Глава 1. Старый воин со старым мечом (Глава 1)

В сердце Центральных земель, где сливаются воедино оживленные торговые пути, раскинулся Илюдор — обитель торговцев, столица Торгового Королевства. Его узкие улицы, словно пестрые ленты, вились между крепкими каменными домами, украшенными коваными вывесками, а из открытых окон лавок манили ароматы диковинных яств.

Здесь кипела жизнь. Яркие ткани, искусно выкованные изделия, сверкающие украшения — всё это пестрело на прилавках, зазывая людей. Торговцы, одетые в расшитые узорами мантии, расхваливали свой товар, а покупатели, чей говор смешивался в единый гул, торговались с пылом и азартом. Смех, ругань, возгласы на разных языках — всё это сливалось в неповторимую симфонию Илюдора. Уличные музыканты, перебирая струны лютней и выдувая ноты флейт, добавляли свои мелодии к этому многоголосому хору.

В воздухе витал запах свежего хлеба, спелых фруктов, пряных специй — аромат манящий и пьянящий. Илюдор жил, дышал, кипел жизнью, и каждый, кто ступал на его мостовую, становился частью этого бурлящего водоворота.

Но под этой яркостью таилась тень. За пёстрыми улицами скрывались узкие переулки, где шаги глохли в грязи, а взгляды становились острыми и неприветливыми. В тени восточных ворот города, скрытый от любопытных чужих глаз, стоял «Последний Привал» — трактир, чьи стены помнили времена до Совета Лордов. Его низкие своды, почерневшие от копоти, гудели голосами странников и наёмников. Густой дым курительных трубок висел в воздухе, смешиваясь с запахом говяжьего жаркого и кислого пива. Тусклый свет масляных ламп выхватывал из полумрака потрёпанные лица, шрамы и клинки. Здесь отдыхали те, кто искал удачу или бежал от прошлого, делясь последними новостями с Восточных земель и байками о чудовищах и сражениях. Деревянные лавки скрипели под весом тел, кружки стучали о столы, а в углах шептались о новых заказах. Это место дышало духом приключений, пропитанным усталостью и кровью.

Что именно придавало этому месту такое очарование? Невозможно было сказать однозначно. Но одно было известно наверняка: каждый, кто хоть раз ступил за порог «Последнего Привала», всегда возвращался сюда снова.

В этот час трактир был почти пуст. Обычно заходящие сюда под лучами закатного солнца путники, голося и размахивая кружками, наполняли зал весельем. Но сегодня их не было. Все были увлечены лишь одним — грядущим отборочным турниром в Орден. Толпы людей заранее устремились к арене Илюдора, желая занять лучшие места.

У входа пировали странники из Асудара, их пьяные песни о море и бурях гремели над столами. В центре зала, за длинными лавками, пировали наемники, ожидая капитана, застрявшего наверху с красноносым торговцем. Их смех был громким и резким, как хорошо заточенное лезвие клинка. Хальм, трактирщик, стоял за стойкой — массивный, с заросшим щетиною подбородком. Он с привычным усердием натирал чарку и хмуро косился на зал, будто предчувствовал беду.

В дальнем углу, где свет ламп едва проникал сквозь дым, сидел воин. Седая борода, жесткая и всклокоченная, падала на грудь, скрывая шрамы, что тянулись от подбородка к вискам. Глубокий капюшон ветхого плаща спадал на плечи, испещренный заплатками, словно карта его странствий. Доспехи, побитые и выщербленные, скрипели при каждом движении, рассказывая о битвах, которые воин предпочел бы забыть. Рядом, прислоненный к лавке, покоился двуручный меч. Он был небрежно замотан в ткань, от чего можно было разглядеть изуродованный зазубринами клинок и гарду с полустертой гравировкой, некогда изящной, но теперь похожей на неясные царапины. Перед ним остывала миска похлебки, пар от которой поднимался ленивыми струйками, а кружка пива стояла нетронутой. Воин не ел. Его руки, покрытые мозолями и старыми рубцами, крутили медальон — простой, из потемневшего серебра, с выгравированным символом, который он гладил большим пальцем.

Он не смотрел на зал. Серые глаза, холодные, как зимний рассвет Ламуса, были прикованы к медальону. В них тлела усталость, смешанная с чем-то глубоким — тенью, что не отпускала его ни на миг. Голоса давно смолкли в его голове, но их отголоски жили в каждом скрипе доспехов, в каждом шраме на клинке. Он сидел неподвижно, будто вырезанный из камня, и лишь пальцы выдавали жизнь, теребя медальон, словно тот был якорем в буре воспоминаний.

— Эй, старик, чего хмурый? — пьяный голос разорвал тишину. Наемник, широкоплечий, с сальными волосами и гнилыми зубами, встал и повернулся к столу Дригарда. Его кружка покачивалась в руке, пиво плескалось через край. — Видать, за задание не заплатили, да? Или дружки разбежались от такого дряхлого капитана?

Зал затих. Странники смолкли, их песни оборвались на полуслове. Кружки тихо опустились на столы. Наемники за длинными лавками напряглись, переглядываясь. Хальм хмуро посмотрел на Дригарда и перевел взгляд на наемника.

— Дригард зовут, — буркнул он, почесывая подбородок. — Пришел один с Востока. Оставь его, Гурт, если жить хочешь.

Гурт фыркнул, склонившись к стойке.

— С Востока, значит? Ну и что с того? Очередной бродяга с ржавым мечом. Никто, поди?

Хальм вздохнул, не отрывая глаз от чарки.

— Может, и никто. А может, видал такое, от чего ты бы сбежал. Он командир охотников на тварей. Не лезь к нему.

— Командир охотников? Да что он за командир, если вернулся один? Где его люди, а, Хальм? Неужто все полегли, пока он прятался за их спинами?

— Если бы ты знал, откуда он вернулся, так не говорил бы.

— Вот только не надо мне баек про Восток! — наемник яростно хлопнул ладонью по стойке, заставляя чарки дрожать. — Много я видал таких «героев», что после пары битв прячутся за кружкой.

Трактирщик прищурился, медленно отставляя чарку.

— Ты пьян, Гурт. Оставь его.

Наемник гоготнул, не вняв словам трактирщика. Пьяная бравада требовала подтверждения. Его товарищи зашумели, подбадривая его смешками. Он направился к Дригарду, тень от его фигуры упала на стол.

— Чего молчишь, дед? Невежливо игнорировать товарища по ремеслу! — не дождавшись ответа, он взревел и выплеснул пиво из кружки прямо в лицо Дригарду.

Жидкость хлынула на бороду, стекла по носу, капнула на доспехи, оставляя темные пятна. Дригард не шелохнулся, но большой палец замер на медальоне. В глазах промелькнула тень, едва заметный всполох гнева — и тут же погас. Он медленно вдохнул, сжав челюсти, но ни слова не сорвалось с его губ. Пиво стекало медленно, капля за каплей, но его глаза оставались прикованы к медальону. Рука сжала его сильнее, пальцы побелели, будто вцепились в последний осколок прошлого.

В трактире стояла гробовая тишина. Странники отступили к стенам, наемники поднялись с лавок, их руки легли на рукояти мечей. Хальм выдохнул, его лицо побледнело.

— Черт, не стоило ему этого делать, — пробормотал он, качая головой. — Придется выбивать плату за ремонт…

Дригард медленно поднял взгляд. Серые глаза встретили пьяные, налитые злобой. Он положил медальон на стол, пальцы замерли на холодном металле. Тень промелькнула на его лице — крики Сотни, звон стали, вой ветра над разоренными землями — прошлое ожило перед глазами. Он встал, доспехи скрипнули, меч остался лежать у лавки. Трактир затаил дыхание, ожидая, что будет дальше.

***

Массивные деревянные двери, обитые железом, чуть поддернутым ржавчиной, со скрипом распахнулись. В проёме показалась сгорбленная фигурка человека. Он семенил по каменному полу, то и дело путаясь босыми ногами в истрёпанной серой рясе, спотыкаясь, что-то бубня под крючковатый нос. Пожалуй, этого человека можно было спутать с каким-нибудь попрошайкой. Старым, жалким попрошайкой. Его беглые подслеповатые глазки метались из стороны в сторону. Вокруг глаз глубокими бороздами лежали морщины. Их узор говорил о хитрости и частом раболепничестве. Макушка блестела лысиной, окружённая жидкими, торчащими во все стороны волосками.

В былые времена он выглядел бы совсем не к месту в этом некогда величественном зале, чьи высокие своды терялись где-то в полумраке, а колонны были увенчаны барельефами. Но сейчас свет от нескольких чадящих факелов и покореженных жаровен подчеркивал не только убогость человечка, но и запустение зала. Потрескавшиеся стены, осыпавшиеся мозаики и пол, каменные плиты которого были или разбиты, или истерты сапогами за долгие годы.

Человечек наконец достиг подножия деревянного трона и рухнул на колени в нижайшем поклоне.

— О, величественный и могучий барон Воррен, повелитель Ламуса и Восточных…! — запнулся слуга, задрожал, прижавшись к холодному полу зала, но, видимо, найдя в себе силы, продолжил. — Прибыл мастер Онэс..

— Что? — промычал барон Воррен, бросив неприязненный взгляд на слугу. — Что ты там бубнишь, червь?

Слуга поёжился и ещё сильнее сжался у ног своего господина и проговорил:

— Мастер Онэс, Ваша милость, прибыл по вашему приказу.

— Этот… — Воррен почесал толстыми пальцами свой не менее толстый заросший подбородок и скривился, глубоко приложился к кубку с вином и сделал пару глотков, не отрывая ледяного взгляда от слуги. Вино тонкими струйками пробежало по его болезненно-жёлтому лицу и скрылось в складках богатого камзола. Он лениво наклонился вперёд, проведя пальцем по рубинам на своём кубке. Любил он эти камни. Особенно с каплями крови.

— Деревня, Ваша милость! — слуга оторвал покрасневший лоб от камня и посмотрел на богато украшенные сапоги.

— Ах да… — протянул барон, улыбнулся жёлтыми прогнившими зубами и дёрнул цепь, прикованную к трону. Послышался тихий сдавленный стон, и из-за трона выползла абсолютно нагая девушка.

— Сюда ползи! — гаркнул барон, и звон растянувшейся цепи повторился. Рабыня потянулась к ошейнику, но толчок бросил её на камни. Её колени дрожали, но она поползла к трону и застыла у ног господина.

Её лицо, скрытое под грязью и кровью, потеряло черты былой красоты. Следы плетей пересекали спину, плечи, грудь; на запястьях темнели рубцы от цепей. Синяки, окрашивающие кожу в зелёные и тёмно-бурые оттенки, сливались в причудливые узоры страданий. Волосы, спутанные в жёсткие колтуны, обрамляли исхудавшее лицо, делая её похожей на призрак самой себя, но в её взгляде всё ещё теплилась едва уловимая искра — не надежды, а скорее упрямого сопротивления.

— Гарко, мерзкая ты крыса… — лицо милости скривилось в гримасе ярости, когда он перевёл взгляд на слугу. — Как ты посмел не подготовить её?!

Гарко затрясся. Лицо господина же расслабилось. Ему явно нравилась реакция слуги, нравилось чувствовать свою власть и силу, словно он был посланником богов, а может, и сам считал себя богом на этих землях. Его жирные пальцы погладили золотой амулет на груди, а на губах застыла ухмылка человека, которому принадлежит всё, что он видит, и даже чуть больше.

— Ваша милость… — промямлил Гарко. — Я бы не посмел… Давича вы отдали её молодому господину… Я не мог же…

Барон вновь почесался.

— Ладно… Ах, моя маленькая просительница, — барон хрипло рассмеялся, склонившись ближе. — Спасти деревню Кхурбат, говоришь? А что ты предложишь взамен, кроме своих жалких слёз? — голос милости приобрел слащавый оттенок, на его губах растянулась отвратительная усмешка.

Девушка ничего не ответила. Лишь всхлипнула и тихонько кивнула.

— Веди сюда этого паршивого пса Онэса, а эту… — Милость резко притянул цепь к себе. Рабыня вскрикнула и схватилась за ошейник. Господин грубо схватил её за шею, приподнял над полом, отстегнул цепь и швырнул слуге. Тот едва успел схватить её за волосы, чтобы она не ударилась о камень. — Отмой, накорми, а потом…

— А потом, Ваша милость?

На губах господина вновь растянулась желтозубая улыбка.

— А потом, коль она уже попорчена, отдай её страже…

Но не успел он договорить, как с другого конца зала, из распахнутых дверей, раздался твердый голос. Он громыхающим эхом отразился от каменных стен, сталью пролетел меж колонн и достиг трона. Гарко вздрогнул и сильнее сжал волосы бедной девушки, но та даже не вскрикнула от боли, а застыла, как статуя. Господин же повернулся к дверям лениво, с нескрываемым раздражением, словно его дерзнули оторвать от важнейшего занятия.

— Барон Воррен!

В зал вошел высокий мужчина, чей силуэт выделялся на фоне света, льющегося из дверного проема. На нём был темный дорожный плащ, из-под которого тускло поблескивал доспех. Его лицо скрывала тень капюшона, а на сгибе локтя покоилась гарда устрашающего размерами меча.

Барон прищурился. Его пухлые пальцы судорожно нащупали древко резного посоха, навершие которого украшал грубый драгоценный камень алого цвета. Он сделал надменный жест рукой, веля Гарко вместе с рабыней убираться подальше.

Слуга торопливо, согнувшись вдвое и стараясь быть незамеченным, утащил рабыню куда-то вправо, за одну из колонн.

— Как ты смеешь врываться в этот зал? — сказал барон четко и властно, развалившись на троне, будто бы незваный гость был для него не опаснее мухи, но тем не менее его рука сжала древко посоха до белых костяшек.

Несколько стражников ввалились следом за незнакомцем, один с окровавленным носом, другой с дрожащей рукой на эфесе меча. Их взгляды метались между бароном и незнакомцем.

Незнакомец остановился ровно в центре зала. Он молча откинул капюшон, открывая лицо свету факелов. Его лицо было изрезано морщинами и шрамами. Короткие волосы и борода, седые с редкими темными прядями, контрастировали с грубыми чертами. Из-под хмурых бровей виднелись бледные глаза неопределенного серого оттенка. Меч казался неподъемным для обычного человека.

Один из стражников, старый воин со шрамом через глаз, отшатнулся от гостя.

— Это же… — прошептал он, но замолчал, встретившись взглядом с ворвавшимся.

— …Дригард Онэс, — протянул барон, а после тихо добавил: — Паршивый пёс.

Барон махнул страже, и те спешно удалились, закрыв за собой тяжелые двери.

— Зачем ты призвал меня? — холодно спросил Дригард.

— Для твоей Сотни, — барон усмехнулся, — есть работа.

***

Недалеко от развалившихся, покрытых высохшим плющом стен Ламуса расположился маленький лагерь. Несколько потрепанных палаток из старой, потемневшей парусины окружали неяркий костёр. Палатки трещали на ветру, парусину латали десятки раз — следы походов через Восточные земли. Костёр шипел, бросая искры в темноту, а над котелком поднимался пар с запахом трав и сушёного мяса. Где-то вдали выл зверь, но никто не обернулся — привыкли.

Был поздний вечер. Солнце давно скрылось за горизонтом, уступая власть над небосводом тусклому свету луны. Дул холодный ветер, от чего несколько фигур, сидящих у костра, кутались в походные мантии. Они вели тихий разговор.

— …А он продал его первому встречному торгашу! — Травис залился смехом и хлопнул себя по колену, отчего старый шрам на руке — память о клыках горного вепря — растянулся. Он всегда смеялся громче всех, даже когда горло хрипело от пыли. Его седая борода прыгала из стороны в сторону. Серые глаза слезились.

— Да уж, он никогда не был сердцеедом… — отметил Грит, посмеиваясь. Он подбросил ветку в огонь, отчего плащ немного сполз — его широченные плечи едва умещались под ним. Грит потёр мозолистую ладонь — след от долгих упражнений с секирой. — Даже такая красавица, как леди Элм, не смогла растопить его. Капитан всегда был каменным. Да, Вардель?

Его голос, смягчённый лёгкой улыбкой, все еще оставался глубоким и раскатистым. Под стать такому огромному воину.

Старик с кустистыми низкими бровями и длинной белой бородой поднёс чарку к губам, но не выпил — его пальцы, изуродованные ожогами от заклинаний, дрожали. Он смотрел в огонь, будто видел там лица павших братьев. Наконец Вардель оторвал взгляд от костра и повернулся к Гриту.

— Капитан был таким, сколько я себя помню. А с тех пор, как не стало его отца… Он привык не показывать свои чувства, — прозвучал сухой и скрипучий голос мага-самоучки.

— Ему и следует таким быть, — пробормотал Рандел, жилистый воин, уставившись в темное небо. Он крутил нож в руках, лезвие сверкало в свете костра. Его худое, морщинистое лицо напоминало карту Ламуса — такое же угрюмое. — Что было бы с Сотней, если бы капитан каждый раз слабину давал? Странно теперь это звучит… Сотня! — Он причмокнул тонкими губами, будто смакуя это слово.

— Они все нашли покой, Рандел. Не тревожь их. — Джот сжал чарку так, что дерево скрипнуло. Его глаза, тёмные, как угли, редко поднимались от земли, но в этот раз он выпрямился. — Давайте выпьем за наших братьев. За Сотню!

— За Сотню! — отозвались остальные тихими голосами и выпили половину, а другую по очереди вылили в огонь. Пламя на мгновение вспыхнуло и снова успокоилось.

Глядя на этих людей, укутанных в серые плащи, никто бы не заподозрил в них опытных воинов, повидавших на своем веку немало битв. Лишь изредка мелькающие в глазах искры выдавали в них закаленных охотников на чудовищ.

— Помнишь, как всё началось, Вардель? — Грит кивнул на восток. — Война, лорды, кровь. А потом эти твари полезли из Пепельных земель и с гор.

— Десять лет хаоса, — отозвался Вардель. — Мы тогда были псами Ламуса, пока лорд не сгинул. А после войны монстры сожрали всё, что осталось.

— Дома в пепле, кости на ветру! Двадцать пять лет мы их резали. И что? Ламус всё равно мёртв. — Рандел ткнул ножом в землю. — Десять лет не видели дома, а вернулись к руинам.

— Дригард не был исключением. Он, как и многие из нас, нашел лишь обглоданный череп своей матери, — сухо отметил Вардель. — И лично я благодарен ему за то, что он не сдался. Меч отца — вот всё, что у него осталось от рода, но он тащил нас через ад на острие атаки, отвечал на каждый зов о помощи и вел нас на бой с самыми жуткими тварями Изведанных земель, пока мы не стали надеждой Ламуса. И завтра он вернётся от барона с новым приказом.

— Эх… Даже немного грустно, что это наша последняя охота! Но всё-таки свой дом и жена-красавица прельщают меня больше, чем вонь из пасти тролля! — Травис громко рассмеялся.

— Для начала найди в этих землях целый дом, который ещё не разграбили и не сожгли… — пробурчал Рандел.

Они все замолчали. Пусть они и искоренили почти всех чудовищ, но от самого опасного монстра так и не избавились. Несмотря на все их старания, потери и лишения, родные земли лежали в руинах. Без власти лорда по землям Ламуса разгуливали разбойники и дезертиры, Чёрные Работорговцы ловили всех, кто не мог за себя постоять.

— Интересно, что будет делать капитан, когда мы все пойдем своим путем? — спросил Грит.

— Не думаю, что он годится для мирной жизни… Скорее капитан в одиночку отправится в Северные пустоши, чем позволит женщине помыкать им! — Травис снова засмеялся, и остальные его поддержали.

Ветер принёс далёкий вой — низкий и гортанный. Джот замер, рука легла на нож. Травис оборвал смех, прищурился в темноту.

— Это не волк, — шепнул он.

Вардель махнул рукой:

— Спите. Утром разберёмся.