Вот это - "напарничек"!.. (Глава 2)

Коридор закончился внезапно.
В торце имелась, разумеется, очередная дверь.
– Эта – точно – в покои принцессы! Её делали по заказу Мохаммада шестого в мастерской усто Джалола: вон, его клеймо внизу!
– Отлично. Наконец-то хоть куда-то добрались. Ну, давай. Как в прошлый раз!
Однако из чёрного проёма никто не выскочил. Конан, впрочем, не спешил входить внутрь. Вначале он просунул в покои руку с плошкой, и долго и придирчиво рассматривал помпезно-шикарный интерьер.
– А ничего вкус у местных декораторов. Впечатляет. Покои – куда там многим королям!
– Конан! Так ведь Малика – любимая дочь нашего падишаха! Он её… э-э… баловал, и покупал всё самое роскошное и дорогое! В-основном, привозное!
– Да, вижу. Драпировки и занавеси – точно из Пунта. А кровать с балдахином – не иначе в Бритунии делали: отличный дуб. Не-ет, ты уж погоди! – могучая рука остановила порывавшегося было войти юношу, и Конан покачал головой, хмурясь, – Думаю, сейчас самое интересное и начнётся!
– Ч-что – самое интересное?!
– Ну как – что? Ловушки, капканы, волчьи ямы… Ну-ка, посмотрим.
Варвар, отойдя чуть назад, мечом выкорчевал из пола одну из чуть выступавших мраморных плит коридора. Садриддин смотрел молча, уже догадавшись, для чего напарник это делает. «Дурацких» вопросов за эти… Часы? Дни? – он научился зря не задавать.
Плита, брошенная умелой рукой, прогрохотала по мозаичному полу спальни, на полпути к постели вдруг исчезнув в открывшемся в этом полу огромном проёме!
Конан удовлетворённо крякнул:
– Есть одна!
Ещё три плиты, брошенные в разных направлениях, выявили ещё одну яму-ловушку, и поток – на этот раз тарантулов. Которых киммериец, смело вошедший в покой по тропе, проложенной уцелевшими плитами, опять подавил сапогами:
– Экие поганые твари! Не раздавишь так просто: панцири крепкие, как у черепах!
Садриддин, осторожно, бочком, вдвинувшийся в проём, осмотрелся. Осторожно перегнувшись через край, заглянул в ближайшую яму. Его передёрнуло: колья-лезвия с зеркально отполированными остриями и крючьями, словно ухмыляясь, ожидали свои жертвы на глубине пяти его ростов. Глянув же в дальний, самый тёмный, угол комнаты, юноша невольно вскрикнул, рука вскинулась в указующем жесте:
– Конан!..
– Вижу, не слепой. Однако раз гриф не кинулся на нас сразу, значит, его дело – вредить нам как-то по-другому… Сейчас спросим.
– ЧТО?! Ты собираешься…
– Да. Помолчи-ка. И – прикрывай. – Конан и правда, подошёл к грифу, настороженным взором следящим за людьми с насеста в виде узорчато-мозаичного шестиногого столика. Тыкать при этом носком сапога в пол перед каждым шагом киммериец не забывал:
– Приветствую тебя, о почтенная птица. Ты понимаешь меня?
Как ни странно, но ответ прозвучал сразу. Птица словно только вопроса и ждала, чтоб открыть свой страшный загнутый клюв:
– Привет и тебе, чужеземец. Я понимаю этот язык.
Однако продолжения не последовало, и Конану пришлось сказать:
– Прости за невежливость. Я имею в виду, извини, что мы не спросили твоего разрешения, чтоб войти в эти покои. Мы ищем принцессу Малику. Ты не знаешь, где она?
– Ничего, я не в обиде, что вы вошли без спросу. Потому что покои-то – не мои. Они как раз и принадлежали принцессе, пока она ещё жила здесь…
Но её забрал отсюда Ворух.
– Кто такой – Ворух?
– Ах, верно. Вы не можете знать его имя. Ворух – маг, захвативший этот дворец, и живущий здесь… Не знаю уж, сколько лет. Мне кажется, что уже несколько сотен!
– Но кто же ты? Раз не пытаешься напасть на нас, думаю, ты… Не с Ворухом?
– Нет, я – не с ним. Я – кормилица Малики, а в грифа превращена в наказание. За то, что попыталась защитить свою ласточку от грязного и наглого хама!
– Феруза-опа?! – глаза у Садриддина буквально полезли на лоб.
– Да, Садриддин. Не удивительно, что ты меня не узнал. А вот я тебя отлично помню. И серенады, которые ты пел под стеной сада, и верёвку твою глупую, которую стражники унесли, а я – снова выкрала, да через стену перекинула. Чтоб ты, балбес влюблённый, мог спасти свою шкуру, когда настал час обхода!
– Ах!.. Так это вы, Феруза-опа, тогда…
– Да, мальчик. Но смотрю, ты вырос в сильного и упрямого юношу. Да и напарник у тебя – настоящий воин! Вместе вы, может, и достигнете успеха там, где восемь добравшихся сюда смельчаков потерпели поражение. И всё равно: чтоб спасти Малику, Воруха вам придётся убить. Иначе он не выпустит вас отсюда: будь то с принцессой, или без неё.
– А где сейчас Малика?
– Она – на половине падишаха, которую облюбовал для себя новый хозяин дворца. Он там развлекается с ней, унижая, и заставляя делать то, что принцессы никогда не делают: мыть полы, стирать, убирать его покои… Петь и танцевать.
– Ах!.. А как же её ручки – такие изящные и тоненькие!.. Но почему, – У Садриддина снова лицо пошло пятнами, и шея покраснела, – Она не откажется?!
– А как она может? Ведь тогда Ворух убьёт её отца!
– Но ведь Мохаммад шестой…
– Я думаю, что он – спасся, и сейчас всё так же правит в Биркенте. Но Ворух создал настолько правдоподобного двойника, что даже родная дочь – принцесса! – не может его отличить! Вот и старается, чтобы старика не пытали, и не морили голодом.
– Проклятье! Бэл раздери!.. – Садриддин употребил и другие слова, топая, и сжимая в бессильной ярости кулаки, – Мерзавец! Да за одно это!.. Бежим скорее! Где он?!
– Спокойней, юноша. С магом можно справиться только с холодной головой и крепкими руками!
– Прислушайся к совету твоего напарника, Садриддин. Он дело говорит. С разумом, затуманенным жаждой мести и яростью, ты много не навоюешь – падёшь жертвой первой же ловушки. Или Стража.
– Ты… Права… – юноша выдохнул, и разжал кулаки, взглянув на ладони, – И я теперь благодарю Небо за то, что оно послало мне такого… Трезвомыслящего напарника, и тебя, о кормилица моей возлюбленной! Подскажи же, что нам теперь делать?
– Ну, во-первых, вам неплохо бы узнать побольше о Ворухе, и его привычках. Чтоб не совать голову в его пасть, а трезво оценивать свои возможности и знать о его слабых сторонах… Предыдущие восемь храбрецов, думаю, уже погибли. Потому что считали ниже своего достоинства заговорить с безмозглой птицей! А я не могу начать говорить, пока кто-нибудь не начнёт первым!
– Заклятье?
– Заклятье. Ворух таким образом как бы издевается над этими беднягами: сообщая им потом, что они могли бы… Но – не захотели! А во-вторых…
– Да?
– Во-вторых вам всё равно придётся перебраться в другое крыло дворца. Потому что Ворух-то рассчитал правильно: все спасатели вначале, разумеется, идут сюда!


Рассказ про чародея и его привычки, впрочем, много времени не занял.
Воочию, так сказать, лицом к лицу, Феруза-опа видала мага лишь однажды – как раз когда он домогался руки и других мест принцессы, и кормилица высказала ему всё, что о нём думает, и все пожелания относительно его дальнейшей судьбы.
За что и поплатилась.
Выглядел маг, впрочем, как вполне обычный человек. Только толстый, и самовлюблённый (Ну, это-то Конан, как уже встречавшийся с магами, легко мог понять: самомнение у волшебников – всегда до небес!..) до безобразия. Лет ему на вид можно было дать около сорока. Бородка, усы. Оружия никакого. Всё оружие – в кончиках пальцев, откуда пошёл фиолетовый свет, словно обернувшийся вокруг тела кормилицы, и впитавшийся в кожу. После чего она и стала… Тем, кем стала.
– А почему же вы не попытались отсюда… Хотя бы улететь?!
– Эх, Садриддин. Сразу видно – неопытен ты ещё. И не заметил того, что твой напарник давно уж разглядел, – птица чуть привстала, и юноша с содроганием заметил, что ноги грифа заканчиваются не лапами, а узорчатой столешницей. Несчастная была навеки прикована к своему насесту – прикована прочней, чем любой цепью!
– Ах, няня!.. Но как же нам вас…
– Освободить? Никак. А вот если вы убьёте чародея, думаю, оковы колдовства спадут сами собой. Так что оставьте меня здесь, и идите. Туда, куда зовёт тебя сердце, юноша, и тебя – твоя жажда наживы и славы, северный воин. К вашей цели.
Только помните: маг, перед тем, как начать колдовать, обычно вскидывает руки к небу, и перебирает пальцами: может, концентрирует волю, может – получает какую-то силу из воздуха… Не знаю. Но без этого перебирания он не колдует. Это мне позже передала Малика, пока чародей спал. Она видела, как он создавал тварей для охраны дворца, и устраивал коварные ловушки против тех, кто мог прийти на помощь… А ещё он любит… – впрочем, рассказ о привычках и мерзких пристрастиях мага оказался обидно краток: Малика не часто навещала кормилицу.
– Благодарю тебя, мужественная женщина. Ты очень помогла нам. Надеемся, что когда чары спадут, ты снова сможешь обрести ноги, и стать, как все.
– Спасибо на добром слове, северянин. Желаю вам с Садриддином удачи… И помните – колдун коварен и опытен. Наверняка Биркент – не первый город, который он облюбовал для жизни. Вот только не знаю – выгоняли его из предыдущих, или же он сам уходил, по доброй воле… Он как-то сказал Малике, что ненавидит скуку и однообразие.
Да, вот ещё что: спит он только тогда, когда выставит вокруг себя кольцо из псов-кентавров, пауков, и гарпий!
– Поняли. Ну, спасибо ещё раз, Феруза-опа! Счастливо вам оставаться!
– Удачи вам, напарники.
И – трезвой головы.


– Какая терпеливая и мужественная женщина. Жаль, что пострадала. Не часто встречалась мне такая преданность.
– Да, Феруза-опа любит Малику больше, чем себя. Наверное, это потому, что её собственная маленькая дочь умерла тогда, когда кормилица растила их обеих – от какой-то, как сказал придворный лекарь-табаб, мозговой опухоли. Вот и перенесла она, как я думаю, всю свою любовь – на Малику…
– Похоже на правду. – Конан и Садриддин удалялись от покоев принцессы быстро, не забывая, впрочем, внимательно смотреть по сторонам, – Жаль только, что её так легко обмануть.
– Как – обмануть?! Ты о чём, Конан?
– О том, что маги обычно куда коварней, чем женщины могут себе вообразить. Я, например, не верю, что Малика могла сюда приходить так, чтоб об этом не знал Ворух. Знал, конечно. А спящим – прикидывался. Я уверен: он специально дал девушке рассказать няне-кормилице о кое-каких своих якобы привычках… Для того, разумеется, чтоб направить наши усилия туда, где от них не будет толку.
– Конан… Получается, ты никому не доверяешь?
– Дело здесь не в доверии, юноша. А в реалистическом подходе. К врагам вообще, и магам в частности. Ну вот не верю я в то, что маг выпускает сияние из пальцев, и долго сосредотачивается. Потому что, как уже сказал тебе, встречался с этой братией… Постой-ка: что это?!
Внезапно словно бесшумная волна тёплого воздуха ударила им в лицо, и прокатилась дальше – вдоль коридора. Конан чертыхнулся: плошка погасла. Пришлось срочно скидывать суму, и снова возиться с кресалом и трутом: благо, вокруг было тихо!
Но когда огонёк лампадки вновь загорелся, напарники оказались поражены: они стояли буквально в десяти шагах от всё ещё приоткрытой двери в тронный зал!
– Ох, не нравится мне всё это. Похоже, чёртов Ворух следит за нашими передвижениями, и уж наверняка подслушивал, о чём мы толковали с кормилицей, да и между собой: вон, трупа тигромедведя уже нет!
– Ты мне лучше другое объясни, Конан. Как это так – к покоям принцессы мы шли чуть не двое суток, а вернулись – за две минуты!
– Как это происходит, юноша, сказать не могу – я не чародей. Но ясно одно: теперь нам опять придётся попотеть. Поэтому предлагаю перекусить и выспаться! Так как мы знаем, что вот эта часть коридора – безопасна.
Вроде.


Сон Садриддина оказался на этот раз беспокоен: ему всё время что-то снилось: то он тонул под лавиной из муравьёв, которые его тело немилосердно грызли, то – убегал от какой-то твари вроде помеси крокодила со львом! То жуткий великан с толстым пузом и лоснящейся жиром кожей, сбрасывал его в котёл с кипящей смолой…
– Знаешь что, напарничек, если б я спал, ты разбудил бы меня в любом случае – так часто ты вскрикиваешь, рычишь, и громко стонешь!
– Извини, Конан. Снилась… Всякая гадость!
– Гадость, говоришь?.. Хм-м… Ну-ка, расскажи: вдруг, как это иногда бывает, твои сны – как бы пророческие? И нам встретится что-нибудь из того, что тебе сейчас…
– Не может быть! Не бывает муравьёв с бульдожьей челюстью! И крокодилов на львиных лапах! А вот в котёл с кипящей смолой мы вполне… – вздохнув, Садриддин рассказал то, что запомнил из кошмаров.
Конан пошкрёб щетину, действительно отросшую за это время:
– Правдоподобно, будь оно всё неладно… Маги, они ведь – те ещё коварные гады. И любят попугать, поиздеваться… Ладно, идём-ка. Проверим, так сказать, воочию.


Ставшее традицией открывание двери Садриддином, с киммерийцем напротив – наготове, прошло без происшествий: никто на них из чёрного, словно, как выразился варвар, желудок Неграла, проёма, не кинулся.
Плиты коридора падишахской половины Конан лупил подошвой сапога уже куда чаще. Да и по стенам и потолку взглядом пробегал пристальней. Иногда даже мечом тыкал в подозрительные места.
Однако тварь, действительно напоминавшая помесь крокодила, росомахи и крысы вывалилась на них сверху совершенно, вроде, ниоткуда: не иначе, как Ворух сотворил её прямо в воздухе коридора!
Конан отбил первую атаку, наотмашь ударив мечом по нагло разинутой пасти, заранее исходящей слюной: нижняя челюсть оказалась разрублена почти до середины! Садриддин же, успевший зайти сзади, прыгнул твари на спину, всадив свой мизерикорд обеими руками в шею сразу за основанием черепа!
Тварь изогнулась в немыслимое кольцо, сбросив непрошенного наездника так, что тот врезался в стену, почти потеряв сознание от удара, и Конану пришлось схватить крокодила за хвост и оттащить прочь: иначе могучие когтистые лапы разворотили бы юноше живот!
Правда, активное сопротивление почти сразу стихло: тварь вытянулась на полу, жалобно рыкнув на прощанье, и, испустив дух, обмякла.
– А молодец ещё раз. Быстро схватываешь. Удар нанёс точно куда надо!
– Спасибо – тебе. За то, что снова спас… – Садриддин тёр изо всех сил шею и тряс головой, – Если б не ты – точно вспорола бы мне живот скотина бронированная…
– Думаю, да. Вон: посмотри. Тут-то трупы не убраны.
Действительно, чуть подальше лежало несколько человек. При ближайшем рассмотрении Конан узнал и кое-кого знакомого: эти трое вчера (Вчера ли?!) ужинали с ним в зале караван-сарая. Садриддина же поразило выражение ужаса, застывшее на лицах:
– Это они… Этой твари так испугались?
– Не думаю. Взгляни на раны: их словно пилили, или рассекали тупым ножом. А «наша» тварь могла только кусать и рвать. Когтями. Судя по лапе – пятью. А здесь – один разрез… Так что поработал кто-то пострашней. И поопасней. Думаю, скоро встретимся.
Встретились и правда – скоро.
Высокий как бы человек, ростом с доброго верблюда, вышел навстречу сам, возникнув, как и крокодилокрыса, прямо из воздуха. В каждой руке длиннорукое создание несло по сабле. А ног почему-то было четыре. Однако недолго Садриддину пришлось удивляться. Конан крикнул:
– Держись за спиной! Чтоб я тебя не задел!
После чего варвар неуловимо быстрым движением нырнул в ноги монстру, и что было сил рубанул по двум «передним»!
Ноги перерубились.
Тварь грохнулась оземь, невольно вытянув руки с саблями вперёд – смягчить падение! Конан не стал «благородно» ждать, когда чудище поднимется, а просто отрубил тому голову, даже не вставая: прямо с колена!
– Только не ворчи, ладно? По твоему лицу вижу, что ты привык к «честному» ведению единоборств. Но это – не человек. И мы – не на арене гладиаторов. Так что шансы – не «равны»!
Садриддин проглотил действительно вертевшиеся на языке слова укора, и подошёл поближе. Почесал затылок:
– Конан! Это же… Это…
– Да. Думаю, за основу маг взял обычного муравья. Просто чудовищно его увеличил, и научил обращаться с оружием. Хорошо ещё, что хитин ножек не столь прочен, как добрая сталь! – киммериец любовно похлопал по рукоятке вновь сунутого в ножны меча.
– Так это он прикончил этих несчастных?
– Возможно. А возможно, ему кто-нибудь и помогал: помнишь, некоторые раны были не столько резанные, сколько – рваные. Такие саблей не нанесёшь. А только чем-нибудь вроде… Да, серпа! – говоря это, Конан, поднявший вдруг голову, чуть отступил, мгновенно снова выхватив верный меч, и встав в боевую стойку.
На них, угрожающе загребая передними конечностями, двигалось очередное чудище.
Это оказалось похоже, скорее, на богомола. Жуткого, гигантского богомола, действительно вооружённого серповидными сегментами на передних лапах. То, что чудище раскачивалось из стороны в сторону, делало его ещё страшней – в дополнение к немыслимо противной треугольной морде с шарами водянистых, зелёно-серых в свете лампадки, глаз по бокам головы.
– Не высовывайся! – только и успел крикнуть Конан, прежде чем существо сделало внезапный выпад, попытавшись достать его живот одним из серпов.
Остальная схватка прошла без реплик: чудище наступало, стараясь сблизиться, и нанося удары то левой лапой, то правой. Киммериец отступал, только и успевая отбивать страшные «сабли-серпы», и ругаясь на всех языках Ойкумены!
Садриддин отступал тоже, пытаясь освещать коридор, и не мешать манёврам варвара, то резко прыгавшего в сторону, то пытавшегося пробиться к ногам твари. Ничего не получалось: та надёжно перекрывала всё пространство коридора!
Юноша отошёл к левой стене, перехватил рукоять, прицелился…
Острый зуб мизерикорда вонзился именно так, как он наметил: в огромный глаз твари! Та завизжала, вскинув передние лапки к морде, и засучила, затопала в ярости по плитам пола четырьмя ножками!
Но уж Конан не стал ждать, пока тварь опомнится: в два гигантских шага он преодолел разделяющее их расстояние, и перерубил тонкую сяжку, соединяющую брюшко с головогрудью!
Половинка с руками-серпами отвалилась, грохнувшись на пол прямо перед ним. Но киммериец не стал сразу добивать монстра, а быстро отступил, оказавшись вне досягаемости всё ещё конвульсивно машущих передних конечностей:
– Проклятье! И живучая же гадина! Чуть не зацепила. А ты ещё раз – молодец. Уже начинаешь мыслить стратегически! Похоже, из тебя выйдет толк. Когда окажешься на месте Мохаммада шестого, главное – не забывай, откуда вышел. Не дави народ новыми налогами.
– Конан! Ты это – всерьёз?
– Конечно! Когда ж мне тебя предупреждать и наставлять, как не сейчас? А вдруг меня убьют, и тебе придётся заканчивать всё самому?
– Конан… Давай не будем о смерти! Я бы всё-таки предпочёл, чтоб ты остался жив.
– Я тоже. Однако надо быть реалистом: Ворух-то… Не дремлет. А твари – всё сильнее и изощрённее. Думаю, скоро встретимся и самим их создателем. А тогда будет не до напутствий будущему Правителю Биркента и окрестностей…


Коридор ничуть не изменился: оштукатуренные стены из саманного кирпича, мраморный пол, потолок, теряющийся во тьме. Конан уже два раза подливал масла в лампадку: ход в покои падишаха тянулся третьи сутки. Во всяком случае, они делали ночёвку уже два раза.
Садриддин уже успел рассказать, как, совсем мальчишкой, нашёл крышу соседа, с которой было неплохо видно сад прекрасной, тогда – девочки: Малики. Влюбился, конечно, с первого взгляда: «Вот не поверишь, Конан, когда она посмотрела через плечо – словно кипятком обдала! Ну, я сравниваю с тем, что пережил совсем мальчишкой, когда уронил казан шурпы на ногу…»
После этого отрок Садриддин пошёл работать водовозом, чтоб заработать на уроки игры на рубобе – песни и стихи заучивал, а затем сочинял и сам.
Принцесса, вроде, отвечала взаимностью, смотрела на него, когда он, схватившись за горло, в котором перехватывало дыхание, стоял, застыв, на крыше… И он даже один раз забрался в сад дворца, (Ну, эту историю Конан уже слышал!) и провёл с вожделенной мечтой своей юности восхитительные два часа – время до первого обхода дворца ночной Стражей. Ну а дальше…
Что было дальше, киммериец знал и так: рассказы о внезапной атаке, и позорном бегстве даже преданнейших, и всё равно казнённых потом за трусость личных телохранителей, давно превратились в легенды и сказания.
В свою очередь и Конан поведал юноше кое о каких своих приключениях. Садриддину оказалось особенно интересно слушать о тех, что происходили с Конаном в бытность корсаром. Оно и понятно: море в окрестностях Биркента существовало только как бесконечное пространство, до горизонта занесённое песком. Ну, варвар и рассказывал… Однако то, что они всё ещё спали по очереди, не позволяло слишком уж углубляться в дебри воспоминаний.
Зрение юноши привыкло к полумраку за эти дни настолько, что видел он теперь почти так же хорошо, как варвар. Слух тоже обострился: в коридоре нависала оглушительная, нереально густая и глубокая, тишина, в которой даже падение на пол волоска было отчётливо слышно.
Но почему-то после богомола маг не насылал на них никого – словно хотел, чтоб их бдительность притупилась! Только однажды под ногами вдруг снова открылся предательский люк – опять с кольями-гарпунами на дне. На некоторых виднелись чьи-то останки… Кровь давно застыла, и отвратительные отблёскивающие в свете лампадки струпья шелушились на дне ямы – словно корки на солончаках или такырах.
Но поскольку лиц несчастных не было видно, Конан не смог бы поручиться, видел ли этих людей в числе претендентов, или соседей по ужину в караван-сарае.
Яму они просто перепрыгнули.
Очередной перекус проводили, сидя как всегда – лицом друг к другу. Конан поглядывал вперёд, Садриддин – назад.
– Конан. – теперь, когда напряжённые моменты у входа осталось позади, и они, собственно, ничем больше, кроме вглядывания и вслушивания не были заняты, Садриддин старался во время движения спрашивать только «по делу», не беспокоя варвара «ненужными и отвлекающими» разговорами. А накопившиеся вопросы – приберегая до момента еды или сна, – А почему ты ввязался в эту авантюру на самом деле?
– Хм… Из-за мешка золота.
– Нет, не верю. В такую причину поверили бы те, богатые и знатные претенденты… Такой умный и расчётливый воин как ты, не может не знать, что он может заработать и куда больше. И – куда спокойней. А не так как сейчас: буквально сунув голову в петлю! Ну, или – в осиное гнездо. Полное неведомых опасностей и страшных тварей!
Молчание затягивалось. Конан неторопливо ел, всё так же запивая скупыми глоточками предпоследнюю лепёшку. Наконец, не глянув на напарника, ответил:
– А ты вовсе не так глуп и наивен, как казался с первого взгляда. Твоя правда: мне соваться сюда только из-за золота смысла не было. Да что – золото! Верно: у меня были тысячи возможностей заработать куда больше, лишь шевельнув пальцем! Ну, или согласившись быть мужем коро… – варвар дёрнул плечом. – Но – не по мне это.
Вашу местную «легенду» с чародеем-захватчиком я посчитал за… вызов.
Вызов моим профессиональным навыкам. Навыкам Воина и – глупо звучит! – в какой-то степени – борца за справедливость.
Да, я хотел попытаться спасти целый город от напасти, которая, словно бельмо на глазу, лежит на людях. На жителях. Крестьянах, ремесленниках, ткачихах, водовозах…
Ведь Мохаммад шестой, по моему твёрдому убеждению – всего-навсего – барыга.
Расчётливый торгаш, пытающийся извлечь выгоду даже из спектакля по спасению своей дочери! Да и общие налоги он поднял три года назад – якобы для того, чтобы обеспечить усиленную охрану старого дворца: чтоб тварь, стало быть, не выбралась наружу.
И сколько новых сардоров появилось в вашем выросшем войске?
То-то! А их ведь надо кормить.
Ну а если народ захочет, наконец, сбросить ярмо, что давит всё тяжелей на его шею…
Эти же сардоры с большим удовольствием потопят в крови любой бунт.
Так что обирание чужеземных претендентов меня не беспокоит. Как и их смерть. Они – сами выбирают такую судьбу. А вот бесчестное угнетение и притеснение ни в чём не повинного местного населения я считаю гнусным делом.
Но поскольку убивать падишаха и занимать его дохленький трончик я считаю ниже своего достоинства, я – здесь. В заколдованном старом дворце, а не в новом, который ваш правитель построил для себя как раз на новые налоги, и «госпошлину» с претендентов. И продолжает достраивать – вон: леса третьего крыла до сих пор наращивают кверху и в стороны.
Вот я и хочу, в числе прочего, помочь тебе сесть на место вымогателя-тирана.
Я… Хм. Достаточно подробно объяснил тебе свои… Мотивы?
– Да. Да. Достаточно подробно. И теперь я думаю, что ты был бы для Биркента отличным правителем. Дальновидным. Справедливым. Умным. И – сильным! Уж при тебе никто бы не осмелился на наш город напасть!
– Возможно. Но давай сделаем так, чтоб нападать никто не осмеливался и при…
Тебе.


Дверь в покои падишаха оказалась заперта.
Вот так, просто и буднично: заперта.
И все попытки северного гиганта открыть её голыми руками не помогли: жилы на его шее чуть не трещали от напряжения, но отворить дверь, или пробить мечом толстенные прочные доски, из которых она была набрана, не удалось!
– Надо же… Какая прочная. Не иначе – доски заговорены от стали! Вот ведь хитро…опая скотина. – теперь и Конан почесал затылок, – Ладно, сейчас чего-нибудь придумаем.
Много думать, впрочем, северянин не стал: мечом ударил в саманную стену торца коридора, в которую и была вмонтирована дверь. Остриё со звоном отскочило.
– Бэл раздери. Стена-то… Тоже заколдована. Но с таким я тоже сталкивался. Есть вариант.
Садриддин снова не без удивления пронаблюдал, как из необъятной сумы на свет божий вынимается странный набор предметов: несколько потемневших от времени до коричневости косточек странной формы – словно от неизвестного животного. Баночка из чёрного стекла, свёрток из плотной кожи, похоже, бычьей: очень толстой и негнущейся.
– Если опасаешься колдовства – лучше отойди!
Садриддин поспешил так и сделать, истово бормоча про себя молитву Мирте Пресветлому, однако взгляда от Конановских приготовлений не отрывал, не забывая оглядываться и в темноту коридора за их спинами.
Приготовления, впрочем, оказались чисто символическими: Конан, применяя вместо заклинаний ругательства на разных языках, полил на дверь густой ядовито-зелёной жидкости из баночки. Развернул свёрток, сыпанул на тягучие потёки – жёлтого порошка, оказавшегося там, и выкрикнул, воздев руки:
– Гаррат-Йешшади! Во имя Трёх! Откройся!
От двери пошёл пар. Затем повалил едкий зелёно-жёлтый дым, и вдруг доски вспыхнули ярким фиолетовым пламенем! И горели так, что гудел даже воздух вокруг!
Не прошло и минуты, как обломки препятствия попадали к ногам напарников, и проём открылся.
Внутри оказалось светло: странный голубовато-фиолетовый свет явно исходил не от солнца, и не от факелов или других светильников. Однако из проёма никто не выскочил. Садриддин сказал:
– Здорово ты меня… Насчёт колдовства. А я-то, я-то… Купился, как последний простофиля, впервые увидавший странствующего факира. А это – просто земляная смола и кхатайский порошок! А косточки-то тебе были зачем нужны?
Конан фыркнул:
– Ну – так!.. Факирские уроки даром не проходят: косточки – для нагнетания таинственности, и создания соответствующей атмосферы. Зато тебе точно не было скучно! А то за пять дней безделья мы совсем разленились. Отъелись, успокоились…
– Ага, все бы так бездельничали и отъедались!.. Ну что, посмотрим?
– А то!


Внутри оказался почти такой же интерьер, как в покоях принцессы: роскошная кровать с балдахином из драгоценного шёлка, столики-дастарханы, табуретки, занавеси…
Вот только окон, которым по-идее полагалось бы быть на своих местах, и дверей в помещения для слуг, не обнаружилось: стены казались монолитными, и сделаны были явно из чего-то получше и потвёрже, чем саманный кирпич.
Напарники рассматривали комнату с порога, не торопясь входить.
– Не нравится мне это. Слишком похоже на мышеловку.
– Почему?
– Стены. Видишь: какие блестящие и ровные. Готов заложить свой меч против зубочистки, что прочнее камня. Чтоб тот, кто будет иметь глупость забраться, не смог пробиться сквозь них.
– Но ведь они… Ну, вернее – мы! – всегда сможем выйти через проём! – Садриддин указал на догоравшие у их ног обломки досок.
Конан ничего не сказал, но посмотрел так, что юноша прикусил язык. Но всё же спустя минуту выдавил:
– Что же нам делать? Ведь пройти дальше мы можем только через эту комнату?
– Нет, не только. Можно ещё попытаться… – Конан, отошедший теперь к боковой стене коридора, попробовал потыкать в неё мечом.
Стена подалась: начала крошиться.
– Ага. – варвар удовлетворённо хмыкнул. – Всё правильно. На защиту стен уходит чертовски много колдовских компонентов, и сил мага. И её всё равно надо поддерживать. А маги обычно достаточно ленивы… Отойди-ка, чтоб не мешать, и прикрывай тылы!
Глядеть, как профессионал расчищает проём в стене мечом легче и быстрей, чем команда строителей – кирками и ломами, Садриддину было бы интересно. Если б он добросовестно не «бдил» в клубящийся неземным светом проём, и в черноту коридора.
Работа по выламыванию дыры, достаточной, чтоб пропустить человека, заняла не больше пяти минут:
– Давай-ка нашу плошку!
Внутри оказалась та же клубящаяся чернота, что и в комнатах вдоль коридора половины принцессы.
Дна или пола тоже не имелось. Киммериец покривил губы, и поработал языком, чтоб собрать побольше слюны. Плюнул вниз. Всматривался долго.
– Негралово отродье. Не повезло. Ладно – есть ещё другая сторона.
Когда взломали стену напротив, за ней черноты не оказалось. А оказалось там море. Вот так, буднично и просто: море! Под застывшим в зените жёлтым солнцем.
– Конан. Красиво-то оно, конечно, красиво… Но я и плавать-то не умею. У нас в Биркенте есть только хаусы, каналы, да арыки для полива!
– Понял. Но плавать не придётся. Думаю, тут мелко.
Действительно, когда киммериец попробовал, держась за стены, спуститься в «необъятный» океан, оказалось, что несмотря на громадные валы и завораживающую взор чернотой бездонную пучину, глубина этой самой «бездонной пучины» – по колено.
– Понятно. Иллюзия.
– Как это?
– Да очень просто. Нету тут никакой воды. И если б с нами был порошок цветка Парасты, мы бы посыпали себе на глаза, да и увидали… Как тут и что.
– А у тебя…
– Нет. Израсходовал на предыдущих магов. Так что закатывай штанины, и пошли.


Стена, вдоль которой они теперь пробирались вброд, тянулась и тянулась. Конан периодически похлопывал по ней рукой, Садриддин с тоской оглядывался: отверстия, через которое они влезли, не видно стало через несколько минут ходьбы. И хоть Конан и сказал, что вода – лишь иллюзия, это не мешало ей хлюпать в афганках, и быть чертовски холодной – почти как в потоке, который чуть не смыл их… Три? Четыре дня назад?
– Ну, думаю, что хватит. – киммериец остановился, и снова вынул меч.
Долбёжка прошла обычно: никто на той стороне их не ждал. И фиолетового тумана за дырой не оказалось. Зато луг с зелёной травкой и пышные деревья в душистых цветах сразу напомнил Садриддину о временах счастливого детства:
– Конан! Это же – сад! Сад принцессы! Здесь мы с ней и…
– Ага. Понятно. Что ж. Неплохо, Мардук раздери. Полезли.


В саду пели птички.
Сине-голубое солнышко светило на блёкло-голубом небе, быстро нагревая тела и головы. Конан буркнул:
– Не напекло бы… Тут оно светит как-то…
– Это – не солнце!
– Ну конечно. Хе-хе. – варвар глянул через плечо, ухмыльнувшись, – Ещё не встречал я чародея, который мог бы солнце – заколдовать.
Закрыть тучами, спрятать от людей – да. Изменить вид – тоже. Но что-то действительно сделать с самим светилом – никогда! Иллюзия, как всегда. Но – опасная для нас. Не забывай про тылы.
Напарники двинулись вперёд – туда, где посреди сада возвышалась беседка.
Из беседки доносились звуки арфы: кто-то перебирал струны, посылая в пространство меланхоличную восточную мелодию, словно наполненную дымком кальяна, запахом опиума, гашиша, и благовоний… Предлагающую расслабиться, и забыть о тяготах бренного существования, мирно уснув и отдавшись чудесным видениям!
Мелодии вторил нежный и приятный – женский! – голос.
Конан, пробующий ногой прочность газона, почесал спину и плечи. Садриддин и сам ощущал, как под пронизывающими лучами начинает зудеть и покрываться волдырями, словно от ожогов, кожа на открытых участках лица и рук.
– Проклятье. И ведь не пойдёшь быстрее – мало ли каких тут ям не припасено!
Вожделенная тень беседки приближалась медленно, но наконец они добрались и до неё. Голос и звон струн вдруг стихли.
Конан буркнул через плечо, не отводя взора от входа:
– Собственно, мы и не думали, что появление таких выдающихся личностей как мы, пройдёт незамеченным. Соберись. Сейчас уж точно – начнётся!..
Но ничего не началось, и они по пяти ступеням осторожно вступили в широкий проём между двумя ближайшими колоннами: а всего крышу над ажурным сооружением поддерживали десять резных деревянных столбов-опор.
В дальнем углу, если так можно назвать возвышение над круглой поверхностью внутри беседки, высилась восточная арфа, за которой стояла (Да, восточные арфы нужно во время игры крепко держать, чтоб не упали!) симпатичная даже на взгляд Конана, девушка. А рядом…
Рядом свернулась огромными кольцами змея. Вернее – змей. Потому что взгляд холодных стальных глаз не позволял усомниться в том, что их обладатель – самец.
Толщиной его тело казалось с торс Конана, а длинной – уж никак не меньше двадцати шагов.
– Малика! – в голосе Садриддина звучала такая боль, и одновременно – радость, что даже варвара проняло, – Ты жива! Это – главное! Сейчас я этого мерзавца!…
С боевым кличем Садриддин бросился вперёд, явно намереваясь всадить мизерикорд, который держал обеими руками над головой, в шею у основания головы змея.
Тот, казалось, едва шевельнул концом хвоста, и юноша отлетел к бортику беседки, так треснувшись головой о перила, что кинжал выпал, откатившись на пару шагов, а Садриддин потерял сознание, осев наземь безвольным мешком.
– Ну вот и встретились, Борруш ужасный. – Конан не спешил доставать меч, просто подошёл чуть ближе, и встал напротив девушки, буравя глазами её лучистые невинные очи, – Не думал, небось, что найду тебя?
– Нет, Конан, не думал. – девушка не открывала, вроде, рта, но слова звучали чётко и разборчиво, – Я думал что ты, как любитель наживы и новых приключений, и не собираешься исполнять своё обещание разделаться со мной.
– Киммерийцы слов на ветер не бросают – вот он я!
– Да. В упрямстве и мужестве тебе не откажешь. Ну что – как всегда?
– Да. Как всегда!


Дракон, в которого превратилась Малика, еле помещался в беседке, что Конану оказалось на руку: столбы-опоры хоть как-то сдерживали манёвры мускулистого чёрного тела. Киммериец прыгнул вбок а затем – вверх. Верный меч неведомо как оказался в руке, и рубанул что было сил… По пустоте!
Потому что чешуйчатое тело мгновенно – словно бы перетекло в сторону, а голова развернулась к северному воину, и изрыгнула поток пламени!
Который тоже встретил пустоту.
– Бэл. Забыл, какой ты быстрый. Ничего: я кое-чему поднаучился за это время!
Пол под бойцами вдруг подался, и словно ушёл в стороны, втянувшись под стены, и оба врага оказались как бы летящими в пустоте чёрного пространства. Тут дракону, разумеется, оказалось куда легче: крылья позволяли маневрировать, тогда как варвар мог лишь разворачиваться в разные стороны, чтоб встретить Борруша хотя бы лицом, и от пламени прикрыться мечом и сумой!
Однако Конан нашёл хитрый ответный ход: при очередном выпаде дракона бросил в его открытую пасть уже горящую суму!
Пока змей отплёвывался и чихал из-за оказавшейся внутри не то пыли, не то – муки, киммериец умудрился подлететь, управляя телом, опиравшимся на воздух, словно на подушку, и помогая себе руками, и смог зацепиться за одну из передних когтистых лап.
После чего забраться на холку врага оказалось делом техники!
Шея изогнулась, морда с разверстой огнедышащей пастью вновь возникла перед лицом Конана. Тот изо всех сил запустил свой меч – как копьё: внутрь пасти!
Ком огня застрял в глотке, и словно истаял, успев раскалить остриё до бела!
Волшебный меч, пущенный могучей рукой, сделал даже больше, чем варвар рассчитывал: пробил нёбо твари, прорубил затылок и вылетел наружу, пройдя насквозь!
В кровоточащей огромной дыре вдруг появился ослепительный свет!
Он рос, расширяя дыру, и становясь всё более обжигающим и нестерпимым!
Конан зарычал, закричал, но шеи не выпустил. Наоборот: он постарался как можно крепче охватить её руками, переползя только на её нижнюю половину: чтоб не жгло!
Пасть закинулась к спине, тварь заревела, но киммерийца чудовищный, разрывающий барабанные перепонки, крик, не отвлёк: вынув из-за пояса клинок юноши, он всадил его по рукоять в чешуйки, и чудовищными усилиями стал продвигать вперёд!
Как ни странно, это удалось, и шея, отделённая от туловища, вдруг отпала, улетев, так же как и тело с оседлавшим его киммерийцем, куда-то вниз, вниз, в бесконечное вращение и кружение!
Затянувшее и поглотившие варвара чернотой и гулом, рёвом, словно вокруг низвергаются тысяча водопадов, и навалившимся на уши так, словно слон – на тело…


Очнулся Конан внезапно. Сел.
Странно – но он снова был в беседке. И перед ним на своём возвышении опять лежал гигантский змей. Конан поторопился подхватить меч, валявшийся в шаге от него, и встать:
– Приветствую вас, о прекрасная Малика! Простите, что развалился тут в вашем присутствии! Невежливо с моей стороны.
– Ничего, о северный воин, имени которого я пока не знаю. Я не обижена.
– Меня зовут Конан. Конан-киммериец.
– Приятно познакомиться, Конан-киммериец. Благодарю тебя за избавление меня от страшного Хозяина. Пожалуй ты… Станешь для меня неплохим мужем.
– Не бывать же этому! – вдруг раздался позади варвара злобный выкрик, и Конан почувствовал, как в шею огненным укусом впивается какое-то насекомое вроде осы…
Повернувшись и взявшись за шею он, впрочем, обнаружил не осу, а маленькую стрелку с кусочком хлопка на заднем конце – явно выпущенную из духовой трубочки!
Ноги почему-то перестали держать киммерийца, и он осел на пол беседки, успев стрелку всё же выдернуть.
– А неплохо получилось. Этот яд не убивает, напарничек. А только парализует. Так что ты будешь в полном сознании, когда я буду перерезать твоё горло. Хотя я брал эти стрелы не против тебя – я не рассчитывал, что ты проживёшь так долго! – а против конкурентов…
Сказать Конан уже ничего не мог, но глазами выразил то, что хотел.
– Ах, это… Ну как – почему? Во-первых, как ты любишь повторять, это – Восток! Здесь не бывает настоящих союзников, или напарников. – Садриддин с мизерикордом в руке медленно подходил, глаза горели сдерживаемой и тщательно скрываемой до этого – не то – завистью, не то – ненавистью! – А во-вторых…
А во-вторых, место на троне – только одно. И мне, как будущему падишаху не престало, чтоб мне тыкали в нос: дескать, ты-то сам был лишь сопливым прихвостнем на побегушках у великого северного Героя – легендарного Конана-киммерийца.
Не-ет! Я сам всё сделал! Освободил принцессу, убил дракона, получил падишахство и жену…
– Но милый… А как же – я? Я ведь могу рассказать, как всё было? – удивления в голосе принцессы, голова которой уже превратилась в голову прекрасной девушки, не заметила бы только арфа, сиротливо валявшаяся на полу возвышения.
– Ты? Да, ты… Не то, чтоб за эти три года моя любовь ослабла, звезда моего сердца… Но я стал гораздо взрослее. Многое передумал. Многое понял. И теперь более трезво смотрю на мир. И реально оцениваю многие вещи…
– Трезво и реально – это значит – более подло? – у принцессы появились и руки.
– Ну зачем же так, ласточка моя… В конце-концов, рычаги у меня имеются. Твой отец – твой настоящий отец! – ещё жив. И мне, как новому падишаху, ничего не стоит заключить его и в Биркенте в какой-нибудь зиндан, и приказать морить голодом. Или даже пытать, если вы, ваше высочество, начнёте проявлять строптивость. Или – болтливость.
Я достаточно ясно выразился?
– Да уж, достаточно. Ясней некуда. – Конан не без удивления смотрел, как во время этого диалога между будущими супругами хвост гигантской змеи неуловимым движением сполз за борт беседки, и конец его вдруг появился позади Садриддина. Киммериец не смог бы того предупредить, даже если б и захотел: паралич надёжно сковывал все его мышцы! – Однако вот что я тебе скажу, вдохновенный поэт и трепетный возлюбленный мой!
Отправляйся-ка ты к Негралу!
Конец хвоста вдруг снова – теперь со всей силой! – обрушился на затылок юноши, и тот оказался на полу, шмякнувшись лицом в мрамор в шаге от Конановской головы. Из расколотого от удара о камень черепа хлынул поток крови…
Конан чудовищным напряжением воли смог даже отодвинуться, словно от ядовитой гнусной гадины: настолько велико оказалось омерзение и презрение к хитрозадому мерзавцу!
– А неплохого напарничка ты себе выбрал, Конан-киммериец! – а принцесса-то умеет добавить иронии и сарказма в медоточивый голос! – Сразу видно: сам выбирал. А вот если б тебе посоветовала мудрая женщина, хорошо разбирающаяся в характерах мужчин… – такой взгляд даже киммериец не смог выдержать: покраснел!
Однако ответить Конан ещё долго не мог: челюсти и язык не двигались.
Но те долгие часы, пока к его телу возвращалась подвижность, прелестная Малика, постепенно восстановившая человеческое естество, честно лежала рядом, прижимаясь мягким податливым телом к его сотрясаемому ознобом туловищу, и заботливо грея героя!
Довольно долго они оставались одни, и уши Конана только что в трубочку не сворачивались от слов, которые ему нашёптывала милая соблазнительница. Однако через некоторое время приковыляла кое-как на скрюченных ревматизмом (Вот он почему-то – не пропал!) ногах и Феруза-опа, и Малика замолкла. Но греть Конана не перестала!
Вид, представший глазам кормилицы ту явно не удивил:
– А я тебе сразу сказала, ласточка моя ненаглядная, что это яблочко было с гнильцой! Впрочем, смотрю, ты уж и сама сделала верный выбор!
Конан почувствовал, как сердце сжимает чья-то стальная рука! И то, что она вдета в бархатную перчатку, опасности нисколько не уменьшало!
Как же ему, причём – так, чтоб не оскорбить гордость и чувства спасительницы, отвертеться от очередной претендентки в жёны?!
И ещё мозг калённой стрелой жгла мысль: как он мог быть настолько самоуверенным и ненаблюдательным, чтоб не раскусить…
Напарничка?!