Мурзик

* * *
— Я все-таки хочу знать, кто вы такие и куда меня везете?!!! — поднятый ранним утром из теплой девичьей постели, Крыж был раздражен и агрессивен.
— Потерпите, профессор.
Двое громил, широкими плечами наваливающиеся с обоих сторон, не шелохнулись. Человек в сером немодном плаще и мятой шляпе, сидящий на переднем сиденье рядом с водителем, обернулся и пристально взглянул на ученого. Черные дула зрачков выцеливали невидимую точку на широком лбу профессора — чуть выше переносицы.
Затем четко и весомо выговаривая каждое слово, человек в сером плаще произнес: «Тайна и дело», и сунул под нос профессору раскрытую картонную книжицу. За те пару секунд, что книжица покачивалась перед профессорскими глазами, он успел разобрать звание её хозяина — Советник I ранга. Фамилии Советника профессор прочесть не успел.
«Тайна и дело» — любой в этой стране, услышав подобное в свой адрес, испытывал ужас. «Тайна и дело» — пакуй чемоданы, суши сухари, прощайся с родными. «Тайна и дело» — хана, приятель, — ты попал в круг интересов Тайной канцелярии, её зловещего Третьего Бюро. Конторы, сгубившей, по слухам, столько же людей, сколько их погибло в последнюю большую войну.
Впрочем, профессор был не робкого десятка. К тому же — верил в могущество своих покровителей. И, поэтому продолжал ворчать:
— Я понимаю, что тайна и дело! Но зачем вы вломились ко мне в дом? Вам достаточно было бы позвонить, объяснить проблему, и я, в том случае, если задача показалась бы мне важной, как-нибудь заехал бы по указанному вами адресу, коль скоро вы соблаговолили бы мне его указать.
В ответ на эту эскападу человек в сером плаще лишь презрительно хмыкнул, сплюнул в плевательницу измочаленный окурок, закурил новую сигарету и отвернулся к окну. Светало. За окнами огромной черной легковушки проносились унылые промышленные кварталы столицы. Грязный истоптанный снег, глухие бетонные заборы в кляксах замёрзшей грязи. Редкие прохожие, заслышав рокот мощного мотора, в испуге жались к стенам домов и заборам.
Раздражение все клокотало в груди Крыжа. Он искал повод для склоки:
— Что же вы умолкли, господин Советник? И, кстати, по законам жанра вы должны сковать мне руки и завязать глаза.
Человек в сером плаще выпустил клуб дыма, прочистил горло и хрипло ответил:
— Где вы наслушались этакой чуши? Ни в наручниках, ни в чёрных повязках нет никакой необходимости. Вам от нас все равно никуда не деться. Ляпните кому-либо хоть слово – и больше в мире никто ничего о вас не узнает. Ни о вас, ни о тех людях, уши которых вы так неосторожно оскверните ненужным словом.
Советник вновь отвернулся к окну. По его одутловатому лицу с мешками под глазами скользили яркие солнечные пятна — день занимался ясный, погожий. А ведь уже скоро весна, — подумал профессор. Если бы не «Тайна и дело», поехал бы я сегодня, пожалуй, на биостанцию. Биостанция была расположена за городом, в замечательном сосновом бору. Профессор прикрыл глаза, и перед его внутренним взором замелькали верхушки высоченных корабельных сосен, мотающих своими зелеными макушками на фоне ярко-синего неба.
Ничего, если милостив будет Небесный Защитник, всё обойдется. Всё обойдется, и он вернётся домой, в свою уютную небольшую квартирку на улице Великого Мятежа. И по выходным будет по-прежнему навещать Машуту, а по будням — продолжать свои эксперименты с мутабельностью высших животных. А можно бросить к чертям Машуту — ведь рядом с ней он всегда теперь будет вспоминать сегодняшнее утро. Утро, когда властная рука в чёрной кожаной перчатке безжалостно вырвала его из объятий Небесного Сонника. Объятий, в которых он пребывал под тёплым Машутиным боком. Вырвала, и, не дав толком одеться, водворила в этот громыхающий железный ящик.
— Да, надо бросить Машуту! — твёрдо решил Крыж, — бросить, и повнимательнее присмотреться к этой новенькой лаборанточке. Зайсан, кажется. Её чернильно-чёрные круглые глаза снились ему уже не первую ночь.
Сладкие грезы задремавшего было на мягком сиденье профессора были прерваны самым бесцеремонным образом. Машина остановилась, и дюжий охранник, схватив профессора чуть выше локтя, выволок его из прокуренного салона. Профессор, Советник и два мордоворота-охранника стояли у какого-то закопченного промышленного здания. Не то цеха, не то ангара. Водитель остался сидеть в автомобиле.
— Нам сюда, — Советник толкнул неприметную дверь. За дверью оказался просторный холл, в дальнем конце которого убегала наверх широкая лестница. У одной из стен холла замерли десятка два автоматчиков. Увидев вошедших, офицер в щегольском мундире пролаял команду, и, бряцая палашом, кинулся с докладом.
— Отставить, — махнул перчаткой Советник и направился к лестнице. Оба охранника и профессор потопали следом. Преодолев четыре лестничных марша, они оказались у железной, крашеной серой масляной краской, двери. По сторонам её замерли, выпучив глаза, ещё два вооружённых до зубов автоматчика.
— Открывайте, — просипел Советник. Один из солдат подскочил к огромному железному колесу, располагавшемуся посередине двери, несколько раз повернул его и откатил в сторону массивную бронированную дверь. Профессор и Советник, оставив охранников снаружи, вошли.
Они оказались в просторном помещении. Видимо, под самой крышей. Высокий потолок был скошен. Там и тут его пересекали железные двутавровые балки. В помещении было почти темно. Электричество не работало, и весь свет проникал сквозь несколько небольших световых окон. Столбы солнечных лучей, чуть подрагивая, упирались в бетонный некрашеный пол. От этого в дальних углах помещения казалось еще темнее.
— Обернитесь, — хрипло пролаял Советник.
Профессор, недоумевая, оглянулся и, от неожиданности, потерял дар речи:
— Ч-ч-что это? — спросил он заикаясь.
— Что? — вскричал Советник, — это я вас, профессор, должен спросить, — что это. Ведь вы же у нас мировое биологическое свитило. Он так и сказал: «свитило», вложив в это слово всё своё презрение к яйцеголовым. К яйцеголовым, которые делали простой и понятный мир сложным и непонятным.
— Ну? Расскажите мне, ЧТО это такое. И как оно попало сюда, — усталые, в красных прожилках, глаза Советника вперились профессору в переносицу.
— Й-й-йа… — профессор по-прежнему заикался. Й-й-й-а думаю, что это… к-к-от.
— Кот? Кот, раздери вас кишечные газы?! А не смущает ли вас, глубокоуважаемый профессор, что этот, с вашего позволения, кот, размером со слона? Вы только посмотрите на его когти, на его зубы! Да в нём столько мощи, что ни один броник не защитит, вздумай он смазать лапой его владельца!
— Н-но он выглядит довольно мирно, — осмелился возразить профессор.
— Мирно? Мирно, мокрица вы учёная?! Да если бы не наши прославленные колдуны, ваш покорный слуга уже отирался бы во владениях Небесного Покровителя!
— Любой, вы слышите?! — любой человек, до кого бы дотянулся ваш так называемый кот, был бы немедленно разодран на маленькие кусочки и сожран. Сожран! С потрохами и ботинками! Но колдуны говорят, что их магокристалл, энергию которого они используют для удержания этого монстра, слабеет. Ещё день-два, от силы — три, и мощи кристалла уже окажется недостаточно для гипнотизирования столь огромного существа.
У морды гигантского животного суетились два человечка в высоких колдовских шапках. Между человечками и котом стоял оббитый железными полосами массивный сундук. Крышка сундука была откинута, и из его недр исходило зеленоватое сияние, по которому то и дело пробегали тускло-красные полосы и волны. Колдуны то и дело что-то шептали себе под нос и делали руками загадочные пассы. На всю эту пантомиму и световое шоу кот взирал довольно индифферентно.
Советник зло сплюнул себе под ноги и продолжил:
— А посему, профессор, — даю вам сутки сроку на разработку и исполнение самого важного в вашей жизни проекта. Проекта, целью которого должно стать вышвыривание этого существа из нашего мира. Прочь. Прочь! Прочь!!!
* * *
— О, как же хорошо мы вчера посидели! — Егор оторвал голову от подушки и, шатаясь, поднялся с дивана. Позади него, на смятых несвежих простынях, бесстыдно развалилась в своей прекрасной юной наготе девчонка. Холодный свет уличного фонаря бил ей в лицо, но она не просыпалась.
— Как, бишь, её? Маня? Маруся? Марина?
В открытую балконную дверь залетал сырой холодный ветер, трепал лёгкую занавеску. За окном гудела клаксонами и воняла выхлопными газами никогда не спящая Москва. Не зажигая света, Егор побрел на кухню — попить водички.
— А, блин! — его правая нога, выписывая нетрезвые кренделя, со всего маха ударила во что-то пушистое и мягкое. От неожиданности потеряв равновесие Егор полетел на пол. Из-под него, с душераздирающим истеричным мявом, выскочил и пырскнул в дверь матёрый пушистый котище. В мертвящем свете ртутных уличных фонарей чётко был виден каждый квадратный сантиметр пола. Егор мог поклясться, что секунду назад кота на кухне не было. Трудно бы было не заметить этого белого бегемота на тёмном, под дубовый паркет, линолеуме.
— Мурзик, мать твою, драную помойную кошку! Я придушу тебя! — сыпал проклятиями Егор, с трудом поднимаясь и держась рукой за ушибленную пятую точку.
Потом они с Мартой (эту симпатичную конопатую девку звали Мартой!) пили чай с «Рижским бальзамом», и Егор, потихоньку трезвея, длинно и нудно рассказывал о том, что, вообще-то, он Мурзика очень любит, но некоторые черты кошачьего характера его просто выбешивают.
— Представь! — мурлычет, если его, мирно лежащего на диване, почесать за ухом. Но стоит взять на руки — начинает утробно заполошно орать.
— Или вот ещё. Как же жутко бывает, когда, в полутемной квартире, часами сидит и пристально пялится в какой-нибудь угол. Как, после такого бдения, может, страшно заорав, подпрыгнуть и броситься наутёк.
Шумно прихлебывая чай и отдуваясь, Егор долго еще рассказывал Марте о странностях своего питомца. Кот был тут же, на кухне. Он вполуха слушал речи хозяина, и, привалившись лохматой спиной к ножке стула, вылизывал у себя между ног.
* * *
А где-то там, в седьмом измерении многомерного неевклидова пространства, сном праведника спал профессор. Он мог себе это позволить. На какое-то время он был избавлен от опасностей «Тайны и дела». Ведь он смог, смог (!!!) решить задачу, поставленную перед ним Советником.