Конан и сокровища воскрешённого Хаттоя.

— …Нет, Конан, они не приносят их в жертву! Тут совсем другое! Они сохраняют их на века! Как бы это тебе получше… — раскрасневшееся лицо и дёргающиеся в попытках помочь себе яснее выражать мысль, руки Фарруха сказали киммерийцу, что его старый партнёр и коллега по приключениям на Вестреле всерьёз распалился, — Ну вот мы все, обычные люди – когда умираем – что делаем?!
Конан пожал плечами:
— Червей кормим. Это если закопали. А если помер в море – так акул!
— Ага! Вот! И я как раз о том же! А вот они своих царьков, когда те помирают, вовсе не хоронят! Они топят их с головой и всеми потрохами – в огромной бочке с мёдом! Куда намешано ещё каких-то там трав магических, мумиё, и налито ещё какого-то волшебного д…ма. Главного! Который они называют «эликсиром вечной жизни».
— И – что? – Конан, на секунду оторвав глаза от раскрасневшегося лица друга, жестом дал понять трактирщику Ворезу, что их кувшин с заморанским пуст. И надо было бы принести новый. Ворез тут же кивнул, и рявкнул что-то одному из своих шустрых юных помощников: как Конан понял по похожим на трактирщика личикам — собственных же детишек. Малец, бросив перепуганный взгляд на варвара, мгновенно нырнул в люк погреба.
А вообще тут, в таверне, царила вполне обычная в таких случаях суета и невнятица: матросы одного из купеческих кораблей уже настолько «подготовились к плаванию», что орали хором похабные куплеты о своих любовных и «боевых» похождениях – выдуманных, естественно, а представительницы древнейшей профессии сидя у них на коленях, делали вид, что им очень интересно и смешно – и там, где полагалось смеяться – смеялись: заливисто и неестественно, откидывая назад плотные и вовсе не гибкие тела, и показывая в чувственных ротиках остатки подгнивших зубов. Ещё не выбитых предшественниками этих матросов и другими клиентами.
В углу несколько почтенного вида купцов деловито поглощали, с помощью своих «карманных» ножичков, не отвлекаясь на всякую ерунду, цельного барана, только что снятого с вертела, вероятно, родственника того, что только что уплёл варвар с другом. Ещё несколько местных старожилов тихо и мирно пили свой стаканчик-другой слабенького аргосского, а пара нищих, сидя прямо у кухни на полу, жадно ела какие-то обрезки и очистки, оставшиеся от трапезничавших. А дым от масляных коптилок, поднимаясь к прокопчённым насквозь потолочным балкам заведения, а затем мутными клубами спускавшийся вниз, придавал всему странную, полусказочную, атмосферу, делая отдалённые предметы и стены – почти неразличимыми в сиреневом чаду.
Конан некстати подумал, что такого вонючего масла для светильников, прогорклого и едкого, он давненько не нюхал. Ну правильно: с тех пор, как перешёл на вольные хлеба, по трактирам и кабакам столь низкого пошиба он не таскался. Всё больше базируясь в столицах, или крупных торговых городах, на крупных и достаточно дорогих постоялых дворах и караван-сараях. Ну а здесь особого выбора не было: трактир, он же постоялый двор, он же – караван-сарай, на весь портовый городишко Рафал имелся всего один.
Так что внезапную встречу со старинным коллегой Конан отмечал бурно, весело, но – в оглушающей вони, пьяном рёве десятков глоток, и туманном чаде.
— Как – что?! – зингарец выпучил на Конана глаза, словно не понимая, как тот может спрашивать о таких, всем, вроде, всем известных, элементарных, вещах, — Так всё – для вечной жизни! Они в этом составе, это… ну, не гниют, не портятся! А наоборот: лечатся! А вся их вера говорит о том, что именно так обработанные, их царьки переродятся, и возродятся вновь! В своём старом, но… как бы это сказать… Отремонтированном теле!
— То есть – они после ванны с мёдом и этим эликсиром – что? Неужто – и впрямь — оживают?
— Ну так а я тебе о чём всё это время толкую?! – глаза Фарруха вновь расширились до опасных пределов, — Вот так и получается, что иногда один такой царёк-правитель правит ими, то есть, бетитами, несколько десятилетий! Или уж – век! И если никто из наследничков не предпримет никаких мер, то рискуют они так и остаться навсегда – наследничками!
— Ха! – Конан поспешил разлить вновь по кубкам доставленное мальцом вино, — И что же это за «меры» такие?
— Да ладно тебе: ты уж и сам догадался. Например – тело можно успеть расчленить до того, как его затолкают в чан. С отрубленной-то головой – не больно воскреснешь! Можно ещё успеть выкинуть его в реку. Тогда её воды унесут труп в море Вилайет. И ищи-свищи его… Или уж – закопать где-нибудь тайно. Да поглубже! И голову – отдельно от тела…
Ну, словом, есть у них, клана царей, много способов, как сделать так, чтоб обрыдший всем правитель отправился действительно – к праотцам, а не вернулся снова на трон!
— А если правителя, скажем, отравили? – Конан отхлебнул «глоточек»: на полкружки. Довольно крякнул: вино было неразбавленное, и отменное на вкус. Уж Ворез-то понял, кого лучше даже не пытаться обмануть!
— Ну, это как раз – не вариант. Потому что мёд и это самое снадобье нейтрализуют, выводят из тела, все яды и отходы! И воскрешённый через сорок дней правитель чувствует себя словно полностью здоровый подросток. Да и выглядит так же – поскольку реально молодеет во время процедуры! И действительно – совершенно здоров! Во всех смыслах!
— А здорово это, наверное. Знать, что снова вернёшь молодость, стоит только умереть… — Конан вздохнул, рассматривая многочисленные рубцы и шрамы от ран, покрывавшие его могучие руки и торс, — Рубцы и шрамы, наверное, тоже пропадают?
— Ну само-собой, Конан!
— А как бы добиться того, чтоб и со мной провели такую… процедуру?
— Никак, Конан. Её делают только посвящённые жрецы. И только для представителей наследной, царской, династии.
— Ну а если, скажем, я поубиваю всю эту династию, и сяду на их трон?
— Не получится, Конан. Дело в том, что у этой самой династии – какие-то там очень… Специфические наследственные данные. Особые! И воскреснуть, будучи вынутым из мёда, снова вдохнув воздух, как делают младенцы при родах, ещё никому кроме этих Гарунидов не удавалось!
— Ага. – варвар хмыкнул, — Значит, всё же кто-то пробовал?
— Ну, нельзя назвать это «пробовал»… Однажды, в прошлом веке, действительно – трон узурпировал какой-то маг. Из тех, южных, чёрных замбулийцев. Ну и его слуги контролировали: как его поместят в мёд, добавят всего, чего положено, промаринуют сорок дней, и снова… Воскресят!
Да только ничего не вышло: когда его вытащили из мёда – не вдохнул он. И вообще – не подал никаких признаков жизни! И не помолодел ни вот на столько! – Фаррух показал кончик пальца, — Так что его же свита сочла за благо труп — выбросить к Негралу, а самим свалить, в его же замок: делить освободившийся трон! И награбленные богатства.
— То, что ты сейчас рассказал — интересно. И оригинально. Про такое никогда я не слышал! – варвар поднял кубок, жестом призвав товарища последовать его примеру, — Ну, за нас! За боевых друзей, за наше вольное братство, и за тех, кто не боится ни Сета ни Неграла, ни воинов разных властителей, а верит только в себя!
Они выпили. Фаррух крякнул:
— Вот это – вино! Доброе! Голова даже не кружится, а как попытаешься встать – сразу валит на пол!
И так как именно это его друг и пытался сделать, чуть не растянувшись действительно на полу таверны, Конан поспешил прийти на помощь. Дотащил коллегу до нужного тому места, а после того, как они оба справили то, что положено справить после пяти добрых кувшинов, доставил и обратно: за стол.
Поскольку Фаррух отказался от остатков барашка, Конан сам уплёл всё, что осталось от упитанного и вкусного агнца. После чего, обнаружив, что его напарник по трапезе клюёт носом и не в силах поддерживать разговор, поспешил отвести – скорее – отнести! – того в его комнату.
Где, расстелив на полу принесённое из своей комнаты одеяло, прикорнул и сам. Не желая подвергать «готового» товарища риску ограбления какими-нибудь шустрыми ворами мелкого пошиба.
Заодно варвар обдумывал новую экспедицию: а Митра его знает: может то, что рассказал Фаррух – действительно правда?! И удастся (Ну, с его-то отменными навыками!) – действительно чем-нибудь золотым и драгоценным поживиться у этих…
Бетитов?

Вся эта сцена словно в мгновение ока пронеслась сейчас перед внутренним взором Конана. А вот перед «внешним» — стояла другая. Дичайшая и вызывавшая даже у такого видавшего виды бойца и профессионального борца с нечистью и тёмными силами как он, невольную дрожь. Хотя никаких монстров и уродов он не видел!
Только что на глазах киммерийца нагой человек, вытащенный как раз из стоявшего на возвышении вроде алтаря большого медного чана, со странным на вид жёлтым тягучим составом, «вздохнул»! Громко, с присвистом. И действительно – воскрес, открыв глаза! Наверняка один из таких «династических» царьков! Династии этих, как бишь их… Гарунидов.
И вздохнувшего поспешили начать обтирать влажными полотенцами, смывая остатки тягучей липкой жидкости, вытирать насухо мягкими тонкими как бы простынями, и тело, оказавшееся юным и стройным — наряжать в шикарную, явно парадную, одежду, многочисленные прислужники.
Конан, обалдевший от вида что-то промычавшего, и зашевелившегося после того, как долго находился под поверхностью, где дышать было уж точно невозможно, человека, чуть было и сам не нашумел, но заставил руки крепче охватить неудобный потолочный брус, на котором он неустойчиво висел, прячась в тени двускатного потолка огромной комнаты-усыпальницы. Где и хранилось до этого тело. И где некстати, как он было вначале подумал, вошедшие с песнопениями и ритуальными движениями жрецы только что провели обряд воскрешения. После чего Конан однозначно поверил в то, что ему тогда, месяц назад, поведал Фаррух.
Собственно, на планы киммерийца не должно было повлиять это самое «воскрешение» — он просто подождёт ещё. Когда процессия седобородых старцев в белых хитонах выведет царька вновь в тронный зал усыпальницы, а затем и на площадь перед ней, продемонстрировав придворным и народу, что чудо воскрешения их «любимого» правителя в очередной раз сотворилось.
Ну а Конан в это время преспокойно очистит от действительно несметных сокровищ комнату с чаном.
Собственно, он, как матёрый волк, кружил вокруг этого дворца с его священной комнатой-усыпальницей долгие три дня. И три ночи. Внимательно слушая разговоры, присматриваясь, но никого не расспрашивая специально – чтоб не возбудить подозрений всякого рода стукачей и агентов: а таких его намётанный глаз легко находил в толпе. И было их, ох, немало.
Однако обнаружить лазейку, или способ просочиться незаметно мимо бдительной и многочисленной стражи он так и не смог. Ну вот на совесть охраняли бетиты усыпальницу-сокровищницу! А особенно – её торцевую, глухую, сторону. Защищавшую, как Конан понял, как раз – главное святилище. И толщиной стена была на вид не менее десяти футов…
Однако вчера вечером Конан обнаружил, что сняли стражу с охраны тыльной части усыпальницы, переведя и разместив её и дополнительные наряды внутри огромного строения.
Ему это оказалось на руку: забраться по двадцатифутовой в высоту стене из огромных каменных блоков, без единого окошка, варвар смог легко – едва луна спряталась за маленькое облачко. А когда она снова показала свой круглый яркий лик на ярком восточном небосклоне, он уже лежал на крыше у края торцевой стены сооружения.
Крыша оказалась вполне обычной: крытой крупной обожжённой в печи черепицей. Но киммериец прекрасно знал, как двигаться по такой не производя ни малейшего шума. А уж разобрать!..
Словом, когда он проник к системе потолочных стропил и несущих балок, не колыхнулось пламя ни единого из сотен горящих сейчас там, внутри, факелов. Как не заметил его ни один из нескольких десятков находившихся внутри бравых, как на подбор, воинов. Одетых лишь в набедренные повязки, и пояса с саблями и ножами. Ну, плюс ещё сандалии.
Тела воинов были как медные – очевидно, и от загара, и от какого-то масла, вроде настоянного на каком-то красителе оливкового, которым их заставили сегодня натереться. Конан усмехнулся: ясное дело: для того, чтоб эффектней выглядеть, когда выйдут сопровождать своего властителя – к народу!
Красиво, да. Хотя и бесполезно: сильней и проворней воина такое «намазывание» не сделает. Как и – внимательней! Ведь до сих пор ни у кого не возникло ни малейшего желания пристально осмотреть охраняемое ими помещение! Или их главная задача – предотвращать как раз – внутренние, от «своих», покушения?..
Но вот ожившего и увели: под белы ручки, распевая какие-то псалмы. За жрецами последовали, по команде своего офицера, и бравые воины.
Конан, убедившись, что массивные высоченные двустворчатые двери захлопнулись за отбывшими, выждал на всякий случай минут пять. Но всё было тихо! Решив, что дальше тянуть опасно – а то как бы кто не вернулся, чтоб подготовить медный чан к новой «жертве», киммериец бесшумной тенью пробрался по балкам к стене. Спустил вниз верёвку с узлами.
Слез по ней и сам.
И вот они – сокровища!
По углам огромного помещения действительно, как и описывал Фаррух, стояли гигантские лари, даже без крышек, наполненные доверху изумрудами, сапфирами, рубинами, алмазами! Рядом имелись и сундуки – с традиционным золотом. В монетах и слитках.
Конан скинул со спины свою любимую чёрную суму: сегодня она была заранее предусмотрительно им опустошена. И принялся обеими руками, прямо горстями, заполнять её: для начала – драгоценными камнями. Ну а когда опустошил полтора из четырёх ларя, прихватил из сундуков и пару пригоршней золотых монет: на «мелкие», ближайшие, расходы! Ими заполнил промежутки между камней в суме. Не забыл и про кошель, пристёгнутый к поясу.
Убедившись, что сума наполнена доверху, застёгнута, и ничего не зашумит и не просыплется, Конан на прощанье подошёл к стоявшему в центре на возвышении медному чану-котлу. Принюхался.
Всё верно: пахнет и мёдом, и какими-то травами. Ну а мумиё, как известно, запаха почти не имеет. Но как же эта штука действует?!
Конан по локоть запустил уже начинавшую побаливать в моменты сильного напряжения левую, покрытую многочисленными шрамами и рубцами, руку в чан. Вынул. Внимательно рассмотрел, как с неё капают обратно в чан тягучие жёлтые капли. Обтёр руку прямо о край чана.
Хмыкнул: не сорок дней, конечно, но… Э-э, посмотрим!
Обратно по своей верёвке он выбрался легко. Как легко и прополз по крыше к заднему торцу здания. Перед фасадом усыпальницы вовсю кипело «представление»: там и пели, и, судя по звукам бубнов и цимбал, и выкрикам зрителей, плясали. Местные танцовщицы могли выступать очень даже зажигательно – Конан лично в этом убедился в том караван-сарае, в котором остановился, оставив в стойле верного коня. Ну так вот: танцы местных профессионалок легко могли бы привести в возбуждение и этого самого коня! Что уж говорить о властителе, сорок дней вынужденного воздерживаться от «традиционных» привилегий восточного царька! О его многочисленном гареме в городе не говорил только ленивый.
Чтоб спуститься, как и прибыл, цепляясь за крошечные трещины и швы в каменной кладке, пришлось левую руку обтереть ещё и о набедренную повязку – чтоб не соскользнула в критический момент.
Но спуск прошёл спокойно.
Удалиться от заднего торца здания удалось незамеченным: он удачно, как оказалось, прибыл в город. И выбрал момент – точнее, это момент выбрал – его!: все жители, здоровые, и даже больные, кривые, хромые, и параличные – явно собрались сейчас на площади перед усыпальницей. Дивясь воочию на настоящее чудо излечения и воскрешения. И даже стража наверняка считала, что смысла охранять что-либо кроме своего восставшего властителя – нет!
В караван-сарае присутствовала только жена хозяина: пожилая и заезженная Мухаббат. С отрешённым и сердитым взором она полировала влажной засаленной тряпкой наваленную у мойки посуду. Конан подошёл:
— Здравствуй, Мухаббат! А ты почему не на празднике?
— Не могу, Конан. Кто-то же должен присматривать за всем этим хозяйством, — она не без иронии обвела рукой «хозяйство», — пока мой муженёк и все наши слуги тешат своё любопытство видом воскресшего сволоча!
— А почему ты называешь его – сволочем?
— Потому, что он – редкостная сволочь! А говорю я это тебе потому, что ты, Конан – иностранец. И – человек слова и чести. И вряд ли кому сболтнёшь чего лишнего.
— А есть что-то… Конкретно – плохое в воскресшем… Правителе?
— Ха! Ты ещё спрашиваешь! Впрочем – извини, — вспышка злобы пропала так же быстро, как и возникла, и хозяйка снова принялась с остервенением драить посуду, — Ведь ты – иностранец. И не знаешь ни привычек, ни нрава нашего нового – вернее, старого! – правителя! А сейчас, в новом молодом теле, с новыми силами, нет никаких сомнений, что он снова примется за старые делишки! И уж что-нибудь новенькое — придумает!
Конан, уже подозревая привычные для восточных правителей-сластолюбцев мерзости, всё же спросил:
— Насилует невинных девушек? Убивает и мучает недовольных, и не понравившихся людишек? Обирает купцов? Вводит непомерные налоги?
— Ну… И всё это он тоже делает. Но главное – не даёт житья нашим, что замужним, что незамужним, девушкам… Так, ещё года три назад, он, ну, вернее – его люди – схватили прямо на улице нашу старшую дочь, и отвезли к нему во дворец. На потеху. А когда этот мерзавец с ней вволю натешился – отдал на растерзание ближайшим прихвостням! Жрецам и придворным! (Ты не смотри, что они – якобы «святые и просвещённые»! Они – очень даже до этого дела охочи!) А уж те – стражникам… Словом, Конан – через три дня нам вернули уже остывший труп, на котором и живого-то места не было! И всё, что можно было разорвать и отгрызть – было и разорвано и отгрызано!
И жаловаться некому!
Но главное – не это!
Поскольку женщина замолчала, кусая губы, Конан после весьма продолжительной паузы всё же решил спросить:
— Так что же – главное?
— Главное, Конан, так это то, что чем больше воскрешений переносит наш проклятый Хаттой, тем более… Жестоким. Злым. Изобретательным, и… сволочным он становится! Набирается, как бы это сказать, опыта. Цинизма. И ненависти к своему же народу. Словно всё время своего царствования, вплоть до очередного возрождения, только тем и занят, чтоб придумать новые пытки для преступников или недовольных, и изобрести новые способы унижения и издевательств над теми, кого он… ну, берёт в наложницы, жёны, или просто, вот как нашу – для сиюминутных развлечений! Услаждения своей похоти и садистских замашек!
Конан прикусил поджатые губы. Он вовсе не собирался быть втянутым в местные разборки за власть, или, тем более – заняться наказанием или устранением зарвавшегося и распоясавшегося сластолюбца и маньяка. Он – простой наёмник и искатель приключений. И Куша. И его пусть и тронула история несчастной девушки, но не вмешиваться же ему действительно – во внутренние дела чёртовых бетитов. Для этого есть оппозиция, ну, или на крайний случай – другие претенденты на местный престол.
Так что Конан, играя желваками, сказал:
— Мне очень жаль, Мухаббат. Что так получилось с твоей дочерью. Я искренне вам с мужем сочувствую.
— Спасибо, Конан! – ладонь женщины смахнула набежавшую слезу, рот попробовал изобразить улыбку. Но ничего у Мухаббат не вышло, — Я… тронута. Твоим сочувствием – я вижу: оно не напускное, а настоящее!
Но обычно я никому эту историю не рассказываю, особенно из иностранцев. А уж из наших!.. Да и вообще – про нашего властителя нельзя громко сказать ни одного плохого слова! Ещё услышит какой стукач, которых у проклятого Хаттоя – сотни по всему городу, а стража только и ждёт: кого бы неосторожного и болтливого схватить! И подвергнуть новым, изощрённым, пыткам, которыми регулярно развлекается их повелитель!
Но ты, наверное, не для того, чтоб выслушивать старую уставшую, расстроенную и измученную, женщину, пришёл?
— Да. – Конан был рад, что эта щекотливая и неприятная тема оказалась закрыта, — Я хотел расплатиться. Я сейчас съезжаю.
— Поняла. То есть – тебе не интересно остаться на Празднества?
— На Празднества?
— Ну да. Теперь целую неделю у нас будут раздавать бесплатный хлеб, бесплатное вино, и каждую ночь всех будут загонять опять на площадь: любоваться, как этого мерзавца в очередной раз будут короновать! Четыре раза подряд!
— Так он… Правит уже четвёртый срок? – догадался варвар.
— Верно. И с каждым разом налоги всё выше, наказания за неповиновение – всё более жестокие, а постельные пристрастия Хаттоя – всё более изощрённые. И извращённые. Но я опять отвлеклась, — одёрнула сама себя Мухаббат, — Если ты хочешь расплатиться — с тебя ещё восемь шейкелей.
Конан вынул из кошелька на поясе, куда предусмотрительно тоже насовал доверху золотых монет, одну:
— Вот. Сдачи не надо. Я… Пойду заберу свои вещи.

Вещей у Конана почти и не было: только то, что он вынул из сумы, чтоб освободить её: немного вяленного мяса, сухофрукты, да набор его «фирменных» воровских инструментов. Плюс кое-какая сменная одежда, вроде плаща и ещё одной набедренной повязки, да пара кинжалов для метания.
Всё это он сложил в небольшую запасную сумку, шитую бисером, которую ещё вчера предусмотрительно прикупил на местном рынке.
Осталось только спуститься и распрощаться.
Что он и сделал, не без удивления обнаружив в огромном нижнем зале нищего, к которому успел привыкнуть за эти три дня. И он ещё тогда, в самом начале, подумал, что тоже наверняка – штатный стукач. Уж слишком хитрущие у калеки без ноги и кисти – глазки. А уши – только что не наводятся сами, словно подсолнухи – за солнцем, в ту сторону, откуда звучит заинтересовавший калеку разговор…
Однако или все посетители караван-сарая были предупреждены, или отлично стукача знали, но Конан, обычно трапезничавший здесь в одиночестве, и тоже, кстати, внимательно прислушивавшийся к разговорам людей, слышал, что ни разу при нём никто существующую власть не ругал!
Из чего Конан сделал абсолютно логичный вывод. Что или все ею довольны, (Что, как он прекрасно знал, нереально!) или… Вот именно – не смеют при посторонних и стукачах открыто говорить!
Конан вышел через заднюю дверь, пройдя в конюшню. Где оседлал верного Серого, и, поплутав немного по тёмным сейчас и практически пустым улочкам и переулкам, отбыл из заштатного городишки. А именно так столица бетитов, Намунган, и выглядела, несмотря на это гордое название. Половина домов вообще стояли пустыми, а те, что ещё были заселены, давно никто не ремонтировал: побелка осыпалась, рамы дверей и окон покосились, крыши прохудились… Конан подумал, что, похоже, не процветает местная экономика, раз всякого рода купцы и мастеровые не торопятся съехаться сюда, в столицу, поближе к дворцу правителя. А оно – вот оно как…
Ворота оказались заперты, и сердитый и придирчивый начальник караула из трёх не менее мрачных сардоров сообщил Конану, что согласно указа правителя никто не имеет права покидать их столицу, пока не кончатся Празднования коронации.
Однако золотая монета очень быстро решила дело в пользу Конана. Он, конечно, мог бы и запросто уложить всех четверых, но – зачем? Лишней крови теперь киммериец предпочитал избегать. Правда, не столько из «человеколюбия», сколько из элементарной осторожности, наученный горьким опытом: на шум схватки наверняка обратят внимание, хотя бы те же вернувшиеся на посты стукачи, и просто – случайные свидетели, оставшиеся охранять последнюю собственность от ворья, как та же Мухаббат, и уж молчать не будут! Ну а здесь…
Караульные просто разделят полученную мзду, а на расспросы начальства наверняка ответят: «Нет, никто не проезжал»!
За тридцатифутовыми стенами Конан почувствовал себя и спокойней и уверенней. Двинулся по пыльной и раздолбанной колёсами телег и повозок дороге на восток – к цивилизации. Но когда спустя полчаса оказался среди особо густых зарослей саксаула, мучавшие его варварскую, но любящую справедливость, душу сомнения и мысли заставили варвара свернуть влево – в самую непролазную чащу.
Здесь, спрыгнув с седла, и внимательно оглядевшись, он и принялся рыть верным мечом глубокую яму в песчаном грунте.
Когда спустя ещё четверть часа её глубина показалась ему приемлемой, он закинул на дно суму с добычей. Достал из новой сумочки свой воровской набор инструментов и отмычек. Спрятал его за пояс. Кинул в яму и сумочку.
Теперь – зарыть, заровнять, чтоб не осталось следов, и – запомнить!
Ну, с этим у варвара никогда проблем не было: он мог бы найти любое место, в котором побывал, даже ночью, даже спустя десять лет, и даже с завязанными глазами!
Выведя коня снова на дорогу, он посмотрел в умные глаза:
— Серый! Ты – конь умный. Поэтому ступай себе, куда глаза глядят, и найди нового хозяина. Потому что старого ты можешь… Просто никогда больше не увидеть! Ну, вперёд! – Конан от души хлопнул Серого по крупу, на что тот отреагировал вполне практично: действительно ускакал прямо по дороге, заодно, как невольно подумалось варвару, полностью заметая его «следы», если бы кто пустился в погоню.
С целью запутать и, вот именно, замести эти самые следы Конан нарвал пук колючих и жёстких веток с кустарника, и тщательно замёл все следы, которые остались после того, как они с конём забирались в чащу.
После чего, не выходя на дорогу, так, по зарослям, легко обходя препятствия и кусты, двинулся назад – к «столице».
А так как ходил варвар быстро, ещё до восхода солнца он снова стоял перед опоясывавшей Намунган стеной. И поскольку по её кромке никто не ходил, незамеченным взобрался наверх. По широкому парапету, огороженному бортиком с бойницами, добежал до сторожевой башни. И преспокойно спустился по имевшейся внутри круговой лестнице. Вышел на улицу.
Оказался Конан в квартале медников. Именно здесь изготовляли и котлы, и тарелки, и казаны, и всю прочую медную утварь. И варвар именно сюда и стремился: знал, что наверняка и здесь имеются те, кто стережёт добро от расхитителей. И верно: вот как раз одна из дверей лавок-мастерских распахнута, а на пороге сидит весьма почтенный на вид старец. Точнее – не сидит, а дремлет, клюя носом, и мирно посапывая.
Конан не придумал ничего лучше, как ручищами зажать рот «бдительному стражу» и быстро втащить того внутрь помещения – так, что старик даже опомниться не успел, как оказался на лавке, у наковальни и едва тлеющего горна. На Конана уставились два вначале ничего не понимающих, а затем – перепуганных насмерть глаза. Варвар усмехнулся:
— Здрав будь, почтеннейший. Я – Конан-киммериец. И я не причиню тебе вреда, если ты честно ответишь на мои простые вопросы. Не бойся – от них никто не пострадает! Если согласен – я могу отпустить твой рот. Но! Если попробуешь закричать, или позвать на помощь – уж не взыщи. Сверну шею! Понял? Кивни, если понял.
Старик немедленно так и сделал. Конан не без облегчения отпустил его рот. Старик шумно и жадно вдохнул полной грудью, но не издал больше ни звука: всё действительно понял!
— Отвечай, только честно. Ты – явно пожил в этом городе достаточно. И видел прошлое, да, наверное, и позапрошлое возрождение этого… Хаттоя.
Старик кивнул. Голос оказался с перепугу слегка охрипшим, но это быстро прошло:
— Да, Конан-киммериец. Я видел два… Возрождения. Нашего Повелителя Хаттоя из династии Гарунидов.
— Мне нужно знать. Не бойся – я тебя не выдам. Так вот: правда ли, что с каждым таким возрождением ваши налоги – больше, пытки – более жестоки, и невинно арестованные и замученные – всё многочисленней?
Старик заморгал на киммерийца глазёнками, но отвечать не спешил. Явно – боялся: не хитрая ли провокация – всё это?! А ну – как сам правитель послал огромного северного варвара, чтоб узнать, что думает о нём народ на самом деле?!
— Как тебя звать, мастер?
— Анвар.
— Так вот, мастер Анвар. Я здесь – чужак. И хочу… разобраться, как тут и что – на самом деле! Если ты честно не ответишь – я просто сверну тебе шею, как и обещал. Ну а если ответишь честно – я уйду. И ты меня больше никогда не увидишь.
— Хорошо, я отвечу. – потиравший невольно шею сухонькими руками в синих прожилках, мастер, похоже, надумал, — Ты прав. Мне, как старожилу, такое действительно — прекрасно видно. А начиналось-то всё как хорошо… Всем раздавали бесплатные лепёшки и сумаляк. Делали для кварталов бедноты бесплатный плов раз в неделю… Но потом всё это сошло на нет! И раздачи хлеба проводили – только раз в году. А в этот раз – так и вообще лишь на Праздник воскрешения! Ну а что до налогов…
Нам, медянщикам – едва-едва хватает, чтоб сводить концы с концами! Поставщики подняли цены на руду: к нам в город её везти никто не хочет, опасаясь – и справедливо! – что их могут схватить, и подвергнуть пыткам и допросам. Так что мы сами теперь выезжаем из города, в сопровождении стражи, и караваны рудокопов тоже охраняет стража – уже их стража! Ну, в том числе поэтому цены у них и выше. А вообще, насколько я знаю, такая же ситуация и у других артелей и мастерских. Никто не хочет торговать с нами: любого иностранного купца, или просто путешественника, могут в любой момент, под любым предлогом – арестовать! Имущество конфисковать. Самого – запытать. И вздёрнуть!
— Благодарю. – Конан кивнул, он и сам достаточно часто замечал на себе подозрительные взгляды нарядов стражи, однако начальники таких нарядов весьма трезво подходили к ситуации: понимали, что могучий и весьма злобно глядящий здоровяк с огромным мечом не захочет просто так сдаться! Тем более, что в таких нарядах сардоров редко было больше трёх-четырёх человек, — А что… насчёт женщин? Ваш Хаттой – действительно до них очень охоч?
— Вот уж – да, — старец криво усмехнулся, — Ну, перед последним-то возрождением, примерно за год, он поунялся: силы явно стали не те. Но до этого – лютовал! Что твой казенахский петух! Ни одна смазливая бабёнка в Намунгане не могла быть спокойна! И даже дома – не могла! Уж стукачей, и разного рода соглядатаев у Хаттоя – несчитано! Докладывали, у кого, какая, сколько лет, да как выглядит… И их забирали – прямо из дома!
— А что же – их мужья и отцы?! Не могли, что ли, увезти прочь?!
— У нас всего четверо ворот, Конан-киммериец. И при каждых – всегда огромная стража. Не три человека, как в праздник – а взвод! И всех выезжающих, (Как, впрочем, и въезжающих!) – проверяют.
Мало-мальски симпатичная женщина – обречена! На то, что её доставят во дворец. Осмотрят – на предмет здоровья и отсутствия изъянов. И ночью её хотя бы раз «осчастливит» вниманием «железный светоч» Хаттоя.
Впрочем, не понравившихся он – из дворца просто изгоняет…
А особо дерзких или орущих – отдаёт на потеху страже.
— Понятно. – Конан невольно сглотнул, — А почему же вы… Не бунтуете?! И почему – в таком городе ещё хоть кто-то проживает?
— А потому, Конан, что у правителей бетитов всегда золота – полные закрома. Под дворцом – секретная шахта! Очень, по слухам, глубокая…
И у них – договор с соседними правителями. За каждого отловленного и возвращённого бетита – огромная награда! И уж не сомневайся – в живых их таких отловленных не оставался до сих пор никто! А пытки Хаттой придумал действительно – изуверские! Что же до бунтов…
У нас стражи – чуть ли не больше, чем жителей в Намунгане! А есть ещё и стукачи-осведомители, и продажные девки в кабаках – и все они тоже работают на Хаттоя. Что и понятно: жить-то – надо!
Конан, намотавший на ус информацию о «шахте», хмурил чело и кусал губы: уж слишком похоже на правду. Особенно после того, что ему поведала Мухаббат. Но сейчас…
— Спасибо, Анвар. Я сейчас уйду. Для тебя же будет лучше, если о моём приходе и расспросах – никто не узнает. Но имей в виду! Если ты попробуешь обо мне рассказать шпикам и осведомителям – найду и под землёй! И можешь мне поверить – твоя смерть будет ничуть не легче, чем в застенках Хаттоя!
— Ты мог этого и не говорить, Конан-киммериец. Уж кто-кто – а я наслышан о тебе. И твоих похождениях. Знаю я и то, что ты – человек слова. И если обещал никому про меня не рассказывать – так и будет. Ну а насчёт смерти… Лучше, конечно – позже, чем раньше! – старик покудахтал. Очевидно, это должно было изображать смех.
Конан фыркнул и сам:
— Абсолютно согласен!
После чего пожал тонкую сухую, похожую на куриную, лапку старика:
— Удачи тебе, Анвар! Береги себя.
— Да уж постараюсь, Конан. Ну а тебя – благословляю на то, что ты, как мне кажется, — морщинистое веко одного из чёрных глаз хитро подмигнуло, — задумал! Всё верно: наши правители в самый первый раз вступая в должность – вполне… Терпимы! Стараются понравиться, завоевать народную любовь и популярность… Это только потом их власть…
Да, развращает!
Конан кивнул: так и должно быть. Абсолютная власть и безнаказанность — абсолютно и развращают!

Уже занимался рассвет, когда он добрался снова до дворца. Звуки музыки и бубнов сейчас стали потише: похоже, музыканты подутомились. Да и танцы… Стали, вроде, поспокойней. Но у заднего торца дворца так никого и не было: а ещё бы! Попробуй такое зрелище пропустить! Да и смысл…
Конан, по дороге сюда прихвативший предусмотрительно из одного из домов явно купца бурдюк с водой, влез снова на крышу. Забрался внутрь зала с медным котлом. Тщательно заделал за собой дыру в кровле, через которую проник: теперь даже те, кто выбрался бы на крышу не смогли бы найти её!
Историю дворца и его крыши он знал отлично: пять лет назад здесь случился жуткий пожар. (Не иначе, как кто-то ну очень осерчавший решил таким способом уничтожить обрыдшего Хаттоя!) Внутреннее убранство, шикарные постели, резные столики, скамьи, гардины, ковры, и всё прочее в этом роде – сгорело. Уцелели только почерневшие от копоти монументальные каменные стены.
Но царю удалось спастись. Причём – без особых проблем. Поскольку он ночевал в комнате с «чёрным» ходом, ведущим в отличный тоннель, выводивший за пределы дворца!
Конан даже подумывал вначале воспользоваться для проникновения именно этим путём. Но передумал: уж слишком большой отряд стражи охранял возможное место эвакуации в расположенном в двухстах шагах от дворца старом особняке, принадлежавшем тоже — Хаттою…
Зато теперь во всех залах полы были – мраморные, а ковров и гобеленов на стенах не было вовсе. Как и столов и стульев. Как и потолков комнат – сделанных ранее из досок и традиционных для востока плетёных матов из соломы, засыпанных сверху землёй.
Так что теперь все посетители дворца вынуждены были «любоваться» непосредственно балками из меди, стропилами из медных же полос, и внутренней стороной черепицы. Керамической.
Но для целей Конана такое странное архитектурное решение оказалось буквально замечательным! Так легко проникать внутрь дворцов, и перемещаться из помещения в помещение ему не удавалось ещё никогда!
Варвар по стропилам перебрался в соседний зал – где имелся склад явно религиозных причиндалов: одежда, жезлы, носилки (Медные!), статуи божеств, гипсовые, высоченные и пустотелые – чтоб можно было носить на носилках! Светильники на трёх ножках, головные уборы в виде тиар, запасные факелы, и прочее в таком же духе.
Вот внутри одной из таких пустотелых статуй он и спрятался, убрав верёвку за собой, и справедливо посчитав, что здесь его будут искать в последнюю очередь! Так как решат, что наглый вор чешет во все лопатки, чтоб оказаться подальше!
А искать точно будут: едва обнаружат пропажу драгоценностей и золота!

Опасения Конана оправдались: едва, как он понял, взошло солнце, и песни-танцы прекратились, как распахнулись – судя по звукам! — огромные наружные двери дворца-усыпальницы, и внутрь шумным потоком начали вливаться служители, жрецы, охрана, и прочие разного рода дармоеды, что обслуживали царя Хаттоя и его вельмож. Конан наблюдал через дырочку в пупке статуи, но пока двери подсобного помещения оставались закрыты.
Однако не прошло и пары минут, как под сводами высоченных потолков раздались испуганные и возмущённые крики, и началась вполне обычная в таких случаях суета: за дверьми топали, орали, ругались! Громыхали оружием и чем-то ещё!..
Но особенно выделялся один визгливый высокий голос: тенор. И поскольку именно после его выкриков суета усиливалась, Конан легко догадался, что это отдаёт приказания сам воскресший и уже почти очухавшийся Хаттой.
И вот отворили двери и вбежали и к нему: в подсобное помещение.
Искали, если совсем уж честно, по верхам: никому и в голову не пришло перевернуть истукана, в котором варвар засел. Крики, шум и ругань закончились только через почти час. Затем всё, как по команде – утихло.
Впрочем, почему – «как»? Наверняка – по команде. Его Величество, утомлённое суетой и обрядами празднества, наверняка изволило пожелать почивать! Вероятнее всего приказав поиски дерзкого преступника перенести в город. И за его пределы. Что Конану тоже было на руку: сейчас число стражников-сардаров наверняка сократится.
Из подсобки все, кто до этого шарил по её углам – убрались. Двери заперли. Конан вздохнул посвободней.
Однако он ещё часа полтора на всякий случай выжидал: пусть мерзавец уснёт покрепче, а те, кого киммериец наметил себе в жертву – за это время тоже…
Помолятся, поедят, выпьют, и – тоже лягут спать! Ведь завтра, и в ближайшие пять дней им предстоит много ночной работы: празднества, торжества, гимны, молитвы… Коронация!
А тот, кто ему нужен – отнюдь не первой молодости.
Выбрался из идола Конан легко. Поскольку хоть тот и весил фунтов двести-триста, для его могучих мышц это не являлось проблемой: приподнять, наклонить, уложить наземь. Затем – вновь поставить.
Теперь он опять забрался наверх, на стропила. Перебраться по ним в любую часть этого вполне стандартно для такого рода зданий построенного дворца проблемы не представляло: из-за пожара здесь и правда не имелось ни единого потолка! Ну а почему властитель не пожелал приказать изготовить новый, неуязвимый для огня декоративный потолок – наплевать. Конану некогда было выяснять насколько скаредна душонка царька, или знакомиться с национальными особенностями сооружения гигантских беспотолочных зданий, поскольку он не собирался записываться в архитекторы или строители.
В том помещении без единого окна, в котором он обнаружил единственного старца, возлежавшего на ложе с толстенным матрацем и резными каменными подпорками для противокомарного полога, горела только масляная коптилка – перед алтарём с какими-то выточенными из камня же божками на медной полке.
Наверняка – тот, кто ему нужен.
Верховный жрец. На вид ещё вполне крепкий и моложавый мужчина.
Поскольку остальные служители культа, царька, и местных божков размещались по нескольку человек в комнатках, и постели их вовсе не были столь мягки и шикарны, всё было понятно. «Аскеты», туды их в качель!..
Спуститься вниз, проникнуть под полог, и зажать рот вскинувшемуся было «старичку» было делом пары минут. Нетрудно было и удерживать оказавшегося почти без мускулов, но с большим пузом, служителя культа на месте. Но вот заставить молчать…
Жрец всё время норовил цапнуть Конана за ладонь, и какие-то звуки из себя выдавить! А уж извивался… Точнее – пытался. У Конана не больно-то забалуешь!
Киммериец проблему решил просто: левой рукой сжал горло завзятого упрямца так, что лицо того покраснело, позеленело, затем посинело. А когда и глаза закатились под веки, слегка отпустил. Шумный вздох удалось заглушить другой ладонью. Конан приблизил свои горящие злобой глаза – при случае уж он умел напустить на себя грозный вид! – к красным от бессонной ночи глазам жреца:
— Ответишь честно на мои вопросы — не буду тебя пытать! Умрёшь быстро и безболезненно! Кивни, если понял!
Вместо этого выпучивший глаза старец снова забился, завертелся в могучих объятиях ещё сильней! Упрямый? Вряд ли: скорее просто глупый и наглый. Пришлось повторить трюк с «изменением цвета лица».
— А теперь – понял?
Та же реакция! Но уже не столь бурная и мощная. Похоже, выдыхается его подопечный. Тем не менее склонность к сотрудничеству упрямый старик проявил только после десятого, если не двенадцатого «придушения».
— Я не настолько глуп, чтобы отпускать твой рот. Поэтому – просто кивай головой. Или качай – смотря какой ответ захочешь выдать. Понял?
Понял.
— Ты – главный жрец этого безобразия?
Небольшое колебание. Но, похоже, старец понял, что страшный и безжалостный, если верить легендам и слухам, варвар с горящими глазами видел его на площади, во время ритуалов. Так что отпираться бессмысленно. И вот – утвердительный кивок.
— Мёд с травами, мумиём и эликсиром вечной жизни делаешь ты?
Снова кивок.
— Где хранится этот самый «эликсир жизни»?
Непонятные кивания-качания. Странно. Но Конан догадался:
— А-а, вы и его тоже каждый раз – делаете?
Кивок.
— Ну и где хранится рецепт этого… эликсира?
Молчание и неподвижность. Но предательски скосившиеся невольно глаза показали Конану, проследившему направление взора, большую плиту. Каменную. Стоявшую в углу. Прищурившись, он заметил на ней прихотливую вязь: буквы. И слова… Явно – стигийские!
Так вот оно в чём дело…
Ну правильно: кому кроме проклятых стигийцев придёт в голову столь изощрённое свинство?!
— Кто кроме тебя владеет рецептом эликсира?
Глаза вроде как бы даже расширились: видать, старик и правда – возмутился! Что кто-то кроме него, «избранного», может ещё владеть столь могущественным, священным, секретом! Но вот голова покачалась: никто.
Конан кивнул:
— Молодец. Отвечал честно. Ну, и я поступлю честно: мучаться ты не будешь!
Всё верно: могучие кисти чуть напряглись, рванули…
И вот уже свёрнутая, словно у цыплёнка, шея не держит голову, и та заваливается на левое ухо прямо на пуховую подушку!
А вот это в планы киммерийца не входит! Конан аккуратно уложил голову как положено: лицом кверху. Мало ли! Пусть думают, что их верховный жрец просто почивает! Крепче и дольше обычного.
Впрочем, до вечера, когда предстоят очередные торжества, вряд ли его хватятся. А и хватятся – так только его подчинённые.
Теперь – плита.
Она оказалась высотой в три фута при ширине два. Толщиной- пять дюймов. Письмена на ней были выбиты с помощью резца: и глубоко, и чётко. Вначале, после того, что Конан принял за «заглавие», они шли в столбец: не иначе, перечислялись необходимые компоненты и ингредиенты. А в конце текста слова шли уже подряд: наверняка – рецепт изготовления.
Хм-м… А вот плита – проблема. Это – не папирус, или манускрипт на пергаменте. Не сожжёшь! И расколошматить молотом – нельзя. Тут даже с его титанической силой одним-двумя ударами не отделаешься: нужно раздробить на мелкие кусочки! Услышат!
И не унесёшь ведь с собой – такая весит фунтов под тысячу…
Но как же тогда… Может быть… Ага! А вот это – идея!
Конан быстро забрался обратно под стропила. Только что, при поисках, он в какой-то комнате видел…

Доставить все дрова, которые, как он полагал, понадобятся, удалось за три ходки: пришлось увязывать их верёвкой, найденной в комнатке главного жреца. Но вот они и доставлены.
Тут варвару пришлось попотеть: чтоб уложить чёртову плиту на несколько перевёрнутых медных котлов и подставок светильников, едва хватило даже его титанических мускулов. Зато теперь между полом из мрамора и нижней поверхностью плиты было добрых полтора фута!
Развести мощное бездымное пламя было делом нескольких минут. И поддерживать его примерно с час было нетрудно. Полыхало – будь здоров!
Зато когда плита раскалилась так, что только что не светилась красным светом, план киммерийца оказалось воплотить вполне легко!
Конан выплеснул на неё полный котёл студёной воды!
После чего поспешил унести ноги: зашипело так, словно в комнатёнке жреца пробудилось тысяч десять голодных и злых змей!
Зато цель оказалась достигнута: плита треснула в сотне мест, и осколки и обломки всех размеров обрушились прямо в объятия всё ещё пылающего костра! Где треск и взрывы от разлетавшихся осколков продолжились.
Ну, теперь вряд ли даже самый искусный и терпеливый педант-зануда сможет когда-нибудь сложить этот пазл, и восстановить текст!..

Суета началась несусветная!
В полости идола Конан, разумеется, на этот раз прятаться не стал.
Потому что только идиот не догадается, что тот, кто сломал шею главному жрецу, и испортил священную плиту, прячется где-то в самом здании! И уж тут поверхностными поисками дело явно не ограничится!
Конан прополз по стропилам к комнатам самого Хаттоя. Почивавшего тоже под пологом. Само-собой, куда более помпезным и шикарным, чем у какого-то там главного жреца.
Разумеется, было прикольно наблюдать, как к тому то и дело забегают разного рода начальники: от начальника стражи до явно – главного интенданта здания… И все они получают разгон! И новые «ценные» указания. А в промежутках между их визитами вырванный из объятий мирного сна Хаттой ругается на пяти известных Конану языках. И ещё на добром десятке – неизвестных. Включая явно – стигийский.
То есть – надпись на чёртовой плите наверняка мог бы прочесть в случае крайней необходимости – и сам Хаттой.
Ну вот верховный правитель и во второй раз подписал себе смертный приговор. Оставлять такого «знающего» свидетеля, и соучастника мерзкого обряда и традиции, Конан не собирается!
Через десяток минут царёк всё же надумал: приподнял свою «божественную» задницу и вышел – не иначе захотел лично взглянуть на испорченную плиту и убитого главного жреца. Однако не прошло и ещё десяти минут, как правитель вернулся. Лицо пылало явно не добротой и умиротворением. А уж ругался царёк теперь так, что прошлая ругань казалась мирной молитвой!..
Примерно через ещё час суета и переполох вновь подутихли. Хаттой с огромным раздражением и изощрённой и площадной руганью снова мажордома и вообще всех отослал. После чего снова лёг: не иначе, досыпать.
Вот и славно.
Выждав с полчаса, когда сопение и подёргивания во сне сказали варвару, что его утомлённый воскрешением, внеплановой побудкой, и обрядами подопечный всё же уснул, киммериец, подобно бесшумной тени, спустился и к нему. Полог у властителя оказался тоже – не просто так. А с ловушками!
Если б Конан раньше не увидел, как Хаттой кое-что придерживает, а кое-где – на пол не наступает, непременно словил бы порцию порошка чёрного лотоса в лицо! Тончайшие нити, спускавшие механизмы, варвар в темноте, быть может, и не заметил бы даже своим кошачьим зрением, но в данном случае сам «охраняемый» дал ему подсказки – где они.
Хаттой к пробуждению с лапищей варвара на лице оказался готов: мгновенно из-под подушки взметнулась рука с кинжалом: наверняка с отравленным лезвием! Да только Конан тоже был не лыком шит: вместо кинжала успел под подушку положить простую медную ложку. Так что тычок широким черпалом себе в плечо варвар воспринял спокойно. И даже не озаботился эту руку перехватить.
Однако после того, как Хаттой убедился, что оружие в его руке не совсем адекватно ситуации, киммериец приблизил своё лицо к царскому:
— Я не стал бы оставлять тебя в живых, если бы мне не нужны были ответы. Ответишь честно – умрёшь быстро и безболезненно. Как умер твой главный жрец. Я даже не удосужился спросить его имени – оно, впрочем, для меня значения не имеет. Теперь – или кивай, или – наоборот: качай. Твоей тупой похотливой головой.
Это у тебя было четвёртое возрождение?
Ненавидящие злющие глаза. Однако Конан и сам умел смотреть ничуть не хуже. Ну а если учесть сжимаемые постепенно и неотвратимо на горле чудовищные захваты кистей… И вот уже враг краснеет, синеет, сникает…
И кивает.
— Кроме тебя и главного жреца кто-нибудь тут владеет стигийским?
Качание. Никто. Ну правильно: зачем создавать себе проблемы и конкуренцию? Ведь если властителя можно и убить и заменить на другого «Гарунида», то поступить так с главным носителем «священного» тайного знания не придёт в голову никому! Ну а тот в своё время, почуяв приближение старухи с косой, прежде чем отправиться на Серые Равнины непременно изберёт и научит наиболее «достойного»… И уж ему-то передаст. Ну а тот – новому правителю. Тем более, что передавать-то нужно не весь язык. А лишь те пару сотен слов, что высечены были на священной плите.
— Ты действительно… Так любишь секс?
А вот глаза и повело! Ух ты! Их обладатель явно предался приятным воспоминаниям! У Конана внутри словно всё перевернулось! Ах ты ж!..
Глядя на юную телом, но с прогнившей насквозь похотливой душонкой, сволочь со свёрнутой шеей, Конан невольно перевёл взгляд на ту свою руку, что обмакивал в чан со «священной» жидкостью.
Неграл их всех раздери! Рука-то…
Действительно молодеет! Уже и почти все шрамы исчезли, или стали намного менее заметны! Значит…
Значит, нужно не ограничиваться полумерами: а ну, как чёртов «мёд» восстановит и свёрнутую шею?!
Хотя, если честно – вряд ли. Но на всякий случай…

Отрезанную голову Хаттоя Конан забрал с собой. Волосы связал в пук, а за него – привязал к поясу.
Правда, конечно, перемещаться по стропилам с такой ношей, к тому же капавшей кровью, было неудобно. Но он добрался до комнаты, где оставил главного жреца без проблем.
К счастью, подчинённые царя, что жрецы, что стража, похоже, не получили указаний охранять труп. Поэтому из «охраны» при убитом имелось всего двое служек – явно молодых послушников, только готовящихся стать адептами. Ну, раз так – сами виноваты! Выбрали, значит, свою судьбу…
Первого Конан зарубил ещё в полёте, второй тоже не успел и пикнуть, как получил мечом в горло!..
Теперь осталось только привязать отрубленную голову к поясу.
А вот с этим возникли проблемы: жрец, как и остальные, брил голову налысо. Но Конан догадался привязать отрубленный трофей поперёк: у носа, и ещё раз – поперёк: как на базарах увязывают дыни.
Вокруг медного чана царила деловая суета: тут был и начальник стражи, и добрый взвод охраны, и с десяток жрецов. И все они – «бдили»!
Похоже, реально оценили возможную перспективку распрощаться навсегда с возможностью «вечной жизни»!
Вот когда Конан пожалел. Что во дворце действительно невозможен пожар. Даже отвлечь всех этих балбесов нечем!
Впрочем, почему – нечем?!
Широко размахнувшись, Конан бросил о каменную стену голову Хаттоя! Да так, что на плиты каррарского мрамора пола брызнули мозги!
А когда несколько стражников ринулись к голове, и заорали, что это – сам Хаттой, вся честная компания пришла в движение! И Конан вполне достиг своей цели: все жрецы и две трети стражи ломанули прочь из главного зала, даже не взглянув наверх!
Выждав, когда они точно достигнут опочивальни правителя, варвар спрыгнул на пол.
Как ни искусны были оставленные у чана стражники, но справиться с боевой опытной машиной по уничтожению любых врагов, что людей, что демонов, что злобных чародеев, им было явно не по плечу! И хоть они и орали, пытаясь подбодрить сами себя, и позвать на помощь, не прошло и десятка секунд, как пятеро с выпущенными кишками и отрубленными руками-головами-ногами валялись на мраморе, окропляя его густой кровью, а остальные трое – позорно бежали, выкрикивая не то – угрозы, не то ругательства… Но скорее всё же – крики о помощи.
Конан понимал, что мешкать некогда, и напрягая все свои огромные мускулы, вывернул чёртов чан – на пол! Дренажно-сливные отверстия он приметил ещё в прошлое посещение. Чан он ещё и перевернул вверх дном: для страховки!
А вот и стража! Обозлённая и многочисленная! С луками и стрелами!
Поняв, что скрыться снова на крышу не получится, так как изображать подушечку для иголок он не намерен, Конан ломанул, свирепо ругаясь и орудуя мечом, словно косарь – косой, прорубаясь — к главному выходу!
Там его ждал ещё один сюрприз: отряд особо здоровых охранников, вооружённых бамбуковыми шестами!
Они – что?! И вправду верят, что тыкая в киммерийца одновременно со всех сторон – его можно затормозить и обездвижить?! Или им приказали любой ценой взять его живьём?!
Варвар быстро доказал наивным неумехам, что каплю ртути не удержать кочергами. Правда, при этом в него полетела масса стрел, но он не останавливался ни на миг. Моля Крома лишь о том, чтоб стрелы оказались не отравленными!..
Выбравшись наконец наружу, Конан не удивился, что из населения у дворца никого нет: ну правильно, сейчас – время обеда. Самое время поесть и… Снова поспать! Впереди – долгая ночь. И не одна. Как они – хе-хе! – наивно думают…
Пока бежал по пустынным нагретым солнцем полудня улицам, повыдёргивал пару стрел, засевших в предплечьи и бедре.
Через наружную стену он перебрался ещё быстрее, чем добежал до неё.
Конечно, стража на конях настигла бы его… Если бы они догадались заранее вывести коней из конюшен!
Но они наверняка догадаются, когда он окажется снаружи Намунгана.
И тогда ему несдобровать! Бы.
Картина, представшая перед глазами Конана, когда он перебежал через парапет, немало его порадовала! Если назвать это чувство столь слабым словом.
Там, за стеной, гарцевал, стуча копытом о песок, кося умными глазами, и прядая ушами, верный Серый!
Ну, сам Митра, похоже, сегодня на стороне киммерийца! Не иначе – это именно он послал верного спасителя!
Впрочем, особо разбираться Конан не стал: да, он, конечно, уничтожил мерзкий и богопротивный культ чёрного Сета, и убил сволочного и распоясавшегося правителя. Так что наверняка добрые Боги – за него!
Но он не сомневался и в том, что Серый – конь умный. И наверняка и сам понял. Что возможность убежать от погони его хозяину не помешает!
Во время дикой скачки, рассекая воздух так, что свистело в ушах, киммериец думал о Намунгане. Конечно, там будут и новые правители. Не было такого, чтоб город остался без руководства. И наверняка эти правители будут и не всегда справедливы, мудры, и добры. Но!
Это будут обычные люди!
Чей срок жизни отмечен раз и навсегда в Небесных Скрижалях!
И ни у кого не будет времени и возможности додуматься до чего-то по- настоящему мерзкого и бесчеловечного…
И всё будет – как и везде в Ойкумене!
Ну а за припрятанными сокровищами он вернётся… Месяца через два.
Когда суматоха, вызванная его вмешательством в местные «дела», уляжется!