Книга «Новое место - новые проблемы...»

Проблемы с Призраками. И Замком. (Глава 3)


  Фэнтези
130
67 минут на чтение
0

Возрастные ограничения 16+



Не прошло и нескольких секунд, как движение стало замедляться, и она оказалась там, в башне, в круглой большой комнате, без крыши и мебели, просто под открытым небом. Но ей было не холодно. Она осмотрелась.
Пыль, ветки, сухие листья и другой мусор толстым слоем покрывали кладку пола. Там, куда попадали дождь и снег, на ней виднелись разводы оплывшей глины. Хорошо, что она всё ещё висела в воздухе, ничего этого не касаясь.
– Теперь – осторожно. – предупредил голос, ставший громче, – Не бойся!
Она плавно провалилась прямо сквозь пол, и ещё один пол, и ещё один… На четвёртом сверху этаже ниже поверхности земли, она, наконец, закончила движение.
Светляки разлетелись в сторону, освещая низкий и угрюмый каземат. На деревянной лавке у стены сидел пожилой человек с огромными горящими глазами и густой белой бородой. Одет он был в какие-то неописуемые лохмотья.
Присмотревшись, она поняла – это не человек, а Призрак.
Сквозь него в неверном свете светляков была видна стена и цепи с кандалами на крюках. Но он не двигался и смотрел на неё. И, несмотря на страшную худобу и дряхлость морщинистого тела, приветливо улыбался ей.
Катарина почувствовала некоторое смущение – она никогда не общалась с настоящими призраками. Не обидеть бы симпатичного незнакомца.
Он первым нарушил молчание, вдоволь рассмотрев её сверху донизу:
– Господи, какая же ты красавица! Я до сих пор не могу поверить, что такая женщина смогла сделать всё это!
Она продолжала тоже рассматривать его, теперь улыбаясь.
Вдруг он встрепенулся и встал с жёсткого ложа:
– О, прости пожалуйста старика – я никудышний рыцарь: совсем забыл о приличиях! – он церемонно раскланялся. Она тоже сделала реверанс, невольно улыбнувшись ещё шире и облегчённо вздохнув – «никудышний рыцарь» явно не собирался причинить ей вред, и лицо у него было открытое и лучилось доброжелательностью.
Он между тем продолжил:
– Сознаюсь честно: за последние почти триста лет моё общение с людьми проходило совсем в другом ключе – обычно я старался напугать их до полусмерти – как своих, так и захватчиков!.. Совсем отвык от нормального обращения. Ещё раз прошу меня простить! Меня может немного извинить только то, что я… Потрясён и очарован!
Да, фамильные черты фонХорстманов ясно проступали и сквозь триста лет. Он был похож, да и вёл себя, почти как свой далёкий потомок-тёзка.
– Добрый вечер, господин барон! Разумеется, я прощаю вас! Не скромничайте – дара говорить изысканные комплименты вы не утратили! – она воспользовалась одной из самых женственных своих улыбок.
– О, да! Я сразу понял, что вы ещё и очень умны. Вы уже догадались, кто я. Но всё равно: разрешите представиться, леди моего сердца – Я – Карл Фридрих Рудольф фонХорстман, сын первого фонХорстмана, пожалованного за выдающуюся доблесть, храбрость и безупречную преданность, дворянским титулом. – он снова поклонился.
– Очень приятно, мессер барон! А я – Катарина Изабелла де Пуассон, хотя это вы наверняка знаете. – сделав ещё раз реверанс, она откинула со лба приставшую прядь волос.
– Да, знаю. Как и то, что вас преследует злой и неправедный враг, вынудив скрыться сюда, в эти печальные и скудные места из отчего дома, и лишив мужа и оторвав от семьи…
– Дорогой барон, вы можете не смущаясь продолжать обращаться ко мне на «ты» – ведь я гожусь вам в прапраправнучки!
– Вы правы, моя дорогая, я очень… стар. Но – нет. Я этого не хочу. Даже если бы вы не сделали того, что сделали, и даже несмотря на трёхсотлетний опыт пугания, в вашем присутствии самый последний, потёртый и полинявший призрак чувствует себя королём! А это дано не каждой женщине – заставить мужчину чувствовать себя мужчиной!
Ох уж эти фонХорстманы! Понятно, почему ни одна женщина не могла устоять перед такими отважными и галантными рыцарями! Ведь он говорил от души – уж она-то чувствовала это. А, как уже неоднократно упоминалось, женщины во все времена «любят ушами!»
– Ах, дорогой барон!.. Теперь мне понятно, у кого ваш праправнук перенял свои лучшие рыцарские черты. Умеете и вы дать женщине почувствовать себя королевой!
Благодарю вас за искусный комплимент! Триста лет нисколько не притупили вашей галантности и пытливого ума!
– Как вы мне льстите, милая Катарина! Всё же триста лет… Да – это триста лет.
Собственно, для этого я и попросил вас прийти сюда. Мне очень нужно поговорить с вами – именно с вами! – обо всём: о нашем родовом гнезде, о моём праправнуке Карле, и о том, что вы сделали.
Он замолчал, и прошёлся, опустив глаза к полу, туда-сюда по тесной и низкой каморке. Катарина не прерывала его раздумий.
Наконец, сверкнув орлиным взором, он жестом предложил ей сесть. Осторожно она опустилась на краешек полуистлевшей скамьи. Он опустился напротив.
– Как вы уже, наверное, знаете, дорогая моя, это именно я построил большую часть Кирхштайна. Назвал я его так потому, что вот на этом самом месте издревле было капище, где древние жители этой страны сотни, если не тысячи лет назад, справляли свои религиозные обряды – языческие, разумеется… А я убрал это капище, вернее говоря, этот древний сарай, чтобы построить вот эту громаду, – он обвел рукой, – надеясь таким образом получить благословение как древних богов – хранителей этих мест – так и нашей святой Церкви…
Стены я строил на века – ну, вы знаете, вы видели. – Катарина кивком подтвердила, – Это было не очень трудно, зато хлопотно: всё организовать, заставить все бригады добывать, привозить и укладывать камень так, чтобы все были заняты… Кормить всех, лечить. Зимой, конечно, здесь ничего не построишь – известь не застывает, крошится… Приходилось делать перерывы.
Ох, – махнул он устало рукой, – проблем было много, но вам про это слушать будет скучновато. Словом, своей цели я добился: Кирхштайн выстоял, несмотря ни на что. Здание крепко, как и скала, на которой покоится его основание. Однако вот что меня смущает…
Как бы это объяснить…
Я всю жизнь посвятил обустройству родового гнезда. Собственно говоря, к концу моей жизни это стало единственной моей целью: оставить потомкам надёжный замок и богатую вотчину. Вы даже представить себе не можете, каких усилий и нервов мне это стоило. Наверное, это было моей ошибкой – для процветания далёких и ещё призрачных потомков я не щадил ни себя, ни близких. Тридцать два года постоянной стройки, согласен, замучают кого угодно!..
Конечно, они в какой-то степени были правы – это было очень… Хлопотно и тяжело – все мои родные потеряли всякое терпение. А я настаивал!..
Но это ни в коей мере не оправдывает моего… Ну, Карл уже рассказывал вам про моего сына. Как он объявил меня сумасшедшим, заточил в этой башне – это меня-то, старика, в шестьдесят с лишним лет! Я уже не упоминаю про свой ревматизм. Ну и тогда я, разумеется, сгоряча… А он… Впрочем, вы знаете. – Катарина опять кивком подтвердила, что драматичная и печальная история фамильного проклятия ей известна.
Призрак потряс головой, смахнул пальцем искрящуюся слезу с уголка глаза. Было видно, что воспоминания об этих событиях всё ещё сильно волнуют и расстраивают его, несмотря на то, что все их участники давно в могиле. Впрочем, кроме него самого… Но его уж никак нельзя назвать «живым свидетелем». Ведь он, при всей своей обаятельности и трогательности, тоже мёртв.
Или… Это нельзя назвать смертью?
– Ладно, всё получилось не совсем так, как я хотел. Но главного я добился, – он, взяв себя в руки, снова говорил твёрдо и связно, – Четвёртый фонХорстман отлично жил и управлял всей вотчиной – может, жестковато, но по-хозяйски. Так нет: не проходит и сорока лет, и они – я имею в виду безмозглых наследничков! – умудряются без боя всё отдать врагам! А сколько фонХорстманов погибло – и погибло совершенно зря!..
Ну, тем, кто захватил нашу твердыню, конечно, здесь тоже скучать не приходилось – я постарался от души. Силёнок и злости ещё хватало. Могу поставить себе в заслугу то, что подземелья замуровать их вынудил именно я. Но и они…
В-общем, тоже отомстили. На мой склеп, – он обвёл рукой вокруг, – наложили неснимаемый наговор, и теперь я… э-э… несколько ограничен в передвижениях, и средствах… Скажем так – воздействия. Хм. Да, сильно ограничен.
Однако они всё же замуровали мои подземелья. Свиньи! Извините, Бога ради – вырвалось! Хотя суть от этого не меняется – вели они себя здесь по-свински. Ещё бы – не своё же! Поэтому, хоть Рейнхард и… э-э… Разделался с ними слишком жестоко, я его не осуждаю.
Ну, когда замок снова стал наш, я как-то смирился и со своей… Несвободой.
Однако случилось непредвиденное – злобный и коварный негодяй нашёл вход, ведущий в наши фамильные катакомбы снаружи, и подло воспользовался ими. Да, воспользовался коварно, гнусно и подло! Таких… палачей у нас в роду – хвала Господу! – нет и смею надеяться – никогда не будет! А я-то, я-то – ничего не мог сделать! О, жестокий Рок!
И если бы не ваша потрясающе храбрая и слаженная команда, я бы, наверное, с ума сошёл от отчаяния и беспомощности!
Он раскраснелся, если можно так сказать о призраке, глаза горели, словно угли, лихорадочным огнём, руки судорожно сжимались в кулаки, готовые разить врага, несмотря на собственную бесплотность. Да, он ей определённо нравился. Как страж фамильного гнезда он заслуживал только уважения. Одно слово: Хозяин! Даже спустя триста лет. Молодец, вот уж кто переживает за своих…
Но он продолжал:
– Уже одного только зверского убийства несчастной женщины нельзя простить! Я так страдал! Ну, и, конечно, последний удар – потеря половины нашей исконной вотчины. Я долго не мог поверить и осознать… А смириться до сих пор не могу!
Но уж когда вассалы разбежались, посжигав всё хозяйство, бросив свои поля…
Пришлось поверить, что проклятые судейские крючкотворы сделали-таки это.
Бедняга Карл. Если б я не был ограничен этим казематом, я бы уж постарался! Я знаю, чего боятся эти жалкие буквоеды! Ничтожные бюрократишки! Проклятые сутяжники!.. И это называется – «Великая Империя»! Тьфу! Я бы!.. – он воздел кулаки к потолку. Помолчал. Как бы оправдываясь, продолжил:
– А Гертруда одна не может воздействовать на них: она ещё слишком неопытна и несчастна… Да и перемещаться далеко пока не умеет.
Но всё же это свершилось! Она отомщена. И теперь, если захочет, может отправиться в места вечного наслаждения. А я… Я снова останусь один. Один…
Извините, дорогая моя, я так невнятно излагаю свои мысли! Это от того, что я давно ни с кем из живущих не говорил. Ну и, конечно, очень рад, что вы отомстили подлецу, а не стали с ним миндальничать, как поступили бы менее сильные люди.
Трусливые слабаки и, извините меня, идиоты, всегда считают, что негодяя можно исправить и перевоспитать… А я всегда считал – и сейчас считаю! – что достойно исправить мерзавца и негодяя лучше всего хорошим ударом меча – чтобы и потомства от дурной крови на земле не осталось!..
И мне вдвойне приятно, что в вас я нашёл союзницу, разделяющую мои убеждения!
Катарина почувствовала, что невольно улыбается: их взгляды, несмотря на семь веков разницы, совпадали. Жаль, что не все рыцари столь радикально смотрели на эту проблему… Иначе сословие подонков и мерзавцев всех мастей к её времени могло бы и вовсе исчезнуть!
– Так вот, я перехожу к сути дела. Мы с Гертрудой посоветовались… И решили, что можем вам полностью довериться. Вы не будете действовать во вред нашему роду и благополучию Кирхштайна. Ведь вы… э-э… Настоящий воин, если мне позволительно так выразиться о прелестнейшей женщине… И человек чести. Кроме того вы… э-э… Кхм. – он вдруг запнулся. Но продолжил:
– Ведь вам понравился Карл? Вы поможете ему, я надеюсь? Он ведь в сущности, хороший парень, несмотря на некоторые… странности, легкомыслие и природную лень. Ему нужна только хорошая хозяйка. Нет-нет, не подумайте, что я ВАМ предлагаю выйти за него замуж – он замахал руками, в ответ на широко раскрывшиеся глаза Катарины и готовые сорваться с её уст слова, – Ничего такого я в виду не имел! В смысле женитьбы этого оболтуса я целиком доверяю вашему вкусу! Нет, к вам у меня совсем другое предложение.
Вот послушайте.
Я хочу сделать вам, дорогая гостья, маленький подарок. И я искренне надеюсь, что вы не будете его отвергать. Приняв его, вы окажете мне честь, и позволите хоть в малой степени выразить ту благодарность, которую мы с Гертрудой к вам испытываем! Прошу вас! – рукой он предложил ей встать.
Заинтригованная, какой же подарок может сделать ей бесплотный призрак, она подчинилась, пытливо глядя на него.
– Дорогая Катарина, вам придётся ещё немного попутешествовать! Надеюсь, это вас… не обременит? – она показала, что нет, – Сожалею, но по независящим от меня причинам не смогу сопровождать вас лично. Но, надеюсь, вы меня поймёте и простите! Впрочем, разговаривать мы сможем! Молодёжь, давайте. – обратился он к огонькам.
Катарина с интересом наблюдала, как невесомый сияющий кокон вновь собирается вокруг неё. Вот он и готов. Но они стоят на месте… В чём дело?
– Ох, забыл сказать… Первый шаг всё же должны сделать вы – это как бы говорит о вашем согласии… Пожалуйста, прошу вас. – конечно, она не могла отказать ему.
Не зная, увидятся ли они снова, она на всякий случай ещё раз улыбнулась ему и шагнула вперёд. Карл Фридрих Рудольф тоже мило улыбался ей вслед, хотя в глазах его – она могла бы поспорить на что угодно – было и сожаление: сожаление по тем временам, когда он лично мог общаться с женщинами во плоти, ну, или хотя бы сопроводить даму в путешествии по родовому гнезду, будучи пусть уже лишь бесплотной тенью…
Жаль, что этот достойный рыцарь вынужден последние сто пятьдесят лет находиться в столь жалком и замкнутом пространстве. Может, можно ему как-то помочь?..
Вновь её несло сквозь землю, камни, и скалы фундамента.
На этот раз, впрочем, недалеко – она узнала один из боковых подземных ходов, который они с Пьером обследовали лишь несколько часов назад. Господи, кажется что это было чуть ли не месяцы назад! Психология – странная вещь.
– Посмотри внимательно, и запомни, где ты находишься, – сказал издалека голос барона, – Запомнила? – она согласно кивнула, – Теперь не удивляйся! Гляди!
Медленно и торжественно, прямо сквозь боковую каменную стенку этого хода, оказавшуюся очень тонкой, её внесло в небольшую каморку с каменными же стенами.
Вся она была заставлена старыми, полусгнившими сундуками, сквозь щели которых и трухлявые доски на пол кое-где повытекли драгоценные ручейки содержимого: золотые монеты, необработанные драгоценные камни, серебро – в монетах и церковной утвари, вроде крестов и чаш, мелкие ювелирные изделия – цепочки, кольца, броши…
Катарина с интересом огляделась.

Сундуков оказалось пять. Наполненными были только два. Но каждый был не меньше бочки доброго вина – то есть объёмом около кубического метра. Получалось, что здесь собраны колоссальные богатства: стоимость золота, камней и драгоценных украшений было трудно себе вообразить. И это при том, что наследнику всего этого подчас нечем было дать взятку, или купить зерна на зиму себе и своим людям!..
– На всякий случай напоминаю, что мой папочка участвовал в одном из первых и весьма удачных крестовых походов, – раздался несколько ехидный голос: он явно почуял ее удивление! – А я при строительстве использовал только три сундука. Уж старался быть рачительным сыном…
Так вот. Я прошу тебя принять мой подарок. Отныне всё это – твоё!
Сказать, что Катарина была поражена – значило ничего не сказать.
На какие-то мгновения растерялась даже она. Как же ей быть?!
– Позвольте, уважаемый господин барон! Ведь у вас есть законные наследники. Они гораздо больше меня достойны владеть всем этим. Ведь это – Ваше фамильное наследие! И использовать его надо на благо Вашей династии!
– Я знал, что вы так скажете, милая леди моего сердца! – раздался довольный голос, – Так вот. Объясняю ситуацию: это наследие великого Эрнста-Гуннара. И оно принадлежит мне, и только мне! И я волен оставить его тому, кого считаю достойным такого дара. Тому, кто не пустит его пылью по ветру в бессмысленных тратах на роскошь и пустые наслаждения. Тому, кто знает цену этому золоту и употребит его с пользой для себя и близких. Тому, наконец, кто больше всех сделал для восстановления чести фонХорстманов, доброго имени Гертруды Гессель, и безопасности всех, кто живёт и, даст Бог, будет жить в Кирхштайне! – торжественность в голосе не позволяла усомниться в твёрдости решения.
– Кроме того… Ну, ладно, там – мой родной сын. Заточив меня здесь, он… Ах, он-то уже получил своё. – голос барона передавал всю сложную гамму его эмоций, хотя самого его здесь и не было. Некстати ей подумалось, что из него вышел бы отличный диктор на радио. Бедняга, для его обид не существовало трёхсотлетнего временного барьера. – Но я очень сердит на Карла и его отца. Тоже мне – интриганы-крючкотворы выискались! Балбесы самонадеянные! Ох, простите. Вырвалось!..
ФонХорстманы никогда не присоединяли чужих владений с помощью женитьбы! Только мечом! И вот они, мои потомки, без боя и чести, в зале суда, теряют половину родовой вотчины… Позор! Позор! Лично я считаю это оскорблением… хм… Памяти доблестных предков.
Поэтому – прошу вас, не будем больше об этом говорить. Мне это неприятно. Мои потомки, не прошло и трёхсот лет, выродились в жалких интриганов! Какое пятно на священном родовом гербе!
– Но дорогой барон, ведь они хотели как лучше!
– Вот именно, что хотели! А что вышло?
На это ей нечего было ответить. (Хотя она не могла не вспомнить и знаменитую фразу современного ей политика – о той же проблеме желаемого… И получившегося.) Ведь она сама видела и Гертруду, и сгоревшие дома в брошенных селениях, и полупустые подвалы со скудными запасами в замке… Она вздохнула.
– Да, я знаю – вы умны, любезная Катарина. Вы сами видите, что я прав, и имею все основания сердиться на своих нерадивых потомков. Поэтому прошу вас – нет, заклинаю на коленях (хоть мне и неудобно из-за ревматизма!): примите этот дар, и распоряжайтесь, как найдёте нужным!
– Умоляю вас, дорогой барон, немедленно поднимитесь! Ах… Я не могу отказать такому рыцарю, как вы! Поэтому благодарю вас за столь щедрый подарок и принимаю его! – она ведь чувствовала, что Призрак делает свой дар от чистого сердца, и не хотела обижать его.
Кроме того, разве то, что золото будет её, помешает ей помочь «хорошему парню», как его назвал предок-тёзка, да и себе самой? Она ещё успеет подумать, как лучше распорядиться нежданно свалившимся богатством.
– Вот и прекрасно! Я знаю, что более достойного владельца для этих фамильных сокровищ мне не найти, хотя бы я прождал ещё триста лет. Вы здесь несомненно лучший мужчина – простите, Бога ради! – и никаких глупостей не наделаете.
– Ах, милый барон, как вы мне льстите! – Катарина рассмеялась. Ей было легко и уютно, – Скажите, – тон её вновь стал серьёзным, – Могу ли я в свою очередь сделать что-нибудь, приятное Вам? Ну, может, какие-то средства могут снять этот… Наговор? Или вам что-нибудь нужно для… э-э… того, чтобы последовать за Гердой в… Более счастливые места?
Последовало долгое молчание. Катарина уже начала опасаться, что контакт с бароном утрачен. Но затем, тяжко, словно по лесу пронесся порыв осеннего ветра, вздохнув, он всё же отозвался:
– Благодарю тебя, благородная дочь Анриетты де Буа-Трасси! Благодарю от всего сердца! Ещё никто не спрашивал меня о таком! Ты растрогала несчастного призрака до глубины моей истерзанной души, обречённой никогда не вкусить вечного успокоения! Да будут радостны дни твоей жизни! Как повезёт рыцарю, которому ты станешь супругой…
Ах, Катарина, Катарина!
К сожалению, дорогая моя, даже вы ничем не можете мне помочь. Ведь я проклят! А наложивший проклятие – мёртв. Я обречён вечно скитаться по бренной земле, лишённый тела и покоя.
А насчёт наговора… Снять его возможно, но это очень, очень сложно и опасно. Необходимы некоторые предметы, которые… Хм. Лучше не будем говорить об этом – неподготовленный человек, пытаясь снять это заклятье, может погибнуть, или сойти с ума – а я не хочу, чтобы вы подвергали себя такой опасности. Поэтому прошу вас – не будем больше об этом говорить. Вы и так слишком добры к несчастному призраку!
– О нет, мессер барон, добры как раз вы! Я очень тронута вашим щедрым подарком!
– Я очень рад это слышать! Владейте же всем этим, дорогая моя, и не будем больше к этому возвращаться – все это ваше и только ваше по праву! – немного помолчав, барон добавил, – Мне вы очень понравились. Такая красота – редкость в наших краях. Ваша красота – больше внутренняя… Она жизнерадостная, открытая, извините за грубость, я бы сказал – прямая, без фиглярских вывертов, как у наших чопорных и жеманных фрау. Не будет ли наглостью с моей стороны… Когда-нибудь снова пригласить вас, чтобы просто повидаться?
– Ну что вы – напротив, мне будет приятно! Разумеется, дорогой барон! Я готова видеться с таким рыцарем и галантным кавалером хоть каждый вечер! Наверняка вы сможете многое рассказать и посоветовать мне, да и своим праправнукам!
– О, нет, леди моего сердца, к сожалению – величайшему, уж поверьте! – это невозможно! На это уходит слишком много сил! Теперь на их восстановление понадобится не меньше месяца…
Поэтому прошу вас, дорогая моя, ещё раз осмотритесь, чтобы твёрдо запомнить место, – светляки вновь медленно вынесли её в коридор подземного лабиринта, – и малыши отнесут вас домой, они тоже устали и держатся из последних сил!
– В таком случае, я всё запомнила, дорогой хозяин! Хочу только ещё раз поблагодарить вас! И вот ещё что – мне было ужасно приятно познакомиться с таким рыцарем во всех отношениях, как вы! (Она запоздало прикусила язычок, подумав, что слово «ужасно» – как-то всё же двусмысленно… Но он, к счастью, воспринял всё правильно.)
– Благодарю и вас, милая гостья! Впрочем, что я говорю – хозяйка! Вы – хозяйка моего сердца и хозяйка Кирхштайна! Надеюсь на новую встречу через месяц. И буду счастлив, если это золото поможет вам чувствовать себя уверенной и спокойной!
– Прощайте, господин барон, до встречи! – её уже несло сквозь толщу камня и земли, всё мелькало перед глазами так, что даже пришлось их закрыть, и голос барона отдалялся, становясь всё тише и тише.
Мелькание за закрытыми веками прекратилось. Она открыла глаза.

Она вновь лежала на кровати.
И, разумеется, никакого халата на ней не было. Как и кинжала за поясом. Тело мирно лежало на постели всё это время. Путешествовал лишь дух…
Как барон это сделал?! А как это делала Красавица Марта?..
Значит, существуют всё же способы отделять духовную сущность от тленного материального тела? Впрочем, кому это знать, как не ей… Хвала Господу!
Такой наполненной и захватывающей жизни у неё никогда не было (тьфу-тьфу!), и, похоже, если верить тому, что ей предсказала Колдунья, скучно не будет и дальше…
Из открытого окна потянуло предутренней прохладой, и она, поёжившись, подтянула простыню повыше. С делами, пока, вроде всё! Теперь… Можно и поспать ещё немного!

Проснувшись, она долго лежала, и думала, что и как ей лучше сделать.
Нет сомнений, что главное, и самое полезное для потомков благородного Карла Фридриха Рудольфа – вернуть потерянную половину вотчины. Тем более что и сделать это можно сейчас достаточно просто: купить то, что незадачливый новый владелец старается продать. Ну ещё бы ему не стараться – доходов с новых земель никаких, а налоги-то с увеличившейся земельной собственности в казну императора платить всё равно надо…
Надо же. Неужели и в эти времена осью, вокруг которой всё вращается, являются наличные, и коммерция, а не рыцарские побуждения с благородными и религиозными порывами? Или все эти красивые сказки об идеалах, несении света Подлинной Веры неверным, и любви к ближнему – лишь плод воображения всяких меннезингеров, менестрелей и романтически настроенных, или – правильно ориентированных писак-архивариусов при тех же монастырях?
А миром правил, правит, и всегда будет править его величество чистоган?
Ну, может, хоть в чувствах между Мужчиной и Женщиной главное – не игра гормонов, требующая банального продолжения рода, а – Любовь?.. Или она – изобретение всяких романтиков и Шекспиров-Пушкиных?..
Ладно, оставим философию философам.
Пора приступать к работе.
В существовании клада она не сомневалась ни на миг, но всё же решила перед тем, как начать процедуру покупки и оформления владения земельной собственностью, убедиться в его реальном местонахождении.
Поэтому разбудив всех своих, и сделав традиционную выволочку Электре, она, несмотря на ранний час, проследила, чтобы все плотно позавтракали. После этого Пьер, как всегда молча выполнявший все её, подчас такие странные, распоряжения, притащил из кузницы большой лом. Они, переодевшись, посадили Марию на вахту, а сами совершили лёгкую прогулку по памятным местам уже почти своих, домашних, катакомб.
Найти коридор, по которому её пронесли ночью, оказалось нетрудно. Как и определить местонахождение потаённой комнаты. Нетрудно оказалось и расковырять полусгнившую известь кладки и вынуть первый кирпич, и затем аккуратно разобрать узкий проход в тонкой каменной перегородке.
Труднее оказалось убедить Пьера, что это не сон, и что всё это принадлежит ей.
Так же трудно оказалось придумать убедительную историю того, как она узнала о кладе.
(Пришлось сочинить очередную романтическую байку про «вещий» сон, которой Пьер, как здравомыслящий прагматик, может, и не поверил бы, если бы не весомые доказательства в виде несметных сокровищ. Про хранителя родовых традиций и древнего клада, прапрадедушку фонХорстмана она даже не заикалась: это не её тайна, и никто о ней не узнает!).
Итак, сокровища оказались на месте.
За дело.
Они набрали в мешок, предусмотрительно захваченный с собой, только золотых монет, и, не притронувшись к прочим побрякушкам, выбрались из затхлого склепа. После чего аккуратно вставили на место все вынутые из проёма кирпичи. Сделать это было нетрудно, так как они и вынимали их по порядку, взломав только первый камень.
Затем все щели тщательно замазали глиной с природным гипсом, за которой пришлось сходить почти к аварийному выходу в овраге – ближе ничего подходящего не нашлось. Стена снова надёжно охраняла спрятанное рыцарем-крестоносцем сокровище.
Отдувающийся Пьер перетащил мешок с золотом, который весил никак не меньше тридцати с хвостиком килограмм, к комнате Катарины, она же могла только подбадривать беднягу – в узком проёме хода с лестницей двоим развернуться было ну никак нельзя.
Всё же мешок оставили пока за потайной дверью.
Помывшись и переодевшись, Катарина вызвала Гюисманса, и имела с ним продолжительную и весьма плодотворную беседу. Главное, что она выяснила – это то, что ничто, кроме отсутствия наличных денег не препятствует кому бы то ни было, даже иностранцу, или иностранке, (естественно, благородного происхождения! Ну правильно: владеть землёй – исконная привилегия дворян!), купить у фонРозенберга доставшуюся ему по суду часть вотчины фонХорстманов.
Помимо этого она многое узнала об имперских и местных Законах о землях и их наследовании, способах и методах купли-продажи, дарения, отчуждения в пользу казны и прочих хитростях. Больше всего её интересовали формальности по оформлению сделок, и нравы и расценки местных бюрократов.
Ну, тут нового оказалось до смешного мало: чиновники везде чиновники, особенно в загнивающей империи, которую постепенно губит свой же разросшийся, словно опухоль, хозяйственно-административный аппарат. Здесь, так же как и в её родной эпохе, царило право сильного: у кого больше денег на взятки (в смысле, потрачено, а не зажилено!), тот в итоге и прав в любых вопросах. Знакомая, и вполне подходящая ситуация.
Так как времени было уже около часу дня, они съели нечто, напоминавшее второй завтрак, и, не теряя времени, отправились, прихватив на всякий случай Пьера и несколько туго набитых аргументов-кошельков, прямо в «мэрию» местного административного центра.
Дорога была ей уже хорошо знакома, поэтому любование сомнительными красотами запущённого бурелома она заменила полезной беседой всё с тем же Гюисмансом – она не стеснялась спрашивать и советоваться, что и как лучше сделать…
За деловым разговором дорога много времени не заняла.
А вот вежливо-тактичное знакомство с нужными людьми, и неторопливые разговоры – полные недомолвок, намёков, и хождений вокруг да около интересующих её вопросов, и «цивилизованный» торг и переговоры!.. Ей показалось, что тянулось всё это вечность!
Благо, «полурыночная» экономика подготовила её и не к таким испытаниям…
К счастью, нужных ей для дела чиновников оказалось всего трое – и именно от них зависело разрешение и законное оформление сделки. Опять же, к счастью (случайно, почти как «рояль в кустах»!) Гюисманс знал, где кто живёт. Поэтому «закулисные» переговоры проходили прямо на дому, в приватной, так сказать, обстановке: без лишних свидетелей и препятствий, могущих возникнуть, если бы они проходили в официальной атмосфере мэрии, как действовали обычно оба судившихся барона…
Поскольку все три беседы проходили под неизменное «небольшое» угощение, к концу дня Катарина чувствовала определённую тяжесть в желудке (вот хорошо, что от корсета отказалась!), и сильное головокружение от выпитого, явно привозного, вина.
Впрочем, на остроте её ума такие мелочи не сказывались. Обаянием и другими аргументами она похвастаться… могла.
Самым большим, разумеется, облегчением для деловых бесед было то, что Гюисманс отлично знал, кто сколько стоит. Поэтому все переговоры завершились к вящему удовольствию всех сторон. Естественно, их конфиденциальность гарантировалась нежеланием получателей блестящих круглых аргументов разглашать пикантный факт их получения.
Самым приятным было то, что её «очень разумный и трезвый» подход понравился всем трём бюрократам, и она была приглашена «заходить в любое время – чтобы справиться (с нашей, разумеется скромной посильной помощью!) с любыми затруднениями!»
К концу этой сложной, ответственной и сильно напрягавшей контролирующий такт, вежливость и иносказательность речи, мозговой центр – а ей казалось, что таковой всё же существует! – этот самый центр в её мозгу занимал, похоже, в два раза больше места. И здорово утомился. Из интеллектуальных игр, доступных людям этой эпохи, пожалуй, только политика и дворцовые интриги были сложнее и, само-собой, куда опасней… нотариальных.
Однако наконец подошла к концу и эта тягомотина.

По дороге домой Катарина от души поблагодарила Гюисманса за помощь.
Её, действительно, трудно было переоценить – его здесь знали все. Как и то, что он профессионал, обучавшийся в столице, и правая рука барона. Поэтому даже одно его присутствие заставляло сразу относиться к ней серьёзно и по-деловому. И если бы не его реальные профессиональные знания фасада и изнанки всех сделок с недвижимостью, им пришлось бы туго. И сделать то, что было сделано, стоило бы… Дороже. Ну, и, разумеется, времени ушло бы куда больше.
Гюисманс, в свою очередь, восхитился её тактом и «бешенным» – он так и сказал! – терпением к тупости и жадности. Катарина немного попеняла ему, но с улыбкой – он был ещё молод, и не совсем понимал: на таких должностях тупые не задерживаются! Их выживают те, более «высококвалифицированные» специалисты, набившие руку в профессиональном притворстве и выковыриванию. В свой карман.
Прикинуться непонимающим – самый любимый финт чиновника-бюрократа. Другой, разумеется, не менее употребляемый – преувеличить, или даже выдумать всякие трудности… Ну а что до жадности – тут как говорится, комментарии излишни. До Судного Дня она доживёт.
В целом же они оба остались довольны сегодняшним днём. Гюисманс теперь, конечно, был в курсе того, что она собирается проделать. Однако она взяла с него обещание ничего пока барону, да и вообще, кому бы то ни было, не говорить – мол, есть примета, что сделка, о которой рассказывают, обычно срывается (не дай Бог!).
Гюисманс… Позволил себя убедить. Ещё бы: реалист он был ещё похлеще барона. Да и вообще: посадка головы, непринужденная манера держаться и говорить… Да даже взгляд – все выдавало… Внебрачного отпрыска фонХорстмана.
До замка добрались поздно, уже в полной темноте – хорошо, догадались захватить с собой факелы на такой случай! – и ехали по жутковатой дороге (вот уже погодите – дойдут у неё и до этого руки!) не спотыкаясь. Пьер вёл себя молодцом: не проронил ни звука за всё это время.
За ужином, состоявшимся уже позже десяти часов, Катарина приняла огонь на себя, извинившись, что позаимствовала столь ценного человека на весь день, не предупредив барона.
Естественно, что барон не сердился на свою обаятельно улыбающуюся гостью, и ещё раз мило подтвердил, что все его люди, он сам, да и весь замок всегда к услугам дорогой Катарины, и совершенно незачем предупреждать его, или о чём-то спрашивать! Она, как всегда, рассыпалась в благодарностях, сказав всё же, что Гюисманс ей вскоре опять понадобится: его помощь… просто неоценима!
Спать легли заполночь, и спала она как бревно. Так она не уставала даже от сражений. Под утро ей приснилась жаба в пенсне…
Проклятые бюрократы. Нет от них спасенья. Нигде. Даже во сне…
На следующее утро Катарина долго работала над своей причёской и лицом – сама, и с помощью няни. Затем она в полном блеске лучшего наряда, и в компании расфуфыренных Марии и Пьера, и с эскортом в четыре приодетых ради такого случая конюха, посетила замок главного врага барона – родовое гнездо фон Розенберга.
Поскольку в силу склочного и скупого характера, своих людей в мэрии и рядом у него не имелось, никто не мог предупредить пожилого крючкотвора об истинной цели визита высокородной французской дамы. Сама гостья тоже не спешила просвещать его на сей счёт, объяснив визит к нему простым желанием познакомиться поближе со сливками дворянства провинции, и посещением в скором будущем и всех его соседей. Сознательно приехав в подходящее время, она, естественно (ну, так – все же тут джентльмены и рыцари!) была приглашена остаться на обед.
Пока несколько потрясённый её красотой фонРозенберг водил её в экскурсии по достопримечательностям своего (тоже сильно запущенного) замка и сада, про себя, очевидно, прикидывая, как бы познакомить её с сынком – интересно, куда запропастился этот паршивец! – она вовсю применяла методы всё того же Карнеги, стараясь исподволь совсем очаровать зачерствевшего, но ещё с заметными признаками мужского начала, мессера барона.
Впрочем, вела она себя спокойно и с большим достоинством, глазки не строила, пошлостей и фривольностей не говорила, с вежливым интересом позволяя себя – Королеву! – развлекать и ублажать, словно действительно просто отдавала очередной визит вежливости, но потом, растаяв от его обходительности и манер, неподдельно заинтересовалась столь древним и выдающимся – как замком, так и его хозяином…
Сам пожилой и немного сгорбленный барон особого впечатления на неё не произвёл – до стати и обаяния фонХорстмана ему было как до неба… Однако она добросовестно продолжала свою работу. К обеду барон был вполне очарован и полностью введён в заблуждение относительно её интеллекта и цели визита. Отлично.
За обедом, сервированным вполне достойно, вяло поковыряв в тарелках с изысканными кушаньями двузубой вилочкой (вот уж прерогатива только аристократов – крестьяне имели право пользоваться только ложками и руками!), и пригубив вина, хотя её бокал достаточно часто участвовал в цветистых тостах, произносимых в её честь, и прочих, она как бы походя выяснила, что у хозяина хлопот выше крыши – особенно с неожиданной земельной собственностью, которая недавно перешла под его юрисдикцию.
Равнодушно-вежливо она выяснила и то, что эта собственность несколько… тяготит мессера барона – а так же сумму, за которую он расстался бы с таким сокровищем.
Почти без её усилия барон, думая, что развлечёт её, поведал, с какими перепетиями и огромными затратами трудов и денег он отвоевал эту собственность, находящуюся, происками и интригами его главного соперника теперь в таком запустении и упадке… Она признала, что проезжая (случайно) мимо, лицезрела лично их некоторое… запустение.
Умело уведя разговор в сторону от этой, якобы, малоинтересной темы в сторону, она спустя значительное время вернулась к ней, сожалея о запустении (как печально!) и такого, в целом, великолепного фамильного замка и сада…
Смущённый барон был вынужден признать, что в средствах, из-за своих стараний в суде, сильно ограничен. Она поинтересовалась налогами на имущество и землю, отвоёванную с такими жертвами. Барон совсем завял, и, обречённо махнув рукой, сообщил о своём настоятельном желании избавиться вообще от таких «обременительных» земель как можно скорее, упомянув при этом гораздо меньшую сумму, которую он, прикидывая здраво, мог бы просить за них.
Решив ковать железо в этом же направлении, она поинтересовалась, много ли здесь дворян, желающих приобрести их хоть бы и за такую цену. Барон, с прорывающимся сквозь чинно-благородный вид уже некоторым раздражением, попенял на своих соседей-завистников, которые с ним… Ну никак не желают жить в мире и ладу – и всё таскают его, бедного измученного и больного по судам, и таскают!..
Перспективы продать что-либо им в ближайшие пять-десять лет нет никакой. Они просто ждут, когда он окончательно разорится, и вынужден будет отдавать всё за гроши… Она вежливо покивала, сочувственно осуждая их хищнические наклонности.
Усомниться в её искренности было абсолютно невозможно!
Затем вернулась к теме деяний славных предков фонРозенбергов – судя по описанию те ещё были… драчуны и задиры. Это она и поставила им в заслугу… Как и то, что вотчину своему потомку они все-таки оставили вполне процветающей.
К её счастью, похоже, тема этих самых прошлых заслуг и подвигов была возведена в своего рода культ: все дворяне арийских кровей кичились благородными вояками и коварными придворными интриганами так, словно те не были теми же бандитами, жуликами и шлюхами, только в другой одежде и за другие деньги. Судя по рассказам, выходило именно так, если отбросить романтику и «благородную» мишуру… Однако уж эту мысль она попридержала при себе.
В конце визита, когда барон был сыт и вполне ублажён, она, подумав, что честно сделала всё, что могла, поднялась и стала прощаться, помпезно поблагодарив за «чрезвычайно интересно проведённое время».
Уже на выходе из пиршественной залы, она вновь вернулась к коллекции доспехов, гобеленов и прочей дребедени оставшейся от славных предков, и попеняла, что они нуждаются в реставрации… ну, или чем-то такого типа.
Барон снова сослался на отсутствие наличности. Тогда она равнодушным тоном заявила, что земли ей, в настоящий момент, конечно, не нужны, но только из уважения к благородным предкам и славному их наследию, могла бы выделить барону за них некоторую сумму именно в наличных – по счастливой случайности у неё есть деньги, и вложить их в землю, оказав помощь столь достойному рыцарю было бы, как ей кажется, достойным применением для этого презренного металла…
Однако, всё же исходя из реального положения на столь… сильно запущенных пространствах пустующих земель, разумной ей представляется несколько другая, более трезвая оценка их фактической стоимости. Мгновенно оживившийся в бароне сутяга-крючкотвор попросил сказать, во сколько же она оценила бы столь древние и славные земли.
Помявшись, она выдавила, что не хотела бы обидеть столь славного хозяина её представлением о цене этих пусть древних, но нуждающихся в хозяйской руке, и явно приличных последующих вложениях, земель. Барон настаивал.
Ну, она позволила себя уговорить, и назвала эту сумму. Слегка пьяный, но быстро трезвеющий барон, почесав лысеющую голову, признал всё же, что из его соседей уж точно никто столько не предложит. Однако он спросил, как же думает благородная дама распорядиться столь запущенными угодьями. На это она ответила домашней заготовкой – дескать, давно мечтала, разумеется, если не передумает, устроить себе летнюю резиденцию, на те столь жаркие на родине месяцы, что она будет проводить здесь, поправляя подпорченное здоровье целительным горным воздухом, и услаждая взор прелестями пейзажей…
ФонРозенберг, полностью сражённый её низким декольте, располагавшимся (случайно!) в непосредственной близости от его лица, стройным станом, слабым здоровьем и перспективой иметь такую соседку (с расчётом, наверное, на своего «обаятельного» сынка), согласился, даже не сделав попытки поторговаться ещё. Что дало ей убедительнейшее доказательство того, что даже в казалось бы закоренелых крючкотворах и склочниках, дедушка Фрейд со своим учением неизменно находит потаённый закуток, лазейку…
И при соответствующих условиях свою дань с человека возьмёт. А вдвоём с прагматиком-американцем они вообще непобедимы – особенно, если их применять грамотно и спокойно…

Свидетельство о публикации (PSBN) 66567

Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 29 Января 2024 года
mansurov-andrey
Автор
Лауреат премии "Полдня" за 2015г. (повесть "Доступная женщина"). Автор 42 книг и нескольких десятков рассказов, опубликованных в десятках журналов, альманахов..
0






Рецензии и комментарии 0



    Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы оставлять комментарии.

    Войти Зарегистрироваться
    Лабиринт. 3 +1
    Ночной гость. 0 +1
    Конец негодяя. 0 +1
    Да здравствуют бюрократы. И родственники! 0 +1
    Что не так с фильмом "Защитники"? 3 +1