Книга «Целитель. Божья кара»
Глава 2. Метка (Глава 3)
LawaCat Возрастные ограничения 18+
Бряньк. Звяньк. Дзянь.
Металлическая труба бьется об решетку. Блондин в белоснежном пиджаке, который он сменил в тот же вечер, в который поймал свою новую жертву, шел мимо темных тюремных камер, держа свое оружие меж прутьев, заставляя создавать звенящий хор. Да, он любил этот звук. Любил эту темноту, мрак, свет от одного факела на несколько квадратных метров. Любил эту сырость, холод. Эти каменные стены. Он вырос здесь. Конечно, не в этих камерах — эти условия можно было назвать «человечными». Те камеры, в которых он томился, были намного хуже.
Зиньк. Звяк. Лязг.
Пол в его камере был ужасно холодным, как и стены. Сама тюрьма была холодной, ведь омывалась водой с севера. Ледяные потоки проходили как рядом с «Клеткой», так и под ней. Решетчатых окон не было — свет исходил от одной лампы на десять камер — пять с одной стороны, пять с другой. Как помнил блондин, его камера была самой далекой, свет почти не попадал в его конуру. Железная дверь, состоящая из сотни тонких крепких металлических прутьев, в которой было специальное окошко, через которое подавали еду. Как-то один безумец-силач решил сломать эти прутья голыми руками. Как итог: жуткий крик на все камеры, избиение и порванные ладони силача. Ах, и да, главное правило этого места — не издавать никаких звуков.
Дзынь. Злянг. Дзыньг.
Первые несколько лет ему действительно было плохо в таких условиях. Одиночная камера, голод, когда их не кормили по нескольку дней, болезни. Несколько раз у него случалась горячка, в одну из которых он уже, как ему казалось, слышал пение ангелов. На самом деле это был лишь завывающий ветер меж пустых коридоров тюрьмы. Но выжив здесь около трех лет, парень узнал, что в тюрьме есть бои. Бои с сокамерниками. Бои не на жизнь, а насмерть.
Спину вдруг резко прожгло. Но забыть такое невозможно.
При первой же возможности парень спросил у охранника, который приносил еду, про бои. Ему было все равно о правиле молчания. Ему уже было плевать что с ним сделают: убьют — так он только рад, изобьют — переживет. Но на следующее утро под решеткой его камеры появилась бумага. Ему потребовалось приложить много усилий, чтобы протащить этот листок меж небольшие квадратные отверстия. Помятая и порванная бумага оказалась согласием на участие в боях. Ему тогда пришлось оторвать заусенец и подписать договор кровью.
А дальше все как в тумане. Его перевели на этаж выше, условия выживания чуть улучшились, но это лишь камера. Каждый вечер ему приходилось биться с зверями, а в особые дни, на забаву толпе, с другими заключенными. Он помнил немногое: как звучал хруст костей, когда он ломал их голыми руками, крики, собственный голос, который твердил: «ты никогда не смоешь кровь с этих рук», как его душа черствела, как камень и песок были облиты кровью.
Парень выпрямился. Спину неимоверно жгло, будто клеймо из двух вертикальных ромбов, соединенных одной точкой, снова поставили, будто в первый раз.
Найдя в себе силы, парень глубоко вдохнул и с длительным выдохом боль чуть утихла. «Ничего, сейчас мне чуть полегчает» — подумал парень, останавливаясь у камеры, залитой красно-рыжим светом печи.
Облокотившись спиной о стену, сидела знакомая ему розоволосая девушка, но уже без одежды. На ней осталось лишь нижнее белье. Ее руки и ноги были связаны, а сама она до сих пор находилась без сознания.
Парень усмехнулся, подойдя уверенным шагом к ней и присев на корточки, а так же оперевшись о трубу, лёгкой рукой отвесил девушке пощечину. Для него она была действительно легкой, но вот для девчонки, которая сразу же очнулась, она показалось как летящий в юродивого камень. Наконец то парень мог насладится ее пытками, заглушить свою боль.
Девушка смотрела на него своими бешенными глазами. Коричневые. И ресницы густые. Их бы прекрасно украшали порезы. Вертикальные, параллельные друг другу.
— Да, было бы прекрасно — подумал про себя парень и встал. Глаза все продолжали пялиться на Лоуна, с такой же бешеной злобой и замешательством. Но девушка молчала. Ох, как же ему хотелось услышать голос этой прекрасной розовой дивной птицы.
Он схватил девушку за плечо и почувствовал ее лопатку. Удивительно, какая тощая. Резким движением, он заставил кости выйти из нужного положения, тем самым вывихнув кости предплечья. Девушка взвизгнула и прикусила губу. И это все? Всего лишь тихий визг? Парень на секунду убрал руку, полюбовался красующейся костью, которая отвратительно торчала, смотря на противоположную сторону. Девушка настолько сильно зажала губу, что из под зубов мелкими каплями потекла кровь.
— Что ж, кровь есть, пытки есть, но криков мне недостаточно, — что то звериное отозвалось в блондине, это что то заставило не медлить — вернуть плечо, ведь он хотел бы оставить ее в живых, чтобы развлекаться и дальше, и перейти к тому, чем занимались в тюрьме в первую очередь — клеймение.
Она почувствует то, чем был запятнан он сам.
Без особых усилий парень вернул плечо на место, но, убирая руку, заметил черное пятно на плече пленницы. Присмотревшись, он увидел искусный рисунок ключа, которого обвивал прекрасный цветок нарцисса. Такие татуировки были частью семейного пятна купцов, дворянин или же мастерских. Этот знак что то напомнил ему, будто он уже где то его видел, но, пытаясь ухватиться за ключи или цветы в его памяти, все будто расплывалось бледной дымкой, заставляя лишь снова окунаться в тюремный омут и ту ледяную воду, что окружала его бывший дом.
— Нарциссик, — сладко проговаривая эти слова, будто пытался понять их вкус, произнес парень, — или, может, ключница? Я оставлю тебе еще одну метку. Метку позора. Она тебе понравится.
Лоун подошел к печи, что находилась в углу камеры и излучала свет и тепло. Из ее торчала какая-то металлическая палка, за которую взялся парень. Вытащив ее, девушка лицезрела янтарно-красный металл, изогнутый в рыбку. Рыбка отсылала к рыбам-трусам, или же рыбам ико, известные своей окраской с бело-рыжих тонах и тем, что предвидя опасность, они бросают своих же собратьев и плывут. Плывут как можно дальше и пытаются затаиться.
В глазах девушки мелькнул страх.
Это именно то, чего хотелось Лоуну — увидеть, почувствовать страх врага. Вот что жаждала его душа для успокоения.
Парень, вновь присев, осторожно выбрал место на противоположном плече девушки и медленно приближал металл к коже. Скоро он услышит этот приятный звук — крики и шипение ее нежной бледной кожи вместе с плотью. Девушка пыталась отодвинуться, но блондин схватил ее на вывихнутое плечо, которое отозвалось болью. Девушка перестала пытаться сбежать, лишь молча наблюдала неизбежное, как испуганный зверек.
По тюрьме эхом пронесся истошный крик, стихая с каждой новой волной. Рыбка четко отпечаталась на ее плече, и теперь кожа вокруг стала красной, а так же покрылась красными волдырями и будто плавилась, как восковая свеча. Лоун наслаждался. Он действительно наслаждался происходящим. Давно он не чувствовал такой радости, как эта. Такая радость у него была в последний год проживания в своей тюрьме, при сражениях. Ему понравилось доставлять боль.
— Прошу прощения, — заикаясь произнес молодой парнишка-гвардеец, который, вместо того, чтобы охранять ворота, стоял здесь и что то мямлил Лоуну, — вас… Вам нужно срочно явится в Гримму…
— На кой сайнар (демон, черт)? — прошипел парень, медленно поворачивая голову к солдату и устремляя свой бешенный взгляд на парня. Он прервал его веселье — он следующий его развлекать.
— Вас вызывают в суд… Вас всех, в-включая заключенную…
Лоун тяжело вздохнул и, убирая железную рыбку от кожи, резко швырнул ее в угол камеры. Раздражение снова накатило на него волной. Он вышел из камеры, отдав приказ, чтобы девушку одели в ее одежду и отправили вместе с ним на этот сайнарин суд.
Металлическая труба бьется об решетку. Блондин в белоснежном пиджаке, который он сменил в тот же вечер, в который поймал свою новую жертву, шел мимо темных тюремных камер, держа свое оружие меж прутьев, заставляя создавать звенящий хор. Да, он любил этот звук. Любил эту темноту, мрак, свет от одного факела на несколько квадратных метров. Любил эту сырость, холод. Эти каменные стены. Он вырос здесь. Конечно, не в этих камерах — эти условия можно было назвать «человечными». Те камеры, в которых он томился, были намного хуже.
Зиньк. Звяк. Лязг.
Пол в его камере был ужасно холодным, как и стены. Сама тюрьма была холодной, ведь омывалась водой с севера. Ледяные потоки проходили как рядом с «Клеткой», так и под ней. Решетчатых окон не было — свет исходил от одной лампы на десять камер — пять с одной стороны, пять с другой. Как помнил блондин, его камера была самой далекой, свет почти не попадал в его конуру. Железная дверь, состоящая из сотни тонких крепких металлических прутьев, в которой было специальное окошко, через которое подавали еду. Как-то один безумец-силач решил сломать эти прутья голыми руками. Как итог: жуткий крик на все камеры, избиение и порванные ладони силача. Ах, и да, главное правило этого места — не издавать никаких звуков.
Дзынь. Злянг. Дзыньг.
Первые несколько лет ему действительно было плохо в таких условиях. Одиночная камера, голод, когда их не кормили по нескольку дней, болезни. Несколько раз у него случалась горячка, в одну из которых он уже, как ему казалось, слышал пение ангелов. На самом деле это был лишь завывающий ветер меж пустых коридоров тюрьмы. Но выжив здесь около трех лет, парень узнал, что в тюрьме есть бои. Бои с сокамерниками. Бои не на жизнь, а насмерть.
Спину вдруг резко прожгло. Но забыть такое невозможно.
При первой же возможности парень спросил у охранника, который приносил еду, про бои. Ему было все равно о правиле молчания. Ему уже было плевать что с ним сделают: убьют — так он только рад, изобьют — переживет. Но на следующее утро под решеткой его камеры появилась бумага. Ему потребовалось приложить много усилий, чтобы протащить этот листок меж небольшие квадратные отверстия. Помятая и порванная бумага оказалась согласием на участие в боях. Ему тогда пришлось оторвать заусенец и подписать договор кровью.
А дальше все как в тумане. Его перевели на этаж выше, условия выживания чуть улучшились, но это лишь камера. Каждый вечер ему приходилось биться с зверями, а в особые дни, на забаву толпе, с другими заключенными. Он помнил немногое: как звучал хруст костей, когда он ломал их голыми руками, крики, собственный голос, который твердил: «ты никогда не смоешь кровь с этих рук», как его душа черствела, как камень и песок были облиты кровью.
Парень выпрямился. Спину неимоверно жгло, будто клеймо из двух вертикальных ромбов, соединенных одной точкой, снова поставили, будто в первый раз.
Найдя в себе силы, парень глубоко вдохнул и с длительным выдохом боль чуть утихла. «Ничего, сейчас мне чуть полегчает» — подумал парень, останавливаясь у камеры, залитой красно-рыжим светом печи.
Облокотившись спиной о стену, сидела знакомая ему розоволосая девушка, но уже без одежды. На ней осталось лишь нижнее белье. Ее руки и ноги были связаны, а сама она до сих пор находилась без сознания.
Парень усмехнулся, подойдя уверенным шагом к ней и присев на корточки, а так же оперевшись о трубу, лёгкой рукой отвесил девушке пощечину. Для него она была действительно легкой, но вот для девчонки, которая сразу же очнулась, она показалось как летящий в юродивого камень. Наконец то парень мог насладится ее пытками, заглушить свою боль.
Девушка смотрела на него своими бешенными глазами. Коричневые. И ресницы густые. Их бы прекрасно украшали порезы. Вертикальные, параллельные друг другу.
— Да, было бы прекрасно — подумал про себя парень и встал. Глаза все продолжали пялиться на Лоуна, с такой же бешеной злобой и замешательством. Но девушка молчала. Ох, как же ему хотелось услышать голос этой прекрасной розовой дивной птицы.
Он схватил девушку за плечо и почувствовал ее лопатку. Удивительно, какая тощая. Резким движением, он заставил кости выйти из нужного положения, тем самым вывихнув кости предплечья. Девушка взвизгнула и прикусила губу. И это все? Всего лишь тихий визг? Парень на секунду убрал руку, полюбовался красующейся костью, которая отвратительно торчала, смотря на противоположную сторону. Девушка настолько сильно зажала губу, что из под зубов мелкими каплями потекла кровь.
— Что ж, кровь есть, пытки есть, но криков мне недостаточно, — что то звериное отозвалось в блондине, это что то заставило не медлить — вернуть плечо, ведь он хотел бы оставить ее в живых, чтобы развлекаться и дальше, и перейти к тому, чем занимались в тюрьме в первую очередь — клеймение.
Она почувствует то, чем был запятнан он сам.
Без особых усилий парень вернул плечо на место, но, убирая руку, заметил черное пятно на плече пленницы. Присмотревшись, он увидел искусный рисунок ключа, которого обвивал прекрасный цветок нарцисса. Такие татуировки были частью семейного пятна купцов, дворянин или же мастерских. Этот знак что то напомнил ему, будто он уже где то его видел, но, пытаясь ухватиться за ключи или цветы в его памяти, все будто расплывалось бледной дымкой, заставляя лишь снова окунаться в тюремный омут и ту ледяную воду, что окружала его бывший дом.
— Нарциссик, — сладко проговаривая эти слова, будто пытался понять их вкус, произнес парень, — или, может, ключница? Я оставлю тебе еще одну метку. Метку позора. Она тебе понравится.
Лоун подошел к печи, что находилась в углу камеры и излучала свет и тепло. Из ее торчала какая-то металлическая палка, за которую взялся парень. Вытащив ее, девушка лицезрела янтарно-красный металл, изогнутый в рыбку. Рыбка отсылала к рыбам-трусам, или же рыбам ико, известные своей окраской с бело-рыжих тонах и тем, что предвидя опасность, они бросают своих же собратьев и плывут. Плывут как можно дальше и пытаются затаиться.
В глазах девушки мелькнул страх.
Это именно то, чего хотелось Лоуну — увидеть, почувствовать страх врага. Вот что жаждала его душа для успокоения.
Парень, вновь присев, осторожно выбрал место на противоположном плече девушки и медленно приближал металл к коже. Скоро он услышит этот приятный звук — крики и шипение ее нежной бледной кожи вместе с плотью. Девушка пыталась отодвинуться, но блондин схватил ее на вывихнутое плечо, которое отозвалось болью. Девушка перестала пытаться сбежать, лишь молча наблюдала неизбежное, как испуганный зверек.
По тюрьме эхом пронесся истошный крик, стихая с каждой новой волной. Рыбка четко отпечаталась на ее плече, и теперь кожа вокруг стала красной, а так же покрылась красными волдырями и будто плавилась, как восковая свеча. Лоун наслаждался. Он действительно наслаждался происходящим. Давно он не чувствовал такой радости, как эта. Такая радость у него была в последний год проживания в своей тюрьме, при сражениях. Ему понравилось доставлять боль.
— Прошу прощения, — заикаясь произнес молодой парнишка-гвардеец, который, вместо того, чтобы охранять ворота, стоял здесь и что то мямлил Лоуну, — вас… Вам нужно срочно явится в Гримму…
— На кой сайнар (демон, черт)? — прошипел парень, медленно поворачивая голову к солдату и устремляя свой бешенный взгляд на парня. Он прервал его веселье — он следующий его развлекать.
— Вас вызывают в суд… Вас всех, в-включая заключенную…
Лоун тяжело вздохнул и, убирая железную рыбку от кожи, резко швырнул ее в угол камеры. Раздражение снова накатило на него волной. Он вышел из камеры, отдав приказ, чтобы девушку одели в ее одежду и отправили вместе с ним на этот сайнарин суд.
Рецензии и комментарии 0