Когда приходит ДОМовой?

В воздухе пахло грозой.
Электрические разряды то и дело возникали, вспыхивая пока еще слабыми искорками, потрескивая и шипя.
Двухэтажный каменный Дом, с резными наличниками на занавешенных окнах, с круглыми окошками мансарды, выходящими на все стороны Дома, с покрытой коричневой черепицей крышей, в середине которой возвышалась печная каминная труба, был погружен в полную темноту.
Тяжелые шаги раздались на деревянном крыльце с резными колоннами, массивная дубовая дверь отворилась и он вошел в Дом.
Он широкой тенью прошел по темному коридору, постукивая тяжелыми коваными сапогами; заглянул в гостиную. Посреди пустой гостиной стояла живая ель, рядом были хаотично разбросаны пыльные не распакованные коробки с елочными игрушками.
Лестница на второй этаж заскрипела под тяжестью его шагов.
Дом не проронил ни звука: туго натянутой струной гудела тишина.
Человек поднял руку в черной кожаной перчатке, нажал на ручку двери и, толкнув дверь вперед, открыл её и вошел в комнату.
Это была детская.
Всюду были разложены игрушки, развешаны рисунки, на столе и на стульях лежали детские книжки.
На столе одиноко горела свеча. Она была зажжена несколько часов назад, с наступлением темноты, и теперь воск длинными подтеками висел на свече, скапывая крупными каплями на железное блюдце.
Человек, не двигаясь с места, тяжелым взглядом обвел полутемную комнату: детская кроватка была пуста; на столе лежала распахнутая тетрадь с горсткой карандашей; наконец его взгляд уперся в кресло, находившееся в самом неосвещенном углу комнаты.
В кресле, прижав колени к груди, сидели молодая женщина и ребенок. Женщина изо всех сил прижимала к себе прекрасную девочку, которая огромными красными заплаканными глазами, полными страха и отчаянья, молча, смотрела на вошедшего человека.
Человек резким движением ноги, швырнул на середину комнаты деревянный стул и с шумом сел на него. Звякнули ножны с мечом, ударившись об пол.
Женщина и девочка, мертвенно бледные, с всё возрастающим страхом в глазах просто сидели и ждали.
Человек заговорил тихим, неестественно безжизненным голосом, очень медленно произнося каждое слово:
— П о ч е м у я не вижу праздника в этом доме?
Он впил взгляд своих неподвижных, темно-коричневых глаз в женщину с ребенком, и женщина, под натиском этого взгляда, еле слышно выдавила на себя:
— Мы…мы…мы…были у лекаря…ездили в город…дочке снова было очень плохо…
— Кому я притащил эту чертову елку! – также медленно, но постепенно наращивая громкость своего голоса, произнес мужчина, резко вскинув руку в сторону двери.
— Папа… — заикаясь, попыталась выговорить девочка. – Не ругай маму, мы не успели…
Мужчина вскочил на ноги: его глаза налились кровью.
— Почему! – закричал он громовым голосом. – Я не вижу праздника в этом доме!
Девочка завизжала от страха что было силы; мать и дочь вскочили из кресла и, спотыкаясь, о вещи, разбросанные по комнате, бросились бежать в сторону двери.
Мужчина, опрокидывая стул, вскочил на ноги, выхватил меч из ножен, сверкнувший зеркально заточенным лезвием, и совершенно не понимая того, что он творит, в несколько огромных прыжков достиг убегающих. Услышав за спиной топот ненавистных ног, ребенок споткнулся и покатился кубарем вниз по лестнице. Женщина, скованная страхом, не в силах пошевелится, лежала на полу и смотрела как безумец, которого она еще недавно любила, вскинул руку с мечом в воздух и …
Раздался леденящий душу визг девочки; внизу со стуком распахнулась настежь тяжелая входная дверь и в Дом со свистом и воем ветра ворвалась снежный вихрь. Крутящийся поток сверкающих снежинок молниеносно пронесся по коридору, обдав помещение ледяным ветром и как огромным ковшом мягко подхватил внезапно замолчавшую девочку. Безумец, замерший над женщиной, с мечом в руках, от удара ледяного ветра кубарем отлетел в противоположный конец коридора и с грохотом упал на пол.
Снежный водоворот раскручивался всё сильнее и сильнее, заполняя сверкающим снегом каждый миллиметр этого мрачного дома. Уже не было видно ни женщины, ни девочки, только черная большая фигура корчилась в углу коридора, пытаясь спастись от снежного буйства, немилосердно хлестающего его по лицу, ногам, рукам, спине, словно ударами десяти тысяч розг одновременно.
Наконец порывы ветра стали ослабевать, снежный вихрь понемногу бледнел, растворяясь прямо на глазах, пока не превратился в облако белого пара. Через несколько минут и пар рассеялся.
Посреди коридора, освещенный голубоватым сиянием, стоял высокий человек в белых одеяниях. Его лицо украшали белая борода и белые брови, свисающие на строгий взгляд коричневых глаз. В руках он держал ледяной посох.
Безумец, лежавший в углу коридора, зашевелился и попытался со стоном сесть. Все его тело было в огромных кровоточащих рубцах.
Неожиданно белый человек заговорил. Его голос эхом раздавался во всех уголках Дома, заполняя все его пространство, разрезая на части привычную зловещую тишину.
— Ты — ничтожество, посмевшее поднять руку на женщину! – звучал голос белого человека и тот, которому эти слова предназначались, тот, которому, этот голос сдавливал голову со всех сторон, снова опрокинулся навзничь и застонал, до боли сжав виски.
— До чего ты себя довел, своей злобой и ревностью, к людям, которые тебя любили! Зачем ты запустил Зло в свое сердце, предпочтя Любовь агонии Тьмы?! Что ты наделал, безумец, зачем ты погубил свою жизнь!
Безумец вскричал от бессильной ярости, и, сделав отчаянный бросок в сторону белого человека, попытался дотянуться до своего меча. Белый человек взмахнул рукой, и безумец, с криком упал на спину, распластавшись на каменном полу, пригвожденный десятками невидимых ледяных игл.
Белый человек поднял ледяной посох над головой и, размахнувшись, ударил им по полу. В этот момент от посоха во все стороны посыпались голубые молнии, они летели в лежащего на полу пленника бесконечным потоком. Он кричал и бился, но молнии, разгорающиеся все сильнее и сильнее, не отпускали его, жгли, оставляя на теле ярко-красные ожоги. Он уменьшался на глазах, превращаясь в сморщенное, горбатое, уродливое существо. Одежда горела прямо на нем, облепив серым пеплом его маленькое тщедушное тельце.
Молнии утихли, постепенно угасая и потрескивая, возвращались в волшебный посох белого человека.
Белый человек с грустью посмотрел на корчащееся перед ним жалкое существо, развернулся и медленно пошел к выходу из Дома. На пороге он обернулся и сказал:
— В твоей душе сейчас Тьма, но я знаю, что это не навсегда. Придет время, и ты поймешь, как много ты потерял. Только Доброте под силу вытащить тебя из этой пропасти, только Любовь поможет тебе воссоединиться со своей семьей. Но пока этого не свершилось – двери этого Дома для тебя закрыты навсегда! Такова моя воля – воля Деда Мороза!..
Дом погрузился в темноту.
Всю ночь пролежало существо без движения, только за час до рассвета зашевелилось и, вскрикивая от боли в обожженном теле, уползло в самый дальний и тёмный угол Дома. Много времени существо не покидало своего темного угла, зализывая раны и трясясь от каждого шороха, от каждого скрипа. Но в Доме кроме него никого не было, даже насекомые и грызуны обходили стороной это темное место.
Существо было единственным обитателем этого огромного пустого Дома. Никто его больше не беспокоил, только наступление дня приводило его в настоящий ужас. Оно панически боялось света и с первыми лучами Солнца забивалось в печную каминную трубу, ожидая прихода темноты. Ночью же наступала долгожданная свобода, весь Дом был в его полном распоряжении, оно было его полноправным и безраздельным хозяином, его Д О М о в ы м.
Все изменилось в один миг, когда в Дом въехали его первые постояльцы. Их дети с радостными криками бегали по пустому огромному Дому, смотрели на одиноко стоящую посреди гостиной живую ель, водили вокруг нее хороводы. Взрослые распаковали коробки с елочными игрушками, и новогодняя ель засверкала, переливаясь десятками сверкающих огоньков.
Все были счастливы, и никто даже и не подозревал, что из темного, давно остывшего камина за ними наблюдали два маленьких, горящих яростным пламенем, ненавидящих людей глаза.
У домового появилась цель.
За Дом началась борьба.

Эта история могла приключиться в абсолютно любом городе нашей необъятной планеты Земля, с абсолютно любыми детьми, несмотря на возраст, пол, расу и цвет кожи. Почему? — спросишь ты. А все потому что, несмотря на все видимые и невидимые различия между собой все дети планеты Земля совершенно одинаково ждут наступления Нового года и получения новогодних подарков. И пусть они говорят на разных языках и отмечают главный праздник года по своему, их всех объединяет одно – ожидание Нового года…
Герои нашего рассказа, о которых пойдет речь, были самыми обыкновенными детьми, учились в самой обыкновенной школе и жили в самом обыкновенном городе нашей страны. Они, конечно же, считали, что их город и их страна, были самыми лучшими на свете, потому что, как давно известно, на всей Земле нет места лучше того, где ты родился и где ты живешь.
Наши юные герои были братом и сестрой, учились в шестом и седьмом классах самой обыкновенной средней общеобразовательной школы и иногда в их дневниках появлялись и троечки. Это, конечно же, случалось совсем не часто, однако вовсе не потому, что они были прилежные ученики. Просто ребята не любили огорчать своих папу и маму. Ведь, как известно уже давно, когда папа огорчается, потом вслед за ним огорчается и все остальное семейство…

— Ка-ааа-тька!!! – раздался крик в комнате брата, и вслед за ним Катя услышала стремительный топот ног, стук открывающейся двери и …Ваня ворвался в комнату сестры, по пути прихватив из коридора старую лыжную палку, которую родители все никак не могли выбросить и остолбенел. Комната была пуста.
— Ага! – выкрикнул Ваня. – Спряталась! Как чужой гуашью рисовать, так ты первая! А отвечать!?..
— Ты мне сам разрешил! – раздался из-под кровати испугано-оправдывающийся девчачий голос.
— Так я разрешил порисовать и закрыть! – завопил брат и, наклоняясь, начал с силой водить сломанной лыжной палкой под кроватью. – А ты бросила почти все цвета незакрытыми и они засохли! Чем я сейчас должен раскрашивать рисунок к завтрашнему уроку рисования?!!!
— Ваняяя! – взвизгнула Катя: очевидно манипуляции брата достигли цели. – Я у мамы попрошу денег на новые краски…
— Сейчас восемь часов вечера – все закрыто! – бушевал брат. – Ты меня не проведешь! Вылезай из-под кровати!!!
В этот момент сестра уцепилась за кончик лыжной палки, которой Ваня хотел ее достать, дернула на себя и вырвала ее из рук брата.
— Ах, так! – пуще прежнего завопил Ваня. – Да я тебя! Да я тебя!
В этот момент с книжной полки, висящей на стене, сорвался хрустальный кубок, который Катя получила в прошлом году на областном турнире по волейболу, за лучшую подачу сезона. Кубок представлял из себя человеческую руку, на ладони которой застыл волейбольный мяч.
Кубок с оглушительным звоном упал на пол и разлетелся на сотни больших и мелких осколков.
Ваня замер и уставился на переливание блестящих стекляшек, усеявших как минимум половину пола Катиной комнаты.
Под кроватью раздался грохот, возня и наконец, наружу высунулась взлохмаченная голова девочки. Она удивленным взглядом смотрела на сверкающий пол, потом подняла взгляд на пустую полку, где привыкла видеть свою сверкающую награду, которой очень гордилась и странным, на глазах меняющимся взглядом снова опустила взгляд на пол.
Ваня отступил к двери и почти прошептал:
— Катя… Это не я…
Однако сестра услышала его и закричала, одновременно молниеносно выползая из-под кровати и вскакивая на ноги:
— А кто?!!!
Выстрелила дверь, ударившись ручкой об стену, пулеметной очередью застучали детские ноги.
— Ванькаааа! Стой, паршивец!
Брат молнией оказался на кухне и спрятался за спину отца. Следом на кухню вихрем ворвалась Катя, все еще сжимая лыжную палку и наткнулась на крепкую как стена, родительскую ладонь.
— А ну, замерли! – рявкнул раздраженный голос папы. – Что здесь происходит, ты, за что брата преследуешь?
— Он разбил мой кубок! – сердито выкрикнула девочка.
— А ты засушила мои краски! – огрызался из-за спины отца Ваня.
— Как разбил кубок? – охнул папа. – Вы что, серьезно? – прогремел его голос, и он молниеносно развернулся к сыну. Отец прекрасно знал, как дочь относится к этой награде, да и сам нередко ею гордился.
— Папа, это не я! – со слезами на глазах воскликнул мальчик. – Он сам упал!
— Все, мне это надело! – сказал отец. – Вещи сами по себе не падают, скажу я тебе! Не хочу я с вами разбираться! Оба наказаны! Марш убирать осколки и по своим комнатам! До конца недели не включать телевизор!
Щедро одаривая друг друга колкими взглядами, тумаками и обидными словами брат и сестра убрали осколки разбитого кубка, дуясь друг на друга, разошлись по своим комнатам. Ваня стал искать другие краски, чтобы закончить домашнюю работу по рисованию, а Катя взялась за любимую книгу…
Мама задерживалась на работе, а папа по какой-то хозяйственной надобности вышел к соседу. В квартире воцарилась тишина. Вдруг на полу гостиной появились мокрые маленькие следы, стариковское покряхтыванье и причмокивание, и раздвижная дверь гардеробной еле слышно отъехала в сторону. Следы последовали в гардеробную, отметились на полках с детскими свитерами и спортивными костюмами, пока не забрались на самую верхнюю полку в самом углу. Старые зимние шапки немного пошевелились и замерли. Обладатель следов пригрелся и заснул.

Из школы Ваня возвратился позднее обычного. Школа была за несколько кварталов от дома, и весь маршрут занимал обычно не более 30 минут. Сегодня же мальчик добирался до дома почти час. Он еле-еле плелся по тротуарам, перемешивая в кашу немного подтаявший снег; ему все время не давала покоя надоедливая мысль: как разбился кубок? Ваня прекрасно знал, что он его не разбивал. Ему просто не нужно было этого делать, да и книжная полка от кровати находилась далеко не рядом. Да, мальчик разозлился на сестру, что она уже в который раз безответственно относилась к его вещам, но разбивать за это такой красивый кубок было бы черезчур жестко. Брат на такое был не способен. Однако кубок упал с полки и разбился вдребезги, хотя никто к нему, и к самой полке и пальцем не прикоснулся…
Ваня зашел в квартиру, переоделся и сразу засел за уроки. До Нового года еще несколько недель и хотя праздничное настроение уже потихоньку начинало витать в воздухе, меньше домашних заданий от этого не задавали. Хорошо, что хотя бы тренировки сегодня не было…
Ваня начал домашние задания с недоделки, которая осталась с урока труда. Сан Саныч задал выпилить из фанеры такую сложную фигуру, что даже двух уроков не хватило на ее изготовление. Елочка из фанеры – такого ребята еще не выпиливали. Закончив с выпиливанием, Ваня отложил ручной лобзик и вместо обычного раскрашивания, решил разукрасить елочку рисунком из выжигания. Выжигатель у них был, бабушка с дедушкой отдали внукам свой старенький аппарат, предупредив при этом чтобы больше 15 минут не пользовались: выжигатель был старенький, может и перегреться. Выжигаталем больше пользовалась Катя – у сестры открылся настоящий талант к выжиганию, она немилосердно прожгла несколько разделочных досок, но пользоваться им научилась неплохо, задарив всех подруг подделками из дерева.
Ваня сходил в комнату сестры и взял с полки небольшую коробочку с выжигателем. Вернувшись к себе, он расположил все хозяйство на письменном столе и стал потихоньку водить раскаляющимся жалом по своей заготовке. Елочка приобретала интересные коричневые очертания, в комнате приятно пахло нагревающейся древесиной. Ваня так увлекся процессом, что абсолютно забыл про предупреждение деда – прошло уже сорок минут как мальчик выжигал. Он уже почти закончил со всеми узорами, как внутри аппарата раздался хлопок и из выжигателя повалил серый дым. Неприятно запахло гарью. Ваня почувствовал, как древесина под жалом стала превращаться в твердую и неподатливую – выжигатель остывал. Бесполезно Ваня включал и выключал его из розетки: жало больше не нагревалось. Открыв форточку на проветриванье, Ваня трясущимися от волнения руками, кое-как запихал выжигатель обратно в коробку и отнес в комнату сестры.
Катя вернулась домой вместе с мамой, они повстречались на автобусной остановке. Катя весело рассказывала о том, как на уроке географии толстяк Самосвалов, вышедший называть к карте названия африканских рек и озер и не знавший, куда деть жвачку изо рта, приклеил ее незаметно к карте как раз на одно из мест, где располагалось озеро Виктория. И когда географичка хотела поставить ему оценку три, Самосвалов, еле сдерживая смех, ответил, что на данной карте такое озеро отсутствует. Географичка заставила его отдирать засохшую жвачку, а когда он отодрал ее вместе с куском карты, поставила «кол» за урок и вызвала с родителями к директору.
Мама дружно посмеялась с Катей, про себя подумав, что родителям Самосвалова теперь должно быть не до смеха, и отправилась готовить ужин.
— Катюш, занимайся уроками! – донеслась из кухни ее дежурная фраза.
— Не, мам! – крикнула Катя. – Я сейчас буду выжигать, Галина Пална попросила выжечь на новогодний конкурс что-нибудь от класса!
Ваня напрягся и как можно ниже склонился над учебником биологии. Параграф попался не очень сложный, но мальчик никак не мог сосредоточиться на материале. Его мысли снова и снова возвращались к злополучной елочке с выжженными узорами.
Катя переоделась и, зашвырнув рюкзак с учебниками с глаз долой, вытащила из нижнего ящика письменного стола купленную еще осенью небольшую разделочную дощечку. Положив ее на стол, Катя повернулась к полке и взяла в руки коробочку с выжигаталем.
— Хм, — пробормотала Катя, удивившись тому, что коробочка была немного раздута, как будто кто-то неаккуратно убрал в нее аппарат, не прибрав провода. Она к этому всегда относилась аккуратно. Так и есть, провод был небрежно засунут в коробку, и выскользнул из нее первым. Только взяв в руки выжигатель, Катя принюхалась к нему и ощутила легкий запах гари. Почуяв неладное, девочка второпях поставила аппарат на стол и воткнула вилку в розетку. Однако чуда не произошло. Аппарат не нагрелся. Он не работал. Обернувшись на дверь, Катя вдруг вспомнила, что уходя в школу, закрывала дверь своей комнаты. По приходу же из школы дверь оказалась открытой.
Девочка, озаренная догадкой, нахмурившись, отправилась в комнату брата.
Ваня сидел за столом, не поднимая головы от учебника. Катя подошла к нему и стала за его спиной. Ее взгляд тут же уперся в деревянную елочку, стоящую на подставке для книг. Ее поверхность украшали искусно выжженные свежие узоры.
— Так это ты брал выжигатель! – воскликнула Катя. – Теперь он не работает!
Брат как ошпаренный вскочил из-за стола.
— Я не брал, я не брал, я не брал! – испугано завопил он.
— А это что?! – в сердцах воскликнула сестра и схватила фигурку елочки. – Ты выжигал!
— Это не я! – не понятно, почему упорствовал брат, на его глазах почти выступили слезы.
— А кто?!!! – снова закричала Катя и разозлившись окончательно, с силой швырнула фигурку в Ваню. Фигурка пролетела мимо брата и, вылетев в дверь, упала на полу в коридоре. Ваня, разозлившись не меньше тем, что его поделкой так бесцеремонно расшвыриваются, и уже позабыв про свой страх перед сестрой за сломанный выжигатель, выскочил из комнаты за фигуркой, а в этот момент…
В это момент прекрасные новые Ванины лыжи, которые ему подарила бабушка для тренировок в секции биатлона, из угла комнаты, где они стояли, совершенно неожиданным образом взлетели в воздух, зависнув в метре от земли, с треском разломились на две части и попадали на пол, одна на другую. Лыжные палки упали следом.
Катя стояла и смотрела на сломанные лыжи, боясь, пошелохнутся.
Ваня остановился на пороге комнаты и не мог вымолвить ни слова. Его пальцы руки разжались, и злополучная елочка выскользнула на пол. За спиной Вани появилась мама: она как почувствовала, что в комнате сына сейчас начнут метаться молнии и греметь гром.
— Это не я! – воскликнула Катя, отступив к окну. – Я их и пальцем не трогала!
Мама, уже в последний момент, успела прижать сына к себе, готового немедленно броситься в драку.
— Катька! – вопил Ваня. – Я на них даже ни разу не покатался!
— Да не я это! Не я! Не я!
— Что я могу сказать, — произнесла мама. – Вещи сами по себе не ломаются! Копи, Екатерина, брату на новые лыжи.
— Да не трогала я его дурацкие лыжи! – выкрикнула Катя, со слезами на глазах и оттолкнув маму с братом, убежала в свою комнату, оглушительно выстрелив дверью.
— Не переживай, — сказала мама сыну, — мы что-нибудь придумаем, — и убежала на кухню – там уже подгорали котлеты.
Ваня стоял и молча, огорченно смотрел на четыре лежавшие на ковре обломанные дощечки, которые они с бабушкой так долго выбирали, обойдя не один спортивный магазин. Мальчик абсолютно не заметил как в отражении комнаты в окне с незадернутой шторой, за его спиной мелькнула невысокая быстрая фигура в длинном разноцветном колпачке со свивающейся кисточкой, красно-бархатной рубашке и меховой жилетке. Обладатель всех этих необычных предметов одежды молниеносно забрался на платяной шкаф, ловко цепляясь сухонькими ручонками с длинными грязными ногтями, громко при этом зашуршав лежавшими на шкафу коробкой с новыми лыжными ботинками, уже абсолютно бесполезными. Ваня удивленно повернул голову и посмотрел наверх, но на шкафу, конечно же, никого не обнаружил…

Следующий день начался из рук вон плохо. Катя, обиженная на весь мир, а в особенности на младшего брата и на родителей, не выучила ни одного урока и пошла в школу совершенно не готовой. В дополнение к этому, она подвела классную руководительницу – не подготовила поделку на новогодний конкурс. Хорошо, что еще урока Галины Павловны в этот день у Кати не было. Она пряталась от нее весь день, наполучала кучу двоек практически по всем предметам, и уже выходя из школы, чертыхнувшись, вспомнила про вечернюю тренировку. На тренировке тоже ничего не задалось. Она не отбила ни одного мяча, на подаче также отработала отвратительно и тренер отправил ее отдыхать на скамейку, заменив на ближайшую игру другой девочкой. Отсидев остаток тренировки в качестве зрителя, и провозившись потом, собирая мячи, Катя пришла домой поздно, совершенно обессиленная и с окончательно испорченным настроением.
У брата день прошел тоже не лучшим образом. В гардеробе он как всегда сцепился с первым хулиганом класса Скворечниковым, который снял с его головы шапку и забросил ее под скамейку. Пока Ваня искал шапку, Скворечников прилепил ему на спину бумажку с неприличным словом, и, гогоча, убежал из гардероба. Весь день Ваня провел как на иголках, отвечал на вопросы учителей часто невпопад, а сам думал о ежегодных январских соревнованиях, на которых он должен был участвовать на своих новых лыжах. Теперь же придется довольствоваться тем, что выдаст спортивная школа.
«И все из-за Катьки! – думал мальчик. – Хотя как она успела сломать за какие – то пару секунд крепкие пластиковые лыжи… Не об колено же! Да и хруста я не слышал…»
По дороге домой Ваня перепутал автобусы, уехал в совершенно другой конец города, а когда опомнился и выскочил из автобуса, то понял, что забыл рюкзак с учебниками на сиденье. Чуть не плача от досады, Ваня прождал этого же автобуса на противоположной остановке больше часа, судорожно вглядываясь во все автобусы, пока, наконец, из остановившегося автобуса не выглянула кондуктор и не протянула просиявшему мальчику его рюкзак:
— Держи, растяпа, больше не забывай! – Двери автобуса с лязгом захлопнулись, и пустой автобус понесся в автопарк.
Домой мальчик вернулся замерзший, усталый, раздраженный, забросил злополучный рюкзак под стол и завалился на кровать, даже не переодевшись в домашнюю одежду, что ему было совершенно не свойственно.
Сколько мама не звала детей на ужин, брат с сестрой только огрызались и не выходили из своей комнаты. Потом папа увидел в дневнике дочери оценки за прошедший день, и решил заняться воспитательным процессом. Катя накрылась одеялом с головой и абсолютно не хотела слушать то, что ей говорил отец. Готовить домашние задания она так и не села, втихомолку наревелась и уснула.
Катя проснулась среди ночи от хлопнувшей входной двери. Ее стук нельзя было спутать не с чем остальным: она очень тяжело и приглушенно хлопает при закрывании. Девочка сбросила одеяло, сунула ноги в тапки и вышла в коридор. Входная дверь была закрыта, в коридоре свет не горел.
— Катя, ты зачем открывала дверь! – полусонный пробормотал папа. – На дворе ночь, ложись спать!
— Ничего я не открывала! – огрызнулась дочь и пошла в туалет.
Вернувшись к себе, девочка упала на кровать и тут же уснула, позабыв об этом инциденте.
Но поспать семейству в эту ночь, увы, так и не удалось.
Примерно через полчаса Ваню разбудил звон на кухне. Так как комната мальчика была ближе всех к кухне и коридору, он это услышал первый. Ваня выглянул из своей комнаты и осторожно ступая, на ощупь пошел по направлению к кухне. Все было тихо. Ваня щелкнул выключателем, и отворил кухонную дверь, чтобы попить воды, но дальше пройти не смог, замерев на пороге кухонной двери.
На кухонном полу валялись разбитые вдребезги обеденные тарелки, залитые супом, сваренным мамой накануне вечером. Пустая кастрюля из под супа была надета на стоявшую в углу щетку на длинной ручке, предназначенной для выметания мусора. По ручке щетки мутными потоками стекали остатки супа. Дверцы холодильника и посудного шкафа была настежь раскрыты…
— Да что это такое! – бушевал папа, помогая маме убираться на кухне. Дети по стойке смирно стояли рядом и испуганно смотрели на безобразие, которое творилось на полу. – Вам мало дня, чтобы выяснять отношения! Вы теперь и по ночам воюете! Что не поделили на этот раз? Тарелку супа в два часа ночи?!!!
— Папа, это не мы, — еле слышно сказал Ваня. – Я проснулся от шума в коридоре, потом…
— Все! Хватит! – прогремел отец. – Отправляйтесь спать! И завтра оба будете варить суп на всю семью! И мытье посуды на вас до конца этого года!
«Хорошо, что хотя бы год закончится через полторы недели», — пробурчала себе под нос Катя, идя в свою комнату.
Не успели дети и взрослые пригреться и уснуть каждый на своих местах, как балконная дверь распахнулась и несколько раз подряд с силой ударилась об косяк балконного проема. В гостиную ворвался холодный воздух и шум ночного города.
— Что за чертовщина! – проворчал отец, размыкая глаза. – Дети, вы опять на балкон лазили, и дверь не закрыли? – Он встал с кровати, ёжась, босыми ногами подошел к балкону, закрыл дверь и повернул ручку до щелчка. Заперев балкон, папа быстренько забрался под одеяло и заснул.
Стоило только ему закрыть глаза, как оконные рамы во всей квартире стали с шумом открываться и закрываться, цветочные горшки попадали на пол и перевернулись, по всей квартире раздавался такой топот, будто пробегает табун лошадей. Межкомнатные двери тоже как сошли с ума – открывались и закрывались сами по себе. Свет стал включаться и выключаться по всему дому, в аквариуме загорались и тут же тухли лампы, начали работать фильтры, включался-выключался телевизор. Умная Яндекс-станция тоже включилась без всяких команд и стала сообщать последние новости.
— Да что происходит! – недоуменно восклицал папа. – Вот тебе и умный дом! Алиса как взбесилась. Алиса, стоп!
Ничего не помогало. Звук в колонке увеличивался с каждой минутой, свет моргал не переставая, щелчки умных розеток и выключателей звучали как стрекотание сверчков на даче летним вечером.
— Отключи интернет, может быть, поможет, — посоветовала мама. – Пока соседи полицию не вызвали.
Папа торопливо подошел к роутеру и выключил его из питания. Мигание электроприборов тут же прекратилось, умная колонка мгновенно смолкла, выдав привычное: «Отсутствует подключение к интернету, сценарий не может быть выполнен».
— А двери тоже Алиса открывала? – ехидно поинтересовалась Катя из своей комнаты. – А окна? А кастрюлю с супом?
— Так! – сказала папа, подойдя к комнате дочери. – Не переваливай с больной головы на здоровую! От готовки супа вы не отвертитесь! Спи! И прекращайте баловаться с окнами!
Ваня постоял у двери своей комнаты, тихонько вернулся в кровать, и поплотнее закутавшись в одеяло, прошептал: «А про хрустальный кубок и мои лыжи все почему-то забыли. Не Алиса же это все сотворила, в самом деле…»
— Хе-хе! – раздался в комнате мягкий стариковский голос.- Алиса, как бы ни так!
Но Ваня этот голос, конечно же, не услышал.

После уроков Ваня поехал сразу в спортивную школу на тренировку. Обычно он еще успевал заехать домой, переодеться и пообедать, но сегодня домой заезжать не хотелось. Ваня не знал, кто будет варить суп, которым их с Катей накануне стращал отец, но это точно будет не он.
В спортшколе пока еще никого не было. Вахтерша пропустила Ваню в помещение, которое занимало отделение биатлона, пригрозив чтобы до прихода тренера сидел смирно на скамейке. Ваня снял куртку, убрал ее в свой шкафчик и, оставшись в одном лыжном тренировочном костюме, сел на скамейку и вытащил телефон.
И в этот момент телефон зазвонил. Как будто ждал пока Ваня его достанет из кармана.
— Алло, Ванюша! – прокричал на том конце провода взволнованный мужской голос.
— Здравствуйте, Макар Никодимович, — поздоровался Ваня с руководителем театральной студии, в которой они с Катей занимались по выходным – в будние дни со школой и тренировками времени на театралку не было совершено.
— Ванюша, ты где, дома? – опять прокричал Макар Никодимович.
— Нет, я на тренировке, — ответил Ваня.
— Ах, ты, вот невезуха… — вздохнул Макар Никодимович. – Ну ладно, Ванюш, тренируйся, а в субботу жду обязательно.
— А что случилось, Макар Никодимович?
— Спектакль нам поставили на 30 декабря, а времени совсем не осталось… Я тебе на почту роль сброшу, почитай, прорепетируй, а в субботу попробуем все вместе. Всего хорошего, Ванюш, до свидания.
Ваня убрал телефон и вздохнул. Как сейчас театралка была некстати! Дома происходит черт знает что, и эту роль еще учить! Кого там ему опять дали: ведущего, сказать пару слов и свалить за кулисы. Зачем вообще ходить на эту студию…
Дверь распахнулась, и в раздевалку ввалились толпой биатлонисты.
— Ванек, здорово! Привет, Ванька! Вань, а ты парафин взял?
В раздевалке началась привычная суета, хлопали дверцы шкафчиков, визжали молнии курток, стоял гомон и смех.
— Кто переоделся, получаем лыжи и на разминку! – скомандовал тренер, появляясь из тренерской комнаты. – Варешин, ты почему на прошлой тренировке не был?
— В школе задержали, Пал Иваныч, — оправдывался паренек.
— На соревнованиях тебя тоже что—нибудь задержит, — проворчал тренер. – Особенно если лыжи не смажешь!
— А он как увидит, что его Машка догоняет, — задорно крикнул Петя Седелин. – Так первый к финишу и придет!
Варешин метнул в Петьку яростный взгляд и, схватив свои лыжи, как ошпаренный выскочил на улицу.
— Седелин, двадцать приседаний с блином 5 килограмм, — скомандовал тренер и, набросив на плечи куртку, вышел на улицу вслед за ребятами.
Ваня не любил когда у него тренировки совпадали с Петькой Седелиным. Спортсмен он был хороший; высокий, рыжий, с длинными руками и оттопыренными ушами мальчишка очень быстро бегал на лыжах, практически всегда занимал первые места на всех городских соревнованиях. Седелин знал себе цену и нещадно высмеивал всех, у кого что-то не получалось. Поэтому пока Петька, пыхтя, приседал возле трибун, Ваня постарался уже пробежать несколько кругов по лыжной трассе. Он знал, что Седелин все равно его догонит, тем не менее, хотелось побыстрее войти в темп и набрать скорость.
Несмотря на идущий снег, трасса была хорошо почищена. Снежный покров был ровный, укатанный; лыжи прекрасно скользили и ребятам быстро удалось набрать неплохой темп. Кто-то отставал, плетясь в хвосте, несколько мальчишек ехали группой и переговаривались, какие-то ребята одиночками ехали впереди, сосредоточившись исключительно на собственных показателях.
— Варешин! — кричал тренер. – Когда машешь палками, не забывай что слева и справа едут товарищи! Маслов, делай сильнее замах, резче, резче! Ну что вы тащитесь, как старые клячи!..
В раздевалку Ваня вернулся мокрый насквозь. Тренер их загонял так, будто соревнования должны состояться как минимум уже завтра, добавляя и добавляя дополнительные круги, удлиняя трассу на крутые спуски и подъемы.
— Эй, Ванек! – крикнул Седелин, последним заходя в раздевалку. – А где же твои новые лыжи, которыми ты всё нам так хвастался?
Ваня покраснел как рак, стиснув зубы, молча, побросал в сумку влажное термобелье, сорвал с вешалки куртку и, не прощаясь, ушел.
— Седелин, Седелин, — проворчал тренер. – Отрежут тебе когда-нибудь твой длинный язык. И заметь, это будет общим коллективным решением.
Петька хохотнул, но больше ничего не сказал. Видно слова тренера попали в самую точку.
Домой Ваня приплелся еле живой. Автобус по пути сломался, пришлось пересаживаться на другой, идущий до другой остановки, потом идти пешком половину квартала. Дома было более менее спокойно, кто-то из родителей шебуршился на кухне. Ваня сбросил верхнюю одежду и сразу прошел в свою комнату. Он без сил упал на кровать и вытащил телефон, который не вынимал еще с тех пор как пришел в спортшколу. На мониторе мигало новое уведомление от электронной почты.
— Что за письмо, — пробормотал Ваня и ткнул пальцем в уведомление.
«Новое письмо, — высветилась надпись. – От пользователя makar@baby_teatr.ru. Тема: «Роль на спектакль 30.12».
— Ах, ты, ежкин кот! – хлопнул себя по лбу Ваня. – Роль! Я совсем забыл про роль!
Мальчик сел за письменный стол и включил ноутбук. Пока компьютер загружался, мальчик успел переодеться и сбегать в ванную вымыть руки.
— А суп варить! – сварливо выкрикнул отец из кухни.
— Пап, я учить роль! – придумал сын предлог, чтобы избежать наказания за несовершаемое им преступление и, не слушая, что ответит отец, быстро скрылся в своей комнате.
Хлопнула входная дверь: из школы вернулась Катя. Бросив рюкзак по обыкновению у вешалки, она скинула куртку, отправила ботинки в свободное плавание по прихожей и сразу заглянула к брату.
— Тебе Белая Борода звонил? – воскликнула сестра.
— Звонил, — ответил Ваня. – Вон роль прислал…
— Оу! – оживилась Катя. – А что за спектакль? А когда? А мы успеем? – Девочка подошла к столу брата и посмотрела на монитор ноутбука – Ваня только – только успел открыть сценарий спектакля.
На первой странице сценария было написано:
«Когда приходит домовой?»

…Уже несколько дней подряд дети были озадачены только предстоящим спектаклем. Завтра предстояла первая репетиция в театральной студии, и Ваня очень волновался, разучивая дома роль. Времени до спектакля оставалось очень мало — чуть меньше недели и одна-две репетиции, которые устроит Белая Борода, конечно же, будут напряженными; текст и движения до них нужно было обязательно выучить. Сестра как могла, помогала брату, но все ее попытки неизменно заканчивались шутками и приколами, и, в конце концов, Ваня вытолкал девочку за дверь и запретил заходить к нему в комнату.
— Замок еще повесь! – хохотнула Катя. – Амбарный!..
Ваня ходил из угла в угол и повторял слова необычной роли, которой его «наградил» Белобородов. Таких ролей у мальчика еще не было. Он заложил руки за спину, и, идя по комнате, изображал стариковскую походку, пытаясь вжиться в роль.
— Вы, люди, — бубнил мальчик уже в двадцатый раз одну и ту же фразу, пытаясь, каждый раз произнести ее по новому, лучше, чем в предыдущий. – Все пытаетесь победить нас, домовых. А с нами нужно просто подружиться!
— Кхе-кхе! – неожиданно раздалось за спиной.
Ваня стремительно развернулся к кровати, но она была пуста. Мальчик даже нажал рукой на матрас, для чего-то. И, конечно же, не заметил, как за спиной мелькнула быстрая тень и юркнула за шкаф.
— … А с нами нужно просто подружиться… — повторил мальчик, и снова изобразив, старческую походку, заковылял по комнате.
В квартире все давно спали, когда Ваня закончил свои хождения и бормотания, и повалился на кровать. Ему давно уже хотелось спать, последние полчаса мальчик репетировал на своем упрямстве. Теперь же не осталось сил даже чтобы раздеться. Кое- как, скинув на пол, покрывало, мальчик уронил голову на подушку и тут же заснул.
В этот момент в комнате раздались шаркающие шаги и сброшенное покрывало мягко и бесшумно поднялось в воздух над кроватью, расправилось и аккуратно опустившись на кровать, укрыло спящего мальчика.
Затем стариковская рука щелкнула выключателем настольной лампы, и комната погрузилась в темноту. Снова шаркающие шаги, затем шевеление и покряхтыванье под кроватью – и в комнате все стихло до самого утра.

— Нет, нет и нет!!! – вскричал взволнованно Белая Борода и резво вскочив с кресла в зрительном зале, почти бегом поднялся на сцену. Он подошел к ребятам и, вскинув руки вверх, в сердцах воскликнул:
— Ребятки, сегодня последний прогон! Послезавтра спектакль, а у нас и … Соберитесь! Иван, где ты слышал, чтобы домовые мямлили себе под нос! Лиза, не верю в твою Бабу Ягу! Сделай так чтобы не только я, но и зрители поверили! Давайте заново!
— Можно подумать, что кто-то слышал как говорят домовые…- пробормотал Ваня и пошел за кулисы.
Первой начинала Соня. Она играла девочку, которая заблудилась в лесу и наткнулась на старую заброшенную избушку. Избушки пока не было на репетиции, но ее усиленно собирали из фанеры ребята, не задействованные в пьесе и сотрудники центра детского театрального мастерства.
— Баба Яга, Домовой! Не высовываться! – кричал из зрительного зала Белая Борода. – Соня! Ты идешь одна по ночному лесу, а не по освещенному огнями проспекту! Ну оглянись, покажи, что тебе страшно!
Соня страшно переживала, но Макар Никодимович не хотел отдавать ее роль другой девочке. Он верил в Соню и давал ей возможность раскрыться.
— Так! Занавес! Сцена в домике! Ваня, пошел!
Ваня, одетый в костюм домового, чересчур поспешно выбежал из-за кулис, и, не привыкнув еще к обуви с кожаными подошвами, жутко скользящими по гладкому паркету сцены которой его снабдил Белобородов, не смог удержаться на ногах. Мальчик, почувствовав, что пол под его ногами неумолимо ускользает, и, сгруппировавшись, по привычке, еще со времен занятия в секции спортивной борьбы, грохнулся на сцену почти на идеальный шпагат. При этом реквизитные штаны, сшитые из какой-то мягкой бархатистой ткани, громко затрещали, и, не выдержав Ваниной идеальной растяжки, до самого колена разошлись по шву на обеих ногах.
— Ну, елки – палки! – на сцену вновь забрался Белая Борода. – Ну, вот что теперь делать?
Ваня стоял поникший, молча взирая на разорванный театральный реквизит.
— Спортсмен! – потрепал его по голове режиссер. – Значит, так, сейчас на исходную, только не беги так быстро. Соня, готовься к появлению домового!
— А штаны…
— Возьмешь домой, нам некогда с твоими штанами возиться. И заодно постираете жилетку и рубашку, а то ведь черт знает сколько провалялось в примерочной. Что тебе в пыльном костюме на сцену выходить?..
…По приходу домой Ваня тут же снова стал репетировать, забыв рюкзак с выданным в театре реквизитом в коридоре. Он ходил взад-вперед по комнате, а чтобы реалистичнее получилось, взял из комнаты сестры большого метрового мягкого гуся, и, усадив его на стул посередине комнаты, представлял, что это девочка, заблудившаяся в ночном лесу.
— Я, конечно, дико извиняюсь, — раздался, посади Вани необычный голос и Ваня как ужаленный подскочил на месте и обернулся.
На кровати, свесив коротенькие ножки вниз, сидел человечек, пониже Вани ростом, одетый в колпак с кисточкой на конце, сшитый из разных лоскутков разноцветной материи, красно-бархатную рубашку, меховую жилетку и вязаные штаны, которые спускались чуть ниже колен. Лицо существа украшали кустистые брови, из под которых проглядывали ясно-голубые глаза и огненно – рыжие усы с бородой. Посредине лица горел огненным пятном красный нос.
— Я дико извиняюсь, молодой человек, — ворчливым голосом повторил человечек. – Только где вы видели, чтобы домовые ползали по полу, будто инвалидная команда?
Он необычайно резво соскочил с кровати, каким-то стремительным скачком запрыгнул на письменный стол и встал на нем как пьедестале.
-В-вы к-к-кто? – наконец, заикаясь, выдавил Ваня, отступая к двери. – И что вы делаете на моей кровати?
Человечек самым бесцеремонным образом оперся локтем на стену с висевшими там Ваниными спортивными грамотами и, широко зевнув, сказал:
— Ооой!.. Да живу я там, живу! Чаще под кроватью, конечно. А когда кое-кто начинает скакать во сне, словно стадо слонов, приходиться уходить на шкаф. Ну, совсем ни какого покоя!
— Я ни скачу во сне, — пробормотал Ваня и, сделав очередной шаг назад, уперся спиной в дверь. Вдруг мальчика осенило, он быстро перевел взгляд на шкаф, разом вспомнив про шуршание коробки с лыжными ботинками на шкафу. – Так вы, так вы!..
— Разрешите представиться, — человечек спрыгнул на пол, церемонно сделал реверанс и поклонился, отчего кисточка на его колпаке как метелка скользнула по полу. – Домовой, собственной персоной!
Ваня стоял с разинутым ртом и, не моргая, смотрел на домового, который выглядел как сошедший с картинки какой-нибудь сказки. Или сценария…
— Так это вы все, — наконец выдавил из себя мальчик. – И «умная» колонка, и окна, и тарелки, и суп, и Катин кубок и мои лыжи!.. – на последних словах мальчик не выдержал, и из его глаз потекли слезы.
— Ну, вот, — проворчал домовой. – Развел тут понимаешь, сырость! Ты вообще роль собираешься учить?
Ваня, вытерев рукавом слезы, осмелел и осторожно подошел к письменному столу со стоящим на нем необычным существом.
— Я уже почти выучил, — сказал мальчик. – Только движения, которые требует Макар Никодимыч мне никак не даются.
— Правильно! – воскликнул домовой почти возмущенно и даже подпрыгнул на столе, топнув ногой. – И не дадутся! Где вы, смешные люди, видели, чтобы домовые ходили, скрюченные как бабы яги?
— Я вообще домовых никогда в жизни не видел, — сказал Ваня, окончательно придя в себя и перестав бояться необычного обитателя его комнаты. Мальчик присел на кровать и снизу вверх взирал на ворчливое существо в разноцветном колпаке. – И совершенно не представляю, откуда вы беретесь …
— Меньше с сестрой ссориться нужно было, — буркнул домовой. – И здесь бы не появился. Мало у нас, у домовых, дел под Новый год!
— Она сама виновата, — капризно произнес мальчик.
— Оба виноваты! – сварливо сказал домовой и совершенно легко и быстро, спрыгнул со стола на пол и встал перед мальчиком, уперев руки в бока. – У вас в доме постоянные ссоры и обиды! Раздражительность! Нервозность! Вы ссоритесь, а бедные домовые должны появляться и исправлять ситуацию!
— Да уж, хорошо исправил! Нечего сказать! – плотная гобеленовая штора на окне распахнулась и оттуда внезапно появилась Катя. Девочка, прятавшаяся в проеме между шторой и окном, и слышавшая весь разговор, происходивший в комнате, без всякого страха подошла к домовому и стала загибать пальцы на руке. – Мой кубок разбил! Ванькины лыжи сломал! Тарелки разбил! Суп вылил! А окна с дверьми! А свет!
— Ты что тут делаешь! – воскликнул Ваня, вытаращась на сестру так, будто бы увидел приведение.
— Тебя спасаю! – слукавила сестра.
— Опять решила брата напугать…- тяжело вздохнул домовой и присел на кровать рядом с Ваней. – Что же мне тут вечно с вами торчать!.. – горестно вырвалось из его груди.
— Помог бы лучшее роль выучить! – огрызнулась Катя и хлопнув дверью, вышла из комнаты брата.
Ване стало жалко поникшего человечка, и он прикоснулся к его руке.
— Дяденька домовой, — еле слышно сказал мальчик. — Мы больше не будем ссориться, честное слово! Вам совсем плохо из-за этого?
— Мы, домовые, любим тишину и покой, порядок, когда в доме царит любовь и взаимопонимание, — назидательно сказал человечек в разноцветном колпаке. – Я привязался к этому Дому и к вам, оболтусам тоже!
— А как же все ваши проказы, — с легким укором произнес Ваня.
— Я просто не люблю когда в Доме не все хорошо… Когда в воздухе проскакивают электрические разряды ваших обид, раздражений и скверного настроения. Я лучше других знаю, что все это неумолимо ведет к зарождению большого зла. Накапливаемое зло внутри обязательно вырвется наружу и приведет к разрушению мира вокруг и в конечном итоге, гибели самого человека. Когда домовой видит, что Дом погибает руками собственных его обитателей, он начинает привлекать внимание, проказничать, шуметь, чтобы хоть как-то обратить внимание людей, заставить их оглянуться и задуматься правильно ли они живут.
— А если люди не одумываются и не исправляют ситуацию?
Дверь тихонько отворилась и в комнату вошла Катя: девочка не смогла перебороть свое любопытство и уйти, она стояла под дверью и подслушивала.
— Тогда ваша жизнь превратится в кошмар… — тихо сказал домовой. – И я никогда не смогу избавится от своего наказания и получить свободу. Свободу, которой лишил меня Дед Мороз…
Катя присела на край кровати и интуитивно нашла руку Вани. Брат пододвинулся ближе к сестре; они и не заметили, как прижались друг, к другу слушая интересную и жутковатую историю, которую рассказывал им необычной обитатель Ваниной комнаты.

-… Проклятие, наложенное на меня Дедом Морозом, длиться уже пять веков. Я всю жизнь копил и размножал Зло, днем прячась по темным углам Дома, а ночью боролся с людьми, делая все, чтобы остаться одному, очистить Дом от любых его обитателей. Я, обозленный на свое собственное уродство, люто ненавидел весь мир. Обитатели Дома менялись: одни умирали, появлялись другие, а я все боролся с ними, не понимая, что всё Зло, направленное мною против людей, возвращается обратно, затягивая плесенью мое сердце, превращая его в черный как уголь камень. Постепенно злость, зависть и ревность уступили место тоске по несбывшимся мечтам и я понял, что больше не могу впитывать возвращающееся мною же рожденное Зло. Оно никуда не девается, не испаряется, не уходит. Оно возвращается, чтобы забраться в самое сердце и разрушать его изнутри. Мне захотелось очиститься от Зла, но я не знал, как это сделать. Я совершенно забыл о том, что снять проклятие можно только одним способом – пустив в сердце Любовь. Я совершенно забыл прощальные слова Деда Мороза. Время шло, менялись дома, менялись люди и вместе с ними менялся и я. Я уже не был тем скрюченным, уродливым существом и дети не пугались моего образа, если случайно я мелькал в зеркале позади них. Я полюбил помогать людям, следить за порядком в Доме, но абсолютно не выносил ссоры и скандалы. Когда это происходило в Доме, я вновь ощущал на своем сердце холодное дыхание Зла. Мне становилось страшно. Я лучше людей знал, к чему это всё приведет и как мог, старался им сообщить об этом, остановить в них то, что когда-то погубило и меня. Но время шло, однако проклятие все еще было со мной. Люди очень любили ссориться и обижаться, и только им одним понятная гордыня, не позволяла сказать простое слово: «прости». Люди стыдились говорить о своей любви друг к другу, и я понимал, что пока не поселю любовь хотя бы в одной семье, проклятие Деда Мороза будет вечно со мной.

— И как же это сделать? – тихо спросил Ваня, боясь потревожить воспоминания домового.
— Все очень просто, — сказал домовой и посмотрел на ребят глазами, полными невысказанной тоски. – Необходимо из своих сердец навсегда изгнать Зло.
Ребята, догадываясь, о чем говорит домовой, быстро переглянулись друг с другом. Когда же они перевели взгляд обратно на домового, на кровати уже никого не было.

Весь следующий день Ваня учил роль. В школу уже не нужно было идти, так как наступили новогодние каникулы, и мальчик все свои силы бросил на подготовку к завтрашнему спектаклю.
Домовой не появлялся.
До Нового года осталось ровно три дня, а праздник в доме совершенно не ощущался. Папа, по давно заведенной традиции, доставал живую ель у своего приятеля, работающего лесником, в пригородном леспромхозе и приносил ее домой 30 декабря. Сейчас же папы уже неделю не было дома, он возвращался из междугородней командировки, и прилет самолета задерживался из-за непогоды.
На улице кружила метель.
— Мам, — на кухню заглянула Катя и посмотрела на готовящую обед маму. – А мы что, в этом году без елки?
— Папа прилетит, разберется, — ответила мама, нарезая лук колечками.
— Может хоть искусственную купим, — просительным голосом произнесла Катя.
Мама ничего не ответила, высыпала нарезанный лук на сковороду и ненароком смахнула слезинку – может быть от лука, а может быть из-за чего-нибудь другого. На столе лежал телефон с множеством исходящих вызовов на телефон мужа. Ответа не было.
Вздохнув девочка, вышла из кухни.
Неожиданно, подкрался вечер.
За окнами витрины магазинов и фасады домов зажглись новогодними гирляндами, люди спешили по своим предпраздничным хлопотам. Быль самый обычный вечер 29 декабря.
Катя, устав скитаться по квартире, не зная, куда себя деть, открыла дверь в комнату брата и застала его за странным занятием.
Ваня сидел на кровати и что-то шил.
— Ты что там делаешь! – удивленно воскликнула Катя и зашла в комнату.
— Что-что! – в сердцах, чуть не плача, выкрикнул Ваня. – Штаны свои зашиваю, я совсем про них забыл! – и он кивнул на рюкзак с театральным реквизитом, который он вчера вечером бросил в прихожей, по возвращении из театральной студии.
— А мама?!
— А мама сказала «раз забыл отдать вовремя, зашивай теперь сам», — и Ваня вскрикнул, уколов палец, иголкой.
Глубоко вздохнув, припомнив все свои мучения на уроках труда, все свои коряво вышитые платочки, Катя села на кровать к брату и отобрала у него иголку.
— Давай сюда, — сказала девочка. – Ты так и за год не управишься…
До поздней ночи брат с сестрой зашивали по очереди разорванные Ваней на репетиции штаны, потом стирали и сушили остальной реквизит. Мама давно уже спала, когда Катя, натирая кулаком, заспанные глаза прошла в свою комнату и прямо в одежде улеглась спать.
Конечно же, утром дети проспали.
Ваня подскочил на кровати в одиннадцатом часу утра и тут же побежал в ванную проверять, высох ли постиранный ими вчера костюм. Уже почти открыв дверь, мальчик скосил взгляд направо, и обомлел – на стуле лежала аккуратно выглаженная одежда. Но это была не та одежда, которую ему выдал в студии Белая Борода. На стуле лежала красная рубашка, меховая жилетка, вязаные штаны и разноцветный колпак с кисточкой.
Это была одежда домового.
Лучшей одежды для Ваниной роли придумать было просто невозможно.

Большой зрительный зал Центра детского театрального мастерства был набит до отказа. Под белыми арочными сводами зала ярко горели красивейшие люстры. Районные детские сады и школы традиционно заняли первые пять рядов перед сценой; мальчишки и девчонки от 5 до 13 лет никак не могли усидеть на мягких новеньких сиденьях, крутились, шумели, смеялись и как сопровождающие их педагоги не пытались навести порядок, ничего не выходило.
— Да оставьте уже их в покое, — сказал с заднего ряда старичок с тростью. – Ожидание новогодней сказки – что может быть лучше!
Педагоги поджали губы, и ничего не ответив, с гордым видом уселись на свои места.
На сцене то и дело появлялись разодетые юные актеры с серьезными, напряженными лицами, и, стрельнув взглядом в зрительный зал, стремительно убегали в боковые двери.
Раздался третий звонок, динамики торжественно объявили об отключении мобильных телефонов и свет в зале постепенно погас.
Заиграла музыка, и занавес медленно открылся.
Взору зрителей предстал зимний лес. По сцене стелился туман, зеленые картонные деревья стояли, покрытые снежком. Из динамиков доносилась тревожная музыка. Из-за занавеса вышла девочка, одетая в школьную форму и с портфелем в руках. Она испуганно озиралась по сторонам и вздрагивала от каждого шороха.
— Ээ-й! – кричала девочка. – Кто-нибудь!
Никто не появлялся. Девочка ходила между деревьев и звала на помощь. Лес эхом вторил ей.
Стемнело. Зал вместе со сценой погрузился в полную темноту.
На сцену опустилась желтая луна и осветила маленький домик, спрятавшийся между деревьев. Зрители увидели, как девочка заходит в него; стенка домика, параллельная зрительному залу, отсутствовала и благодаря этой режиссерской хитрости, зрительскому взору открылось убранство домика, освященного изнутри несколькими лампочками, искусно замаскированными под интерьер: маленькую кровать, застеленную потертым, но чистым одеялом, грубо сколоченный дощатый стол, маленькая табуреточка, кухонную утварь, висящую на стене. Непрошенная гостья присела на краешек табуреточки и вздохнула.
Стоящий за кулисами Белая Борода нетерпеливо замахал назад рукой, не отрывая взгляд от щелочки, в которую он обозревал все, что происходит на сцене.
— Иван! – громко зашептал он. – Готовься! Через минуту выходишь!
Ваня стоял за спиной режиссера и не мог даже пошевелиться. Мальчик очень волновался и впал в ступор, и даже сам себе не мог объяснить причину такого волнения. Наверное, сработала боязнь не оправдать надежд зрителей. А зрителей набился полный зал. Перед таким количеством народа Ваня еще не выступал.
— Ну! – снова зашептал Макар Никодимович. – Домовой! Пошел!
Ваня на негнущихся ногах бледный, сделал шаг на сцену, автоматически обвел взглядом декорации, и вдруг оторопел. На краю сцены, на ступеньках, ведущих вниз, в зрительный зал, сидел домовой. Увидев Ваню, он помахал ему рукой и подмигнул. В этот момент с мальчиком что-то произошло. У Вани было такое ощущение, что у него выросли крылья за спиной, появилась легкость в ногах, он готов был парить над землей, танцевать и петь. Мальчик, выглянул из-за ближайшего картонного дерева, и прежде чем показаться в домике, посмотрел в угол сцены. Но там он уже никого не обнаружил.
Спектакль прошел на «ура». Зрители кричали от восторга и хлопали в ладоши. Юные актеры стояли, взявшись за руки и смотрели в зрительный зал. Макар Никодимович Белобородов стоял рядом и счастливо улыбался, держа в руках охапку цветов. Один только Ваня смотрел на боковую лесенку, ведущую со сцены вниз, но на ней, конечно же, никого не было.
Домовой больше не появлялся.
Ваня ждал его весь вечер; мальчик аккуратно сложил его одежду на стул и надеялся, что домовой за ней еще придет.
Никто не пришел.
Перед сном к нему заглянула Катя. Девочка как чувствовала настроение братишки, но Ваня уже выключил свет и лег в постель. Он не хотел ни кого видеть и не с кем разговаривать. Даже грамота за участие в большом новогоднем спектакле не могла поднять настроение мальчику.

31 декабря наступило очень грустно и совсем не празднично.
От папы так и не было никаких вестей. Мама звонила ему на работу, и в аэропорт, но никто ничего ей не смог объяснить. Самолет потерялся в пути, и никто не знал, где он сейчас находится. Он просто пропал со всех радаров и ни один авиадиспетчер по всему пути его следования нигде не мог его обнаружить.
Мама не выходила из кухни. Она пыталась что-то готовить к праздничному столу, но у нее все валилось из рук, она прятала лицо от детей, чтобы не зареветь прямо при них, но дочь прекрасно ощущала состояние мамы.
Ваня проснулся уже давно и первым делом посмотрел на стул. Красная рубаха, меховая жилетка, вязаные штаны и разноцветный колпак с кисточкой лежали на своем месте – там, где он их оставил вчера. Домовой не появился. Мальчик засунул ноги в тапки, и понуро опустив голову, отправился в ванную чистить зубы.
День проходил безрадостно и молчаливо; время приближалось к вечеру.
Мама неподвижно сидела в гостиной на диване, не включая телевизор, не зажигая свет и постоянно набирала номер телефона. Но в ответ была тишина.
Дети с тоской смотрели на пустой угол гостиной, где обычно папа ставил елку, а потом под ней обнаруживались новогодние подарки. Они всегда ждали чего-то дорогого и престижного: смартфоны, планшеты, ноутбуки, беспроводные наушники, а сейчас были бы рады даже самой простой шоколадке, только бы елка стояла на своем месте, а папа с мамой готовили бы на кухне новогодние салаты и в Доме пахло бы праздником.
Но праздника дома не было.
Катя лежала на кровати, не веря в то, что Новый год закончился, даже не начавшись. За окнами мягко валил снежок, визжала детвора, вся улица горела новогодними огнями, у соседей за стенкой громко работал телевизор: пожилая пара традиционно уже 25 лет подряд в канун Нового года смотрела «Иронию судьбы» со своим любимым Андреем Мягковым и лепила на кухне пельмени.
«А у нас ни елки, ни папы, ни праздника в Доме», — думала девочка и вдруг ее мысль напряженно замедлилась, зацепилась за что-то, что она уже где-то слышала:
«П о ч е м у я не вижу праздника в этом доме?»
— Домовой! Точно! это из истории домового! – вслух воскликнула девочка. – Все началось с того что папа заругался на своих жену и дочь! Нет, я этого не позволю! У нашей истории не будет такого конца!
Катя выбежала в гостиную и воскликнула:
— Мама!
Мама сидела за компьютерным столом и плакала, уронив голову на руки.
— Мама! Мамочка, не плачь! – воскликнула девочка и обняла маму. – Папа найдется, вот увидишь, он вернётся! А у нас дома ничего не готово! Папа точно будет ругаться!
Мама подняла голову и посмотрела на Катю красными от слез глазами.
— Все будет хорошо, — повторила дочь и мама поразилась тому, что она совсем не знает свою казалось еще маленькую дочурку.
— Так, мам, марш на кухню готовить салаты, — скомандовала дочь. – А мы с Ваней украсим хотя бы гостиную. Вааань! – закричала девочка и побежала к брату.
Все изменилось в один миг.
На кухне загремели кастрюли и тарелки, зашипела сковорода, из духовки потекли такие ароматы, что просто пальчики оближешь!
Дети вытащили из кладовки коробки с гирляндами, елочными шарами, мишурой и начали украшать гостиную. Пусть они все это делали по-детски, неумело и порой неэстетично, но они делали это вместе и со всей душой! От размолвок не осталось и следа; дружными усилиями ребят гостиная нарядилась и засияла гирляндочными огоньками и узорами из мишуры.
А время потихоньку приближалось к двенадцати часам.
Мама, пересилив себя, надела праздничное платье, которое они вместе с папой покупали несколько месяцев назад. Дети тоже нарядились в свои лучшие наряды. Ваня надел на голову разноцветный колпак с кисточкой. В гостиной разложили стол и накрыли его, поставив те немногие блюда, которые успела приготовить мама. Негромко работал телевизор.
В углу не хватало только елки.
До Нового года оставалось не более двадцати минут.
Мама смотрела на детей и чувствовала, что еще немного, и она заревет во весь голос. Ну что это за такой Новый год!
Катя и Ваня подошли к маме и крепко обняли её. Дети многого не понимали, но без папы им было также пусто и тоскливо.
В этот момент затрещал дверной звонок.
Мама вскрикнула и, опрокинув стул, бросилась к двери. Звонок трещал не переставая. Так мог делать только один человек…
Неожиданно распахнулась форточка и в комнату с улицы ворвалась метель. Она закружилась по комнате, всколыхнув скатерть, уронив на столе несколько бокалов и также внезапно пропала.
Форточка повторно хлопнула, закрывшись.
В воздухе десятками трелей зазвенели колокольчики.
— Катя! Смотри! – воскликнул Ваня.
В углу, на своем привычном месте стояла наряженная, переливающаяся большими красно-зелено-желтыми шарами, сверкающая и сияющая, зеленая лесная красавица. На ее ветвях, лежал и не таял, искрящийся снег.
Но Катя смотрела не на елку.
В проеме двери, в заснеженном полушубке, валенках, меховой шапке, с рюкзаком в руке, стоял папа. Он обнимал маму, и счастливыми и усталыми глазами смотрел на детей.
— Папа! – завизжали дети и бросились к отцу, чуть не перевернув новогодний стол. Кажется, пару стульев дети все-таки опрокинули.
Они так могли простоять в коридоре, целую вечность, если бы папа не взглянул на часу и не воскликнул:
— Что же мы стоим! Десять минут до Нового года!
Он вытащил из рюкзака бутылку шампанского, сбросил валенки и полушубок и прошел вслед за мамой и детьми в гостиную по ходу рассказывая как у них сломался самолет, как пилот ценой нечеловеческих усилий посадил его посреди тайги, как пассажиры несколько дней подряд пробирались по глухой тайге до первого человеческого жилья.
— Ого, вы уже и елку успели поставить! – присвистнул папа, выдергивая пробку из бутылки.
Мама уставилась на елку и удивленно заморгала глазами, смотря то на елку, то на детей.
Катя, улыбаясь, подошла к елке и увидела под ее нижними ветвями, на полу, около подставки, выполненной в виде трех белых снеговиков, необычную игрушку. Девочка присела, чтобы лучше разглядеть ее и не заметила, как брат подошел к ней и встал у нее за спиной.
Это был настоящий, только маленький и игрушечный, двухэтажный каменный Дом. С мансардой, круглые окошки которой, смотрят на все стороны Дома. Крыша была покрыта коричневой черепицей, в середине которой поднималась печная каминная труба. Перед входной дверью находилось деревянное крыльцо с резными колоннами.
На крыльце Дома стояли три фигуры – высокий мужчина, красивая женщина и девочка. Они все обнимались. Лица их были озарены счастливыми улыбками.
Все окна Дома были ярко освящены. И в самом большом освященном окне можно было разглядеть большую зеленую наряженную новогоднюю ель.
Катя обернулась и внимательно посмотрела на брата.
— Мы сняли проклятие, — тихо сказал Ваня.
— И нам нужно очень постараться, чтобы в нашей жизни такого никогда не произошло, — также тихо ответила ему сестра.
— Кать! – восторженно сказал Ваня, чуть не подпрыгнув до потолка. – Смотри! Там, за елкой!
Ребята обошли елку с другой стороны и застыли от удивления: в углу гостиной, оперевшись, на густой лапник ели, стояли отливающие глянцевой поверхностью, прекрасные беговые пластиковые лыжи. Это были те же самые лыжи, которые, сломал домовой.
Мечты сбываются.
Катя уже хотела было загрустить, как вдруг брат, наклонившись вниз, вытащил из-под широкой пушистой нижней ветки, хрустальный кубок, выполненный в виде руки, на ладони которой застыл волейбольный мяч.
Катя просияла, чуть не завизжав от восторга, и крепко прижала к себе брата, все еще не выпускающего кубок из рук.
Мечты сбываются!!!
Дети, держа в руках свои подарки, подошли к столу. Папа разливал шампанское взрослым, мама наливала детям сок. В телевизоре куранты отбивали последние секунды уходящего года.
И в этот момент…
Нет, нет, в этот момент ничего особенного не произошло!
Кубок был цел и лыжи тоже!
Просто брат и сестра поймали себя на одной и той же мысли: им не хотелось наступления Нового года. Ведь именно в данную секунду они были полностью счастливы. Они не знали, будут ли они счастливы завтра или через год. Но сейчас они страстно желали остановить время, чтобы эта настоящая секунда никогда не проходила. Их грудь была наполнена счастьем, как бутылка шампанского была наполнена веселыми игристыми пузырьками, пока папа не открыл её. И им как можно дольше хотелось не выпускать из себя эти самые свои веселые игристые пузырьки.