"Нежданный спаситель". (Глава 1)

Агент его Преосвященства
(Глава из романа «Возвращение чувств. Машина».)
Языковой барьер, несмотря на сильно расширившийся словарный запас, иногда здорово мешал, так как кое-где и по немецки-то не говорили. А то, на чём говорили, было, скорее, венгерским, словацким или чешским. Впрочем, может и мадьярским – в языках они трое не так преуспели. Приходилось общаться больше старым добрым «дедовским» способом – жестами, и с применением денег. Хорошо хоть, постоялые дворы, трактиры и гостиницы всё ещё попадались – остановиться было где. Правда, кормёжка и обслуживание оставляли желать лучшего…
Радовало то, что снова вокруг сравнительно тепло. Здесь, в прогретых и непродуваемых долинах, осень ещё не вступила в свои права, а сквозняки ущелий и перевалов остались позади и наверху. Продукты были даже подешевле, чем во Франции и Швейцарии, и французские деньги, к счастью, ходили наравне, или даже ценились выше местной валюты, так же, как, впрочем, и испанские, и немецкие, и любые другие: если универсальный определитель качества – зубы! – показывал их подлинно золотую сущность. Беспокойство за эту часть поездки отпалo – денег должно было хватить.

На четвёртый день после перехода очередной условной границы якобы Австрии, у них появился молодой и симпатичный, если не сказать больше, попутчик.
И произошло это при довольно романтически-драматических обстоятельствах.
Катарина и Мария, поразмыслив, и несколько наивно решив, что теперь-то уж они в безопасности, уже второй день путешествовали в нормальных женских костюмах и в женских сёдлах – чтобы и привыкнуть, и замести следы.
Катарина надумала получше вжиться в образ небогатой дворянки, перед тем, как они прибудут в замок друга своей матери. Мирный и сравнительно спокойный пейзаж полей, лугов и лесов тоже способствовал вопиющему падению бдительности и боеготовности. Она как-то упустила из виду, что в неблагополучных и разобщённых многонациональных государствах большинство денежных проблем часть населения решает криминальным способом – будь то хитроумные аферы, или элементарный грабёж. И эпоха тут значения не имеет.
Поэтому нападение бригады бойких ребят, действующих по второму способу, явилось для их команды неприятной неожиданностью.
Нет, не то чтобы они были совсем захвачены врасплох: арбалеты с новыми тетивами взамен растянутых были взведены, мечи и кинжалы наготове! Просто они расслабились, и не готовы были (в частности, она) морально – снова убивать людей. Пусть даже снова плохих.
Главарь банды, первым выскочивший из-за деревьев на дорогу, проходившую сквозь густой холмистый бурелом, заорал что-то про деньги и сохранение жизни. Однако он так недвусмысленно смотрел на низкий вырез платья Катарины – вот разве только не облизывался! – что было ясно: потерей денег не отделаться. Особенно ей.
Четверо неопрятных (нечёсаных и в грязной одежде – ну, а чего она ждала: смокингов и накрахмаленных воротничков?!) молодчиков, которые окружили их тут же со всех сторон, судя по развязно-беспечному виду, сопротивления не ждали, так как пара луков, имевшихся у них, была даже не наготове. То есть, не натянута и не нацелена.
Зато наивные ребята бойко махали кривыми мечами, уже, скорее, больше напоминавшими классические сабли. Непонятно, на что они надеялись – ведь саблю с пяти шагов не метнёшь.
Конечно, их сыгранной команде такое презрение со стороны врага давало выигрыш в несколько секунд драгоценного времени.
Согласно договорённости о таких нападениях, Катарина начала первой: убила как раз одного из лучников – стрела из быстро вскинутого арбалета прошла сквозь его грудь навылет – на беднягах даже не было элементарных кольчуг. А вот Пьер несколько подвёл: он умудрился промазать во второго лучника. И поэтому пока Катарина соскочила с коня, чтобы быть под прикрытием его корпуса, и отвлечь на себя внимание остальных, они лишились коня Пьера – стрела шустрого разбойника вонзилась тому в шею, когда Пьер уздечкой вскинул его голову кверху.
Бедняга, жалобно заржав, и зашатавшись, завалился на бок, подмяв седока, запутавшегося больной ногой в стремени, под себя. Ладно, лучше – в коня, чем…
Выстрел опомнившейся, наконец, Марии, пришёлся как нельзя более кстати: поражённый в живот, лучник упал на колени и принялся дико орать, этим он на долю секунды отвлёк на себя внимание, позволив ей выхватить метательный кинжал. Вся последующая схватка проходила под этот душераздирающий аккомпанемент.
Одного из оставшихся негодяев, подскочившего к Пьеру, ещё не выбравшемуся из-под лошади, она утихомирила навсегда как раз этим удачно брошенным кинжалом. Другой же бандит, тоже наивно считавший мужчину из их команды главным противником, получил кинжал в правую руку, и хотя бы временно выбыл из борьбы, так как ругательства и угрозы, которые он щедро расточал в адрес Катарины, особого вреда не причиняли.
Тут Катарине пришлось туго, так как кинжалов больше не осталось, а к ней с трёх сторон кинулись ещё трое здоровенных ребят с саблями, до этого бывшие в засаде (судя по их нетрезвому виду, они до последнего надеялись, что обойдутся без них), и озверевший предводитель, который ругался даже громче, чем тот балбес, что получил кинжал в руку, а теперь, бросив саблю, пытался выдернуть его оттуда.
На фоне утробного воя врага со стрелой в животе, их ругательства, да ещё на немецком, создавали своеобразный музыкальный эффект – словно шла рок-опера. Хорошо ещё, что она не понимала большинства немецко-венгерско-мадьярских ругательств: не надо было отвлекаться, чтобы вникнуть в их своеобразие и тонкий юмор.
Боковым зрением она успела заметить, как Мария, доставшая запасной арбалет с мула, чтоб не возиться с перезарядкой большого, застрелила в спину приотставшего бандита, собиравшегося-таки разделаться с Пьером, всё ещё лежавшего на земле, но уже выбравшегося из стремени, и вытащившего меч (ага, значит, слава Богу, он почти в порядке – в смысле, Пьер, а не меч!), и тут ей пришлось туго.
Её-то, как явно знатную даму, очевидно и стремились нападающие заполучить любой ценой. Вероятно, чтобы потом потребовать выкуп… Наивные придурки.
Платье, конечно, сильно сковывало её движения. Поэтому она, никуда не двигаясь, отбивала удары, сыпавшиеся с трёх сторон мечом, а затем и пластиной, укреплённой на внешней стороне левой руки, и прикрытой сверху рукавом платья.
Это здорово помогло в первый раз – когда она закрылась от удара предплечьем, и сабля отскочила, противник, нанёсший мощный удар, был так поражён этим странным фактом, что её меч без проблем пробил его грудь насквозь. Однако главарь и оставшийся, разом протрезвившийся бандит, оказались опытными бойцами, и вдвоём сильно наседали на неё, пользуясь тем, что могли нападать с двух сторон.
Она работала на совесть, дыша, словно кузнечные меха, однако скользкая тропа и предательский гравий, попадавшие под чёртовы женские тапочки, никак не давали надёжной опоры. А уж как мешал длинный тяжёлый подол!.. Вертясь во все стороны со всей возможной скоростью, она дала себе зарок – больше женскую обувь не надевать!
Приближающийся топот копыт заставил-таки её развернуться лицом к новой возможной опасности. Этим она вынудила главаря встать к новому действующему лицу спиной.
Что сулит ей появление на сцене этого нового персонажа – нового врага или спасенье?!
Теперь она отбивалась из последних сил – меч всё же был тяжеловат.
Оказалось, к счастью, что всадник всё же принёс спасенье.
Мужчина, очевидно быстро разобравшийся в ситуации, не теряя времени и не тормозя летевшего во весь опор коня, на всём скаку рубанул атамана.
Даже ей показалось, что его меч сверкнул быстро, словно молния.
Слишком быстро – для простого человека.
Атаман упал, уже не ругаясь! Да и не удивительно: трудно ругаться, если голова разрублена практически пополам.
Неожиданный спаситель ещё не успел затормозить и развернуться, как оставшийся противник Катарины со всех ног кинулся под спасительную защиту деревьев и кустов, и его, в принципе, можно было не опасаться. Однако стрела Пьера, очевидно желавшего реабилитироваться, или имевшего своё представление о ситуации, возникла прямо у того между лопаток, не успел бандит сделать и десяти шагов. Скорее всего Пьер не стрелял до этого, опасаясь попасть в неё.
Почти тут же прикончили и мерзавца с раной в руке: он оказался довольно-таки злобной и мстительной личностью. С мечом в левой руке он пытался подкрасться, уже не ругаясь, к Марии, и той пришлось убить его из вновь взведённого арбалета.
Катарина порадовалась за няню: тренировки по самообороне и морально-волевые установки не пропали даром – врага Мария застрелила, не поморщившись. Позже, возможно, у няни будет шок, слёзы и раскаяние… Но во время боя – молодец! – она была на высоте, и для первого раза справилась на отлично!
Плотоядно ухмыляясь, Катарина оглядела поле боя. Затем развернулась к единственному оставшемуся в сознании противнику – тому, что со стрелой в животе. Он ещё стонал.
Заметив обращённый на него недыусмысленный взгляд, он задёргался, попытался подняться, и, наконец, схватившись за горло, рухнул в траву без сознания. Вопль его, скорее всего, послуживший ориентиром нежданному спасителю, оборвался чуть раньше – когда пал атаман шайки.
Над лесом воцарилась блаженная тишина.
Ладно, подумала Катарина, хоть по этой дороге люди теперь смогут ездить спокойно – пока не соберётся новая шайка. Впрочем, это уже будет не её забота.
А в принципе, хорошо ещё и то, что не осталось свидетелей, видевших, как их команда дерётся. Собственно говоря, не очень порядочные мысли возникли у неё вначале и в отношении нежданного спасителя…
Но потом угар боя прошёл, и она передумала.
Во-первых, он всё-таки спас их. А во-вторых…
Во-вторых он был почти божественно красив.
Чёрт – да он просто великолепен! Само обаяние. Прямо какой-то предок Джорджа Клуни.*
Рассмотрев его цепким взглядом она… Почувствовала странное ощущение в… Сердце. В сердце?!.. Да что же это с ней такое?!..
Впрочем, позже будет время разобраться. Сейчас – речь о нём. А хорош. Порода чувствуется… Во всём!
Открытое приветливое лицо. Статная, сильная фигура. Уверенная, гордая посадка головы. А как он держится в седле!.. Благородное происхождение и уверенность в себе заметны невооружённым глазом. Увидев, что всё уже кончено, он подъезжал, не торопясь. Значит, умён. И специально даёт им себя рассмотреть во всей, так сказать, красе!
Нет, за себя она, конечно, не волновалась – недаром провела утром перед зеркалом целый час, пытаясь по советам няни, и своему опыту, придать себе вид, достойный дворянки.
Но он… Он и вблизи, без дураков, был неотразим.
Сразу чувствовался характер и какая-то внутренняя сила, делавшая его движения сейчас неторопливыми, но благородными – словно у породистого животного. Лёгкая асимметрия только подчёркивала неповторимый шарм его лица. Загар выгодно оттенял бесподобные ровные зубы.
А против его открытой восхищённой улыбки вообще невозможно было устоять.
Когда он приблизился, она разглядела небольшой зарубцевавшийся шрам на щеке – ну и что, он только придавал ему мужественности!
Катарина снова почувствовала словно укол в сердце и сильней стало странное смущение, которого она раньше не испытывала никогда ни перед одним мужчиной, и поймала себя на том, что улыбается глупой, но самой лучезарной улыбкой, на которую способна, ему в ответ.
А вот Пьера, наверное, беспокоили совсем другие мысли. Во всяком случае, он вновь зарядил арбалет, и держал в руке, готовый по первому её знаку убрать нежелательного свидетеля. Смотрел же он на мужчину крайне подозрительно и хмуро.
Сделав Пьеру жест, чтобы не стрелял, и надеясь, что Пьер поймёт её, а незнакомец – нет, она, как была, с окровавленным мечом в руке, двинулась навстречу приостановившему коня в нескольких шагах от неё, незнакомцу. Тот спешился, и теперь стоял, держа своего чёрного, как смоль, жеребца, под узцы. При её приближении он снял шляпу и отвесил великолепный поклон.
Сделав в свою очередь реверанс, она вздохнула.
– Позвольте поблагодарить вас, мессер, за столь своевременную помощь! Не иначе, вас послало само Провидение! – начала она своим звучным голосом, постаравшись вложить в интонации как можно больше мёда. Глаза её – она знала! – горели, словно бриллианты.
– Ну что вы, миледи, какие пустяки! Это вы мне позвольте выразить своё безмерное восхищение! – на чистейшем французском тут же отозвался мужчина, – Клянусь деяниями Апостолов, я никогда ещё не видел столь прелестной и столь опасной, – он обвёл рукой вокруг, как бы подчёркивая результаты её работы, – амазонки!
Однако приношу и свои искренние извинения – на тот случай, если вы хотели всё закончить лично, и я этому невольно помешал. – вот зараза, он явно понял, что Пьер со всё ещё взведённым арбалетом не сводит с него глаз, и что она могла, и правда, всё закончить сама…
– Ах, мессер, перестаньте шутить! Если бы не ваше столь своевременное появление, все ваши столь благодарные теперь друзья и преданные слуги, – жест в сторону спутников, – уже не смогли бы вам эту благодарность выразить! – она обворожительно улыбалась, наслаждаясь его улыбкой и тем, что явно должно было быть – да, собственно, и было! – изысканным комплиментом, мучительно думая в то же время, не слишком ли у неё кровожадный и опасный вид, куда бы засунуть свой необычный меч, и не испачкано ли кровью её платье.
То, что волосы, высвободившиеся из-под упавшего куда-то дурацкого женского кокошника, растрепались и пышным ореолом обвивали голову, должно было только украсить её – накануне они помыли их ромашковым отваром для пышности и блеска.
– Очень приятно слышать! И вдвойне приятно оказать услугу моей соотечественнице. И её друзьям, конечно, – он опять учтиво, с достоинством поклонился в сторону Пьера и Марии, подошедших за это время ближе, – Разрешите ещё раз выразить восхищение вашим мужеством и столь великолепным владением оружием! – он приветливо улыбнулся Марии, – Однако, что это я! С вами, миледи, – он опять обворожительно улыбнулся, – совершенно забыл правила хорошего тона!
Позвольте же представиться: виконт Джон де Монтеспан. И – ручаюсь своим словом! – ваш преданнейший и покорнейший слуга!
– Мне не менее приятно воспользоваться вашей, как вы её слишком уж скромно называете – услугой. Я баронесса Бланка де Вильнев. – они опять церемонно раскланялись.
– Для меня большая честь, баронесса, познакомиться с вами. Позвольте ещё раз выразить своё восхищение вашей, мессер, и вашей, мадам, – он снова учтиво поклонился Пьеру и Марии,- преданностью. И подивиться столь редкой в наши испорченные времена, отваге…
Что же до вашего необычайного искусства – так биться с превосходящими силами противника! – ему бы могли позавидовать и профессионалы!
– О, у нас были превосходные учителя! Лучшие в этом искусстве! Так что благодарить за предусмотрительность нужно моего отца, барона Шарля де Вильнев. Позвольте же, мессер виконт, представить вам Анну – она моя фрейлина, и Жана – он конюший моего отца. Если бы я не выпросила их на время этой поездки, она могла бы закончиться слишком… печально.
– Очень рад знакомству, – он слегка тронул снова одетую шляпу за поля. Мягкая дружелюбная улыбка не сходила с его лица. Казалось, он будет чувствовать себя так же уверенно и раскованно в любой обстановке и с любыми людьми. – Но простите, Бога ради, мою рассеянность – вы, кажется, ранены! – он указал рукой на её платье. – У вас кровь! Позвольте вашему покорнейшему слуге предложить вам свою помощь – у меня тоже были неплохие учителя, и я умею останавливать кровотечения и перевязывать любые раны.
– Кровь? – переспросила она, оторвав наконец, свой взгляд от магически притягательных глубин его голубых, как небо, глаз, и взглянула вниз, изящно изогнув стан. После чего нарочито медленно осмотрела себя со всех сторон, грациозно двигая лебяжьей шеей и стройным телом.
Чёрт! Так и есть. Лучшее дорожное платье безвозвратно загублено. Всё в брызгах и потёках крови. Как ни печально, но кровь не отстирывается. Ничем.
– Ах, вы об этом… – она с беспечным видом пожала плечами и снова улыбнулась, блеснув, как бы невзначай, ещё раз жемчужинками своих зубов, – К счастью, она не моя! Конечно, это удивительно, но на мне нет ни царапины, хвала Пресвятой Богородице! Как вовремя вы успели!
– Я рад. Было бы крайне прискорбно видеть раны, нанесённые благородной дворянке какими-то жалкими мужланами. Значит, ваша победа ничем не омрачена! Ваш боевой отряд полностью разгромил врага. О, как хотел бы я служить под началом такого командира! – его взгляд красноречивей любых слов дал понять, что он не шутит.
А так как только недавно похожий взгляд на неё кидал атаман бандитов, это сразу как-то отрезвило её. Но шевелить языком надо – всё же она благородная дама!
– А я ещё раз хочу подчеркнуть, что без вашего, мессер виконт, меча, воистину столь сокрушительно разящего, результат нашей маленькой битвы мог бы быть совсем иным!
Спасибо, и… Я готова, пожалуй, принять вас в наши ряды – по крайней мере до того момента, когда мы доберёмся до ближайшей гостиницы – эти леса так опасны…
– Сударыня! Я целиком и полностью в вашем распоряжении! Если вы оказываете мне честь, и позволяете сопровождать вас, я сочту за счастье показать вам более безопасную дорогу, и провожу вас до гостиницы – она не так далеко – да и до края света!..
– Благодарю, любезный спаситель! Я с удовольствием принимаю ваше предложение… Но пока – только до гостиницы! Под защитой такого рыцаря, как вы, виконт, мы будем чувствовать себя в полной безопасности! – послав очередную, уже чуть более сдержанную ослепительно-обворожительную улыбку, она с облегчением подумала, что со взаимными похвалами, благодарностями и прочим расшаркиванием, наконец, покончено. И дальше можно будет разговаривать нормально.
Помпезно-вычурная манера вести светскую беседу и соответствующий слэнг ещё не вошли намертво в её привычки, и долго вести обмен ничего не значащими любезностями было несколько утомительно – даже драться было проще…
В принципе, примерно так и оказалось.
Они осмотрели поле боя. Если не считать погибшей лошади Пьера – пардон, Жана – потерь, действительно, не было. Поэтому перегрузив багаж с неё на любезно предоставленную в их распоряжение благородную лошадь виконта, и пошутив по поводу «весёлой» поездки Жана на муле, тронулись дальше, в поисках ближайшего ручья. Трупы бандитов просто оставили лежать на месте нападения.

То, что на лошади мессера Джона – как он попросил называть его для простоты – не оказалось неизбежного в любых, даже недалёких, путешествиях, багажа, ещё больше насторожило Катарину: похоже, этот человек разместил свои вещи на какой-то базе, и, следовательно, находится в этих местах давно. И с какой-то определённой целью.
Вот, к примеру, вполне возможно, что его цель – как раз встретить, или следить за ними.
Конечно, нельзя быть слишком мнительной, но… И слишком наивной – нельзя.
Но пока их новый спутник ни в чём не разочаровал Катарину.
После бурного обмена комплиментами вначале, беседа пошла гораздо прозаичней и конкретней. Естественно, в первую очередь он пожелал узнать, кто же научил прелестную баронессу (которая могла бы, по-идее, поражать кого угодно одним только взглядом – ах, спасибо!) столь блистательно владеть мечом. И Катарине пришлось сходу дополнить заготовленную легенду воинственным папочкой, слегка помешанном на крестовых походах, и жутко расстроенным отсутствием отпрысков мужеского пола, и как в конце концов ей пришлось отдуваться в фехтовальных залах по полной боевой программе.
Рассказывать пришлось погромче, чтобы Анна и Жан тоже были в курсе, где и когда они прошли обучение. Похоже, это смелое враньё удалось – если виконт и не поверил, то на его честно-открытом лице это никак не отразилось: он внимал действительно с интересом – прямо всё по тому же Карнеги…
Вообще, держался он с большим достоинством, и был на редкость невозмутим и спокоен. Беседу вёл непринуждённо. Катарину почти ни о чём больше не расспрашивал – даже о том, куда они направляются. И этот факт тоже заставлял её задумываться и не расслабляться.
Когда в беседе наступала пауза, или еле заметное напряжение, он очень умело и дипломатично направлял её в другое русло. Даже слишком умело. Будь она поглупее, или не настороже, или не проживи она четыре с лишним десятка лет, ни за что не уловила бы его игры.
Поэтому очень естественно вновь возникла мысль о том, что он знает об их команде больше, чем хочет показать, и явно хочет сам казаться не тем, кем является в действительности. Однако в искусстве притворяться она не собиралась уступать пальму первенства.
Поэтому разговор у них потёк, как по маслу.
Прикинувшись провинциалкой, что было на руку им обоим, она расспрашивала его и о большой политике – эта тема действительно интересовала её, и она слушала с неподдельным вниманием, что возможно, было ошибкой: политика вряд ли могла интересовать молодую женщину в такой же степени, как более доходчивые и насущные дворцовые интриги, скандалы и романы высокопоставленных особ.
Сплетни, пикантные истории, мода, другие дамы – вот о чём она должна была расспрашивать компетентного в жизни столицы обаятельного мужчину, а вовсе не о влиянии Габсбургов на балканские страны, или о раздробленности Италии и подлинных причинах затяжной кампании с Фландрией. Однако она поздновато спохватилась: мессер Джон был великолепный рассказчик.
Он явно хорошо разбирался в теме. Причём, увлёкшись закулисными подробностями, рассказывал порой о таком, что простому виконту знать никоим образом не полагалось. Даже о сложных вещах он мог рассказывать с юмором и просто, так что её знания о ситуации – подлинной и закулисной – в Европе здорово пополнились и стали куда глубже.
Именно такой, критической и вполне достоверной информации ей до сих пор и не хватало: у предыдущих собеседников просто не имелось объективного и реального объяснения тем или иным политическим ходам и махинациям, их гораздо больше интересовали внешние проявления действий власть имущих: войны, скандалы, сплетни, альковные истории отдельных, пусть и выдающихся, личностей.
Виконт в этом плане вполне соответствовал, наверное, статусу политического обозревателя, или какого-нибудь атташе.
Он оказался буквально прямо-таки «набит» и интересными фактами, и комментариями к ним: она почувствовала, что это не домыслы: он действительно вполне верно мог осветить любое политическое движение или событие. На таком уровне информированности мог бы быть, скажем, министр иностранных дел, посол, или чрезвычайный порученец при высших – коронованных – особах. Это если говорить о её времени. И про каждое достаточно значимое событие он мог, похоже, весьма правдоподобно объяснить – «откуда в действительности растут ноги».
На её «наивный» вопрос, мессер Джон не краснея объяснил, что он и является чем-то вроде полуофициального посла – разрешает мелкие дипломатические проблемы, или ведёт предварительные переговоры о крупных «разборках» власть имущих, когда им самим статус не позволяет вступать с врагами в прямые контакты. То есть старается мирным путём утрясти то, что без его дипломатичных усилий могло бы вылиться в вооружённое противостояние, или даже войну.
Этакий получился челночный дипломат-миротворец, усмехнулась про себя Катарина.
Как же, поверит она. Скорее, он напоминает местного Джеймса Бонда. Он, несомненно, очень умён и ловок. Отлично тренирован, и владеет, наверняка, любым оружием. А если к этому присовокупить неотразимую внешность и море обаяния в комплекте с прекрасными манерами, он должен пользоваться неограниченным доверием у этих самых власть имущих при выполнении разных «деликатных» поручений, и бешеной популярностью у женщин любого круга, могущих оказаться полезными при выполнении таких поручений. Словом, помесь Бомарше и Казановы. Не поддаться на его чары могла бы только… Мужчина.
Короче, говоря современным ей языком, они встретили Шпиона. Агента. Киллера.
И, похоже, всё в одном лице.
А ещё более вероятно, что это он их встретил.

Эта мысль не удивила её, так как была вполне естественна и логична.
Ведь шпионы, авантюристы и искатели приключений были во все времена. Просто ей, как, впрочем, и обычно – не стоит расслабляться и болтать лишнего в его обществе, даже случись у них роман. Эта последняя мысль тоже всплыла у неё так естественно, что она поразилась самой себе – она готова? О, да, она вполне готова. К роману. Особенно с ним.
И даже мысль о том, что она может являться очередным заданием этого средневекового ноль ноль семь, не останавливала её, а, напротив, придавала остроты, и заставляла кровь быстрее струиться по венам – от чувства постоянной близости к опасности гипофиз вырабатывал повышенные дозы адреналина, и обострение всех чувств и мышления похоже, ей нравилось.
Оказывается, она сама авантюристка ещё та. Она прямо-таки жаждала приключений на свою прелестную… Хм. Но – только с ним!
Здравое размышление, впрочем, говорило о том, что вряд ли такой резидент получит столь мелкое задание, как она. Скорее, для него это будет просто мелким приятным дорожным происшествием. Даже если он и слышал когда-то о Катарине Бланке де Пуассон, то только в связи со скандалом о покушении. А связать путешествующую к дяде баронессу с мятежной мстительной графиней у него нет никаких оснований. Вроде бы.
Так что она слушала и расспрашивала, стараясь теперь не выглядеть такой заинтересованной, а, скорее, уже слегка скучающей, о внутренней и внешней политике покинутой второй родины, не забывая использовать стандартный набор провинциальной, и поэтому слегка наивной, обольстительницы.
То, что она узнала, было, несомненно, полезно. События, в освещении и с комментариями мессера Джона, приобретали глубину и смысл, явно указывая, какие имперские Цели преследует король. И как он этого добивается…
Так вот, его Величество Филипп Четвёртый, прозванный за выдающуюся внешность Красивым, управлял страной с 1285 года железной безжалостной рукой. Он всемерно стремился укрепить свою власть, и сосредоточить все рычаги в своих руках. (Глядя на те безобразия, которые творили местные феодалы в своих и чужих владениях в разобщённой Австрии, и нищету, являвшуюся прямым следствием этого, Катарина не могла не признать грамотность такого подхода, и достоинства централизации на данном этапе полудикого неграмотного общества, для пользы бизнеса и роста могущества страны.)
Однако средства и способы, которые король применял для этого, были довольно… круты.
Он обложил всех «трудящихся» непомерными налогами и безжалостно подавлял любые народные бунты, возникающие из-за голода и нищеты. Однако он же дал крестьянам возможность выкупить себе личную свободу, хотя и за огромные – разумеется, для крестьянства! – деньги. Для короля признать за крестьянством даже возможность быть свободным – уже, по её мнению – первый шаг к демократии, пусть и навязываемой сверху. С другой стороны, что свободные, что нет – работали и платили налоги!
Жена Филиппа, королева Жанна, принесла ему, помимо королевства Наваррского в приданном, трёх сыновей и дочку-красавицу. Можно было не сомневаться, что этой дочкой король воспользуется грамотно. В смысле, для пользы государства. Воевать он тоже не стеснялся. Так что границы Франции были расширены и укреплены.
Похоже, больше из принципиальных соображений, Филипп регулярно воевал и с пресловутой Фландрией. И хотя реальных доходов с этого пока не имелось, престиж страны укреплялся, и в Европе, пожалуй, сейчас сильнее Франции, страны не было.
Всячески король поощрял и торговлю, этот суперисточник прибыли страны. Привлечённые разными льготами и заманчивыми обещаниями и гарантиями свободного ведения любых дел, крупнейшие итальянские торгово-ссудные конторы спешили открыть во Франции свои филиалы. Их хозяева – так называемые ломбардцы – прочно обосновались здесь, и глубоко запустили свои золотые сети в хозяйственный механизм страны. Приток денег, которыми они ссужали дворянство и даже центральную власть, реально делал Францию и её жителей богаче – пусть даже и в долг. Ну вот и зачатки кредитно-банковской системы…
Процветало рыцарство – Катарина не без удивления узнала, что ещё проводятся крестовые походы: настоящие, а не пропагандистские – эти прикрытые красивыми словами и высокими идеалами чисто грабительские набеги на богатые восточные страны. Так, последний, состоявшийся всего несколько лет назад, принёс небезызвестным рыцарям-тамплиерам сказочную добычу, а казна ордена хранилась тоже во Франции. Этот огромный даже по теперешним меркам «золотой запас» надёжно покоился в кладовых мрачной громады здания ордена, дворца Тампля, прямо в центре Парижа. Разумеется, такая финансовая подстраховка и такой контингент кадровых военных ни одному государству повредить не могут – враги поостерегутся от провокаций и конфликтов.
Но всё же главное достижение короля, конечно, состояло в том, что он жестокой и твёрдой рукой обуздал, наконец, произвол мелких феодалов: любые междуусобные войны и разборки подавлялись безжалостно и неотвратимо. Законы и налоги устанавливались едиными для всех. Государство из рыхлой каши, в которую оно «растеклось» после кончины небезызвестной исторической личности Карла Великого, за несколько лет превратилось в единый могучий монолит, способный справиться с любым внешним и внутренним врагом.
Вот и верь после этого бреду, который она учила в школе, о том, что, дескать, всем историческим процессом управляют народные массы… Ни фига они за предыдущие двести лет не управляли, пока не пришёл сильный и амбициозный руководитель, который всё сделал, как хотел, и чихать хотел на «социальные» процессы и народные протесты.
И ещё поневоле вспомнился великий и «нерушимый» Советский Союз: пока все были вместе, никакой внешний враг ничего не мог сделать. А стоило прийти к власти только одному безвольному болтуну… Который вместо решительных действий по обузданию центробежных поползновений всё создавал «Комиссии»…
Проехали. Время собирать камни, и время разбрасывать камни. Каждый забрал свой маленький камушек, и думал, что – вот, сейчас, он из него кашу-то сварит… Сварил? Возможно, так и будет, но ценой каких жертв и страданий опять-таки – кого?
Тех самых народных масс.
Впрочем, эк, куда её завело…
Она, тряхнув в очередной раз гривой (своей, а не коня), задала очередной вопрос.
В Италии происходило почти то же, что и в Австрии и Германии: не существовало единой центральной власти, как при римлянах, а был непрочный союз отдельных независимых провинций, или, скорее, городов, которые постоянно грызлись между собой в нескончаемой гражданской войне. И часто по пустяковому поводу. Но чаще – из-за торговых прибылей, путей, и преимуществ.
Катарина удивлялась, как же таким государствам удавалось как-то существовать, и сохранять хотя бы видимость единой страны! Татар бы сюда – они бы поживились от души: пограбить в «солнечной» было чего.
В принципе, Филипп Четвёртый как раз и воспользовался такой слабостью, и отсутствием единой, или хотя бы согласованной политики, и захватил под свой контроль мощнейший религиозный инструмент: резиденция римских Пап теперь была в Авиньоне.
Такого исторического момента Катарина не помнила, но он только лишний раз подтвердил силу и прозорливость французского короля. Переоценить влияние религии на средневековое общество было невозможно – поэтому авторитет короля поднялся до небес!
Однако, похоже, раз она такого момента не запомнила – он будет краткосрочным. Скорее всего всё вернётся на круги своя когда на троне окажется очередной самовлюблённый слабак-сибарит…
Многие факты, конечно, были известны Катарине и до встречи с «информационно подкованным» виконтом, но её больше интересовала его оценка тех или иных событий – комментарий специалиста, так сказать.
А в том, что он – специалист, сомнения не было. И ещё какой обаятельный специалист. Если бы не обострённое чувство опасности и кое-какой опыт, она полностью поддалась бы его неповторимому шарму и гипнозу беседы – недаром же говорится, что женщины любят ушами… Сердцеед он точно был профессиональный. Как бы со стороны она следила за его изощрённой, действующей незаметно, исподволь, тактикой обольщения. Но не сопротивлялась, а подыгрывала – пусть считает, что она очарована!.. Это было тем более легко, что она, и вправду, была очарована.
В интересном разговоре время прошло незаметно, останавливались только один раз – у ручья, где Катарина с Марией сделали, что было возможно, с испачканным платьем, и вымылись частично сами. С учётом поведения «настоящей» дворянки на это ушёл час. Но результат оказался удовлетворительным: теперь встречные крестьяне не пялились на неё с испуганным видом. Хотя, честно говоря, по этим дорогам их ходило немного.
Ещё через час они остановились на ужин и ночлег в более-менее приличной на вид гостинице-харчевне. Она обнаружила, что сильно проголодалась – стресс отнял много энергии.
Оставив Пьера заниматься всеми лошадьми, они с Марией, извинившись, ушли переодеваться в снятые комнаты. Виконт, как знаток местной кухни, вызвался заказать ужин и подобрать вино получше.