Время воронов (Глава 3)

Часть 3
Прославление невесты
Поднялись и улетели вороны, а гости все еще сидели в молчании, и все сказанное проносилось у них перед глазами, как будто сами они побывали на поле битвы.
Возгласил хозяин:
— Наполните чаши!
И очнулись гости, и начали слуги разливать напитки.
Арт во все глаза смотрел на женщину, которая вновь накинула капюшон на лицо. Сомнений не было. Этот облик, эти тонкие пальцы он узнал бы всегда. «Моя королева», — шепнул он еле слышно. Капюшон слегка приподнялся, и женщина улыбнулась ему, слегка коснувшись пальцами губ.
Арт оглянулся. Не только он заметил королеву. Грузный священник в богатых одеждах что-то шептал своему молодому спутнику, горделивому и самодовольному юноше, расположившемуся за столом как у себя дома.

…Аббат Келлс наклонился к уху Конгалаха:
— Женщина в черном плаще, какая из двух?
— Ты, дядя, старше меня. Разве не знаешь ты в лицо королеву Гормлайт?
— Редко я заезжал в Тару, когда Гормлайт была женой твоего отца, и много лет прошло с тех пор.
— Люди говорят, что красота Гормлайт поражает в самое сердце того, кто увидит ее. Та женщина-монахиня, что с детьми, не может быть ею. Но мальчик напоминает мне моего брата…
— Или тебя самого. Ты прав. Думаю я, что Гормлайт — это та, что говорила последней перед воронами. Лишь на миг приоткрыла она лицо, как лик луны, выглянул из-за туч. Время не властно над ее красотой. И не об этой ли невесте говорит хозяин?
— Приз, который завоевал мой отец. Не зазорно и мне за него побороться.
— Господь с тобой! Она тебе в матери годится!
Рассмеялся на эти слова Конгалах:
— Не о женщине по имени Гормлайт говорю я, хоть и называют ее красавицей. Но есть иная, что мне милее…
Но не успел он продолжить, потому что встал хозяин и обратился к гостям:
— Гости мои дорогие, званые сваты и женихи! По чести мне будет услышать, как восхваляете вы невесту.
— Как же восхвалять, если ты не показал ее нам? – спросила Брунгильда, — Ни лошадь, ни оружие, ни корабль не выбирают с закрытыми глазами.
— Нет нужды выбирать, потому что выбирает она, — отвечал хозяин, — Что же до слов, то пусть они идут от сердца.
— Я скажу, — поднялся Арт, — и нетрудно мне это сделать. Нет женщины милее и прекраснее во всем белом свете. Улыбка ее подобна рассвету, и стан ее тонок, и поступь царственна. Лебединая стать у нее, и руки белы как молоко и мягки как шерсть новорожденных ягнят. Глаза ее сияют как звезды, а лицо как полная луна. И если выходит она в сад, то цветы склоняются перед ее красотой, а птицы перестают петь от восхищения.
— Достойны прекрасные женщины того, чтобы петь о них, — подхватил Торгильс-скальд. Ударил он по струнам, и спел о женщине прекрасной и желанной, что озаряет влюбленному всю его жизнь.
И когда умолкли струны, то одарил Льот певца золотым браслетом, потому что по сердцу пришлась ему эта песнь, и все собравшиеся в зале слушали ее затаив дыхание.
Встал королевич Конгалах и сказал:
— Хоть и нет со мною ни флейты, ни арфы, но и я спою песнь о моей возлюбленной, и назову ее по имени, чтобы услышала она, та, которой я чаю. И спел священную песню призывания Эрин:
Эрин я кличу зычно,
зычное море тучно,
тучны на взгорье травы,
травы в дубравах сочны,
сочна в озерах влага,
влагой богат источник,
источник племен единый,
единый владыка Темры.
Темры племен немало,
немало потомков Миля,
сила немалая в море,
в море владыка Эрин.
Эбер Донн заклинаньем
заклинал многомудрость,
мудрость супруги Бреса,
Бреса жены Буадне.
Буадне же это Эрин,
Эримон был вначале,
начальные Ир и Эбер,
Эрин я кличу, Эрин!

— Хороша твоя возлюбленная, — молвил Торгильс, — достойная супруга королю. Я же – воин, и потому выберу и воспою иную. И поспорю, что моя песня будет лучше твоей, на почетное место у правой руки хозяина. Пусть собравшиеся рассудят нас.
И начал песню Торгильс. О земле пел он, и о священных рощах, и об отваге, что горит в сердцах воинов. Была его песнь о битве, и звенели в ней мечи, свистели стрелы, наземь падали побежденные, горели стены городов, и вороны кружили над битвой. И пока звучала его песнь, руки мужчин сжимали оружие, и сердца наполнялись огнем. А когда умолк скальд, то приветствовали его громкими криками, как будто не на пиру сидели гости, а вышли на битву. И пошел Торгильс, и сел на почетное место руки меча. И Конгалах, и все собравшиеся были согласны с этим, и шумно восхваляли певца, и доблесть, и ярость, и ратную потеху.
Но сестра Майре сказала:
— Негоже нам, христианам, забывать о том, что сегодня Страстная пятница, день, когда возлюбленный Господь наш принял мучительную смерть. Должно христианам в этот день смирять себя и молиться. Богат этот дом, обильны здесь пища и питье. Но пусть простит меня хозяин, что не отведаю я сегодня его даров, а попрошу лишь хлеба и воды, потому что в сердце моем скорбь о смерти возлюбленного супруга, и о смерти многих павших.
И сказал хозяин:
— Выполню твою просьбу, если таков твой гейс.
Принес для Майре хлеба и воды слуга с волосами как вздыбленные перья и сказал: «Не иссякнут родники в этом доме во веки».
Второе явление воронов
Шум крыльев раздался, и через открытые входы влетели вороны в зал. Затрепетало пламя свечей и факелов от черных крыльев. Шумом и карканьем наполнился покой. Расселись вороны под потолком, и вдоль стен, и на полу, а двое старших сели по обе стороны от хозяина.
— Карр! Карр! Время битвы! Рассвет над полем, где собрались воины, хмурые, жестокие, яростные.
— Что за топот многих ног по дороге? Это меты пришли от стен высокой Тары, и ведет их король благородный Майлшехна! Копья несут воины на плечах, мечи и топоры на поясе. Яростным огнем горят их глаза, руки крепко сжимают оружие.
И услышав это, не сдержал Конгалах радостного возгласа.
— Войска стоят друг напротив друга, и священники благословляют ирландцев. Солнце восходит, и его лучи пробиваются сквозь тучи, и золотым крестом вспыхивают в алом небе.
И сестра Майре осенила себя крестным знамением.
— Нерушимой стеной стоит войско чужеземцев, и в центре его развевается знамя с черным вороном. Кто этот вождь под знаменем? Самый большой он между ними, сложенный как камень, злобный, несущий смерть своим врагам. Тяжелый щит у него, обитый железом, с украшенной кромкой. Шишка щита словно котел для четырех быков. Копье у него в руке с мощным древком.
— Нетрудно сказать, — подал голос Торгильс, — это Сигурд Оркнейский во главе своей дружины. И верно, что когда бросится он в битву, то больше чем гальки на побережье, травы на лугу, звезд на небе будет разбитых голов среди его противников.
— Карр! Карр! Нет битвы без удали, геройства, молодецкой потехи. Вот выходят вперед поединщики — Кримтан О, Дунланг из лейнстерцев и Эоганн Мак Кенна из Мунстера.
И услышав это, Арт с такой силой сжал свой кубок, что смяли его пальцы олово.
— Называют бойца свои славные имена, и восхваляют свои туаты, и поносят, и смеются над противником. Осторожно, как волки сближаются они, и кружат друг против друга, выжидая, когда ударить. Оба прикрылись крепкими щитами. Копье держит Кримтан, а Эоган — боевой топор. Прыгнул вперед Эоган. Но Кримтан бросил копье и попал противнику в ногу. Геройский бросок сына славы! Кровь, первая кровь пролилась на землю, на сухую траву, на поле битвы! Ударил Эоган топором. Бьет он, и давит, и рушит, и разит без устали, так, что только щепки летят от щита. Выхватил меч Кримтан, и ударил, и пронзил Эогана, да так, что меч вышел из его спины. А Эоган ударил топором Кримтану в бок. Пали оба воина на землю, но лишь один из них поднялся.
— Кто? – не стерпел Арт, — Кто поднялся?
— Славу нашел победитель, Кримтан из славного рода Дунланг, — каркнули вороны, и замолчали, и захлопали крыльями, взлетели, закружились по зале черным водоворотом, и вылетели вон.
Прославление жениха
Заметил Конгалах, что женщина в черном плаще скользнула к выходу, и сам он встал и вышел за ней, и дядя его, аббат Келлс отправился вместе с ним.
Стояла женщина у входа и смотрела на туман, который плотной серой стеной клубился вокруг дома, хотя ясное небо рассвета можно было видеть над головой. Смотрела женщина в сторону моря, в направлении поля битвы, словно хотела увидеть его сквозь туман, и казалось ей, что слышит она дальний лязг оружия, и глухие звуки битвы, и грай воронов, летящих туда.
Спросил у нее Конгалах:
— Правда ли, что видим королеву?
— Да, это правда, — ответила она.
— Знаем, что есть у тебя сокровище, которого желает наш господин.
Улыбнулась Гормлайт:
— Получите вы его, но не сразу. Прежде заключим договор. Я не люблю Бриана, и ваш господин ревнует к его власти. Не нужно нам, чтобы стал Бриан женихом в этом бруйдене, и получил удачу и благословение. Потому своего господина будете вы восхвалять негромко, зато громко порочить Бриана. Если исполните, то отдам вам сокровище Тары.
И ушла в дом.

…В зале же тем временем вновь наполнились кубки, и возгласил хозяин:
— Пришло время. Восславьте жениха и род жениха! Не скупитесь на похвалы, и пусть будут искусными ваши слова.
Лишь только хозяин произнес это, как Гормлайт сказала:
— Я восславлю жениха, и никто лучше меня не сделает это! Хорош собой Мэлмор, вождь лейнстерских дружин, муж благородного племени! Искусен в бою, смел и дерзок, быстр как ветер, он, прекрасный воитель. И еще скажу о Ситрике. Он молод годами и зрел умом. Славный правитель он, и каждый под его рукой пребудет в благоденствии до конца дней своих. Богат он, король Дублина, и роскошны его одежды…
— Остановись, женщина, — внезапно перебил ее скромный монашек, брат Финген, доныне молчавший. — Не следует тебе говорить сразу за нескольких мужей, потому что бог сказал: «Одной жене – одного мужа».
— Что с того? Я любила многих мужей, и знаю о любви больше, чем ты, монах, который сам отказался от любви. Да не узнать ее тебе вовеки! И не о чем тебе говорить на сватовстве!
— Сердце мое полно любви к Богу, — ответил ей Финген, — и не осталось в нем места для другой любви. Верен я Господу моему, и буду верен ему до самой смерти. А у тебя было много мужей, и ни одному ты не осталась верна. Ты восхваляешь любовь без верности. А любовь без верности — это король без чести, земля без плодов, меч без рукояти, битва без воинов. Дурную славу принесло бы любому королю твое заступничество. Во имя правды вынужден я вступить с тобой в спор, чтобы защитить сватовство от поругания.
— Согласна я, дочь короля, вступить с тобой в словесный поединок. Каков же будет твой залог?
— Ставлю я свое восхваление Отца нашего небесного против твоих слов на этом собрании. Если проиграешь – не скажешь ни да, ни нет, кто бы ни сватался к невесте.
— Согласна я, и пусть хозяин и собрание нас рассудят. Есть у меня право восхвалить жениха. Я рожала мужей, я любила мужей, я хоронила мужей. Женщина любит и мужа, и брата, и сына. Как день — это время мужей для битвы, деяний и подвигов, так ночь – время женщины для отдыха, спокойствия и безопасности, и одно без другого быть не может. Сына успокоить, брата накормить, мужа полюбить. И каждый из них найдет спокойствие и безопасность в женщине. В этом любовь.
— Не удастся тебе запутать нас и подменить одно другим. Собрались мы здесь говорить о сватовстве, о любви жены к мужу. Выберет невеста себе избранника, а он – ее, и будут они верны друг другу. В этом – сила, и богатство, и правда. И лучший из женихов – возлюбленный Господь наш, потому что любовь его вечна и совершенна. Со времен чуда в Таре, что совершил святой Патрик, нет у Эрин другого жениха, кроме Господа нашего…
И долго еще говорили они о любви земной и небесной, да так, что некоторые гости задремали, пока не стукнул хозяин кубком по столу, и не прервал этот спор.
И хозяин рассудил так:
— Никто из вас не сказал всей правды, а потому вы проиграли ваши залоги. Не сможет эта женщина восхвалить никого из королей. И не сможет этот мужчина говорить о правде своего короля.
— Раз таково твое решение, то я восхвалю Отца небесного, — сказал аббат Келлс, и восславил Христа как короля и жениха…

…Встал Кормак из Дал Кайс и обратился к собранию:
— Расскажу я вам притчу. Был в старые времена один славный король, и звали его Мак Кон. Нелегкая досталась ему судьба, и пришлось вместе с верными людьми бежать в Альбу. Чтобы скрыть своего короля, каждый держался с каждым как с братом. Решил господин, к которому поступили они на службу, узнать кто же их вождь. Для этого подали им запечённых мышей, и под угрозой смерти приказали съесть их. И эта история известна как «мунстерское горе над блюдами». И вот один из воинов не смог съесть хвост. «Меч тебе в глотку!» – воскликнул Мак Кон, — «съесть мышь, значит съесть и хвост». Так узнали, кто вождь этих людей. Смысл этой скелы вот в чем. Вождь и король тот, кто всегда доводит дело до конца. Бриан Бору – вот настоящий король, который доведет дело до конца, будь то объединение Ирландии, или сватовство.
И Нехтан О, Тул восславил Бриана как жениха Эрин, и говорил о его справедливости и милосердии, достойном верховного короля.

Дошла очередь до Льота Дублинского, и начал он свою речь:
— Никого не найдется в этих землях богаче, чем король Дублина…
А Конгалах припомнил слово из песни: «Все куплю — сказало злато, все возьму — сказал булат», и усмехнулся.
Продолжал говорить Льот:
— Ни у кого нет столько богатства, сколько у моего господина. Корабли его бороздят воды многих морей, и со всех концов земли стекаются к нему сокровища – и драгоценные камни, и тонкие ткани, и изделия искусных мастеров, и рабы. Пшеницей и золотом полны его закрома. На севере и на востоке, да и в Ирландии, расплачиваются люди звонкой монетой, которую чеканят в Дублине. Мудрый правитель король Ситрик, и много у него войска, богатства и власти…
Хмыкнул Торгильс-скальд, и говорит:
— Немало и других богатых людей на берегах северного моря, но везде дань собирают острые мечи. Стоит ли копить, если можно разграбить?
Покачал головой Льот:
— Искусные мореплаватели, доблестные воины, хитроумные торговцы собрались под рукой Ситрика Дублинского и признали его своим королем. А почему так? Что превыше богатства, знатности и воинской удали ценят люди в своем вожде? Правду скажу, что ищут и идут они за удачей вождя. Лучшим избранником будет Ситрик, потому что есть у него все, а еще и удача. Жених может быть могучим, богатым, красивым, знатным, но если нет у него удачи, всего он лишится в одночасье. А тот, кому благоволят боги и мир, рано или поздно достигнет вершины.
Восславил Льот своего сюзерена – Ситрика, короля Дублина, и сказал, что все северные люди под рукой его.
Не по нраву пришлось это остальным викингам. Желали они главенства для своих вождей. И Торгильс, и Хелен сказали слово за Сигурда Оркнейского, а Брунгильда – за Бродира, вождя викингов с острова Мэн.
И шепнул Льот Брунгильде:
— Пообещаю я тебе подмогу дублинских викингов в ваших походах, а за это отдай сейчас свое слово за Ситрика.
И согласилась Брунгильда.
Повернулся Льот к Торгильсу и спросил так, что никто другой этого не услышал:
— Что хотел бы ты за твою поддержку Ситрику в сватовстве? Скажи, и получишь, что пожелаешь.
Согласился Торгильс, и получили оркнейцы право грабить Ирландию, и помощь Дублина в этом.

…Последним встал Арт О, Дунланг:
— Хочу, — сказал он, — и я восславить жениха, и будет мое слово о Бриане Бору.
— Одарю я тебя за слово о моем короле, — вскричал гордый Кормак, и бросил Арту кольцо. Тот поймал его, на руке подкинул, посмотрел с ухмылочкой, и произнес вису:
Как при грозе среди туч гремят громовые раскаты,
Коршун парит в небесах и срывается вниз,
Так и Бриан ищет взглядом — ударить куда бы?,
И терзает Ирландию, отнимая свободу и жизнь.
И бросил Кормаку кольцо обратно через стол.
Вскочил Кормак, и руки его искали верный меч, а глаза горели гневом. Но встал хозяин и поднял руку:
— Круг замкнут, и слова сказаны! Время воронов!
И зал наполнился шумом хлопающих крыльев.
Третье явление воронов
Вороны, черные вороны влетели в дом, и, казалось, сам воздух потемнел от мелькания черных крыльев. Хриплыми были крики птиц, а черные клювы – в крови. Взгляд птичьих глаз обжигал как мороз, и видны были раны на крыльях и птичьих телах. Заговорил старый ворон:
— Карр! Карр! Время битвы пришло. Люди сошлись в грозной сече и убивают друг друга. Как две грозовые тучи, как две штормовые волны накатились и столкнулись оба войска. Ринулись бойцы друг на друга, и щиты ударили о щиты. Треск и грохот раздался над полем. Повсюду сверкают мечи и топоры. Тысячи мужчин сражаются пешими рука об руку, плечо к плечу, убивая и умирая.
И другой ворон подхватил:
— Боевые рога трубят, и вторят им волынки и флейты. Громко кричат ирландцы от ярости, и отвечают им низким ревом северяне. Крушат воины своих врагов, наносят удары и падают под ударами.
Прокаркал молодой ворон:
— Не вступил в битву Майлшехна. Как охотничьи псы стоят меты в волнении, раздувая ноздри. Запах битвы кружит им головы, но покорны они своему королю.
Услышав это, Конгалах сжал кулак так, что пальцы побелели, и взглянул на Гормлайт. Как нож в ночи сверкнул его взгляд, но королева рукой повела, призывая к терпению.
— И не пришла на битву дружина Ситрика, — продолжил молодой ворон.
И от этих слов на лице Гормлайт мелькнула довольная улыбка, которую она быстро спрятала, отвернувшись.
Вновь заговорил старый ворон:
— Славно бьются ирландцы, и первый среди них воитель – Мурхад, сын Бриана, блистающий наконечник копья, грозный, метко разящий.
Не сдержался, воскликнул Кормак:
— Он — лучший из воинов, что вовеки стояли на ирландской земле. Воистину благочестив тот муж. Искусен он в воинских приемах. Клянусь, что девять раз по десять воинов падут от его руки в первой же схватке!
И продолжил старый ворон:
— Яростным и безумным делает воителя битва. В обоих руках держит Мурхад по мечу и наносит удары. Никто не устоит против него. Верная дружина его, далкасцы, идут за ним. Как стая волков, напавшая на овец, вгрызаются они в строй противников, и не в силах люди Бродира сдержать их. Стремится вождь к вождю, чтобы померятся удалью и стяжать славу, и отступают викинги, не выдержав напора. Пал уже Олаф, и Торвальд с Гебридских островов, а сам Бродир ранен.
Затрепетала Брунгильда, и вскочила с места:
— Врешь ты, подлая птица! Все знают, что надевает Бродир на битву заговоренную кольчугу! Ни меч, ни копье не могут ее пробить!
На эти слова склонил хозяин голову набок, по-птичьи, да так, что показалось будто и сам он ворон в человечьем обличье.
— Отчего кричишь ты, женщина? Разве не сама ты отдала его удачу?
— Выкуплю я его удачу своим мечом!
— Что ж, попробуй… Не пал еще твой вождь, и не закончилось еще сватовство. Не встретились еще в поединке Бродир Мэнский и неистовый Мурхад, и, может быть, не случится этого.

Восхваление правды
— Восхвалите правду! – возгласил хозяин и поднял кубок.
Горько сказал Кормак:
— Правда в том, что сражаются сейчас мои родичи в битве, и защищают моего короля, и умирают, а я не с ними, и нет в этом для меня ни правды, ни чести.
И сказал Конгалах:
— Как бы мне хотелось оказаться сейчас в битве! Но есть долг, и правда в том, чтобы следовать ему. Если моя дорога привела сюда, то здесь моя битва. И если люди будут хранить правду, то и правда сохранит их.
Встал Нехтан и сказал:
— Правда – это соблюдение законов и справедливый суд. Король – опора правды. Кого бы ни избрала невеста, лучшим супругом ей будет справедливый муж, такой как Бриан.
Поднял кубок Льот, и начал свою речь:
— Каждый из тех, кто выходит на битву, считает, что сражается за правое дело. Кто же прав? Лишь боги знают… Но нет правды в сражении. И земля слабеет от пролитой крови, а богатеет от мирной жизни. Хороший дом, крепкое хозяйство, – что еще человеку нужно? Богатством семьи прирастают земли и мир.
И сказала Гормлайт:
— Чтобы земля рожала, ей нужен муж, хозяин, властитель.
Согласился Льот:
— Таков мой господин – король Ситрик. Благоденствие принесет он невесте, если выберет она его, и всей ирландской земле.
И сказала Майре:
— Для каждого христианина, и для меня, правда – во Христе, и эта божественная правда превыше земной…
Все реже падали слова, все длиннее становились паузы между речами гостей. Испытующе смотрел хозяин на собравшихся, а они переглядывались в смущении, кто следующий возьмётся держать речь. Но вот наступило молчание. И тогда сказал хозяин:
— Закончено восхваление правды, и последний круг замкнут.
Битва при Клонтарфе
…Подслушал Арт разговор двух слуг:
— Что же молчат эти люди? Разве не слышат, как истекает время, как с каждой минутой то многое, что могло быть, исчезает, и остается единственное сбывшееся!
— Они поражены картиной битвы. Люди всегда так. Они торопятся, когда можно не спешить, и они бездействуют, когда времени почти не осталось, уже совсем не осталось.
Хотел Арт спросить их, о чем они беседуют, но не успел, потому что вновь заговорил хозяин:
— Свершилось сватовство, и судьба вождей определена. Скоро невеста отдаст себя своему избраннику. Скоро узнаете вы все о битве на поле Клонтарф. Сотворю я волшбу, чтобы видели вы битву глазами воронов, и слышали их ушами, в должное время. Но прежде каждый из вас, кто пришел сюда, должен выбрать свою дорогу. Может он отправиться на поле Клонтарф и погибнуть там, если ведет его долг или иное устремление, но не раньше, чем найдет человека, согласного рассказывать о его подвигах. Думайте до тех пор, пока не прилетят вороны. И будьте готовы отвечать мне.

…Обратился Кормак к Нехтану:
— Одному из нас придется остаться, чтобы второй смог отправиться в битву. Заклинаю тебя нашей дружбой – останься ты здесь рассказчиком за меня.
Ответил Нехтан:
— Ради моей чести не могу я сейчас ответить. Дай мне время! А после решим этот спор по согласию или в поединке.
И лишь закончил он говорить, как перед его взглядом открылось поле битвы, и лес по его краю. Воронов увидел он, сидящих на ветках дуба, а среди деревьев – королевский шатер, и знамена Мунстера.
… В дубраве, на берегу реки, за спиной битвы, был разбит походный лагерь короля Бриана. Седой король, стоя на коленях перед алтарём, молился о победе для своих воинов, и об избавлении Ирландии от владычества викингов. Отослал Бриан своих телохранителей в битву, и остались с ним лишь священники. Легкие шаги раздались у шатра, и к королю приблизился юноша, совсем еще мальчик. Голос его дрожал от быстрого бега, когда обратился он к королю Бриану:
— Повелитель! Северяне дрогнули и отступают. Мурхад гонит их как собак к берегу моря.
Не сразу прервал молитву король. Но когда он поднял голову, то ответил:
— Дарует Отец небесный нам победу, и хочу я сам увидеть ее, хоть бы и пророчили мне недоброе.
Но лишь только король сделал шаг в сторону битвы, как раздался на поляне треск ломающихся ветвей, и из кустов, как дикий зверь, вырвался огромный человек. Бурая запекшаяся кровь запятнала его кольчугу, а длинные черные волосы были всклокочены. Безумным взглядом окинул он поляну, и, подняв меч, бросился на Бриана. Остолбенели священники, и никто не успел ни шага сделать, ни вздохнуть, когда огромный меч пал на голову короля. «Я совершил это», — закричал великан, — «Я, Бродир Мэнский, убил короля Бриана»…
Вскрикнул Нехтан, и как будто от сна очнулся. Вновь увидел перед собой зал бруйдена, и гостей, сидящих за столами, и хозяина, который пристально смотрел на него. И сказал хозяин Нехтану:
— Что бы ни случилось, ради твоей чести, делай, что должен.
Тогда подошел Нехтан к Лавдергу, человеку в красной рубахе, и заговорил с ним:
— Хочу спросить твоего совета. Был у меня брат, но по несчастному случаю убил он родича и был изгнан из клана. Много лет не видел я его и не слыхал ничего о нем. Хотел бы я отправиться на поле битвы, и совершить там славные подвиги, и заслужить прощение для своего брата перед королем. Но погиб король… И если погибну я, что будет с моим туатом? Посоветуй мне, человек, принявший имя Лавдерг.
Не поднял Лавдерг взгляд навстречу Нехтану, ничем не показал, что узнал его. Угрюмым и безразличным был его голос, когда он ответил:
— Змея не вползает в однажды сброшенную шкуру, и нет правды в том, чтобы смотреть назад, когда надо смотреть вперед.
Разошлись они, и более никогда не встречались.
Вернулся Нехтан к Кормаку и спросил:
— Верно ли, что хочешь идти в битву?
И сказал Кормак:
— Не спасти мне уже моего короля, но не могу сидеть я на пиру, когда на поле льется кровь моих сородичей и соратников. Потому стремлюсь я на поле Клонтарф, и прошу тебя, Нехтан, быть рассказчиком за меня.
И согласился Нехтан. Открыл хозяин путь, и ушел Кормак в битву, и ворон сидел на его левом плече.
Смотрел ему вслед Нехтан, и опять увидел поле битвы глазами воронов.
… Тяжело пришлось ирландцам, когда услышали они весть о смерти короля Бриана. Сердца их затрепетали как листья на ветру. И показалось им, что небо потемнело над головой. Пошатнулись воины, усталые, окровавленные, израненные, а северяне воспряли духом и двинулись вперед. Снова за каждую пядь земли разгоралась яростная схватка, но все же отступали ирландцы, а викинги теснили их все сильней. В пылу боя оказался Мурхад один среди врагов, ибо лишь немногие дружинники его уцелели. Не сносить бы ему головы, если бы не появился вдруг рядом Кормак, как будто из тумана вышел. Прикрыл он вождя щитом, и вступил в бой с такой силой и яростью, что дрогнули и остановились северяне…
Здесь закончилось видение Нехтана.

…Громким голосом возгласила Брунгильда:
— На поле битвы снискал мой вождь, Бродир, себе славы! – уперлась она тяжелым взглядом в Льота Дублинского, и тише, чем прежде, продолжила говорить для него:
— Но тяжело придется вождю без удачи. Верни мне его удачу, Льот Дублинский, чтобы с победой вышел он из боя!
Усмехнулся Льот:
— Честной была наша сделка – твое слово в обмен на мое слово. Не привык я отказываться от своих обещаний, а уж тем менее возвращать то, что взял.
— Тогда решим спор поединком! – воскликнула Брунгильда, потому что жестоким пламенем жгли ее сердце ярость и стыд.
— Согласен, если ты того желаешь.
Вышли они на поединок. Быстрой и молниеносной, решительной и смелой была пляска стали в руке Брунгильды, а меч Льота отвечал ей скупо и сильно. Хоть и горячо желала она победы, но не смогла ее добыть. Проиграла Брунгильда этот бой. И когда меч выпал из ее руки, то услышала она, как вопят священники белого бога у королевского шатра, и как на их крики сбегаются вооруженные ирландцы, и окружают и теснят Бродира. Не смог уйти Бродир от разъярённых воинов. Как свора собак на медведя навалились они на него, и обезоружили, и казнили в гневе и ярости, предали его жестокой и медленной смерти, мстя за своего короля…
Здесь закончилось видение Брунгильды.

…Тем временем Конгалах подошел к Гормлайт:
— Все что назначила ты нам, мы исполнили. Выполни и ты свое обещание.
— Рада я, что погиб мой враг, — ответила Гормлайт, — Возвращаю я Майлшехне его залог, чудесную брошь Тары, но прежде поклянись пощадить жизнь мне и моим сыновьям, и моему брату. Будет это справедливо, ведь кровные узы нас связывают.
Поклялся Конголах в этом, и отдала ему Гормлайт священное сокровище – брошь Тары.
Услышав это, сказал хозяин:
— Не к добру ведет твое заступничество, о женщина! И нет у тебя власти, спасти тех, кого ты хочешь. Уже пал Мэлмор. Безвестностью наказан король за то, что призвал чужеземцев, послушав тебя. Ни мои вороны, и никто другой, не сможет рассказать, славно ли он сражался, много ли героев поверг в битве. Никто не воспоет его стать и силу, блеск его глаз, благородную поступь, искусство бойца, клич его яростный и его смерть. Погиб он в кровавой сече, и лишь его серый конь с окровавленным седлом вырвался из битвы и ускакал прочь.
Замерла Гормлайт, как пораженная громом, и глаза ее наполнились слезами…
А Конгалах вернулся к своему дяде, аббату Келлс, и сказал:
— Вот в руках у меня сокровище, которого ждет мой отец и повелитель. Воину – идти в битву, а священнику – молиться за нас. Останься здесь рассказывать обо мне, а меня отпусти.
Благословил его аббат Келлс, и ушел Конгалах в битву, и ворон сидел на его правом плече.
Смотрел ему вслед аббат Келлс, и увидел поле Клонтарф…
…На краю поля стояло войско Майлшехны, и сам король созерцал битву. Услышал он весть о том, что убит король Бриан. Поглядел он на поле и увидел, как пошатнулось ирландское войско, и как подалось назад.
— Повелитель! – в ноги королю рухнул гонец, молодой воин в кожаной куртке, обшитой коровьими копытами, порванной во многих местах и окровавленной. Со свистом вырывалось его дыхание, а голос был хриплым, — Принц Мурхад окружен! Нас убивают, о король, но никто из нас не отступит! Поспеши на помощь, правитель, если верен ты своим клятвам! В тяжелый час зовем мы тебя!
С последними словами упал он на землю, и увидел король, что бок и спина его рассечены до самых ребер, и что дыхание покинуло вестника.
— И верно, тяжел этот час для ирландцев, — сказал Майлшехна, — Значит, пришла пора и нам вступить в битву.
Серебрилась седина в волосах Майлшехны, но стан его сохранил крепость и силу. Поднял король свой меч, и воскликнул:
— Время настало для битвы! Вперед, отважные воины Миты! Вперед, сыны славы! Пусть врагам станет жарко!
Махнул он рукой, и меты двинулись в битву, ощетинясь оружием, все убыстряя свой шаг.
— Отец! – услышал король, и обернулся.
— Отец, — преклонил колено Конгалах, — Я принес талисман.
— Ты – лучший из сыновей, мой мальчик. Ты принес нам удачу. Приколи священную брошь к моему стягу, и сопровождай меня в битве. Я иду! …
Здесь закончилось видение аббата Келлс.

…Тревога, как морской прилив, темной и холодной волной, затопила сердце Хелен, и обратилась она к скальду:
— Торгильс, о, Торгильс, как неразумно было соглашаться с хитрым Льотом! Чувствую я, как сгущаются тучи над головой моего брата! Пыталась Брунгильда вернуть удачу, но не смогла. Верю я, что тебе повезет больше. Скорее, забери у Льота свое слово, чтобы не пришлось мне лить горькие слезы!
Вызвал Торгильс Льота на поединок:
— Славно машешь мечом ты. Сразись со мной.
— Не откажусь я от поединка. Что же будет залогом?
Сказал Торгильс:
— Вернешь ты мое слово, если проиграешь. А если выиграешь, то будешь свободен от данной мне клятвы.
— Согласен, — ответил Льот, — Разделим мы ставку на три части и проведем три боя.
И в первом бою проиграл Торгильс право грабить треть Ирландии.
И во втором бою проиграл он право грабить вторую треть Ирландии.
И в третьем бою проиграл он.
И когда отлетел в сторону его меч, то увидел он знамя с черным вороном над ратями Клонтарфа, которое медленно падало вниз.
…Черный ворон был на знамени Сигурда Оркнейского. Руками матери и сестры был он вышит, и обе они пели над ним заклинания. Заклятие же было таково: победит дружина Сигурда под этим стягом в битве, но знаменосец погибнет. Три знаменосца пали, удерживая стяг в яростной схватке. И отказались выжившие дружинники держать знамя. Отважен и храбр был Сигурд, не захотел он оставить знамя и сам поднял его с земли. А пока поднимал — меч Мурхада срубил его голову. И трижды бросили его голову с одной стороны поля на другую…
Здесь закончилось видение Торгильса.

Узнала Гормлайт, что погибли оба ее жениха и брат, и страх овладел ею. Бросилась она к Майре, и стала умолять ее, увезти детей и скрыть от гнева ирландцев. Отвечала ей Майре:
— Я всего лишь смиренная монахиня. Погиб король Лейнстерский. И сама я не знаю, что делать дальше. Обратись за помощью к мужчинам. Вот есть спутник, который привел меня сюда.
И обратилась Гормлайт к Лавдергу, человеку в красной рубахе:
— Если ты спасешь детей, то золотом по весу я заплачу я за моего сына, и серебром за второго мальчика.
— А кто из них кто? – спросил Лавдерг, и блеснули его глаза.
— Зачем тебе это знать? – со внезапным подозрением прошептала Гормлайт. И принялась она стонать и плакать.
Увидев это, сказал ей Арт О, Дунланг:
— О звезда моя, о королева! Ты скорбишь о потерях, но никогда еще ты не была свободна как сейчас. Не плачь о том, что пали твои женихи. Долго я ждал этого часа, и сейчас прошу твоей руки и твоего сердца. Стань моей женой, возлюбленная моя, и я буду тебя защищать, пока есть во мне дыхание. Пусть повержены войска Лейнстера, но велик мир, и есть где нам укрыться. Если не захочешь ты оставаться в Ирландии, то можем мы бежать в Альбу, или на острова, или еще дальше. В любой земле буду я счастлив служить тебе.
Перестала плакать и стенать Гормлайт и надменно отвечала ему:
— Оставь меня, Арт. Никогда я, дочь короля и жена королей, не выйду замуж за слугу. Лучше умереть, чем избрать такую долю. Мне, властительнице, не пристало бежать. Мне, королеве, не пристало прятаться. Уходи, и делай, что хочешь. Я же вернусь к сыну моему, королю Дублина, и положусь на клятву Майлшехны и расположение Ситрика.
Не ожидал Арт такого ответа.
— Таково ли последнее твое слово? – спросил он печально.
— Да, такова моя воля.
Помолчал Арт, а затем произнес:
— Слугой ты меня огласила. Хоть и происхожу я из рода королей, но правду ты сказала – избрал я для себя служение без измены и предательства. Ныне ты сама меня прогнала. Кому теперь нужна моя верность, если ты отказалась от нее?
Обвел он взглядом собравшихся и сказал:
— Некому мне предложить свою верность, кроме мальчика, сына Бриана и Гормлайт. Осиротел он сегодня. Ему буду служить.
Обрадовалась сестра Майре. Собрали Майре и Арт детей, и тронулись в обратный путь. И хозяин открыл им дорогу, и вороны не сопровождали их.
А Гормлайт ушла в сторону Дублина, и не задерживал ее хозяин.

Завершение битвы
— Время воронов! – возгласил хозяин.
И собрались в зале те, кто остался, а тех, кто ушел, можно было разглядеть в тенях на стене, если бы кто-нибудь стал присматриваться.
Ни криков, ни карканья не издала воронья стая, скользнув в зал. Молча расселись вороны по стенам, и тени их смешались с тенями ушедших.
И сказал хозяин:
— Закончилась битва, и вы вольны уйти отсюда. Отныне будете вы рассказывать людям о великой битве при Клонтарфе так, как услышали здесь. На прощание дарую вам знать о будущем. Слушайте о своей судьбе!
И вороны прокаркали:
— Кормак из Дал Кайс подхватил упавшее знамя Мурхада, и погиб в пылу сражения.
— О его подвигах в битве Нехтан О, Тул рассказывал долгими зимними вечерами, а о потерянном брате он не рассказывал никому.
— Человек в красной рубахе по прозвищу Лавдерг был забыт еще до того, как гости покинули бруйден.
— Арт О, Дунланг сопроводил сестру Майре с детьми обратно в монастырь, и мальчик, сын Гормлайт и Бриана, вырос и стал следующим королем Мунстера.
— Конгалах принес королю Майлшехне волшебную брошь Тары, и войска его были победоносны.
— Ситрик Дублинский так и не вывел своих воинов на поле брани. Однако король Майлшехна был милостив к нему.
— Льот продолжал оставаться распорядителем Дублинского замка, скопил немало богатств, и оставил их многочисленному потомству, мирно умерев во время паломничества в Рим.
— Викинги были разбиты, но двум драккарам Оркни удалось уйти из Дублинской гавани, и на них спаслись и Торгильс, Хелен и Брунгильда. Хелен вышла замуж за Торгильса, и сопровождала его в поисках волшебной страны Винланд.
— Ситрик выдал королеву Гормлайт за короля небольшого туата, и более о ней не было речи в сказаниях.
— Аббат Келлс был известен своими записями о битве при Клонтарфе, и другими хрониками. Имя его сохранялось до 16 века, а затем забылось.

…Стояла тихая ночь 24 апреля 1014 года. Гости уходили из бруйдена, оставались лишь тени на его стенах. Хозяин сидел, сгорбившись, за опустевшим столом. В тишине покинутой залы раздавался скрип пера, которым скромный монах, брат Финген из Божьих слуг, записывал все услышанное.