Весеннее Капище. Дыхание Предков (Глава 2)

… Пельгаш, по едва заметному кивку отца, положил на камень не копьеце (слишком ценный инструмент), а маленькую, тщательно вырезанную им долгими зимними вечерами из корня сосны фигурку медведя – ошпи, хозяина тайги, духа силы и покровителя. Жертва. Связь. Память.

В этот миг солнечный луч, точно направленный невидимой рукой, пробился сквозь редкую хвою старой ели и упал прямо на золотистый мед у ее корней. Капля загорелась чистым, живым золотом. И высоко-высоко в небе, над самой вершиной Увала, прокричал орлан. Резкий, властный клекот прорезал тишину, эхом отозвавшись в распадках.
Йиркап вздрогнул всем телом. Знак? Просто птица? Он не знал наверняка, но знал, что здесь и сейчас это – голос самой Тайги, Вöрсалöн гор. Он посмотрел на Оксану. В ее глубоких, темных глазах он увидел не страх, а тот же трепет перед непостижимым и тихую, нерушимую надежду. Пельгаш замер, завороженный золотым светом у корней и властным криком небесного владыки. Запах хвои, влажного мха, сладкого меда и сухих трав смешался в единое, древнее как сам Увал, благоухание святости и жизни.
– Туй вылö, йöзöг… («На путь, сынок...») – тихо сказала Оксана, ее голос звучал мягко, но властно в этой тишине. Она коснулась руки сына, указывая на тропу вниз. Ритуал был завершен. Предки и духи приняли дар.
Они шли обратно молча, но ощущение присутствия чего-то большего не покидало. Лишь когда вышли на более открытое место, где ручей журчал громче, Пельгаш не выдержал:
– Атай… («Отец...») – начал он робко. – Этот крик… орлана… Это… Вöрса был?
Йиркап замедлил шаг, положил тяжелую руку на плечо сына. Лицо его было задумчивым.
– Мыйла тэ кывлiн? («Кто знает?») – ответил он неспешно. – Орлан – паныд юркар. Сiйö вöрсалöн олöмсö видзö. Сылöн гор – вöрсалöн гор. Сылöн горсö кывзы, мыйöс вöрса вешйö. («Орлан – высокий страж. Он жизнь леса охраняет. Его крик – крик леса. Его крик слушай, что лес тебе говорит»). Он посмотрел на сына. – Тэ кывзы, Пельгаш? Мый сiйö вешйи тэнö? («Ты слышал, Пельгаш? Что он тебе сказал?»)
Пельгаш задумался, шагая рядом. Он вспомнил золотой свет на меде, властный клекот, чувство трепета и… необъяснимой силы.
– Сiйö вешйи… мед овны öтвылысьöдчöмöн. Мед эз жадничав… («Он сказал… жить в согласии. Не быть жадным...») – выпалил он, вспоминая слова отца у борти.
Йиркап кивнул, и в его глазах мелькнуло одобрение.
– Пон… («Хорошо...») – просто сказал он. – Тэ кывзiд. Вöрса горсö кывзiд. («Ты услышал. Услышал голос леса»). Он обнял сына за плечи. – Талун тэ öддьöн бур пиян. Тэ пыртiд медсö предкамлы. Сылöн шоныд пуксис тэнö. («Сегодня ты хороший сын. Ты принес мед предкам. Их душа радуется за тебя»).
Пельгаш расправил плечи. Чувство выполненного долга и отцовское признание согревали его сильнее весеннего солнца. Их мир, их крепость была не только из лиственничных плах и медвежьих шкур. Она была соткана из духа предков, из дыхания земли, из вечного круговорота тайги. И этот дух, этот ветер времени, ощутимо дышал с ними рядом в этот весенний день у Камня Предков, Изъя мыранiн.