Сказка про бедную Марфушку

Вьется речка Вага меж лесов и полей, многие озера питает, на юге в океан впадает. Стоят на берегах той речки села да деревни, а одна из них зовется Багровкой.

Жила-была в той деревне девица Марфушка. Уродилась девица хорошенькой: волос черный, богатый, взгляд бархатный, голосок звонкий. Родители ее доброй хозяйкой воспитали, однако с самого детства держали в ежовых рукавицах, аж Марфушке тошно от того бывало.

Стала Марфушка девицей серьезной и работящей, но кровь молодая кипит, бодрит, свободы требует от ежовых рукавиц. Пробовала она своенравничать — так батюшка так глянул, что мигом опомнилась. Пробовала упрямиться — так матушка так крикнула, что хоть плачь.

Стала тогда девица от ежовых рукавиц в лес уходить. Ходила она там, меж березок ягоды собирала, душой отдыхала, а после домой возвращалась.

Осенью и зимой тяжко приходилось Марфушке: ни в гости, ни на улицу нельзя, сиди да без конца полотенца вышивай на приданое. Весною так же не разгуляешься, а вот летом наступала пора ягодная, и пропадала Марфушка в лесу: в июне землянику собирала, в июле — костянику, а в августе за брусникой шла.

Как-то раз, в конце летних дней решила Марфушка в последний раз из дома ускользнуть. Взяла лукошко, на голову платок повязала, батюшке с матушкой поклонилась.

-Деревню из виду не упускай. — Говорит батюшка. — В лесу волки рыщут, медведи бродят. Далеко зайдешь — пропадешь.

-С опушки не уходи. — Наказывает матушка. — В чаще страшный Волозельник живет. В его лапы добрый человек попадется — назад не вернется.

-Хорошо, батюшка. Не тревожься, матушка. — Отвечает Марфушка, а самой невтерпеж скрыться с глаз родительских.

Ворота дубовые за спиной затворились, и побежала девица на опушку, на свободу.

На опушке хорошо, привольно, птички поют. Но нет меж знакомых березок брусники — вся в конце лета уж собрана! Ходила девица, ягоды высматривала, а потом решила: “Надобно чуть дальше зайти.”

Пошла она глубже в лес.

С полянки — на полянку, с тропинки да в низинку, из низинки — в косогор. Набралось вскорости целое лукошко брусники, а солнце меж тем к закату склонилось.

Оглянулась девица и не понимает, куда идти: далеко брусничные полянки ее завели, и кругом не березки знакомые, а калины зеленые. Покружилась Марфушка и поняла, что совсем — совсем заблудилась.

Поставила она лукошко с ягодами, села на пенек и заплакала. Вот до чего непослушание доводит!

А вокруг деревья стоят, перешептываются о делах своих древесных. Взмолилась Марфушка:

-Калинки-калинки, помогите домой дорогу найти! Скажите, в какой стороне моя тропинка?

Не ответили калины, все о своем шумят.

Делать нечего — только на свои ножки надеяться. Отдохнула Марфушка и пошла дальше.

Все темней вокруг нее лес, все гуще. Звезды на небе зажглись, уснули в своих укрывищах лесные жители, затихли листья в кронах. Только волки не спят — месяца дождались и воют вдалеке.

Зашла Марфушка в лес угрюмый и темный: пни гнилые то тут, то там. Деревья, листвой обнищавшие, кривятся. А девица робеет, но не останавливается: остановиться еще страшней.

Так и вышла она к лесному озерцу. Водица в озерце мутная и темная, однако ж в горле у Марфушки пересохло. Склонилась она над водой и стала ладонями черпать.

Пьет Марфушка, а сама тревожится: чудится ей, будто взгляд недобрый за ней следит. Уж не зверье ли свирепое ее выследило?

Поглядела девица прямо, по сторонам, через плечо оглянулась — нет никого, а ее аж дрожь пробирает от дурного предчувствия. Поглядела она в воду, а там!..

Смотрят на нее из воды, из-под тины вонючей, злые глаза!

Сама того не ведая, набрела она на самое логово страшного чудища, что Волозельником кличут.

Вскрикнула Марфушка, от воды отпрыгнула, да поздно…

Поднялись из озера лапищи склизкие, на лапищах — присоски, вокруг присосок щетина! Тулово зловонное показалось, а на тулове — голова с бездонной пастью.

Закричала девица, завизжала, кинулась бежать. А Волозельник лапищи вслед ей тянет! Первой не дотянулся. Второй по земле не дополз. Третьей щелкнул, как кнутом, и платок с головы смахнул. А уж четвертым маслóм Марфушку за косу ухватил и так дернул, что слезы из глаз девичьих брызнули.

Упала девица на землю, а Волозельник пасть раззявил и тянет, тянет ее к себе.

“Если не переборю чудище, то здесь мой конец!” думает Марфушка, а помирать то не хочется!

Вцепилась она в землю ногтями, силы все собрала, господа в помощь призвала и… вырвалась!

Бросилась Марфушка прочь. Пробежала мимо пней гнилых, мимо бурелома — до самых калиновых зарослей. Под ними схоронилась и ни жива ни мертва там сидит.

А Волозельник в своем болоте урчит, вокруг деревьев обвивается, вековые ветви ломает. Ярится чудище, однако из топи не идет, за девицей не гонится. До самого рассвета ревел, но, чуть солнце поднялось, затих. Убрался гад в свое подводное владение, чтоб других несчастливцев поджидать.

Лес под солнышком проснулся, зашумел, птичьими голосами запел. Проснулись и калины, под которыми девица пряталась, листвой зашумели. Ободрилась Марфушка, думает: “Судьбой предначертано мне домой вернуться! Вернусь, не иначе!”

И вдруг слышится ей, будто шелест калиновый в слова складывается — слова недобрые.

-С опушки ушла и беду нашла, дурная девка…

-Ты ли, калина, голос подаешь? — Спрашивает Марфушка. — А коли ты, так почему, когда дорогу я у тебя спрашивала, промолчала?

А калина еще пуще листвой зашелестела. Прогнала от себя девицу.

Побрела Марфушка дальше. Калиновые заросли расступились, и вот лес привычный с березами знакомыми. Воспряла девица духом, к березке стройной прижалась. А береза вдруг ветвями зашумела и молвит:

-С тропинки отступила и лиха отхватила, дурочка…

-Зачем говоришь ты так обидно, береза? — Заплакала Марфушка.

Не ответила белоствольная, зашумела только с укором. Ушла и от берез Марфушка и не останавливалась, пока родная деревня не показалась.

Тут уж и радоваться бы, но, чем ближе к дому, тем тяжелей шаг у девицы. Ух, сейчас ежовые рукавицы ее схватят… Ох, не пожалеют…

К дубовым воротам пришла и стучится.

-Батюшка, матушка! Отоприте ворота!

Но никто не отпирает. Заглянула тогда Мафуршка в щель и видит: ходит по двору отец, будто и не слышит дочери своей. Хлопочет в доме мать, однако к воротам взгляда не обращает.

Вдруг заскрипели старые, дубовые ворота:

-Уходила ты чистенькая, а вернулась нечистая. Уходила причесанная, а вернулась растрепанная! Иди от нас!

Оглядела себя Марфушка. И правда, грязная вернулась, как чертёнок: юбка в брусничном соке, волосы по плечам рассыпались. Отмыться прежде надо было, а потом уж домой показываться!

На бережок речи Ваги пришла Марфушка и принялась умываться, но, сколько бы ни терлась она травой, как бы ни стирала юбки — все без толку. Не смываются грязь и волозельникова вонь.

Опустились у Марфушки руки, усталость и отчаяние ее одолели. А воды неспешные текут, к себе зовут, обещают слезы горючие смыть и сердце прохладой утешить. Легла Марфушка на волны, и понесло ее течение. Чем дальше строгий дом, тем ей спокойней, чем дальше темный лес и чудище в нем, тем безмятежней.

Взмолилась девица:

-Домой мне, реченька, не вернуться… Приюти меня!

Взмахнула речка Вага волной и спрятала под ней Марфушку. Исчезла без следа девица, и одни только белые кувшинки в том месте выросли. Им о ней и помнить.