А почему ты голый?

В игривой каше среди деревьев и пустырей метались бешеные заряды молний, до крови хлестали порывы ветра. Цветные шары манны встречались с землёй и рассыпались в прах, сжигая траву, а острые стрелы противников сталкивались друг с другом и расщеплялись – явный признак равенства сил борющихся.
Ни один из них так, увы, не считал.
Сложно было наблюдать за бойней равных! Кровавое сражение больше походило на мнимую, шутливую драку друзей, которые намеренно не делают друг другу больно.
— Галактион, любимый Галактион!.. Не выдохся? Какой там у тебя ранг был? 24-ый? – со всей силы орал в ветер звездочёт Вишма, не переставая тасовать воздух руками в создании шаров манны, молний и вспышек, — По-моему, ты не далеко ушел от Миндального Карла!
Горный затворник Галактион лишь остро нахмурился. Увы, только это он и мог выдать в ответ, ведь во время перепалки у него мигом пропадает концентрация. Особенно, когда хочется призвать Планеты, высечь этот лес к чертям, впаять Вишму в сырую землю и придушить.
Тем временем звездочёт умудрялся хохотать, изворачиваться во все стороны от нападений Галактиона и петлять мимо стволов вековых деревьев. Его длинные русые волосы всюду скакали следом, а безмозглый обладатель так и не заметил, что большая их часть оказалась подпалена врагом. Мерзавец Вишма зря считал себя героем, ведь хотел лишь народного признания и спасения себя, а не мира – затворник понял это уже давно. Как печально, что в роли зла в нынешней ситуации выступал как раз Галактион, ведь еще год назад он стоял в храбрых рядах государства наравне со всемогущим Вишмой.
— А где же вся твоя бандюганская сворота? Растерялась по дорожке, м?
Жизнь, жизнь и только жизнь заставила Галактиона отстраниться, очерниться, взять в руки узду правления Вселенной. Он стал отвратительным, завистливым, черствым, сухим и ненастоящим. Взамен ему – Вселенная. О чем, стоит надеяться, никто не догадывается.
Вишма не замедлялся и не переставал нападать – лишь игриво спотыкался о свой же порванный алый камзол, задевал позолоченными каблуками выползшие из земли корни деревьев, скакал по ветвям, палил зарядами куда только мог и вечно промахивался. Только вот он забыл, совсем забыл, что в начале битвы сумел пропустить один-единственный заряд от Галактиона, который угодил ему прямиком в затылок.
Противники сами собой двигались в чащу леса, отдаляясь от города то ли в благих намерениях, то ли в азарте битвы. Они огибали лишайниковые заросли, проваливались во влажные мхи по колено, сдирали одежду в клочья об иглоподобные ветки, но не переставали нападать. Всё швырялись манной, ослепляли друг друга потоками света, отбивались и снова швырялись.
Пыхтящий Вишма всё пытался потуже завязать золотую шнуровку высоких коричневых ботинок, чтобы поврежденная лодыжка поменьше болела. Однако стоило ему потянуться к ноге, как противник уже метко целиться в руку, намереваясь взорвать. Тогда звездочёт выпрямился, со смешком повис на очередной ветви и тут же спрыгнул обратно.
«Надо бы ему вторую ногу сломать, чтоб не мельтешил, как саранча» — упрямо думал Галактион, всё ещё утирая льющуюся кровь черными кожаными наручами. Грязная бежевая рубаха с завязками на груди напоминала истерзанную собакой тряпку, обнажала покрытое синяками туловище и грудь с татуировкой журавля, голова которого заканчивалась между ключиц. Плотные черные брюки и такие же черные сапоги походили на Чертовы ноги с копытцами.
— Да что же, Галактион? Что ты все не подпускаешь к себе, а, затворничек?
Ну все, достаточно. Еще хоть одно слово, хоть писк, хоть вздох…
Но Галактион плюнул на все предрассудки. Конечно, ему надо было сделать это давно. Еще тогда, когда разрушил городскую ратушу и убил Верховного представителя кладенской армии, когда освободил особо опасных заключённых из тюрьмы строгого режима, когда затопил приливом Нижний Финголь со всеми жителями, когда сжег до пепла свой дом, когда продал себя Вселенной и нагло попросил её душу взамен.
Хотя, может, он сделал это давно, просто не хотел признавать.
Силы покидали противников одновременно: атаки Галактиона стали походить на слепые броски Вишмы, а звездочёт в свою очередь начал задыхаться от боли не только в ноге, но и в затылке.
Этого Галактион, казалось, и ждал. Вот он – конец прелюдий.
Со своей позиции Вишма не видел движений противника, а потому почти испугался, когда тот затих и перестал бесконтрольно отдавать заряды. Звездочет ошеломленно усмехнулся и шустро, не обращая внимания на боль, вскарабкался на ближайшее дерево, чтобы улучшить обзор:
— Что ты там собираешься отчебучить, а? Покажи мне тоже! Если…
В следующее мгновение все померкло. Небо, трава, деревья и кусты. Пустыри и заброшенные замки округи. Всё будто перестало существовать. Будто и вовсе не существовало никогда.
Вишма тут же свалился наземь, ведь текстура ствола отказалась его держать. Звездочет успел перегруппироваться и приземлиться в своеобразной героической позе из тех фильмов — «колено и стопа», да так мягко, будто делал кому-то предложение.
В десяти шагах напротив яркого, побитого Вишмы творил Галактион. Затворник закрыл глаза и расслабленно раскинул руки на уровне талии на манер «приглашаю тебя в объятия». Звездочёт с мёртвым ужасом наблюдал, как в промежутке между ладонями стал сгущаться молочный туман. Все сильнее, все страшнее. Герой еще пытался продумывать в голове контратаки и способы спасения, но все было тщетно – силу, взятую нечестным путем, силу, дарованием которой занялась сама Вселенная, обойти было нечем.
И вот она – роковая ошибка.
Меж рук Галактиона стали появляться маленькие вкрапления, созвездия, квазары, блазары, черные дыры и, наконец, планеты. Те самые орудия «взаимного убийства». Галактион был отнюдь не глуп, а потому понял: убив противника силой Вселенной, он убьёт и себя.
Вселенская тяжесть поселилась в каждой клеточке его тела, в каждом мускуле, каждой ресничке и каждом волоске. Эта тяжесть ничуть не окрыляла, а наоборот — пригвождала к земле, к этой отвратной, тухлой земле.
Ему бы хотелось лежать где-нибудь в более красивом месте. Однозначно.
Переменчивые чувства играли похоронный марш на дергающихся в панике струнах звездочётовой души, а его голубые глаза вот-вот, казалось, выскочат из орбит. Однако за них это сделала одна очень симпатичная планетка под названием Плутон.
Лоб затворника покрылся испариной, кожа постепенно окрашивалась в тёмно-синий, а большой палец левой руки с черным ногтем взмыл над маленьким Плутоном. Секунда. Треск. Звук хрустящего стекла – Плутон послушно, но не без усилий вырвался из своей орбиты, последовав за пальцем хозяина.
На Вишму синим пальцем был направлен последний, убийственный заряд. Импульсы Вселенной, напряжение в которых могло любого положить замертво, трещали и отскакивали от ботинок затворника. Звездочёт тут же захлебнулся своим же дыханием: он узнал жест противника. Галактион примерялся, целился на для атаки так, как обычно моряки ориентируются по ночному небу и звездам – с выставленным большим пальцем.
Небрежный, почти ленивый взмах синей рукой. Волосы Вишмы, если б не были длинными, обязательно встали бы дыбом. Он хотел было опередить скорость света и вполне смог бы, но в панике споткнулся о свою же ногу.
Споткнулся, блин, о свою ногу.

Под головой оказался холодный, шершавый камень. На потолке – острые сталактиты, а справа – терпкий летний ветерок и душок природы. На затылке и на лбу – по шишаку размером с кулак. Где-то поблизости слышалось шкворчание готовящейся на огне еды и щебетание пташек. Почти над ухом, ей-богу.
Звездочёт тихонько застонал, одновременно привлекая внимание и проверяя голос. Открывать глаза он не спешил – почему-то ему захотелось навести немного пафоса.
Звездочёт… Он разве… звездочёт? Точно? Что-то ничего не припоминается, если честно.
— Подъём, повеса, — звездочёта больно ткнули в бок чем-то смутно напоминающим швабру, — Хватит филонить.
Герой все-таки открыл глаза: взгляд не успел сфокусироваться, а человек уже отвернулся спиной к огню.
Знатная спина оказалась, побитая. Вся в неумело наложенных бинтах! Да на ней и кожи-то не видно – сплошные бинты в несколько слоёв, пропитанные засохшей кровью. При этом повязки не прикрывала никакая одежда, из-за чего голые частички туловища отсвечивали на солнце.
— А почему ты голый?
Человек в бинтах напрягся, сделал какие-то дерганные движения руками, но тут же ругнулся. Он повернулся в пол-оборота на распластанного у входа в пещеру звездочёта и фыркнул, сверкнув татуировкой журавля на груди:
— Из-за кое-кого. Вернее, из-за себя самого. И я не голый.
— А похож.
— На голого?
— На себя самого.
Звездочёт отчаянно пытался сфокусировать зрение. Да чем его так шандарахнуло по лбу-то? И кто был этот идиот?
Недоумевающий забинтованный несколько раз провёл рукой по закинутым назад чёрным волосам, поморгал на шкворчащие перед ним семена ийши, будто те могли разъяснить ситуацию. Хозяин пещеры задумчиво потыкал в них резным ножичком, но уже спустя мгновение быстро шагал к звездочёту.
Тот уже попытался сесть, но препятствием оказалась раненая опухшая лодыжка. Тоже забинтованная. Герой резко схватился за ногу, шипя через зубы от колющей боли.
— Так, всё. Отоспался и молодец, — забинтованный подхватил звездочёта за шкирку, как слепого котёнка, и стал выпихивать долой из пещеры, — Теперь проваливай и скажи уже всем, что убил меня. Ты же так этого хотел, да? Так вот, пожалуйста. И заметь, ты сейчас в проигрыше – я легко могу тебя прирезать этим ножом, а ты даже не заметишь.
Для пущего эффекта забинтованный резанул воздух за спиной звездочёта, и половина русых волос оказалась на тропинке. Герой возмущенно повернулся на человека-с-ножом, совсем не обращая внимания на волосы:
— Как это – «убил тебя»?! Зачем! Ты вроде как спас меня, нет? Вон, ногу мне даже перевязал! Да и злодеем ты не выглядишь, с чего мне тебя убивать?
Забинтованный застыл как громом пораженный. Он долго моргал и оглядывал звездочёта, как сумасшедшего. Но тут до него дошло.
Он схватил страдающего за плечи и стал безудержно трясти.
— Что ты творишь! Сто-оп, ну голова же кружится-я. Кто ты вообще такой?
— Ты сам хоть знаешь, кто ты? – вопросом на вопрос ответил забинтованный. У него в голове бешено прокручивался миллион сценариев.
— Звездочёт, — не задумываясь, выпалил он.
— И все?! – последовало смущенное молчание звездочёта, — И ВСЕ?!