, кому говорю, а то сейчас отрублю твою клешню, и все дела!
(Продолжение следует)