Дети проходных дворов. Свет из темноты

Поезд мчался через ночь, мокрый от дождя. Колёса выстукивали что-то давно забытое, но жутко знакомое; и я лежал на верхней полке и ужасно жалел, что прямо сейчас у меня нет гитары: такому ритму и подыграть одно удовольствие. Впрочем, если исхитриться, можно было бы наиграть что-нибудь на коробке, из-за которой я и еду в конечный пункт — кончиками пальцев по тончайшему чёрному фарфору, и зазвенит не хуже, чем струны.

Но по коробке стучать было нельзя. Её вообще лишний раз лучше не трогать. Особенно когда ты студент на практике, коробка — твоё задание, а что внутри — ты бы с превеликим удовольствием забыл. Так что играть можно только на собственных нервах, впрочем, ещё голод играл на желудке, как на волынке. Потому что от радости, что первое практическое задание, я забыл не только сумку собрать, но даже поесть. Вообще всё забыл бы, даже собственное имя, но его-то не забудешь — на билете написано.

К счастью, у поездов всегда есть остановки. А на остановках наверняка будет продаваться еда. Поезд начал притормаживать сразу же, как я об этом вспомнил, и это-то я, наверное, и запомню как лучший момент поездки.

На станцию вышел уже через минуту, опасно сильно прижимая к себе коробку, и еле дождался, пока в маленьком ларьке сонная девушка в фирменной кепке разогреет сразу несколько бутербродов, подцепил пакет осторожно одной рукой. Но не успел даже шагу от ларька сделать, как тень в чёрной маске с символами, невесть откуда появившийся, резко толкнул в плечо. Конечно, коробку я выронил — ну просто как в тысяче аналогичных сюжетов, ведь если мир знает, что ты обязан в этот момент разжать пальцы, то даже пустоту в них не удержишь. Подумал, конечно, что успею поймать или хотя бы поднять потом, но тень сделал быстрое движение, и раздался треск и звон: это коробка разбилась об асфальт.
И тут же объявили посадку на поезд. Хоть в чём-то повезло.

Вспрыгнул на лестницу в один шаг, почти молясь о том, чтобы никто нигде не задержался. Прошёл на своё место, стараясь никого не разбудить бешеным стуком сердца и шуршащим пакетом, лёг на полку — и, когда поезд тронулся, украдкой взглянул в окно: тонкие блестящие ленты тьмы вились вокруг разбитой коробки. Один из теней посмотрел в мою сторону, и почему-то стало не по себе.

Что бывает, когда разбил коробку с Тьмой? Что бывает, когда разбил её на маленькой одинокой станции большого одинокого города, где людей больше, чем звёзд на твоём подопечном квадрате неба?
Этому в академии учат в первый же день. Разбуженная Тьма наступит и начнёт искать себе Равного.

***

На узкой полоске травы в городе ничего особенного не вырастишь, как ни старайся. Особенно когда смотришь на всякие там красивые картинки, или ходишь в гости к подругам, у которых шикарные садики с цветами — втройне обидно, что не от тебя зависит.

Лилли было обидно намного больше, чем втройне. Потому что вроде бы квартиру покупала в полном согласии с собственными требованиями, и даже обрадовалась небольшому газону, но вышло всё, разумеется, не так, как она планировала. Планы вообще никогда не бывают идеальными, особенно если придумываешь их в хорошем настроении.

Так бывает — когда в чём-то разочаровываешься и думаешь об этом долго-долго, а потом однажды просыпаешься посреди ночи с чётким и ясным планом: перекопать к чертям весь этот газон, чтобы не тешить себя надеждами на то, что там хоть что-нибудь прорастёт. Потому что ясно же, что нифига. И поэтому Лилли, не откладывая на утро, вышла из дома с первым попавшимся инструментом в руках — прямо как в фильмах ужасов бывает, берегись, трава.

Завтра всё будет хорошо, потому что не о чем будет беспокоиться. При мысли об этом внутри стало как будто немного просторнее. До газончика надо было только спуститься, а потом три шага влево, по лунной дорожке после полуночи, никаких трудностей, казалось бы, но…

Лилли давно уже опустила инструмент и теперь отчаянно зевала, но не могла отвести взгляда — даже при лунном свете было отлично видно, как среди узких острых травинок покачивался огромный бутон.

***

Я не представлял, как буду отчитываться. Трудно сказать, насколько опасны Равные и что именно в них опасного, но если случается такое, что Тьма находит своего человека, то все встают на уши, а потом старательно избегают разговоров о случившемся. И Равных, конечно, избегают тоже. Но учат их, как нас.
К счастью, среди моих одногруппников Равного не было. Или же нам о нём попросту не сказали.

— Они знали, мистер Нур, — подтвердил я осторожным кивком. И вот вроде совершенно точно не последует никакого наказания, потому что не сам виноват, а с другой стороны — начальство в последнее время стало злое и недоверчивое, так что некоторые опасения не помешают. — На станции ждали. Я хотел коробку в поезде оставить, но правила…

— Бывает, — неожиданно мягко сказал он. — Не нервничай. Эти, как их там, повстанцы — книжек начитались и мнят себя революцией. С тебя и не спросит никто, понимают. У нас такие люди груза лишались… Ты посиди, отдохни. Главное, что не пострадал.

Мистер Нур встал и потянулся к вешалке. Мне почему-то даже захотелось улыбнуться. Неужели всё и правда так просто?

— Но за Равным поедешь сам, — донеслось уже из-за закрывающейся двери.

И тут я понял, что катастрофа не то чтобы не миновала — а неслась прямо на меня двадцатитонным вагоном.

***

Цепь упорно не хотела держаться на положенном месте. Рик зло выругался: велосипед был нужен, как говорится, ещё вчера, но все его попытки починить свой транспорт оказывались почему-то безрезультатными. Стоило выехать из дома, как слетала чёртова цепь. Вот просто один к одному: придётся идти домой пешком, и завтра на работу тоже. А это значит, что либо утром нужно будет вставать на полтора часа раньше, либо Рик снова опоздает, и тогда его уволят. Да и фонари уже погасли, то есть до дома нужно будет добираться почти на ощупь. Настроение сразу упало почти до нуля, и ужасно захотелось сделать что-нибудь плохое.

Рик закрыл гараж, гремя большим железным замком — и пошёл осторожно, как идут навстречу страшному. Он не боялся темноты, но здесь, от гаража до асфальта, вместо дороги лежал песок с мелкими камнями, и споткнуться было бы неприятно. То ли дело песок на море, мягкий и тёплый, мелкий, белого цвета… Он с удовольствием бы поменялся песком, как бы глупо это ни звучало. Но пока есть только этот, а до моря ещё чёрт знает сколько работать.

Солёный ветер, как призрак из прошлого, на секунду повис в воздухе — и испарился раньше, чем Рик успел сообразить, что это вообще такое было. И тут же под ногами что-то хрустнуло, а потом снова и ещё раз. Рик остановился, потёр глаза и уставился себе под ноги, пытаясь понять, на что он только что наступил.

Дорожку из белых ракушек в темноте было видно особенно хорошо.

***

Город горел закатным огнём, и идти по нему было неожиданно легко и приятно — как когда возвращаешься домой после очень долгой поездки, и вроде бы ничего не узнаёшь, но сердцем чувствуешь. Но найти город не составляло никакой трудности — а вот отыскать в нём Равного…

К темноте я набрёл на мелкий закоулок и почти вымотался, но нашёл след того, что искал. Равный был здесь. Чтобы быть уверенным, мне не нужны были никакие индикаторы — рядом с Тьмой всегда чувствуешь себя не в своей тарелке, как будто ты ненужный и лишний, и ещё начинают чудиться запахи, для каждого свой, а когда она отпускает, то оставляет что-нибудь напоследок. Я почувствовал тёплый запах сгоревшего керосина — и сразу же удивился, откуда я его знаю. И начал было пытаться вспомнить, но тут же себя одёрнул: да, страшно, но если не заставить себя пойти, то ничего хорошего не случится.
И пошёл.

По крохотной круглой площади шли люди — в разные стороны, как будто тут только что была толпа. К счастью, никто из них не пах Тьмой, поэтому я огляделся и почти сразу же выдохнул. Это было слишком просто. С краю площади на брусчатке лежала небольшая тёмная куча чего-то, и над чёрными шарами вилась тонкая струйка дыма. Равный сидел на бордюре, оттирая с рук тёмные пятна, и к его коленке ластилась угольно-чёрная кошка.

— Добрый день, — глупо ляпнул я, не успев сообразить, что вообще происходит и как мне с этим работать.

— Ты за ней, да? — спросил он, кажется, ничуть не удивившись. — Я сразу понял, что домашняя и потерялась. Так доверчиво смотрела. Только ты уж извини, но с тебя полтинник, я ей корм покупал на последние — теперь даже домой доехать не на чем. Вот, подработать пытался, да не вышло…

Зажигалка сверкнула в темноте. Я сложил два и два.

— Привет огнемагам, — снова сказал какую-то глупость, совершенно случайно взбрело в голове — и от этого внутри пробежала безумно знакомая, но какая-то чужая искра. Как будто кто-то во мне напоминал о своём существовании.

— Откуда знаешь? — удивлённо переспросил он.

Кошка сверкнула чернющими глазами и потянулась ко мне. Захотелось отойти, но вместо этого я зачем-то её погладил. В кончиках пальцев закололо.
Полтинник в кармане был. Так что я, не думая, достал бумажку и протянул ему.

— Живём! — улыбнулся Равный. — Зови меня Саттар, если хочешь.

Он завозился с пакетом, не глядя засунул туда чёрную кучу и прозрачную бутылку-полторашку. Приглашающим жестом кивнул на одну из дорог, уводящих от площади в темноту города. Дорога показалась ужасно знакомой. Я замялся.

— Видишь ли… Саттар, — незнакомое имя легло на язык так легко, как если произносишь слово сотню сотен раз, — тут такое дело, что я с тобой пойти не могу. И тебя никуда отпустить не могу. И её, — кивнул на кошку, — тоже. Потому что всё сложно, и я сам ни черта, если честно, не понимаю в этом, но она — Тьма, а ты — Равный, и если она тебя выбрала, то…

— Ты должен меня куда-то отвести и сдать на опыты? — пошутил он. — Холодно уже. Пойдём, по дороге всё расскажешь.

Саттар шагнул с бордюра. У чёрной кошки, едва поспевавшей вслед за ним, на кончике хвоста светилось белое пятно.