Как медленно я тебя забывал!..

Этот вечер выдался крайне неспокойным: за окном бушевала стихия. Порыв ветра ещё два часа назад с треском открыл форточку, из-за чего на полу под окном образовалась небольшая лужа дождевой воды, отражавшая в себе серые тучи. Её стоило бы вытереть, да ни силами, ни желанием я не обладал. В этот вечер мной было принято решение остаться в кресле и смотреть на яркий свет фонарей за окном, размываемый бегущими по стеклу каплями дождя.
Я аккуратно стряхнул пепел сигареты прямо в банку из под кофе, наполовину наполненную водой. В этом доме несколько месяцев никто не думал о пепельнице. Да и в целом о красоте. Казалось, сейчас придёт волшебник и одним взмахом руки уберёт весь хлам. Хотя, клининговая компания помогла бы не хуже.

Всё будто застыло во времени: на столе стояли две кружки, некогда наполненных кофе, да так и не вымытых, занавески давно были сняты соседкой Маргаритой Ивановной, которая изредка захаживала, чтобы проверить, жив ли я, а на полу валялись листы недописанного романа, оставленные на лучший день, который, видимо, отдалялся всё дальше и дальше от этого места. Да, обстановка не из лучших. Она полностью соответствовала разрухе в моей душе. «Страдания молодого писателя» — вот как стоило бы назвать роман! Однако я тут же вспомнил, что слова никак не хотели собираться в предложения, из-за чего за два месяца шанс потерять работу возрастал. От тоскливых мыслей моя рука тяжело опустилась на стол, поднимая в воздух пыль.

Я не знал, с чего мне начать. Все варианты, которые возникали в моей голове, казались глупыми и ненужными. Ещё несколько лет назад я жил идей написать гениальное произведение, которое затронет душу каждого читателя. Но я так и не достиг этого. Лишь потратил бумагу и чернила на неудавшиеся попытки выжать из себя историю любви или, может быть, путешествие юного рыцаря. Как только я брал ручку, пытаясь записать диалог, промелькнувший в моей голове, как тут же разочаровывался во всех своих мыслях: он были сухие и неуместные.

Я постоянно читал литературу разного рода, пытаясь найти вдохновение, однако с каждым днём убеждался, что идея бессмысленная. Пару книг я даже сжёг в раковине, поскольку они попали под моё отвратительное настроение и полную уверенность, что эти книги не должны были быть опубликованы. Впрочем, вчера мне улыбнулась удача: я отрыл в кладовке мельком прочитанный сборник стихотворений Роберта Рождественского и сразу же подумал, что он может мне помочь. Я кинул его на стол рядом с бумагой. Да, пожалуй стихи — то, что нужно моей израненной душе.

Моя рука протянулась в сторону сборника, немного дрожа от недосыпа и количества кофеина в моей крови. Обхватив его пальцами, я подтянул произведение искусства к себе и аккуратно расположил его на своих коленях, бросая докуренную сигарету в банку. Страницы зашелестели под моими пальцами, а моего носа коснулся запах свеженапечатанной литературы. Тот запах, который я ценил больше всего в этом мире. Страница за страницей пролистывались, буквы смазывались в длинные чёрные полосы, а ровно на середине листы запнулись и из книги выпала фотография молодой женщины. Я вздрогнул и шумно выдохнул, как только мой взгляд упёрся в белокурого ангела, напечатанного на бумаге. Я боялся пошевелиться, думая, что она тут же испарится, как сон.

— Анна, милая моя Анна… — прошептал я, всматриваясь в тёмно-серые глаза женщины. Она была очаровательна. Нос слегка вздёрнут, из-за чего она выглядела, как подросток. Ни грамма косметики, ни грамма наигранности. Лишь широкая улыбка, бросающаяся в глаза. — Как же ты прекрасна.
Отбросив сборник, я аккуратно поднял фотографию и невольно улыбнулся в ответ. Точно так же, как и пять лет назад, когда впервые увидел эти счастливые глаза. Казалось, что она прямо сейчас повернёт голову и посмотрит на меня. Ровно так же, как и тогда в августовской Ялте под тенью высокого дерева.
— Ты должна помнить тот вечер, — робко начал я, будто боясь сказать что-то глупое. — Шум волн, запах персиков, которые мы купили на рынке у странной торговки. Я помню твоё платье, будто это было вчера: ситцевое, голубое, до колен. Ты всё боялась испачкать его, — я невольно засмеялся своим воспоминаниям. — «Солнце алого цвета опускается в открытое море, чтобы выспаться и радовать нас на следующий день» — ты записала эту строчку в своём дневнике, который брала в каждое ущелье, на каждый пляж. Ты часто напевала что-то себе под нос, а я гладил твои мягкие волосы, которые пахли ванилью. Боже мой, до чего ты прекрасна…

Я вскочил с кресла и начал метаться из угла в угол, крепко сжимая фотокарточку Анны. Иногда меня пробивало на нервный смех, но после я успокаивался, пытаясь снова начать говорить. Однако у меня ничего не выходило, поэтому я жадно вдыхал воздух, которого так не хватало моим лёгким. Схватив пачку сигарет и достав одну, я поджёг её от горевшей на столе свечи, наклонившись прямо к огню, и выдохнул дым в сторону окна.
— Ты всегда ругала меня, когда я курил. Особенно, когда курил в доме. Ты могла простить меня только за букет ромашек, — Я снова улыбнулся, опираясь на подоконник ладонями, сжимая сигарету в зубах. — Да, я знаю, что ты до ужаса любишь их. Даже помню, как срывал их с клумбы в соседнем дворе, из-за чего пришлось заплатить штраф.

Это воспоминание развеселило меня настолько, что я рассмеялся вслух. Возможно, первый раз за несколько месяцев. Я смеялся искренне. Возможно, потому что не волновался, что кто-то услышит, а может из-за того, что боялся осквернить эти воспоминания о моём ангеле, о моей Анне. Я вдохнул сигаретный дым, закашлялся и снова бросил взгляд на фотографию, продолжая надеяться, что эта прекрасная женщина одарит меня своим лучезарным взглядом и с каждой секундой убеждаясь, что не в этот раз, а может и не в этой жизни. Из моих раздумий меня вывел стук в дверь. Я крикнул, что та открыта, и положил фотографию рядом со сборником. Петли скрипнули, послышался шумный выдох и в комнату ввалилась грузная женщина лет пятидесяти. На её голове была странная шляпа фиолетового оттенка, а на ногах очаровательные сапожки на невысоких каблуках.

— Денис Осипович, доброго здоровья, — медленно проговорила женщина, опуская небольшие сумки с продуктами на пол.

— И Вам, Маргарита Ивановна.

Это была моя соседка. Каждый четверг она покупала продукты мне в дом по своей бесконечно доброй воле. Я вполне мог выйти из дома, что и делал в другие дни, однако доброта этой милой женщины не могла оставить равнодушным, поэтому я быстро согласился на условие, отдавая ей деньги в начале недели, которых должно было хватить на поездку до магазина и обратно, продукты и оставшиеся несколько сотен в благодарность. Она скинула с себя бежевое пальто и покачала головой, как делала каждый раз, попадая в мою квартиру.

— Что же Вы, Денис? Так и не убрались тут с моего прошлого прихода, — она шагнула вперёд, из-за чего половица скрипнула под её каблуком. — Снова накурено, снова бумага по всему полу. А соседи жалуются, говорят, что мешает им дым. Дети у них малые, а вы курите в доме. Стоило бы выходить во двор.
Она подошла к столу и стала собирать в стопку бумаги, которые тысячу раз перемешались между собой и уже потеряли возможность рассортироваться. Моё сердце сжалось, когда я увидел, как её браслет из жемчуга медленно приближался к грязной поверхности стола, остановил её действия своими ладонями, аккуратно отодвинув её мягкие и тёплые руки.

— Я уберу, Маргарита Ивановна, обязательно уберу.

Она улыбнулась своей доброй материнской улыбкой. Я убрал свои руки и предложил ей кофе. Голова Маргариты Ивановны качнулась в знак согласия, а её взгляд проскользил по моим рукам, выискивая следы грязи на одежде, чтобы забрать ту в стирку, и упёрся в фотографию, лежащую прямо перед ней. В глазах женщины заблестели слёзы, а уголки губ стремительно упали вниз.

— Анна… — на выдохе произнесла она. — Анна Петровна. Чудесная была женщина. Помню, когда она готовила, желудок сворачивался от вкусного запаха. Даже сытый проголодался бы. А что за платья она носила, будто из журналов мод! Это я понимаю, настоящая женщина, — она подняла взволнованный взгляд на окно и устремила его вдаль, задумчиво произнося. — Как представлю её там, так сердце замирает. Бледная, худая, да холодная. Но счастливая: улыбается во все тридцать два, да рукой машет, привет передаёт. В хорошее место она попала, там и жить будет теперь. В счастье да радости, как у Христа за пазухой, — она мягко улыбнулась и покачала головой, а затем перевела взгляд на меня, — Денис Осипович, забыть Вам её надо. Год прошёл, а Вы всё тоскуете. Не вернуть её, друг мой, не вернуть.

Я невольно вздрогнул, то ли от пристального взгляда, то ли от правдивости слов своей соседки. Она попала в рану, которая всё никак не заживала и, вероятно, не собиралась этим заняться. Она права: прошёл год, а я не мог простить себе того, что не смог спасти её. Не смог уберечь. Прошёл год, а я продолжал любить женщину, которой нет на этом свете и никогда не будет. Продолжать хранить её туфли, духи, шляпки. Продолжал верить, что наступит день и она вернётся в мою жизнь столь же прекрасной и молодой, какой я её запомнил.

Я представил светлые кудри, падающие на её хрупкие плечи, маленькие руки, сложенные в замок, её родинку на ключице. Я вспомнил всю Анну, от пальчиков и до кончиков волос. Маргарита Ивановна была полностью права, Анна была в лучшем мире, где нет греха и боли. Я чувствовал, что ей тяжело от моей печали.

— Как долго я тебя забывал, — прошептал я, опуская взгляд в пол. — Как долго я верил, что это всё не правда. Как я скучал по тебе, Анна Петровна. Как я любил тебя. И вот, ты покинула эту квартиру. К чёрту квартиру, ты покинула меня. Оставила одного в этом жестоком мире. Но я прошу, Анна Петровна, будь счастлива. Здесь или там — не важно, просто будь счастлива всей своей прекрасной душой. Я отпускаю тебя. Прощай.

Я шумно выдохнул и поднял глаза на женщину, которая вцепилась в моё плечо, волнуясь, что я потеряю сознание. Её глаза были наполнены тревогой, а
в каждом вдохе чувствовалось волнение. Я улыбнулся, чтобы дать понять, что я в полном порядке, и хватка ослабла. А в воздухе будто зазвенело радостное «спасибо» и улетучилось в открытую форточку, оставляя меня хранить воспоминания об этой прекрасной женщине на земле.