Весть из Леса и Щит для Тайги (Видение Ярла Ульфа) (Глава 11)

Дым Чердыни, всегда плотный, сегодня казался особенно гнетущим. Он не просто стелился – он висел пеленой страха, пропитанный тревожным гулом голосов и скрипом телег, что резали слух после тишины священных увалов. Я стоял у бойницы керемета, глядя на двор, где суетились люди. Их движения были резки, глаза бегали. Дух Пармы встревожен, – подумал я. – Город шумит, как напуганный табун. Именно тогда я увидел их.

Йиркап. Знакомый силуэт охотника с верховьев Колвы, твердой поступью входящий во двор. Рядом – юный Пельгаш, его сын, озирающийся с неприкрытым изумлением и тревогой. Они пришли по делу – менять мед своих угодий на пушнину из моих запасов, договор старый и честный. Но как же контраст между их приходом, несущим отголосок тишины и запах хвои, и этой сдавленной паникой, что царила в Чердыни! Пельгаш, словно олененок, впервые попавший на людную тропу, явно был сражен шумом и страхом. Йиркап же замер на мгновение, его взгляд, острый как стрела, скользнул по толпе, по стенам, по мне. Я увидел в нем не просто охотника – я увидел хранителя своего увала, чувствующего дисгармонию, как зверь чувствует приближение грозы.

Его приход прервал крик у ворот. Ввалились двое дружинников, почти неся меж собой изможденного человека. Сердце мое сжалось. Ош. Охотник с Чусовой, крепкий мужик, с которым Йиркап не раз менялся удачей на тропах. Теперь он был тенью – одежда в копоти и запекшейся крови, глаза безумные, полные ужаса, который не был его собственным. Его бросили на колени перед моим тюном.

«Ярл! Люди! Не наши! Не булгары!» – его хриплый вопль прорезал гул. Он задыхался, слова рвались клокотами. «Они… железные! Лодки-драконы! Сожгли стойбище манси на Косьве! Молодых в полон… стариков, детей… вырезали!» Он сделал жуткую паузу, и его взгляд, полный нечеловеческого страха, нашел Йиркапа. Они знакомы, – отметил я про себя. Весть пришла через своего. Это больнее. «Но самое… самое… – Ош сглотнул, будто давился. – Их деревянных духов… наших духов! – поставили на шесты… и сожгли! А на пепелище… воткнули железный крест!»

Тишина. Ледяная, звенящая. Даже яростный Торгейр замер, его кулак, занесенный было над столом, повис в воздухе. Смерть – это смерть. Но осквернение святынь? Уничтожение идолов, связующих нас с духами предков и хранителями земли? Это был удар не по плоти, а по самой душе Пармы. По тому договору, что связывает человека, землю и невидимый мир. Я видел, как эта весть обрушилась на Йиркапа. Его спокойная, привыкшая к таежной тишине осанка вдруг напряглась, как тетива. Лицо стало каменным, но в глазах, устремленных куда-то вдаль, будто к своему увалу, плясали отблески святотатственного костра. Я понял: для него, хранителя своего угла Пармы, это был не набег – это было растоптание самого святого. Нарушение его договора.

«Что за люди? Откуда?» – спросил я глухо, вставая. Голос звучал чужим. Гнев и холодный ужас сплелись внутри.

«Зовут… русь… русичи… – Ош выдохнул, словно имя было ядом. – Князь их силен… Бог их – Христос… железной воли… Ищут меха… серебро… земли.»

Айрэ у стены, рядом с кучей священных трав, закрыла лицо руками. Ее беззвучный шепот, полный скорби, донесся до меня: «Волк… Волк пришел. Зубы – железо. Знак – крест. Договор… разорван.» Ее слова лишь подтвердили то, что я уже чувствовал кожей.

Торгейр взорвался первым: «Война! Немедля! Соберем дружину, разобьем их, пока не окопались! Мы – дети Пармы! Мы...» Его ярость была искренней, но слепой. Как топор в темноте.

Я поднял руку, обрывая его. Весь двор замер. Я видел лица: Торгейр с пылающими глазами, Бьярн, стиснувший лук, Кудаш в углу, забывший о своей обиде, но в его взгляде читалось недоверие и страх – трещины от интриг Игваса еще не заросли. Видел Йиркапа. Его каменное лицо, его глаза, полные не лояльности ко мне, но ярости за поруганную святыню. Он стоял не как подданный, а как равный хранитель своей части Пармы, пришедший узнать, что делать. В его молчании была сила, сравнимая с силой Торгейра, но иная. Глубокая. Корнями уходящая в землю и договор.

«Война?» – тихо произнес я, и тишина сделала мой голос громоподобным. – «Да. Но не поход. Не наша битва. Пока.» Я медленно обвел взглядом всех, но задержался на Йиркапе. Мои слова были обращены ко всем хранителям Пармы. «Ош, иди к Айрэ. Расскажи ей все. Духи должны знать каждую деталь кощунства. Бьярн! Собери лазутчиков. Тихих, как филины. Идите на запад. Узнайте все о волке с железными зубами: его силу, пути, слабости. Чего боится его железный бог? Торгейр...» – я повернулся к брату. – «Твоя ярость нужна здесь. Крепи стены Чердыни. Рой рвы, ставь новые колья. Шли гонцов! Ко всем родам Перми! От Вишеры до Печоры! Вече! Созывай Вече Хранителей! Сейчас! Пока волк не перегрыз нам глотку!»

Я сошел с тюна и сделал шаг вперед, к центру зала. К Йиркапу.
«Не князья мы, не рабы, – заговорил я, глядя ему в глаза, а через него – ко всем, кто хранил свои увалы, свои реки, свои святыни. – Мы – Хранители Пармы. Духи лесов, рек, камней – наши предки, наши союзники. Русь пришла не за данью. Она пришла за землей. За нашей землей. Она пришла сжечь наших духов и поставить своих. Она пришла разорвать наш договор с этой землей!» Я видел, как мои слова падали на благодатную почву в глазах Йиркапа. Это был его страх, его гнев. «Мы не соберем войско для завоеваний. Мы соберем Щит. Щит Тайги. Чтобы прикрыть наши священные рощи, наши увалы, наши дома, нашу веру от железного креста и чуждой воли. Чтобы отстоять наш договор!»

Йиркап не поклонился. Он не опустил глаз. Он выпрямился во весь свой рост, охотника и хранителя. Его рука легла на рукоять ножа, украшенного знаком его увала. Рядом с ним, подражая отцу, встал Пельгаш, юное лицо серьезно и решительно. Йиркап кивнул, один раз, коротко и твердо. Его голос, низкий и ясный, прозвучал как клятва, обращенная не столько ко мне, сколько ко всей Парме, к духам, к его предкам:

«Мы – со щитом.»

Этих слов было достаточно. Они значили больше любой клятвы вассала. Это был голос самой Пармы, отвечающей на вызов. Я кивнул в ответ. Хрупкое единство, едва скрепленное общим ужасом и священной яростью, родилось в этот миг.

Я подошел к бойнице. Над черной лентой Колвы, над темнеющей тайгой, откуда пришел Ош и откуда надвигался Железный Ветер, высоко в холодном небе парил орлан. Его пронзительный, свободный крик прорезал тревожную тишину Чердыни. Крик, словно с самого Камня Предков. Знак. Духи видели. Духи слышали. И, казалось, отвечали: Щит поднят. Защищайте договор.