"Психиатрическая клиника Neomesia" (Глава 2)

Прошли годы. После обучения в штатах, Я вернулся на родину в Италию, и устроился работать психиатром в центральнцю часную больницу. Я работал в психиатрической клинике, и, признаться, моя карьера складывалась лучше, чем я мог себе представить. Я быстро продвигался по служебной лестнице, становился всё более уважаемым специалистом, и в конечном итоге руководство решило назначить меня главным врачом.

Но самое важное — я был счастлив.

Я женился на Лилит, и мы вместе создали наш маленький мир, полный любви и тепла. У нас родилась дочь, Джозефина. Она была нашей гордостью, нашим светом. Каждое утро перед работой я целовал её кудрявую макушку и слышал её звонкий смех, который делал мой день лучше, как бы тяжело ни было на работе.

Но не все были рады моему успеху.

В клинике вместе со мной работал Жакаб — мой старый знакомый ещё со времён колледжа. Он был талантливым специалистом, но всегда тяготился моими достижениями. Когда-то мы были друзьями, но его зависть постепенно превратилась в скрытую вражду.

Когда пришло время назначить нового главного врача, выбор пал на меня. Жакаб тогда с натянутой улыбкой пожал мне руку, но я видел, как в его глазах вспыхнуло что-то тёмное.

С тех пор он изменился. На людях он был всё таким же дружелюбным, но я чувствовал его холодный взгляд, ловил моменты, когда он сжимал кулаки, слушая мой голос на собраниях. Он больше не пытался скрывать, что считает себя достойнее этого места.

Иногда мне казалось, что он ждёт моего падения. Ждёт, когда я ошибусь, когда оступлюсь.

Но я не собирался оступаться.

У меня была семья, любимая жена и дочь, и я не позволил бы ни зависти, ни интригам разрушить то, что я построил.

Я опустился в кресло, сцепив пальцы в замок. В комнате ещё витал след хаоса — звуки крика, тяжёлые шаги санитаров, ехидный голос Жакаба. Всё это растворялось в тишине, оставляя меня один на один с мыслями.

Я знал, что моя работа — не просто профессия. Для меня это было чем-то большим. Почти духовной практикой.

Я видел людей, чьи души трещали под грузом их разума. Видел тех, кто пытался бороться, кто цеплялся за реальность, и тех, кто давно потерялся в собственных иллюзиях. Но для меня каждый из них был не просто пациентом. Они были историями, жизнями, которые нельзя свести к диагнозам в карточках.

Жакаб не понимал этого. Он видел только систему, власть, контроль. Он верил в силу приказов и медикаментов, но я знал, что в основе лечения всегда должно быть сострадание. Иногда слова значат не меньше, чем лекарства.

Я вспоминал лицо того пациента. Его испуганные глаза, дрожащий голос. Он верил, что был кем-то великим, и я не мог просто стереть это лекарствами. Ему нужно было не только лечение, но и понимание.

Но в этом мире мало кто верил в исцеление души.

Я вдохнул глубже, пытаясь успокоиться. Я не мог изменить систему, но я мог оставаться верным себе. Каждый день я приходил сюда не ради карьеры, не ради власти. Я приходил, потому что верил: даже если удастся спасти всего одного человека, дать ему надежду — значит, этот путь был выбран не зря.

Я сидел за своим столом в кабинете, глядя на мужчину, который нервно расхаживал по комнате. Его дыхание было частым, руки сжаты в кулаки. Я уже видел это раньше — сопротивление, страх, отрицание.

— Я не буду их принимать! — взорвался он, его глаза метались по комнате, будто ища подтверждение своей правоты. — Эти таблетки… они делают меня слабым! Они убивают во мне то, что делает меня мной!

Я устало потер переносицу. Такие разговоры были не редкостью.

— Послушай, — начал я спокойно, — тебе нужны эти препараты. Они помогают стабилизировать твое состояние. Без них…

— Без них я останусь собой! — перебил он, оборачиваясь ко мне с бешеным блеском в глазах. — Вы, врачи, только и знаете, что пичкать нас химией! Вам плевать, что мы чувствуем, лишь бы мы стали удобными для общества!

Я глубоко вдохнул.

— Это не так. Ты сам знаешь, что когда не принимаешь лекарства, тебе становится хуже. Ты говорил мне об этом неделю назад.

Он замер. Я видел, как внутри него идёт борьба.

— Это ложь, — тихо сказал он, но его голос уже не был таким уверенным.

Я встал со своего кресла и подошёл ближе.

— Я не хочу лишать тебя того, кем ты являешься. Моё дело — помочь тебе жить так, чтобы твой разум не был твоим врагом. Чтобы тебе было легче.

Он смотрел на меня, его дыхание замедлялось. Я не знал, убедил ли я его. Может быть, завтра он снова откажется от таблеток. Может быть, через неделю устроит новый скандал.

Но в этот момент он медленно опустился на стул и, избегая моего взгляда, тихо спросил:

— И что… мне снова их принимать?

— Попробуй, — ответил я. — Не для меня. Для себя.

Наступила долгая пауза.

Потом он кивнул.

Я стиснул зубы, сжимая ладонью край стола. Моё терпение подходило к концу.

— Ты не понимаешь, что творишь! — громко сказал я, но пациент только усмехнулся, продолжая расхаживать по кабинету, будто всё происходящее было шуткой.

— Вы не понимаете, доктор, — его голос звучал с лёгкой насмешкой, а в глазах плясал странный огонь. — Я избранный. Я пришёл, чтобы спасти этот мир. Вы боитесь признать правду.

Я с силой хлопнул ладонью по столу.

— Довольно! Ты не Иисус Христос! Ты обычный человек, которому нужна помощь!

Он покачал головой.

— Нет, доктор. Я знаю, что мне предназначено.

— Тебе предназначено принимать свои таблетки три раза в день, если ты хочешь снова стать собой! — я повысил голос, глядя прямо ему в глаза. — Или ты собираешься в очередной раз выйти на улицу и проповедовать на площади, пока тебя снова не заберут в полицию?!

Он замер. Я видел, как его лицо дёрнулось, как рука сжалась в кулак.

— Это… это неправда…

— Правда! — отрезал я. — Истина в том, что без лекарств ты теряешь контроль! Истина в том, что ты можешь снова жить нормальной жизнью, если перестанешь сопротивляться лечению!

Он тяжело дышал, его глаза метались по кабинету, как у зверя, загнанного в угол.

— Я не хочу… — его голос стал тише.

Я глубоко вдохнул и сделал шаг ближе.

— Я знаю, что это страшно. Но ты можешь выбрать: либо ты управляешь своей жизнью, либо твоя болезнь управляет тобой.

Он опустил голову. Долгую минуту стояла тишина.

А потом он медленно кивнул.

Дверь кабинета внезапно распахнулась, и в комнату ворвались санитары. Впереди стоял Жакаб, скрестив руки на груди и с ухмылкой наблюдая за происходящим.

— Ну-ну, Марио, — протянул он, насмешливо качая головой. — Ты опять пытаешься договориться с безумцем?

Пациент вздрогнул, его глаза метались между мной и санитаром, который уже схватил его за руку.

— Нет! Вы не понимаете! — закричал он, пытаясь вырваться, но двое крепких санитаров быстро скрутили его, лишая всякой возможности сопротивляться.

— Эй, подождите! — я шагнул вперёд, но Жакаб остановил меня, положив руку мне на плечо.

— Да брось, Марио, — ухмыльнулся он. — Ты же не правда думал, что разговоры помогут? Этот парень — безнадёжен. Мы просто отправляем его туда, где ему самое место.

Пациент кричал, вырывался, но его уже выволакивали из кабинета.

Я сжал кулаки.

— Жакаб, мы могли бы…

— Что? — перебил он, усмехаясь. — Посидеть, побеседовать? Ты слишком мягкий, друг мой. Ты всегда таким был. Думаешь, если поговоришь с каждым сумасшедшим, они вдруг придут в себя?

— Это не так просто, и ты это знаешь, — процедил я сквозь зубы.

Жакаб наклонился ближе, его голос стал холодным:

— Ты можешь играть в доброго доктора сколько угодно, но в итоге решают не разговоры, а лекарства и контроль.

Он выпрямился и усмехнулся.

— Посмотрим, как долго ты продержишься в этом кресле, Марио.

Затем он развернулся и вышел из кабинета, оставив меня стоять в тишине, наполненной эхом криков пациента, которых уже увели в коридор.

Я вышел из клиники, медленно натягивая пальто, и почувствовал, как усталость давит на плечи сильнее, чем обычно.

Я был измотан. Не только физически — глубоко внутри что-то выгорело, истончаясь, как старый лист бумаги, готовый рассыпаться от одного неосторожного прикосновения.

Я устал от бесконечных разговоров с пациентами, которые порой казались бессмысленными. Устал от системы, в которой пациенты превращались в номера, а их судьбы решались не врачами, а бюрократией. Устал от Жакаба, его презрительных взглядов и холодных усмешек, от его вечного желания доказать, что он лучше меня.

Я просто устал.

Я сел в машину, запустил двигатель и устремил взгляд вперёд. Тёмная дорога уходила в неизвестность, фары выхватывали из темноты лишь небольшие куски реальности. Иногда мне казалось, что такова и моя жизнь — короткие мгновения света среди бесконечной темноты.

Я вошёл в дом, тяжело сбросил пальто и прислонился к двери, прикрыв глаза. Воздух был тёплым, наполненным лёгким ароматом ванили и чего-то цветочного — запах дома, в который мне всегда хотелось возвращаться.

Дом. Мне нужен был дом. Мне нужна была Лилит. Её голос, её тепло, её способность одним взглядом стирать всю тяжесть прожитого дня. Мне нужна была Джозефина, её звонкий смех, её крошечные руки, обнимающие меня, словно напоминая, ради чего я держусь.

Я глубоко вдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Ещё немного. Я просто доеду до дома.

А завтра… Завтра всё начнётся заново.

Я устало закрыл за собой дверь, скинул пиджак на вешалку и на мгновение прикрыл глаза, вдыхая родной запах дома. Здесь пахло кофе, лёгкими цветочными нотами духов Лилит и чем-то ещё… чем-то тёплым, домашним, тем, что заставляло меня забывать обо всём плохом.

— Папа!

Я открыл глаза и не успел опомниться, как в меня врезалась маленькая фигурка. Джозефина, моя драгоценная девочка, смеялась, раскинув руки, требуя, чтобы я поднял её.

Я с лёгкостью подхватил её на руки, прижал к себе и поцеловал в макушку.

— Как ты, моя принцесса? — спросил я, ощущая, как её кудряшки щекочут мне щёку.

— Я нарисовала тебя! — гордо заявила она, показывая смятую бумагу с чем-то похожим на человека в белом халате.

Я улыбнулся.

— Красота! Ты сделала меня самым счастливым врачом в мире.

Она звонко рассмеялась, а затем её внимание переключилось на сад за окном.

— Мама там, — сообщила она.

Я поставил её на пол и вышел во двор.

Лилит стояла среди зелени, слегка наклонившись над цветами, обливавшимися мягким закатным светом. Она держала в руках лейку, и капли воды скатывались по бархатным лепесткам. Её длинные волосы были небрежно собраны, несколько прядей выбились и игриво обрамляли лицо.

Я остановился на мгновение, просто наблюдая.

Как же она была прекрасна.

— Ты только пришёл? — спросила она, не оборачиваясь.

— Да. День был… насыщенным.

Она кивнула, продолжая ухаживать за цветами.

— Опять Жакаб?

Я вздохнул и сел на скамейку рядом.

— Конечно. Он ведёт себя так, будто я украл у него это место. Смотрит с презрением, высмеивает мой подход к пациентам. Сегодня он прямо в кабинете при мне приказал санитарам скрутить пациента, даже не дав мне договорить с ним.

Лилит поставила лейку на землю и присела рядом со мной.

— Ты же знаешь, что он всегда тебе завидовал. Ты не такой, как он. У тебя есть сердце, Марио. А у него — только желание доказать, что он лучше.

Я провёл рукой по лицу, борясь с усталостью.

— Иногда мне кажется, что таких, как Жакаб, в этой системе больше, чем таких, как я.

Лилит взяла мою руку и сжала её.

— Может быть. Но именно поэтому ты нужен там. Чтобы не дать таким, как он, превратить медицину в холодную машину без человечности.

Я посмотрел на неё, на её добрые, понимающие глаза.

— У нас на работи снова новый Иисус Христос.

— Так ты же уже расказывал мне, это было месяца два назад.

— Нет, это прошлый пациент, а это Новый Иисус.

— Знаешь, я иногда думаю… как хорошо, что я не пошла в психиатрию.

Я посмотрел на неё, удивлённый её словами.

— Ты ведь когда-то хотела…

— Да, когда-то, — она улыбнулась и провела пальцами по краю пледа. — Но теперь я понимаю, что никогда не хотела этого по-настоящему. Я не жалею, что выбрала другой путь.

Я молчал, слушая её.

— Я не хочу проводить жизнь в стенах больницы, разгребая чужие страдания. Я не хочу смотреть в глаза пациентам и чувствовать, как их боль оседает во мне, как это происходит с тобой, Марио.

Она посмотрела на меня с лёгкой грустью.

— Я хочу жить спокойно. Поливать цветы во дворе. Воспитывать Джозефину. Видеть, как она растёт, как познаёт мир. Я хочу простую, тихую жизнь.

Она улыбнулась и вздохнула, склонив голову на бок.

— И я счастлива.

Я смотрел на неё, и в этот момент понял, что она действительно так чувствует. Лилит нашла то, что делает её счастливой, и это было совсем не то, к чему когда-то стремились мы оба.

Я протянул руку и накрыл её ладонь своей.

— Ты — мой дом, Лилит. И если ты счастлива, значит, и я счастлив.

Она сжала мою руку в ответ, и на её лице появилась тёплая, искренняя улыбка.

Где-то за домом послышался звонкий смех Джозефины. Я закрыл глаза и позволил себе, хотя бы на этот миг, забыть обо всех проблемах.