Галерея Скорби. Время, художник и отец. (Глава 36)

Серебряный песок привёл отряд в сердце ледяной цитадели — в огромный зал, когда-то бывший храмом Тетра-Дэус. Но теперь он больше напоминал музей воспоминаний. По обе стороны прохода — бесконечные ряды картин и скульптур, произведений искусства: из золота, мрамора, хрусталя… Но почти на каждой второй картине — ребёнок. Вот он тянет руку к лебедям у озера. Вот размахивает руками на ярмарке. Но все эти образы — недописаны. Лица смутны, словно забыты. Как будто сам художник не может или не хочет вспомнить их.
В самом центре зала, согнувшись над холстом, стоял Кроносар.
С богемной кистью в руке, он неспешно наносил мазки.
Алый кафтан спадал с плеч, белая рубашка была испачкана краской, золотые глаза — полны усталости, и неяркой, но жгучей скорби.
Он даже не поднял головы.
— …Явились, — прошептал он. — Я почти закончил шедевр.
Он отложил кисть, обернулся. В голосе слышался гнев, смешанный с печалью.
— Вы… отвлекли меня. А ведь… тени казнённых Асфольдельем были прекрасными чернилами… но даже они иссякли. Теперь вашей крови будет достаточно.
И когда его гнев зашевелился, время сжалось.
Пол под ногами задрожал. Воздух загустел, словно стал вязким, как патока. Движения стали невыносимо тяжёлыми, каждый вдох — борьбой. Герои были пойманы в ловушку хода времени.
— Я… не могу управлять всем временем, — с сожалением сказал Кроносар. — Даже мы, боги… не всемогущи.
Но и этого хватит.
Сакурако, превозмогая страх, опустилась на колени и рассыпала серебряный прах. Мельчайшие частицы начали подниматься — плавно, красиво, несмотря на замедление. Они кружились в воздухе, переливаясь во тьме.
— Ооооон… нееее… хооо…тееееел… таааа…коооой… миииир… — прошептала она в сгущённом времени.
И с этими словами поток времени резко вернулся — в одно, единственное биение сердца.
Там, где осел прах, теперь стоял силуэт мальчика.
— Это… твой сын? — спросила Сакурако.
Кроносар молчал.
Но впервые за вечность… в его глазах выступили слёзы.
________________________________________
Уно, всё ещё сидя на спине Солес, хихикнула тихо, но в её голосе была тёплая грусть:
— Эй… часовщик… Ты ведь не монстр.
Ты просто… папа, который скучает.
Она посмотрела на картины.
— Но… ты не вернёшь его… так…
Зел шагнул вперёд, Леватейн опустился. В его голосе звучала мягкость:
— Кроносар… Ты не один.
Мы… знаем, что такое потеря…
В его разуме Квинт тихо добавил:
“Он… как я… Но, может быть… он всё ещё может измениться.”
Солес, с копьём Эйдена, заговорила:
— Ты… потерял сына. Но ты… можешь остановить этот цикл.
Ты можешь дать миру… шанс.
Она взглянула на Сакурако:
— Он… он слушает.
Сил’Кас, сияющий мягким янтарным светом, сказал:
— Ты… создал… меня…
Но… я жив… благодаря им.
Ты можешь создать… мир, где тебя помнят. Не через боль.
Кроносар поднял голову. Его золотые глаза ещё полны слёз, но в них зажглась искра. Он прошептал:
— Ты… ключ…
Ты можешь… разорвать витки времени…
Я… помогу… но… я хочу… увидеть его… ещё раз.
Он поднял руку — и теперь время дрожал, но не от страха. А от желания быть прощённым.
Сакурако взяла его за руку.
— Мы… дадим тебе шанс.
Но ты должен отпустить… боль.
Ты должен позволить… жить.
________________________________________
Кроносар тихо заговорил:
— Арион… умер на моих руках.
И в тот день… умер и я.
Но потом… мир пробудил меня как бога.
Элиссара… привела нас к Ледяному Пику…
Сказала, что подарит нам… то, чего не знает ни один бог.
Мы прошли лабиринт. Мы обрели чувства. Потерю. Привязанность.
Я хотел остановить время… в том моменте, где мой сын ещё был жив.
Я оставил его прах… в лабиринте. Чтобы никто не нашёл.
И рисовал… снова и снова…
Но его лицо — ускользало…
Он обернулся к Сил’Касу:
— Ты… мой рисунок.
Ты — вся та жизнь, что осталась во мне.
Ты… мой шедевр.
Он взмахнул кистью. Но теперь — впервые за века — не зачерпнул чужую душу.
Он вонзил её… в своё сердце.
________________________________________
Краски засияли.
Синее небо. Луга.
Тени Асфольдельи рассыпались… и стали животными.
А за спиной отца — стоял Арион.
С небесно-голубыми глазами. С сияющей улыбкой.
Кроносар повернулся, глядя на него. Улыбнулся в ответ.
— Все, кого я нарисовал… смогут жить здесь.
Этот мир — для нарисованных. Не нужно делить его. Не нужно выбирать.
— Арион… ты можешь жить в нём. Или… возродись в этом.
Я… буду ждать.
Кисть треснула от божественной крови. Осела на пол.
И вместе с ней… растворился Арион.
________________________________________
Кроносар стоял на коленях. Его золотые глаза сияли.
Но теперь — надеждой.
— Этот… мир… для моих… созданий.
Для… Ариона…
Для всех, кого я… любил.
Он посмотрел на Сил’Каса.
— Ты можешь остаться. Или… идти с ними.
Сил’Кас шагнул вперёд:
— Я… рисунок… но живой.
Благодаря им.
Я… останусь.
Это… мой… мир.
Сакурако подошла, коснулась его руки:
— Ты… дал ему шанс.
И отпустил боль.
Он будет жить…
В твоём сердце.
И в… этом мире.
Асфольделья засияла, наполняя зал мягким светом.
Уно взмахнула веерами:
— Часовщик… ты молодец.
А мы… мы позаботимся о нашем мире.
Зел, Леватейн потух, посмотрел на него:
— Мы… понимаем.
“Он больше не враг,” — прошептал Квинт. — “Он… отец.”
Солес кивнула:
— А мы… подарим нашему миру… жизнь.
________________________________________
Кроносар поднялся. Лёд начал таять.
Зал растворялся в свете.
Сквозь раскрытые арки виднелись заснеженные пики, теперь залитые солнечным светом.
— Вы… разорвали витки.
Вы… дали мне… увидеть его.
— Идите.
Живите.
Для тех, кого любите.
Сакурако повернулась к отряду:
— Мы… сделали это.
Но… Элиссара всё ещё там.
— Мы… остановим её.
________________________________________
И отряд, измученный, но полный света, вышел из галереи.
Ледяной Пик больше не был местом страха.
Теперь — он стал святилищем памяти и надежды.