Ночной гость. (Глава 1)

(Отрывок из романа «Возвращение чувств. Машина»)
(…) Барон отрядил Матильду – свою личную горничную – проводить их по ещё не освоенному лабиринту переходов и лестниц в их комнаты.
Медленно и осторожно, поминутно предупреждая, чтоб они не споткнулись об очередной порог и торчащие тут и там каменные плиты, пожилая женщина с суровым лицом и фонарём в руке, провела их вновь по всему замку. Катарина и Мария вынуждены были всё время придерживать длиннющие подолы своих платьев руками, держась, как за спасательный круг, за невозмутимого Пьера, который умудрился за весь вечер не сказать ни слова, но умудрился и никого этим не смутить.
Катарина опять подивилась бестолковости планировки: похоже, каждый из пресловутых двенадцати предков барона принципиально считал своим долгом что-нибудь построить или достроить, или перестроить – ну в крайнем случае – пристроить, в родовом гнезде. В результате добившись потрясающе запутанного внутреннего устройства, и постоянных сквозняков.
Дуло, казалось, действительно отовсюду, хотя открытых окон и дверей, вроде бы, и не было. Но это оказалось ещё одной неприятной, но неотъемлемой частью архитектурных особенностей Кирхштайна. В дополнение к крутым и скользким стёртым ступенькам и таинственным теням на высоких сводах потолков.
Впрочем, подумалось ей как бы невзначай, врагам бы здесь не поздоровилось – никогда бы они не смогли разобраться в планировке, и захватить этот лабиринт!

Оказавшись, наконец, у себя, Катарина первым делом попросила Марию распустить ей корсаж, в свою очередь оказав ей ту же услугу. Обе повздыхав, посмеялись. Конечно, эта штука здорово стройнит и придаёт горделивую осанку, но ходить в ней долго и дышать, не говоря уже о приёме пищи, могли бы только убеждённые мазохистки.
Барон всем понравился, хоть Пьер и сказал, что иногда у него бывают грустные глаза.
Ну, а заметить такой странный момент он смог, естественно, потому, что сам в беседе не участвовал – пока инициативой владели женщины, он спокойно присматривался к обстановке и барону.
Несмотря на сытный ужин, Катарина успела за время долгой беседы изрядно проголодаться, впрочем, как и остальные. Однако будить из-за этого Электру, расквартированную по соседству, не хотелось. К счастью, в багаже сохранились кое-какие продукты. И вскоре упоительный запах острой копчёной колбасы с чесноком, сала и сыра наполнил комнату.
Этот запах несомненно сыграл свою роль во всех дальнейших событиях.
После импровизированного второго ужина устроили маленький военный совет.
Решили и постановили, что поскольку в замке барона внешних врагов опасаться, вроде, не надо, а о внутренних они ещё не знают – есть ли таковые, перейти от походного режима ночёвок к домашнему.
То есть, мечи и ножи с собой в постель не брать, и заряженные и взведенные арбалеты в изголовье кроватей не ставить.
Это могло бы вызвать ненужные мысли даже у той же Электры. Более того, Пьера отправили ночевать в его комнату, чтоб не вызывать некрасивых толков и сплетен. Плошку с маслом на ночь тоже решили не зажигать.
Катарина с Марией, уже лёжа в постелях с мягкими (!) перинами, немного поболтали о бароне, переговариваясь через оставленную открытой дверь между комнатами.
Марию он покорил и очаровал, и, конечно, Катарина не могла удержаться, чтоб не предложить няне действовать. Та, как всегда, пофыркала, но потом признала, что от такого жениха, конечно, не отказалась бы. При этом она вздохнула так, что Катарина почувствовала в поведении пожилой смелой и бойкой обычно женщины, что-то новое. Вслух она ничего не сказала, но… задумалась.
Вскоре усталость и сытый желудок сделали своё дело: беседа сошла на нет, и обеих сморил сон. В этот поздний час в замке царила полная тишина, даже петухи и собаки мирно спали.

Проснулась Катарина внезапно, как от толчка, в липком поту и с ощущением смертельной опасности. Это чувство, обострённое долгой борьбой за выживание, ещё никогда её не подводило.
Впрочем, разум как всегда победил панику, и удержал от непродуманных действий – она осталась лежать в непринуждённо-расслабленной позе сна, с разметавшимися по подушке волосами и приоткрытым ротиком.
Это не мешало ей внимательно изучать всю комнату сквозь полуприкрытые длинные и пушистые ресницы и внимательно прислушиваться. Как всегда в такие моменты все чувства обострены до предела, мозг работает чётко и ясно. Адреналин впрыснут в кровь, мышцы подготовлены… Боевая пружина взведена.
Она чувствовала, что на неё внимательно смотрят. Хотя в комнате – за это она могла поручиться – никого не было. Такое ощущение продолжалось минуты две. Затем оно ослабло, зато возник тихий звук: казалось, за глухой толстой внутренней стеной кто-то перебирает звенья старой ржавой цепи. Но ведь стена из сплошного камня! Или…
Опять всё стихло.
Но вдруг в комнате пахнуло сквозняком.
Часть тёмной каменной, казавшейся незыблемой, стены, стала ещё темней, и в ней возник проём – чёрный, глубокий.
Спустя ещё минуту в проёме возникло движение. Что-то большое, тёмно-серое, неопределённых очертаний, появилось из тьмы, приближаясь к ней медленно и бесшумно.
Вот когда Катарина пожалела, что поторопилась отменить походно-боевой режим и не засунула, как обычно, кинжал и звёздочки под подушку.
Ну ничего, она и без оружия не подарок. К тому же отсутствие у неё оружия даёт врагу ложное чувство превосходства. Кем бы ни было это странное создание – привидением или человеком – без боя она не сдастся! Впрочем, что за чушь. Привидением эта штука быть не может: те свободно проходят сквозь стены, без всяких потайных несмазанных дверей. Ладно, подождём и понаблюдаем, что этой твари надо, и кто она.
Ждать пришлось недолго. Странное существо неторопливо вплыло в полосу лунного света, льющегося из незанавешенного открытого окна. Катарине сразу стало ясно, что это.
На фоне света чётко обозначился силуэт худого и высокого мужчины, одетого с головой в мешковатый свободный балахон из белой тонкой ткани.
Она разглядела и отверстия для глаз в этой бесформенной накидке, складками спадавшей до пола. Возможно, для её изготовления были использованы простыни.
О, Боже! Ей вспомнился Карлсон, который живёт на крыше, и она чуть не прыснула – облегчение от разоблачения сущности странного врага было слишком сильным! Но самоконтроль всё же сильней. Она сдержалась и заставила себя приготовиться. Нельзя расслабляться – враг в двух шагах.
Этот человек явно опаснее Карлсона и задумал недоброе!.. Иначе к чему этот странный маскарад и использование потайных ходов? Она выбрала точку, и подготовилась нанести удар.
Он между тем приблизился и замер в ногах её постели. Осмотрелся, задержав взгляд на открытой двери. Теперь снова смотрит на неё.
Катарина чувствовала – возможно, это заработал наследственный материнский дар? – волны похоти и смертельной опасности, исходящие всё сильней и сильней от этого злобного человека. Было даже неясно, чего здесь больше: желания убить её, или изнасиловать. Или, убив, изнасиловать…
В любом случае она не станет беззащитной овцой для волка. Она вполне готова. И даже не стала превращаться в пантеру. Иногда человек – самое страшное существо. Особенно для тех, кто его недооценивает.
Но внезапно всё изменилось. Волна его эмоций вдруг резко опала.
Катарина услышала странный звук.
Ах вот оно что! Он принюхивался.
Сквозь его одежду ветер донёс, наконец, запах копчёной колбасы.
И вот он уже отходит, бесшумно озираясь в поисках источника аппетитного запаха. Осторожно открывает мешок с продуктами – благо, они не спрятали его.
Ну и дела. Да уж, как говорится в анекдоте про армянина и петуха: «Нэ дай Бог так оголодать!»*
*(Армянин выходит во двор. Там петух топчет курицу. Армянин бросает горсть зерна. Петух бросает курицу, кидается клевать. Армянин говорит: «Вах! Нэ дай Бог так оголодать!»)
Но в данном случае, возможно, голод спас ей, а быть может, и расслабившейся Марии, жизнь… Страшно подумать, что было бы, не проснись она, или запакуй они мешок!
Развязка наступила совсем такая же, как в историях про привидения. Со стороны двора донёсся вначале хрипловатый, а затем уверенный и звонкий петушиный клич.
Вскоре ему вторили и очень далёкие, но голосистые певцы торжествующей зари – наверное, из окрестных деревень. И, хотя заря ещё и не думала заниматься, странный мужчина с палкой их колбасы в руке пробормотал что-то вроде «himmelgergott!»*, и отошёл от мешка с продуктами.
* Чёрт побери (нем.)
Она позволила себе пошевелиться, как бы во сне, и легла поудобней, и лицом к проёму.
Вздохнув, и бросив на неё последний взгляд, странный ночной гость удалился туда, откуда возник, абсолютно бесшумно закрыв за собой потайную дверь. Впрочем, он ведь наверняка рассчитывает навестить её следующей ночью и наверстать упущенное…
Что с его стороны, принимая во внимание её характер, мягко говоря, наивно.

Когда примерно через час рассвело, и утро вступило в свои права, она, убедившись, что из-за стены больше не раздаётся никаких звуков, вылезла из-под одеяла и внимательно обследовала внутреннюю стену. Как показало изучение соседних покоев, толщина её была никак не меньше трёх футов – вполне достаточного расстояния для внутренней полости. Кладка из толстых, массивных, скреплённых известковым раствором блоков казалась монолитной и сплошной. Но она отлично запомнила, где искать.
Да, вот они, четыре тонких, не толще иглы, щели, через которые тянет холодным и сырым воздухом подземелья (о, уж этот-то воздух и запах она не перепутает ни с каким другим!). Сам проём немаленький – пройти можно любому.
Отлично. Всё, что необходимо сделать, она продумала, лёжа без сна за этот час, теперь пора будить Марию и Пьера: дел невпроворот.
Невыспавшаяся няня ворчала несколько сильнее обычного – она только разнежилась и расслабилась, и не готова была к новым приключениям. Катарина однако быстро вернула её на грешную землю, показав потайную дверь и описав ночного гостя.
Сон с её главной фрейлины как рукой сняло.
Разбудили и позвали Пьера. Он, как всегда, ночному происшествию если и удивился, виду не подал, но многозначительно похмыкал. Все быстро оделись в походное.
Оставив Марию на страже у входной двери, Катарина и Пьер, вооружившись, принялись ощупывать потайную дверь и окружающую стену в поисках скрытой пружины или рычага. Не прошло и пяти минут, как один из небольших камней на уровне груди подался под рукой Катарины, и, повернувшись вокруг своей оси, открыл за собой глубокую нишу. Пьер, посветив туда свечой, засунул в глубину руку, и дёрнул за ржавый рычаг.
Абсолютно бесшумно часть стены повернулась вокруг своей оси, приоткрыв, как и ночью, тёмный проём. Однако чтобы полностью открыть дверь, пришлось как следует надавить на неё – наверное, от времени, старые механизмы подавались с трудом.
Свеча позволила увидеть длинный и узкий ход, крутыми ступеньками уходящий вниз, во мрак сырого и холодного подземелья. Катарина ощутила невольный озноб. Они ещё не готовы.
Излишняя храбрость – без должной подготовки! – сродни глупости.
Вдвоём обследовав и изучив, как действует запорный механизм двери, они с Пьером заперли её и вернули ключ-рычаг и маскирующий его камень на место.
Завтракать оказалось почти нечем, поэтому Катарина, решив убить двух зайцев сразу, послала Пьера на кухню, дав чёткие инструкции. Затем они с Марией пошли и растолкали заспанную Электру, велев той позвать сюда Гюисманса, а затем принести воду для умывания.
Минут через десять Гюисманс явился, несмотря на ранний час при полном параде. Любезно пожелав им доброго утра, он сообщил, что весь к услугам любезных дам.
Катарина с Марией за десять минут всё же успели привести себя почти в порядок, и были готовы к предстоящему дню. Так как Катарина уже подробно описала няне, что именно ей необходимо, та, без лишних разговоров, взяв под ручку мило заулыбавшегося молодого управляющего, удалилась, сразу умудрившись завязать непринуждённый разговор. Интересно, будет ли молодой управляющий продолжать улыбаться, когда узнает, какие странные предметы и вещи нужны новоприбывшим…
Наскоро умывшись с помощью кувшина и тазика, принесённых юной раззявой (таз, занеся в комнату, она конечно, уронила – если кто-то до этого и спал в их крыле замка, можно было поспорить, что проснулся), она отправила ту за ещё кое-каким оборудованием, сама же занялась делом. Высунувшись из окна, Катарина цепким взглядом осмотрела доступную ей отсюда часть замка и внутренний двор, после чего достала из их багажа бумагу, чернильницу и перо, и принялась за план замка. Ей пришлось выглянуть ещё из трёх окон, пройдя для этого по двум коридорам, но к приходу Пьера где-то через полчаса, примерный набросок всех трёх уровней был готов.
Ещё через десять минут заявилась Мария всё с той же Электрой, тащившей на плече увесистую штуку полотна, и сопровождаемая кастеляншей барона – подозрительно смотревшей женщиной лет шестидесяти, назвавшейся Магдой, и держащей в руках остальные заказанные предметы: нитки, ножницы и ларчик с иголками.
Убедившись, что именно это гости и хотели получить, она степенно удалилась, пофыркивая, и качая головой. Электре, принёсшей-таки фонарь целым, и к нему несколько толстых свечей, разрешили быть свободной до обеда. Ещё раз осмотрев всё добытое, Катарина осталась вполне довольна.
С чувством хорошо выполненного долга они сели завтракать тем, что хозяйственный Пьер принёс с кухни. Здесь были и аппетитно пахнущие свежие булочки, и сыр, и колбаса, и полный кувшин парного молока – коровы в замке тоже имелись свои.
Помимо продуктов, Пьер принёс и то главное, за чем его посылали: информацию. Он, несмотря на свою обычную сдержанность и молчаливость, сумел понравиться главному повару барона. Тот, будучи человеком полным и весёлым, с удовольствием почесал язык с новым, с нескрываемым интересом слушающим даже в столь ранний час, человеком.
Так, даже почти не задавая наводящих вопросов, Пьер узнал, что позапрошлой ночью какой-то идиот украл сырой окорок – его как раз готовились коптить – но почему-то не тронул трёх других, уже готовых.
Повар рассматривал это как желание напакостить ему лично: он долго и тщательно готовил окорок: шпиговал, натирал травами и т.п. Поскольку подозрения пали на одну из кухарок, ту, что помоложе и покрупнее, и на которую Эрих (повар) пока безответно положил глаз, с ней вчера днём и ругались. Однако ей удалось отстоять свою невиновность: ни в её комнатёнке, ни вообще где бы то ни было, даже с собакой, окорока не нашли.
А вообще, да… За последние три-четыре месяца продукты действительно стали куда-то исчезать – то одного нет, то другого… Но чтобы целый окорок, да ещё сырой – нет, такого ещё никогда не случалось! Пора было ловить и примерно наказывать вора.
Пора. Вот с этим Катарина была вполне согласна.

Поэтому сразу после завтрака они с Марией занялись изготовлением подходящей для такого случая экипировки.
Катарина кроила прямо на глаз, по памяти, а Мария тут же по её указаниям наживляла. Когда всё было подогнано примерно по фигурам, и лишнее срезано, а недостающее – добавлено, две новоявленные портнихи сели прошивать швы капитально. Пьера же отправили к привратнику, старому Томасу, прикинуть, можно ли починить эту чёртову скрипучую створку ворот, постараться втереться к нему в доверие, а главное – выяснить, можно ли попасть в замок другим, нескрипучим, способом.
Должна же быть здесь какая-нибудь «задняя» калитка!
На шитьё с неизбежными исправлениями и подгонками ушло около четырёх-пяти часов, но Катарина своего добилась: к обеду в их распоряжении были удобные и свободные мешковатые штаны и рубахи – для неё и Пьера. Абсолютно чёрные, они сидели мешком – так, что скрывали очертания фигуры, и не сковывали движений. Капюшоны и тапочки дополняли это древнее снаряжение ниндзя. Впрочем, это слово здесь не имело никакого смысла. Она его и не употребляла, что не мешало ей применять их методы и приёмы.
Как раз когда они закончили, и растирали друг другу подзатекшие спины, явился Пьер.
Он совершил невозможное. С помощью молодого немого парня – его звали, как ни банально, Ганс – и здоровенного конюха Эйнара, вначале было настроенного скептически, а затем обрадовавшегося – они рычагами приподняли упрямую створку, и подложили под неё брусья. После чего, обшарив закопчённую кузницу и поэксплуатировав местного кузнеца, вытрясли из него здоровенные гвозди (скорее уж, костыли!), и длинную кованную полосу металла, с несколькими отверстиями в ключевых местах. После чего закреплять эту диагональную стяжку на огромной створке пришлось всем четверым, и с применением здоровенной кувалды – конечно, Катарина и Мария слышали странный грохот, но посмотреть не удосужились: думали, у барона здесь всегда так – что-то шумно-непонятное происходит…
После чего, озадачив повеселевшего (естественно: результаты работы были налицо!) кузнеца Октавиана – ну, понятно, а как же ещё могли звать отца Электры! – изготовлением второй полосы для другой створки, Пьер окончательно покорил сердце беспрестанно потиравшего теперь ручки старенького Томаса, и завоевал уважение остальных участников небывалой акции. (похоже, ворота здесь были древней священной реликвией, вроде индийской коровы, и прикасаться к ним не разрешалось. Ну, или просто руки не доходили: не часто, видать, барон встречал коронованных и прочих особ, ради которых стоило бы открывать настежь обе створки.)
В результате этой сложной и трудоёмкой работы организатор-Пьер как бы невзначай выяснил, что пользуются воротами и низкой калиткой в них только свои, и не чаще семи-восьми раз в неделю: так как в плане продуктов замок практически на полном самообеспечении. Такая традиция сохранилась с тех пор, как в моде у предков барона было осаждать замки любимых соседей, или выдерживать осаду самим.
Отлично. Значит, здесь действует кто-то из своих. Но сколько их? И зачем своим – красть еду? Как-то не вяжется – еду можно брать и так, барон и Эрик вполне демократичны… Ничего, они это выяснят.
До обеда удалось часок отдохнуть и пообсуждать дальнейшие планы.
Отобедали часа в четыре в компании барона, вновь при полном параде. Катарина изо всех сил старалась быть любезной и обходительной, но, несмотря на обычный самоконтроль, чувствовала непривычный азарт и волнение – словно перед Охотой…
Что же касается Марии, то ту так и подмывало всё время что-то спросить, и если бы не строжайший запрет, и не взгляды, бросаемые на неё периодически Катариной, эти самые вопросы так и сыпались бы с языка любопытной и взволнованной няни. Словом, Мария явно ощущала себя как на сковородке…
Только Пьер и барон были безупречны: Пьер, как всегда, молчал с невозмутимым видом, барон же, как всегда, был мил и любезен. Если он и заметил некоторую нервозность обеих дам, он никак этого не обнаружил, скорее всего приписав её тому, что они плохо выспались на незнакомом месте. Да и легли поздновато.
Всё же к концу обеда Катарина решилась дать хозяину некоторые разъяснения насчёт своего необычного состояния: она, мол, хотела бы написать письмо матери о том, что благополучно добралась, но чтобы никто не смог определить, откуда прислано письмо. И поинтересовалась, существует ли здесь какая-нибудь почта, или иные средства сообщения.
Барон объяснил, что и как, однако выразил сомнения в целесообразности письма, или любого другого письменного послания: откуда бы оно не пришло, несомненно, его выследят и вскроют, поскольку наверняка за домом её матери ведётся наблюдение. Каждый посторонний, входящий туда наверняка будет тем или иным способом остановлен и обыскан, не говоря уже о возможности пыток – так что жертвовать кем-нибудь из своих смысла нет, а другого надёжного способа сообщения, кроме частных курьеров, нет. На словах же такое не передашь: графиня может не поверить, и посчитать просто провокацией…
Катарина вынуждена была признать его правоту. Даже если допустить на миг, что курьеру удастся донести письмо до её матери невскрытым, где гарантия, что милая Вероника не сможет обнаружить его появление, и, как обычно, настучать? Нет, риск слишком велик, да и мать подводить нельзя…
Впрочем, барон обещал позже попробовать что-нибудь придумать. Катарина, как всегда, рассыпалась в благодарностях.
Наконец обед кончился.
Она сослалась на лёгкое головокружение – наверное, от горного воздуха! – и сразу удалилась к себе, якобы прилечь отдохнуть. Им, мол, нужно время, чтобы привыкнуть к такому сырому и холодному климату, новому окружению и новой прекрасной пище…
Барон, естественно, вновь заверил их, что они могут делать всё, что только пожелают.
Так же естественно было и то, что придя в свою комнату, они отнюдь не прилегли, а напротив, развили бурную деятельность.
Позвав Электру, согласно приказу Гюисманса теперь живущую через комнату, её сразу отослали, до ужина приказав их не беспокоить.
Катарина с Пьером переоделись. Пьер никак не комментировал, в отличии от Марии, их странный наряд, но кивком подтвердил, что ему удобно. Он как-то смирился, и вполне с пониманием относился к тому, что в теле его хозяйки живёт ещё и воин-самурай.
Пока этот воин помогал ей выжить, приходилось волей-неволей терпеть его присутствие.
Мария, в принципе, тоже признавала справедливость такого прагматического подхода. Но сдержаться, конечно, не могла. Это тоже стало своеобразной традицией – ворчание по поводу неженских замашек любимого и практически родного беспокойного чада.

Они взяли с собой только по паре метательных кинжалов – всё равно от мечей в тесном пространстве толку бы не было, только шум и неудобство, а арбалеты попросту не пролезли бы в проход. Но звёздочки и пластину на руку Катарина не забыла.
Фонарь она подготовила ещё утром, закрыв три из четырёх стеклянных сторон полностью всё той же чёрной материей, и одну – частично, так, чтобы выходил только тонкий узкий луч.
Запасную свечу, трут и огниво с кресалом тоже прихватили.
У входной двери поставили кресло, и развернув его к проёму, усадили туда Марию, с двумя взведёнными арбалетами и мечом наготове, приказав смело стрелять во всё, что вылезет из темноты не назвавшись, и, в случае промаха, или если врагов будет несколько, не менее смело бежать из комнаты сломя голову и звать на помощь.
А покамест сидеть и ждать их возвращения, отвечая при необходимости тем, кто подойдёт к двери, что они отдыхают – спят. Объяснять, что от её внимания зависит её жизнь, Катарина не стала – няня и сама прекрасно это понимала.
Переглянувшись глазами, которые только и остались видимыми на их покрашенных сажей и завязанных масками лицах, они с Пьером взялись за дверь: Катарина прикрывала с кинжалом наизготовку, Пьер открыл. За дверью никого не оказалось.
Осторожно они вошли. Закрыли и заперли дверь за собой. Выждав предварительно минуты три, чтобы глаза привыкли к темноте, стали бесшумно и осторожно спускаться, освещая себе путь узким мерцающим лучом.
Предательски выкрошившиеся и скользкие ступеньки вели прямо и вниз – они явно проходили вдоль стены комнаты и поперёк коридора, в направлении подвала.
Вскоре они добрались до потайного выхода в комнату на первом этаже – дверь была точно такая же по устройству, как в её комнате. Сквозь вынимаемую затычку на уровне глаз можно было увидеть большой полутёмный и пыльный зал.
Открывать эту дверь они не стали, а продолжили спуск по узкому, не шире пятнадцати дюймов, низкому ходу, протискиваться по которому приходилось боком. Царила абсолютная тишина. И только где-то впереди – вернее, внизу – было слышно, как вода капает в какую-то лужу. Наконец подошли к выходу в более широкий горизонтальный коридор.
Внезапно Пьер остановился. Катарина, шедшая впереди и нёсшая всё так же в одной руке кинжал, а в другой – фонарь, тоже сразу замерла, насторожившись. В луче, однако, обращённом быстро как вверх, так и вниз, ничего необычного не возникло – лишь всё тот же каменный ход.
– Что?.. – еле слышно, одними губами спросила она, сделав шаг назад, и приблизив лицо к уху Пьера.
– Ничего. – он поколебался, – Ничего. – повторил он. Но после ещё одной паузы, и видя, что она ждёт, всё же спросил:
– Скажи, Катарина, тебе не страшно?
Впервые за всё время их необычных и порой весьма драматичных приключений он обратился к ней на «ты».
Даже если бы она не знала о его чувствах к ней, это всё равно было бы нормально и уместно: от напарника в таком месте и в таких обстоятельствах однозначно зависит жизнь, и поневоле люди сближаются: думают вместе, действуют вместе, даже дышат вместе: от их согласованности и взаимопонимания зависят их жизни! И «выканье» в таких условиях не всегда приемлемо. Такое обращение сказало ей теперь, что он безоговорочно ей доверяет и подчиняется.
Она вздохнула и покачала головой:
– Не то слово. Не страшно, а – чертовски страшно. Я так не боялась даже этого виконта…
– Тогда зачем мы делаем это? Ведь можно послать солдат, или… Вооружённых слуг! Теперь обыскать это подземелье будет нетрудно…
– Нет, не думаю, что это будет лучше. Во-первых, при этом не избежать шума и огласки, и эта тварь может сбежать и затаиться. И выйдет потом, когда все уйдут отсюда и успокоятся.
Во-вторых, это может быть и кто-то из своих – в таком случае наверняка вообще никого не поймают, так как враг будет предупреждён. Ну а в-третьих… – она запнулась, но всё же продолжила, – Это касается уже лично меня. Я боюсь – боюсь идти и убивать этого незнакомца, или незнакомцев. Но я должна это сделать!
Потому что ещё больше я боюсь быть безропотной овцой.
Я не могу сидеть и ждать, пока эта мразь придёт снова за мной – мне легче видеть опасность, идти к ней навстречу, а не ждать коварного удара в спину, быть может, в тот момент, когда я буду не готова… А самое главное – мы должны осмотреть это подземелье, и понять, что здесь, и как!
Ладно, – опомнилась она, – Я слишком много болтаю. А нам нельзя шуметь. Просто идём, и сделаем это.
– Ты изменилась. Внешне ты – та же, что была год назад. Но внутри… Внутри – совсем другая. Так мыслит не женщина – но воин.
– Ты прав. Я изменилась. – она помолчала, – В том подземельи, в Понтуазском замке, во мне что-то умерло. Или родилось – не знаю. И это не связано с моим другом-самураем.
Это что-то – во мне самой.
Не знаю, плохо это, или хорошо, но главное – я до сих пор жива!
Они долго смотрели друг другу в глаза.
Затем Пьер всё же опустил свои, и, поёжившись, как от холода, криво усмехнулся:
– Это – хорошо. Но только с одной стороны.
Катарина сразу поняла, что он имел в виду, и, в свою очередь усмехнувшись и поёжившись, спросила тихим шёпотом:
– Что, трудно любить боевую машину?
– Пожалуйста, не говори так!
– Ладно, не буду. И я постараюсь исправиться. Буду ласковая и смирная.
– Ага. – он не удержался и фыркнул, – Восемьсот девяносто второе заявление в этом духе… А я как будто верю.
– Нахал! Меня окружают одни юмористы! Вначале няня, потом ещё и ты… Я пожалуюсь на вас обеих барону. Ну просто невозможно проявить нормальные женские чувства и качества!
– Пардон, сударыня, виноват! Уже молчу. – он стоял, скромно потупив взор. Но Катарину это не обмануло. Впрочем, как можно сердиться на него?
– Ну то-то! – она тяжко вздохнула, покачав головой, – Спасибо, конечно, за небольшой отдых… хм… И за хороший совет. Я поработаю над своей женственностью. Но – потом. А сейчас нас ждёт работа. Будем же осторожны.
– Да. – тон его снова был серьёзен, – Я готов.
– Тогда идём.
Они вновь бесшумно двигались сквозь лабиринт узких сырых коридоров и проходов каменных катакомб, иногда явно углубляясь на десятки футов ниже поверхности земли, иногда опять поднимаясь по ступеням из грубо обработанного тёмного камня.

Шли не быстро, чутко прислушиваясь и постоянно оглядываясь уже хорошо привыкшими глазами. Судя по карте, которую составила Катарина, они уже прошли под соседнее здание. Проход свернул, чтобы остаться в пределах замка, но оставался сырым, тесным, с очень низким потолком.
Наконец они пришли туда, куда неизбежно должны были прийти – на развилку.
В крошечной каморке с чуть более высоким потолком сходились четыре коридора.
Три, в том числе и тот, по которому они прибыли, продолжались в горизонтальном направлении, а один – особенно старый и сырой, со стенами из очень больших и старых, чёрных от воды и времени, камней, вёл вниз. Узкий тусклый луч их фонаря не мог нащупать конца ни одного из коридоров.
Сверившись с планом и подумав, они запомнили расположение своего коридора, и двинулись вниз. Держались теперь особенно тихо и настороженно. Спуститься пришлось футов на пятнадцать-двадцать. Ход был чуть пошире, идти можно было нормально.
Ступени вновь перешли в горизонтальный ход. Как прикинула Катарина, они уже оказались ниже уровня подвалов футов на десять.
Здесь было гораздо холодней, и, хоть это и казалось невозможным – ещё сырее. На полу и стенах белели пятна плесени и запах стоял соответствующий. Ход часто поворачивал и дважды разветвлялся. Но они, посветив в боковые коридоры, и убедившись, что всё чисто, каждый раз выбирали более широкий центральный коридор.
Карта здесь уже не очень помогала – без компаса чётко проследить все повороты и направления было невозможно. Наконец минуты через четыре осторожного движения, они прибыли в помещение, которое могло бы в своё время служить пыточным подвалом.
На стенах висели крючья, цепи и колодки, у дальней стены стояло массивное кресло с железными кандалами для рук и ног, к потолку были приделаны блоки с остатками полусгнивших верёвок. У широкого каменного очага были сложены грудой металлические штыри и кочерга. Здесь же лежали и дрова – по виду сухие, и, следовательно, принесённые недавно. Труба над очагом поражала шириной. А ещё – следами свежей копоти поверх старой.
Катарина опустилась на корточки и пощупала золу. Та ещё не пропиталась влагой.
– Не больше двух дней. – сказала она Пьеру. Тот кивнул.
Они подошли к дубовой массивной двери напротив коридора, по которому пришли. Замков и засовов на ней не было. Переглянулись. Пьер без лишних слов схватился за ручку, Катарина заняла позицию сбоку двери, готовясь метнуть кинжал, если фонарь высветит врага.
Но и за этой дверью никого не оказалось – только ещё один коридор. В нём, почти сразу у входа, они обнаружили сбоку заделанный проём. Возможно, ход за ним вёл наверх, в помещения замка, ещё в те времена, когда владелец использовал камеру пыток по прямому назначению. Но, судя по кладке, заложили этот проём лет сто, если не больше, назад.
Коридор, по которому они двигались теперь, судя по плану и своему виду, выходил уже за пределы замка – возможно, это был тайный выход на случай бегства хозяина при угрозе неминуемого захвата замка врагами. Он вёл всё прямо и вниз: они прошли шагов пятьдесят, постепенно опускаясь. Здесь каменная кладка отсутствовала – коридор был просто высечен в скальном основании, на котором покоился Кирхштайн.
Это было очень грамотно с инженерной точки зрения: вода из рва, ниже которого они явно находились, не могла просочиться сквозь монолитную скалу. Впрочем, судя по плану, они удалились от рва уже на несколько десятков метров.
Всё же вода здесь скапливалась – она стояла на полу слоем в несколько дюймов в самом пониженном месте коридора. Здесь они получили ещё одно доказательство того, что подземным лабиринтом регулярно пользуются: вдоль одной из стен была выложена цепочка камней, по которым можно было пройти, не замочив ног, и стояло ведро – похоже, воду-таки периодически откачивали…
Они перешли эту большую лужу, занимавшую в длину, наверное, не менее тридцати шагов, после чего коридор снова круто пошёл вверх и показалась каменная кладка из кирпичей на стенах, полу и потолке. Они прошли ещё шагов сто. Каменные плиты пола сменились утрамбованной сырой землёй. Кирпичи на стенах совсем сгнили – они буквально рассыпались при прикосновении.
Ещё шагов через двадцать они вышли в маленькую комнатку с двумя дубовыми дверьми. За одной был другой коридор, снова гораздо уже того, по которому они прибыли, но с почти сухим воздухом – значит, где-то рядом из него имелся ход на поверхность. В длину этот коридор достигал около тридцати метров.
За другой дверью оказалась комната, где когда-то, похоже, был склад: вдоль двух длинных стен располагались стеллажи, на которых кое-где ещё стояли пустые ящики и лежали какие-то тряпки, бывшие раньше, похоже, военным обмундированием.

В этой комнате они её и нашли.
Катарина первой обратила внимание на неровный пол в дальнем углу.
Было похоже, что тут что-то закопали, причём небрежно: землю даже не потрудились утрамбовать, или выровнять. Как это ни странно, но здесь же, в углу, стояла и лопата, испачканная землёй. Эти невысохшие бурые комья на лезвии лишний раз напоминали о вездесущей сырости и воде.
Когда они подошли ближе и осветили это место, у Катарины похолодело всё внутри и тяжёлый противный ком занял место внутренностей – она поняла, что это может быть. Внутреннее чутьё сказало это ей ещё раньше, но она боялась верить в такое…
Они с Пьером переглянулись. Он, судя по глазам, тоже всё понял, и молча перекрестился. Она, подумав, последовала его примеру.
– Постойте на страже, а я проверю. – тихо произнёс он.
Она вышла обратно в прихожую, не в силах удержать дрожь, но продолжая чутко прислушиваться. Фонарь остался у Пьера, за плотно закрытой дверью – она убедилась, что так почти не слышно звуков. Она знала, что здесь Пьер её не увидит, и превратила голову в кошачью – слух обострился до невероятных пределов.
Но в страшном и мрачном подземельи царила полная тишина – никто и ничто не двигалось. Лишь иногда капля воды падала с потолка. И если она попадала в лужу – звук получался звонкий, весёлый, грохотом отдаваясь в её чувствительных ушах, а если на землю – то глухой, с полутонами, заставлявшими настороженно стараться различить на его фоне посторонние шумы.
Запах сырой земли, плесени и гнили, теперь буквально наполнял ее ноздри: она еле сдерживала позывы рвоты. Однако имелся и ещё некий запах…
Чужой.
И он здесь – один.
Его острый, неприятно пахнущий пот всё ещё ощущался здесь, в коридоре.
Она подумала, не проще ли будет выследить мерзавца по следам… Но понимала, что тогда не избежать проблем с объяснениями. Нет, пусть все пока идет так, как идет!
Она отключила эмоции, чтобы они с напарником не пострадали от её невнимательности, и просто стояла и слушала. Жёлтые глаза пантеры в темноте, наверное, ярко светились…
Примерно через полчаса мучительное ожидание закончилось. Услышав, что он подошел, и дверь открывается, она быстро вернула голову в нормальное состояние. Вышел Пьер, с фонарём и весь перепачканный в липкой глине. Подрагивающие руки сказали ей всё.
Они помолчали, глядя друг на друга, затем он медленно покивал, опустив глаза.
– Да, судя по всему, это она. Женщина лет сорока. Задушена удавкой. Перед этим её пытали. – не в силах говорить, он запнулся. Но продолжил, – Кости на ногах раздроблены в месиво, ногтей на руках нет. Суставы плеч вывернуты. Кроме этого ожоги по всему телу. – он, приподняв капюшон, сплюнул, – Не знаю, изнасилована ли она. Разобраться уже невозможно, но одежды никакой нет. На дне ямы сплошная вода с торфом: лицо, да и тело, сохранились хорошо. Думаю, барон сможет её опознать.
Катарина взяла у него из рук фонарь. Вошла в комнату и сняла маску. Отошла в угол. Её вырвало.
Опираясь на полусгнившие стеллажи она постояла минуты три, тяжело и громко дыша. Пьер, оказавшись тактичным, остался за дверью.
Мрачно выругавшись и прочтя про себя молитву о Душе усопшей, она сходила за лопатой и закопала остатки своего обеда, плотно утрамбовав землю. Следов не осталось.
Отнеся лопату на место, она убедилась, что Пьер уже привёл всё в первоначальный вид, и ничто не выдаёт эксгумации тела несчастной, и заодно выяснила, что от их тапочек не остаётся следов. Снова надев капюшон, она вышла и закрыла за собой дверь. Запах рвоты, конечно, может выдать их присутствие, но она надеялась, что через пару часов он рассосётся. Пьер молча ждал, контролируя коридоры.
– Ты молодец. Следов нет. Идём, проверим последний коридор. – её шёпот был как никогда равнодушен, но вряд ли она могла его этим обмануть.
Теперь они двигались быстро, и скрывались гораздо меньше. Катарина готова была на месте убить любого, кто встретился бы им.
Но этого не произошло.
Пройдя последние тридцать метров, они обнаружили, что туннель круто, на девяносто градусов, повернул, и ещё метров через пятьдесят привёл их в последнюю комнату. В её дальнем углу стояла довольно длинная и новая лестница, уходящая в пятиметровый, когда-то обшитый дубовыми досками, колодец. Он оканчивался небольшим, полого поднимающимся лазом, вроде лисьей норы, и в торце его имелся люк.
На крышке люка снаружи оказался свежий дёрн и ветки, а располагался он в овраге, густо заросшем молодыми деревцами и папоротником. Несколько старых упавших деревьев скрывали в тени дно оврага и место выхода лаза. Если не знать – никогда не найдёшь…
Пьер осмотрел местность первым. Катарина, даже не вылезая наружу, поняла, где они находятся. Заходящее солнце делало неухоженный бурелом ещё неприглядней.
Они спустились, приведя люк в первоначальное положение, и проверили, чтобы не осталось следов на мягкой глине норы. Отходя от лестницы, она сказала:
– Я рада, что эта сволочь, похоже, не из домочадцев барона. И я сама хочу рассчитаться с ней… Или с ним. План меняется. Возьмём живьём. Сегодня ночью. И ещё…
Не будем пока говорить Марии о… Она не сможет сдержаться. Согласен?
Пьер только кивнул.

Тщательно проверяя, чтобы не оставить после себя следов и улик, и не давая себе труда исследовать другие ответвления лабиринта, они вернулись в свою комнату. Постучали, как было условлено, в стену. Окликнули. Открыли дверь и вышли. О страшной находке никому, кроме барона, да и то, только после разборки с ночным гостем, условились не говорить.
Вкратце рассказали Марии о подземельях и выходе на поверхность.
На всю экспедицию ушло меньше трёх часов. Ещё даже не совсем стемнело. Всю перепачканную спецодежду повесили сохнуть в комнате Пьера, в стенном шкафу. Так как выстирать её незаметно не представлялось пока возможным, решили просто дать грязи засохнуть, и затем счистить её и вытряхнуть.
До ужина Катарина ещё успела полежать в постели, в халате, тщательно изображая лёгкую мигрень для пришедшей Электры, а про себя ещё и ещё проигрывая детали будущей операции.
Уснуть, конечно, не удалось, несмотря на то, что предыдущей ночью она спала не больше трёх часов. Тут уж не помогла ни гимнастика йогов, ни упражнения восточных медиков. Гнев плохой советчик – гнева она не испытывала, так же, как и мстительной радости от предвкушения расплаты с негодяем. Или негодяями. Конечно, мысли всё время возвращались к несчастной замученной и оклеветанной женщине – её судьбу никто не должен повторить. Они с Пьером и Марией позаботятся об этом.
Пьер с Марией провели всё это время в комнате Марии, о чём-то тихо разговаривая, и наблюдая через открытую дверь за потайной дверью – на случай, если бы (вот было бы оригинально!) Катарина сама проглядела её открытие.
К ужину Катарина полностью взяла себя в руки. Она была спокойна и мила с бароном. Она мягко и неназойливо проводила свою политику, и барон не был разочарован своей гостьей.
Заметно было, что он соскучился по женскому обществу и приятной беседе, да ещё на интересующие его темы. Однако Пьер оказался прав в своих наблюдениях: иногда на его чело набегала лёгкая тень беспокойства – и становилось заметно, что он чем-то встревожен, или озабочен.
Спрашивать, впрочем, она ничего не стала. В этот раз после ужина, который проходил уже совсем не так помпезно и официально, как вчера, они не стали подниматься в кабинет барона, а просто немного поговорили, не вставая из-за стола. Сделать это было легко, так как теперь по её просьбе они сидели близко друг к другу за одним концом стола, и прислуживала им только пара старых слуг, а не орава молодых и ретивых плохо обученных парней, которые вообще-то обычно занимались работой в конюшне и заготавливали дрова. А дров на зиму нужно много – камины!..
На прощание барон сам предложил им выспаться получше, и завтра с утра совершить небольшую конную прогулку по окрестностям. Катарина, как всегда с благодарностью, согласилась – узнать получше окрестности не помешает.
В свои апартаменты они попали часам к десяти.
Зайдя в комнату Марии, и прикрыв дверь, они убедились, что дверь в комнату Катарины закрыта. После чего почистили, и переоделись в чёрные балахоны. Мария одела халат Катарины и её рубашку. Затем свет погасили. В полной темноте – луна ещё не вышла – открыли дверь.
Убедились, что в комнате всё чисто. Бесшумно двигаясь, заняли места: Катарина расположилась на кресле в углу, у стены с потайной дверью. Пьер – за кроватью, лёжа на принесённом с собой одеяле. Всё было тихо.
Через полчаса, двигаясь нарочито громко, но не зажигая света, в комнату зашла Мария, и заняла место Катарины в постели, лёжа спиной к потайному ходу, чтобы не было видно лица.
Приманка на месте. Охота началась.
Потянулось томительное ожидание. Мария, судя по дыханию, часа через полтора всё же уснула. Время в ночной тишине отсчитывали далёкие удары колокола в ближайшем из окрестных городишек. Около двенадцати часов петухи провели свою перекличку. Ночной прохладный ветер раздувал занавеску, которую днём повесила Электра.
После часа ночи откуда-то со стороны крыла, занимаемого бароном, раздался дикий женский крик и какой-то металлический грохот: словно попадал с десяток кастрюль… Барон громко прикрикнул на кого-то – ого!.. Таким голосом только на поле брани отдавать приказы да переговариваться с другими рыцарями!
Залаяли собаки. Затем во дворе стало светлее, так как в каких-то окнах зажёгся свет. Около пяти минут были слышны шаги, лай и голоса. Затем снова всё утихло, и свет пропал.
Наконец, часа в два, они дождались появления любителя ночных маскарадов.

Вначале за стенкой возник лёгкий шум – снова что-то вроде позвякивания. Катарина легко и бесшумно встала с кресла, и слилась со стеной в тёмном углу. Мария спала, теперь на спине, но, к счастью, лицом всё ещё от проёма. Что делал Пьер, она не знала, но никакими звуками он себя не выдавал.
Прошло ещё несколько минут.
Проём открылся. И снова, как в прошлый раз, ей показалось, что она чувствует слабый запах нагретого металла – такой же запах издавал их фонарь в подземельи, когда нагревался.
Ещё через минуту уже знакомый балахон вплыл в комнату и без колебаний направился к кровати. Она не стала ждать.
Зашла к нему со спины, и убедившись, что в проёме и туннеле больше никого нет, быстро приблизилась, и нанесла сильный удар ребром ладони за ухом мерзавца.
Больше всего она боялась перестараться.
Без единого звука незнакомец мешком осел на пол.
Выяснилось, что Пьер не спал. С заряженным арбалетом он тут же возник из-за кровати. Рукой указав ему на чёрный проём, Катарина опустилась на колени, и откинула, наконец, капюшон с лица незваного гостя.
Луна уже вышла, и давала достаточно света, чтобы она могла хорошо разглядеть его злобное и неприятное лицо. Он походил на хорька, настолько низким и скошенным был его лоб. Ладно, писать с него портреты она и не собиралась. Займёмся делом.
Пульс показывал, что он в глубоком обмороке. Перевернув его на живот и задрав балахон, она крепко скрутила ему руки за спиной приготовленной верёвкой. Затем, хотя это и было лишним на ближайшие полчаса, затолкала ему в рот тряпичный кляп, и привязала его полосой материи.
К этому времени вернулся Пьер.
– Всё чисто. Он был один. Вот его фонарь. – он поднял повыше квадратный ящичек, копию того, что использовали они сами.
– Отлично, спасибо. Но боюсь, тебе придётся нести его. Я со злости слишком сильно его ударила.
Пьер только хмыкнул. Затем поспешил заверить её:
– Конечно! Отнесу, куда скажете.
Катарина разбудила Марию. Показала ей ночного визитёра.
Оказалось, что няня знает бранных слов ещё побольше Пьера… Перевернули врага лицом вверх. Нет, такого человека никто из них в замке не встречал.
Успокоив Марию, которая окончательно проснулась, они вновь поставили ей кресло напротив проёма, снабдили снова двумя взведёнными арбалетами, зажгли две толстых свечи, и удалились в подземный ход, опять заперев его за собой.
Порядок движения выбрали прежний: Катарина с фонарём и кинжалом впереди, Пьер с тяжёлым грузом на плече – в трёх шагах сзади. Тело, по словам Пьера, оказалось не тяжёлым. Трудно было только протащить его, не обдирая о стены.
Теперь Катарина почти не скрываясь, быстро шла вперёд, впрочем, не шумя, и не забывая светить и внимательно смотреть во все поперечные коридоры, и иногда – назад. Пьер, выбравшись в более широкий коридор, уже легко поспевал за ней.
Они, как всегда, молчали, только прислушиваясь и осматриваясь по пути.
На этот раз до пыточного подвала добрались минут за семь.
Сняв с ещё неподвижного ночного гостя дурацкий, когда-то белый, балахон, под ним они обнаружили обычную одежду. К поясу были прикреплены ножны с кинжалом и увесистая дубинка. Вот, значит, как он собирался сломить её сопротивление…
Пока Пьер усаживал и накрепко привязывал руки, плечи и туловище худого, но жилистого мужчины к креслу с непонадобившимися кандалами, Катарина разожгла в очаге огонь, и в дополнение к этому освещению зажгла и повесила в держаки на стенах два факела. После этого потайной фонарь она погасила.
Пошарила в углу, и достала то, что заметила ещё в прошлый раз – здоровенные клещи, и испанский сапог – ужасающую конструкцию из толстых досок, клиньев и верёвок. Они с Пьером приладили всё это к ногам так и не пришедшего в себя незнакомца.
То, что верёвки были новые, явно недавно принесённые, Катарину не удивило. А вот кровавые следы на досках озлобили её, если только такое было возможно, ещё больше…
Закончив все приготовления, она отступила на пару шагов, чтобы, наконец, рассмотреть его получше: теперь торопиться было некуда.
Нестарый мужчина. Лет тридцати пяти. Лицо явно арийского типа. Белобрысый, скорее блондин, чем русый. Угри по всему лицу. Само лицо очень неприятное. Что-то в нём было крысиное: отталкивающее и страшное. Даже без сознания он казался подлым, хищным и коварным. Спиной к такому поворачиваться не рекомендуется.
Да, такой мог пытать женщину. И изнасиловать.
Под капающей в одном месте особенно сильной струйкой было подставлено полусгнившее деревянное ведро. Набрав в горсть воды, Катарина плеснула мужчине в лицо.
С первого раза не помогло. И со второго тоже. Тогда она стала бить его по щекам ладонью. Это подействовало. Он замычал и вскинул голову.
На них уставились два полных ненависти водянисто-блеклых глаза. Теперь впечатление подлости и коварства их обладателя только усилилось, как и сходство с хорьком. Когда он обнаружил, что связан, то злобно зарычал, заёрзав.
С минуту Катарина и Пьер молча рассматривали пленника. Он, выяснив, что освободиться не удастся, жёг их в ответ своим взглядом.
Затем Катарина сказала Пьеру:
– Спроси его по-немецки, сын ли он барона фонРозенберга.
Пьер перевёл вопрос. Катарина, хоть и знала язык теперь гораздо лучше, предпочла вначале послушать ответы так, словно не понимала их.
Но ответом им был только поток грязных немецких ругательств, невнятно доносившихся из завязанного рта, да усиленное дёрганье тела в попытках освободиться.
Пожав плечами, Катарина отстранила Пьера и взяла толстый деревянный клин из кучи таких же, и молоток – скорее, кувалду – и пристроила клин в нужное место.
Вздохнув про себя, она что было сил ударила по торцу клина, загоняя меж досок, сжимавших ноги злобного мерзавца.
Минуты две, кроме бешено-отчаянного рёва, ничего толкового слышно не было.
Затем пленник затих, лишь иногда всхлипывая и дёргаясь всем телом. Слёзы градом катились по побелевшим щекам, и выражение глаз стало совсем другим. Он застонал, и пробормотал что-то о Господе. Катарину передёрнуло. Сверкнув глазами, как можно спокойней она сказала:
– Спроси его ещё раз.
На этот раз Пьер даже не успел закончить вопрос, а пленник уже торопливо кивал, мычанием подтверждая ответ. Она взяла кувалду снова, взвесила в руке.
– Спроси, он один здесь?
Округлившимися от ужаса глазами он косился то на её руку, то на их лица, кивая.
Да, он здесь один. Что ж. Она рада, что он подтвердил то, что она уже узнала с помощью обоняния… А теперь это знает и Пьер.
– Знает ли о его подвигах его отец?
Нет, не знает.
– Знает ли ещё кто-нибудь о подземном ходе?
Нет, не знает. Это показалось ей странным. Впрочем, такому гадёнышу ни лишние свидетели, ни конкуренты явно не нужны.
– Женщина, которая похоронена в подземельи – Гертруда Гессель?
Да, это она.
– Она рассказала, где барон хранил свой важный документ?
Да, рассказала. При ответе на этот вопрос в глазах и позе пленника вновь появилось что-то вроде мерзкой ухмылки, презрения и похотливого поерзывания, но всё это быстро сменилось невыразимым ужасом, когда Катарина сделала шаг вперёд.
Боже, да избавив мир от этого трусливого мерзавца-садиста они только окажут услугу Господу, да и человечеству… Страшно подумать, что у такого выродка могли бы быть дети! С его наследственностью.
Но к счастью, их нет. И теперь вряд ли будут.
– Хорошо ли он понимает, что от его искренности зависит его… хм. Скажем так: относительная целостность его тела?
Пьер как-то справился и с этим переводом.
Новая волна ужаса и поспешное кивание – да, она чувствовала его г ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)