День, когда смерть оставила нас. 2 часть

Сорок лет назад — это уже довольно давно. Может быть, точнее тридцать шесть или тридцать семь. Кто уже упомнит? Но именно тогда была сильная гроза и куда-то уходить пятнадцатилетним соплякам было некуда. Книжки из них читал только Лассе, а игр у них вовсе не было. Тут Хани достала из шкафа полусгнившую баранью голову, которую они когда-то отрезали у соседского барана, и поставила её в центр.
— Червей тут полно, — сказала она.
— За окном червей больше, — добавил Юхан.
— То — другие черви, — продолжила тогда она и стала ковыряться в шкуре барана.
— Съедим его?
— Хочешь, чтобы черви прямо в тебе росли? — спросил Пелле. — Когда они попадут в твой желудок, то понаделают там дырок, а потом выйдут через твою задницу.
И тут сказал Лассе, не отрываясь от книги:
— Проведёшь обряд, детка?
И как бы в шутку Хани сказала:
— Для этого нужна человеческая кровь.
— Нас четверо, — сказал тогда Пелле.
Они сели на корточки вокруг бараньей головы. Ножи у них были, как и старое ружьё, но дети решили ими не пользоваться. Вместо этого они распороли ладони об обломанную торчащую кость, сочившуюся гнилью и смешали кровь между собой. Дождь всё не переставал, и стучал в окно, словно пытался войти внутрь.
— Кто там? — спросил тогда Юхан в шутку.
— Это дождь, дубина, — сказал тогда Пелле.
— Эй, ты там! Заходи, раз пришёл.
Тогда ветер распахнул окно и дождь ворвался в их маленькую комнатку.

Они оставили Пелле дома. И машину с собой они не взяли, она так и стояла, припаркованная в ржавом гараже. Лассе не сразу взял след — пришлось побродить по льду, прислушиваться, долго и часто останавливаться. Хани и Юхан молча ждали, пока он определится с местом, откуда найти эту тварь лучше всего. С собой у них было ружьё. Конечно, не слонобой, у них был лишь старый «Калаш». Они решили выманить зверюгу на поверхность, потому что в воде его одолеть если и не невозможно, то очень сложно.
— Кто-то всё равно должен полезть в воду, — сказал Лассе. — Я сделаю это, а вы стойте на поверхности наготове.
— Сколько ждать? — Юхан говорил спокойно, но на самом деле, он был в большом нетерпении, низ живота у него зудил, а руки чесались так, что можно было кожу рвать.
— Не знаю, — проговорил Лассе, раздеваясь. — Ждите, что будет или долго, или сразу.
Он полез в воду. На этот раз Лассе был один, а вода была темна, свет не брезжил из-за водной толщины. Ни разу не было такого, чтобы кто-то из них оставался надолго один, поэтому у него было желание окончить всё быстро, чтобы Пелле не лежал так долго в холодной опустевшей квартире. Его глаза долго привыкали к темноте. «Давай-ка успокойся» — сказал он про себя. — «Позволишь найти себя зверю первым — и случится то же, что и с братом». Только на этот раз найдут ли его? И скоро ли догадаются, что его надо искать?
Светлячки были ярко-красными. Он видел такое всего раз, и то во сне, там он следовал за медведем, таким большим, он был размером в целый лес. Его охватил не страх, скорее, это было похоже на удивление. Такое сильное, что он не мог пошевелиться, когда увидел его. А потом медведь напал, быстро побежал, его слюнявая морда была прямо около его головы, и дыхание он чувствовал так, словно это было наяву. И затем его лицо пропало в его пасти.
Ни редкие рыбки, ни водоросли, ни пызырящаяся вода не рассказали ему, где находится Левиафан за эти долгие полчаса. Казалось, он плыл наугад, а светлячки просто были разбросаны в разные стороны, и путь на самом деле не указывали, лишь плыли кто куда. Поводные пещеры были темны, и только мелкие отдельные светлячки обитали там. Вряд ли такая зверюга смогла бы в них поместится.
Лассе делал это ради своего самого старого друга. Их родители начали общаться очень давно, обычно отец Пелле оставлял его в комнате Лассе. Сами они уходили куда-то далеко, а потом возвращались с парой зайцев, может быть ещё с оленем, а иногда и с избитым мужиком, который будет мёртв через четверть часа. А мальцы в это время разбирали отцовские ружья, оставленные в подвале. А когда даже это становилось скучно, они играли в паровозики. Для этого нужно было сесть вдвоём у двери, а затем одновременно плюнуть на неё. Выиграл тот, чей слюнявый «паровозик» первым упадёт на пол.
Он заглянул в одну из тех пещер и лишь подтревожил пару рачков. Пузыри ударили в его белое лицо, повернулся. Левиафан, как и прежде не желал нападать. Лассе посмотрел в его глаза и ему показалось, что зверь раскаивается в том, что он сделал. «Этого мало,» — подумал тогда Лассе. — «За зверя платят зверем». И только тогда червь, словно услышав его мысли, вдруг рассвирепел и раскрыл свою пасть.
Лунка, в которую он нырнул, должна быть где-то неподалёку, огоньки, голубые и серые, флотировали там и сям, и исходили явно от неё. Но вокруг всё было красным-красно, из-за этого рябило в глазах. Едва доплыв до лунки, Лассе не без усилий выбрался наружу, страх подстёгивал его. Юхан и Хани стояли, как прежде, сложно сказать, сколько времени прошло, но казалось, они вообще не сходили со своих мест.
Тварь некоторое время ещё пробыла в воде, но, видимо, рассвирепев, она вытащила всю свою тушу на лёд. Её пасть молотила всё, до чего добиралась. Юхан выстрелил два раза в глаз и голову, но это даже не замедлило Левиафана. Тогда он схватил сестру за руку и побежал. Существо не выбирало цель, оно просто крушило своим телом лёд, словно пытаясь утащить под воду вслед за собой всё.
«Калаш», став непригодным для такой цели, издал последнюю дробь и оказался в разинутой пасти. Автомат треснул и пропал внутри, взорвавшись, но даже не ранив. Они чувствовали себя беспомощными, наверное, впервые в жизни. Ещё немного, и всё кругом уйдёт под лёд, не останется ни одного места, куда можно было бы ступить ногой. А, значит, и они сами уйдут под воду, и окажутся в пасти Левиафана. И не спасут Пелле. Умрут сами, не освободив его.
Юхан тащил её так сильно за руку, что Хани едва поспевала за ним. Лассе бегал где-то нагишом, вряд ли он придумал что-то толковое. Юхан тогда подумал, что можно было отпустить сестру, чтобы они бежали в разные стороны. Может быть это бы ввело зверюгу в замешательство, но не мог. Он не мог разжать её маленькую ручку.
Что-то клокотало внутри Хани, и голова, и грудь, и живот были полны непонятной дрянью. Это кипела ярость. Она старалась повторять про себя молитовку, которой её научил Пелле:
«Господь всех зверюшек, больших и маленьких, каждой травинки и каждого кустика, даже самого худого, не дай мне убить тех, кого я люблю. Пусть моя злость направится лишь на тех, от кого я хочу защитить своих любимых».
Юхан, всё это время державший её за руку, почувствовал, как когти впились в его кисть. Хани больше не была похожа на себя, её личико обросло шерстью, вытянулось, стало щетинистым и клыкастым, её маленькое тело раздулось, и лёд продавливался под этой тяжестью.
Медведь выскочил на середину, и такой он был большой, что зубы его прокусили толстую кожу змея. Из пасти раненного хлынула кровь, он закричал, и звук тот был похож на сирену, которая огласила всю округу. Медведь откусил кусок плоти и, не жуя, выбросил на несколько метров вперёд, он шмякнулся, орошив снег брызгами крови. Тварь, в свою очередь, попыталась вцепиться в толстую шубку, но безуспешно — она лишилась нижней челюсти быстрее, чем успела нанести удар. Медведь рвал зверя на части, вскоре от него остались лишь обрывки плоти.
Оба брата стояли, как вкопанные, и глядели с замутнённым взором. И только тогда, когда Хани снова стала собой, и они увидели множественные раны на её теле, и лишь тогда они побежали к ней. Боясь что с ней случится то же, что и с Пелле, Лассе натёр сестру кровью змея, а затем они оба тоже разделись и натёрли свои тела его кровью, а часть её слили в контейнер для бензина. Это для Пелле.

Он ждал их, лёжа в кровати, не понимая, что произошло. Кровь застыла на их телах, выглядело так, словно они измарались краской. Пелле окончательно оклемался лишь тогда, когда Лассе натёр кровью и его.
— Вот, что осталось от твоего Левиафана, — смеялся Юхан.
В ту ночь они не спали, только разговаривали, вспоминая прошедшее, радуясь тому, что они наконец снова вместе. Никто и не думал о будущем.
Пока однажды Юхан не стал блевать кровью. В его рвоте была не только кровь, в ней также были обрывки плоти, волосы и мелкие кости. Зная аппетит брата, Пелле сперва начал на него ворчать, потому что тот всегда жрал всё, что видел. Но тот почти клялся в том, что ел тоже, что и все. Тогда они начали переживать.
Сначала это происходило пару раз за день, а затем пришлось поставить у кровати ведро. Причём, сильного страдания это не причиняло. Мог ли этот всеядный детина отравиться? Да и чем?
Зуд в животе, который Юхан часто испытывал, подводил его часто. Он ел всякую дрянь ещё с детства, разве что собственное дерьмо на вкус не пробовал. Он просто быстро чувствовал голод — так себе это он это и объяснял. Мальцом он был даже пухловат, а потом жир куда-то ушёл, и парень быстро стал громилой, самым большим из парней.
Пару раз ему перепадало, если он скормит чем-то Хани, в основном, от Пелле. Тумаки от того болючие, поэтому Юхан быстро научился, что сестру кормить тем же, что есть он сам — запрещено. Ещё мелкая Хани однажды слегла с температурой, после того, как он дал ей попробовать соседского кота. В тот раз прилетело от обоих братьев, а сам Юхан каждый день следил за Хани, вытирал её от пота сперва мокрым, а потом и сухим полотенцем, и один раз заплакал, когда его видела только она. Хани взяла его горячими ручками за лицо и сказала, что чувствует себя уже намного лучше.
Тогда Юхан понял, сколько может стоить его обжорство. Однако все эти годы он старался быть аккуратным. Как-то ему показалось, что его же собственная рвота разговаривает с ним, и Юхан почти не удивился, когда куски лежащего мяса вдруг позвали его по имени. Лассе был в комнате вместе с ним, но, кажется, спал, а тем временем блевота продолжала:
— Ну вы и тупицы, теперь мы сожрём вас заживо, — хлюпающий звук был похож на чавканье, словно кто-то пережёвывает кашу. — Ты, толстяк, просто попался мне первым. Я буду медленно переваривать тебя, откусывая по кусочку, а зверята будут смотреть на то, что от тебя будет оставаться.
Юхан молчал. Лассе приподнялся на локтях, наверное, он слышал всё сказанное, потому что лицо его было мрачным.
— Знаешь, за что расплачиваешься? — хихикал шмоток хлипкой мрази в ведре. — Ты и твоё зверьё уничтожили Твердь Земли.
— Ты про змея? — сказал, наконец, Юхан.
— Называй как хочешь, — продолжала мразь. — Но вы теперь должны за него расплатиться. Кровь за кровь.
Лассе заговорил. Его голос был тяжёлым, он переходил на сдавленный хрип:
— Север сам сказал мне убить его. В обмен на брата.
— Тебе был назван способ, — хлюпала мразь. — Но Север не сказал честен ли этот совет, законен ли он, — и тут послышался булькающий звук, братья не сразу поняли, что мразь смеялась. — Север вряд ли вообще верил в то, что вы сможете его одолеть.

Последняя осень в родном городе наступила когда Хани перестала просыпаться. Она дышала, её глаза двигались под полупрозрачными веками, пульс был мягкий и ровный. Спина наполовину была покрыта чёрной шерстью, а на пальцах появились толстые серые когти.
За неделю до этого, Лассе шёл по светлячкам и в итоге набрёл на своего отца, трахающего соседку сверху. Он не стал им мешать, в подворотне как-то не принято смотреть в упор слишком долго. Лассе ушёл, оставшись незамеченным, а светлячки пропали.
Юхан слышал, как поёт кровь в толстых венах мужика, с которым он ехал в полупустом автобусе. Кровь просила освободить её, дать ей выйти, покинуть мясную темницу. Парень помог ей, выполнил её желание, не спрашивая почему и зачем. Мужик ещё долго ехал, до самой конечной остановки, пока водитель не решил войти в салон и самостоятельно проверить, что с ним произошло.
И в тот день Пелле услышал приказ уходить. Когда все спали в лесничьем домике у отца Лассе, он увидел, как волк пробирается за ограду. Тот не рыскал повсюду, как обычно делают звери, когда пробираются в человеческое жильё, он сел напротив окна и ждал, пока его заметят.
Пелле взял было ружьё, но чувство подсказывало ему не делать этого. Волк был необычно большим, седой наполовину, он глядел так, словно пришёл по очень важному делу. Серый туман опустился, как молоко стелился по земле, тогда Пелле даже подумал, что он вот-вот споткнётся. Волк же всё так и сидел, и смотрел на него.
— Ты сейчас как-будто заговоришь, — сказал Пелле в шутку.
— Будь ты человеком, не заговорил бы, — ответил волк.
Пелле ухмыльнулся, шмыгнул носом, но ничего не сказал в ответ.
— Тебе надо уйти со своим зверьём, — продолжал волк. — Уходите в лес и совершите жертву, тогда можете продолжать жить на этой земле.
— С каким зверьём? — Пелле недоумевал, никогда он не содержал питомцев, а если и содержал, то откуда это должно быть известно волку?
— Медведя, что будет спать до весны, — начал пояснять пришелец. — волка, что может сожрать мир, и червя, который ведает все тропы, — волк постоял с полминуты, как бы дожидаясь ответа, но Пелле стоял, как вкопанный, глядя на него. — Уходите, — заключил тогда волк, разворачиваясь к нему задом. — Или умрёте.

Они сидели вкруг и молчали, глядя друг на друга. Юхан лежал, его лицо было бледным, грудь и конечности слегка подрагивали, на губах появилась серая корочка. Он улыбнулся, но только он один. Больше никто не посмел бы.
— Вытащите его, — сказал он, дрожа. — Просто выньте, это не сложно.
Ни Юг, ни Восток, ни Запад и даже ни Север больше не отвечали. Хотя может быть это из-за того, что Пелле плохо говорил на их языках, а просить Юхана было бесполезно — это были его первые слова за все два дня его кровавой рвоты. Он достал со стола нож и протянул его Лассе.
— Вылечи меня, брат.
Лассе взял нож и долго держал в руке. Как передаются паразиты? Спасёт ли это? Что останется от них? И тут Пелле сказал:
— Мы убили бога, раз теперь должны поплатиться сами. Всё то время, пока мы живём, нам ни разу не встречались такие чудовища, поэтому мы и мнили себя такими могучими. Если человека мы изучили вдоль и поперёк, ели его плоть, пили его кровь, рассекали до мышц, копались до костей, то о таких тварях, я могу сказать только одно — мы уничтожили какого-то древнего чёрта. Не всемогущего, просто древнего, который нёс свой смысл на этой земле, и вот теперь его нет.
Мы, как малые дети, жили ещё слишком мало, чтобы решать кому жить, а кому умереть. Кроме тех жертв, которые нам велено совершать, больше убивать мы не должны. Я часто замечал, что бывают существа наподобие призраков или ещё более невидимых, имён которых я не знаю. Есть и другие, что не мелькают вроде этих, они, как Левиафан, появляются нечасто, «всплывают» на какое-то время, а потом пропадают вновь. Таких, как они, не много, это не какой-то звериный род, они словно отдельные существа, которым надо совершать жертвы, как и нашему.
И вот, когда ты гонишься за ними, они дают себя поймать или хотя бы просто обнаружить. Не знаю, зачем, но думаю, эти твари настолько древние, что и сами уже желают только смерти. Но они несут обязанности, как Фенья и Менья должны служить вечно и непрестанно, а мы положили этому конец. И нас не защитит древний бог, которому мы принесли столько жертв. И смерть не возьмёт нас, потому что смерть только для живых.
— Всё ещё есть один выход, — сказал Юхан слабым голосом. — Нам нужно укрытие, где-то в скалах, куда не попадает свет. Мы будем в темноте. Выньте мои внутренности, а сами спрячьтесь внутри. Так мы переживём эти времена, пока о нас снова не забудут.

Они оставили «Вольво» в снегу. Пелле нёс Юхана на спине, пока Лассе искал верную тропинку. Светлячки были прозрачными, кто-то лишал его сил, а может быть, огоньки больше не желали ему повиноваться. Но даже и без них Лассе никогда не смог бы так просто заплутать, никогда лес не обманывал его, он слишком древний, чтобы исходить на такие шалости. Намного древнее вероломных богов.
Юхан позеленел, его голова почти безжизненно свисала с плеча Пелле, а холодный воздух морозил за загривком до мелкой и частой дрожи. Его не тошнило и почти не рвало. Что-то шевелилось внутри, жаль, нельзя было сказать, где именно, указать на определённую точку, как это обычно просят делать врачи.
Хани шла за Лассе, часто семенила замёрзшими ногами и оборачивалась, чтобы посмотреть на братьев, идущих позади. Её глаза слипались, но она не смела сказать об этом. Скоро они все уснут. Главное, чтобы твари не обнаружили их первыми. Какие твари пугали её, она и сама не знала, но было тошнотворное ощущение того, что за ними следят.
Деревья утопали в сугробах, их следы быстро засыпались снегом, так лес скрывал их шаги. Фьорды стали резко низкими и откосыми, вода всё ещё текла между ними, никогда не замерзая. Скалы высились впереди, крутые и великие, такие высокие, что глаза не видели их вершин. Но они не пойдут наверх, а спустятся в самый низ, в исподнюю часть земли, настолько это только возможно.
И тут тишину прорезал голос:
«У волка есть нора,
У бурого — берлога,»
Они остановились. Промеж вековых стволов кто-то был, он продолжал:
«Чужие только твари»
Его тень прижалась к ясеню, походило существо ни то на волка, ни то на изморозь.
«Жильё найти не могут».
Лассе остановился, озираясь и прислушиваясь, мало что могло остаться незамеченным от его чуткого взора и острого слуха, но эту тварь он совсем не видел. Пелле, и без того удручённый, ответил на это грубо:
— Что ты за тварь? — процедил он сквозь зубы. — И что за херь ты несёшь, паскуда?
Существо лишь едва заметно улыбнулось, если улыбкой можно было назвать то, что появилось даже не на лице.
— Ты явно несёшь на себе что-то очень несуразное, — ответил чёрт и указан на Юхана за его спиной.
Пелле прыснул, но Юхан остановил его:
— Не стоит, — сказал он с большим трудом. — Погляди, ведь это даже не человек. Нам сейчас не стоит ссорится с лесными существами.
Пелле стиснул зубы, ругань затерялась где-то в его глотке.
— Пошли, — только и сказал он. — Лассе, веди нас.
Но дьявольская тварь продолжала:
— Не хочу, чтобы вы, зверёныши, были здесь.
— Мы уходим, — сказал молчаливый Лассе. — Не препятствуй и больше ты нас не увидишь.
Тварь ухмыльнулась:
— Лучше бы вашей крови даже не питать эту землю. Однако, другого выхода, видимо, нет.
И он исчез. Поначалу эти слова его путники сочли шутовскими и даже сумели пройти около полулиги, только затем Лассе остановился. Иногда он стоял, чтобы выбрать верный путь, иногда светлячков не было, и ему приходилось справляться без них одним своим зрением. Но в этот раз слишком долго он стоял на одном месте.
— В чём дело, брат? — сказал Пелле встревоженно и тихо. Он не хотел знать ответ.
— Неужели ты совсем не слышишь? — спросил тогда Лассе, и в голосе у него был ужас. — Ведь это лес несётся на нас!
Скрип сосен и шуршание запорошенных ветвей обратились в рычание, рев промеж этих сосен. Волки окружили их, они появлялись со всех сторон, казалось, они выпрыгивают из самих сугробов, мириады волков. Пелле оскалился, но едва ли это была ярость, старший брат хохотал:
— Волки? Боги хотят убить нас с помощью клыков и когтей? — слюна брызнула из его рта, щетина поднялась на теле. — Мы побороли молоты и топоры, пули и гранаты! Вы, боги, настолько отупели, что решили натравить на нас волков?
Пелле давил волков ногами, всё ещё держа Юхана на спине, Хани взобралась на дерево по его велению, Лассе разрывал тварей на части, но постоянно отвлекался, смотря на горы.
— Что не так? — сказал Пелле, покончив с основной волчьей сворой, когда те уже стали разбегаться от юноши с пылающим взглядом.
— Не могу понять, — ответил тот.
Тут Хани вскрикнула, едва не упав с ветки, на которой сидела. Она смотрела наверх, и когда братья тоже взглянули в ту сторону, то сперва не поняли, что видят. И лишь когда глаза их привыкли к мраку, они разглядели великана, шагающего поверх деревьев. В высоту он был около двенадцати саженей, тело его сплошь утыкано деревьями, а голова была подобна козлиной.
— Мы не будем с ним драться? — с надеждой спросил Лассе.
— Не стали бы, если б он не пришёл за нами, — жёстко ответил Пелле.
— Бежим!
— Нет.
— Помрём же…
Великан приближался, он крушил собой деревья, высокие и могучие, они не смогли устоять перед его поступью.
— Ещё один бог, — слабо сказал Юхан. — Такой же, как и Левиафан. Убьём его и обрушим на себя очередное проклятье.
— Выбора нет.
Тварь ударила рукой — всего лишь ступила на землю, но земля чуть не разверзлась под его копытом. Лассе успел увернуться в сторону, Пелле пришлось отпрыгнуть, и он едва удержался на ногах, держа брата за спиной. Хани перекувыркнулась через ветку и встала на землю уже медведем.
С рёвом она подбежала к ногам великана, вцепилась в него зубами и вырвала шмоток плоти. Тот словно и не заметил этого, грабанул часть земли. Пелле упал навзничь, уронив вместе с собой и Юхана. Последний поднялся на ноги и поднял больную голову вверх.
— Пастырь волков! — закричал он. — Вернись обратно в свой дом! Мы не желаем битвы с тобой.
Но бог молчал. Он сбил Юхана с ног, и тот упал, поперхнувшись кровью.
— Он не станет тебя слушать, — закричал Пелле, пытаясь поднять его снова. — Эти боги глухи и слепы, ему нет дела до нас, он даже не понимает, что хочет сделать.
Лассе отпрыгнул в сторону, и на расстоянии в полверсты от великана он опустил свои руки в снег. Найти почву было не просто, так как снег доставал ему до локтей. Зарывшись почти полностью в снег, он-таки смог пробраться руками под землю, она промёрзла, но где-то там, вглубине, ещё была тёплой. Корни деревьев, которые ещё не знали о приказе уничтожить их, поползли к нему, прижались к его плоти.
Он сжал их с такой силой, что костяшки его пальцев захрустели, и хруст этот был таким громким, что стал слышен даже на поверхности. Опираясь одной ногой, Лассе потянул корни вверх. Те засопротивлялись, он почувствовал, как они тянут его в разные стороны, словно пытаются разорвать на части. Его зубы были плотно сжаты, крик был тихим, он прошёл сквозь них, но едва ли кто-то услышал его.
Вены на руках вздулись. Рубашка, прилегающая к ним, порвалась. Медленно, стараясь не оторвать корни, Лассе вытаскивал корни наружу. Они подавались, но с большим трудом, едва-едва слушая его, но в итоге получилось — деревья стали падать. Падая, они обрушивались на бога, сбивали его со всех четырёх ног.
Оставив брата, Пелле понёсся на упавшего. Добравшись до брюха, он разодрал на нём кожу, мышцы и вырвал кишки. Тварь, наконец, завизжала. Юхан, лёжа на спине, взглянул на умирающего бога и пожалел его. «Какой ты сейчас ничтожный» — подумал он. Хани схватила его голову зубами, и вот теперь он ослеп, потому что её клыки впились аккурат в два сияющих глаза. Мозги потекли из разбитой черепной коробки. Он больше не шевелился.

Лассе отыскал тропинку вновь, на этот раз лес был тихим, словно никак не мог оправиться от испуга. Они шли быстро, пользуясь этой заминкой, и довольно скоро обогнули фьорды и вышли к скалам. Скалы были пусты, как и пещеры в них, но в сами пещеры они заходить не стали — слишком высока вероятность того, что их могут обнаружить, поэтому они стали копать под скалой.
Когда они избавились от снега, почва стала забиваться под ногти, так глубоко, словно собиралась остаться там навсегда. Ребята копали до глубокой ночи, но никто не побеспокоил их. Однако, они торопились. Когда последний из них зашёл внутрь, земля словно засыпала их сама. Внутри оставалось ещё немного места. Они уложили Юхана на спину, а сами уселись вокруг. Одежду они оставили далеко позади, так что нужно было сделать всего лишь несколько разрезов.
Всё происходящее Юхан воспринимал так, словно ему просто очищают раны, выдавливают гной из наростов. Его лечат, а значит, всё в порядке. Лассе распорол его живот, внутри органы были значительно повреждены: сальник посерел, фибрин паутинкой покрыл серозу органов под ним. Основные повреждения пришлись на кишки, Юхан был настолько большим, что твари жрали его постепенно, очень долго и мучительно, но всё же недостаточно для того, чтобы убить его.
Стенки кишок истончились, тромбы чернели в просветах артерий и вен, слизистая желудка была покрыта множественными мелкими язвочками, а в просвете — только небольшое количество вязкой слизи. Лассе удалил всё, оставив только печень и сердце.
— Тебе придётся зашить себя самостоятельно, — сказал он когда всё было уже готово.
— Справлюсь, — ответил Юхан со слабой улыбкой.
Пелле и Хани растянули кожу, сами они до этого неделю не ели, чтобы поместиться внутри. Лассе смочил края раны своей слюной, однако ей было едва ли достаточно, чтобы смазать такой длинный лоскут.
Они справились за час, поместившись внутри тела брата. Юхан же ворочился около двух, зашивая своё брюхо железными нитками. Кожа то и дело кровоточила когда он испещрял её дополнительными дырками. А потом он долго лежал в темноте, ожидая, когда забвение заберёт его разум. В полудрёме он прошептал:
— Не знаю, ребята, слышите ли вы меня, но не верю я больше в богов, которых можно убить.