Пантеизм
Станислав Возрастные ограничения 12+
Что означает хотеть верить? И в чём выясняется разница между верить и владеть фактом?
Я задался этими вопросами, когда гнался за бабочками, мигрировавшими в таком количестве, что небо было покрыто словно листвой, опадающей с осенних деревьев. Я поехал в поле по той дороге, которая в одночасье сворачивала по направлению их полёта, в точности туда же, куда и дул ветер. Колосья ржи и пшеницы с шелестом покрывали квадраты земли, ограничиваясь полосами деревьев, подобно вратам, впускающим в юдоль прочих злаков. Бабочки группировались у затвердевших рытвин и вздымали вновь, чтобы продолжить свой, казалось бы, беспрестанный путь. Кто-то оседал вдали от меня, кого-то же я привлекал продолжать, выказывая слепую угрозу, по неосторожности едва не наезжая на них.
Я наехал на разрушенную церковь, перед которой столпились крылатые туристы. Она была испещрена зеленью, многолетним массажем расслаблявшем напряжённые стены некогда живого дома. Собственная память ещё не покосила её, хотя и никому больше не было дела до её воспоминаний. Крест, опёршийся о стену, печально выглядывал из выбитого арочного окна, для прилетевших любопытных глаз обрамлявшего выставку о набожной России.
За деревней, в былые годы содержавшей эту церковь, чуть поодаль уже располагалась другая, чья церковь знавала большей щедрости даров прихожан. Позади неё были раскиданы изжившие себя колхозные предприятия, за нередким исключением посещаемые ползучей и летающей живностью по предоставленному самой природой билету в человеческий музей.
Вновь обратившись к храму, я заметил сетчатое заграждение с шипами поверх и понизу, припаянное ко входу, что человеку, будь он ненастойчив, было бы не пройти. Над колокольней у деревянного посеревшего шатра с ссутулившимся крестом на куполе проросла трава, вытянувшись и обратив листья к солнечной лейке. Запечатанная дверь пробуждала во мне суеверное (как я считаю ныне) чувство провинности за влечение преодолеть её. Внутри покоилась тьма, которую не желали нарушить ни люди до меня, ни те, кто целыми группами орошали землю своими игривыми тенями, ни свет, лучившийся сквозь сени близстоящих деревьев.
Удаляясь прочь и приходя в сознание после, казалось, душевного замешательства, мне грезилось, как и удаляюсь прочь от святого. Запутавшись в символизме, я трактовал преступление запрета на вход как уступку соблазну, не имея при этом прочных убеждений, святость которых была бы опровергнута. Придя неверующим, я задался сомнениями, словно бы мне захотелось поверить.
Но что означает хотеть верить? Явившись мне доказательство изнутри, стал бы я верить? Разве бы вера тогда не исчерпала себя? Атеист в споре с верующим не зашёл бы в заброшенную церковь, а верующий же не попрал общей веры. В любом случае, оба остались за дверью — каждый при своём мнении.
Изрядно уставший, я отправился в обратный путь, проезжая мимо несчётных стаек, продолжавших лететь в никуда и бесцельно, но при этом легко взмахивая крыльями…
Я задался этими вопросами, когда гнался за бабочками, мигрировавшими в таком количестве, что небо было покрыто словно листвой, опадающей с осенних деревьев. Я поехал в поле по той дороге, которая в одночасье сворачивала по направлению их полёта, в точности туда же, куда и дул ветер. Колосья ржи и пшеницы с шелестом покрывали квадраты земли, ограничиваясь полосами деревьев, подобно вратам, впускающим в юдоль прочих злаков. Бабочки группировались у затвердевших рытвин и вздымали вновь, чтобы продолжить свой, казалось бы, беспрестанный путь. Кто-то оседал вдали от меня, кого-то же я привлекал продолжать, выказывая слепую угрозу, по неосторожности едва не наезжая на них.
Я наехал на разрушенную церковь, перед которой столпились крылатые туристы. Она была испещрена зеленью, многолетним массажем расслаблявшем напряжённые стены некогда живого дома. Собственная память ещё не покосила её, хотя и никому больше не было дела до её воспоминаний. Крест, опёршийся о стену, печально выглядывал из выбитого арочного окна, для прилетевших любопытных глаз обрамлявшего выставку о набожной России.
За деревней, в былые годы содержавшей эту церковь, чуть поодаль уже располагалась другая, чья церковь знавала большей щедрости даров прихожан. Позади неё были раскиданы изжившие себя колхозные предприятия, за нередким исключением посещаемые ползучей и летающей живностью по предоставленному самой природой билету в человеческий музей.
Вновь обратившись к храму, я заметил сетчатое заграждение с шипами поверх и понизу, припаянное ко входу, что человеку, будь он ненастойчив, было бы не пройти. Над колокольней у деревянного посеревшего шатра с ссутулившимся крестом на куполе проросла трава, вытянувшись и обратив листья к солнечной лейке. Запечатанная дверь пробуждала во мне суеверное (как я считаю ныне) чувство провинности за влечение преодолеть её. Внутри покоилась тьма, которую не желали нарушить ни люди до меня, ни те, кто целыми группами орошали землю своими игривыми тенями, ни свет, лучившийся сквозь сени близстоящих деревьев.
Удаляясь прочь и приходя в сознание после, казалось, душевного замешательства, мне грезилось, как и удаляюсь прочь от святого. Запутавшись в символизме, я трактовал преступление запрета на вход как уступку соблазну, не имея при этом прочных убеждений, святость которых была бы опровергнута. Придя неверующим, я задался сомнениями, словно бы мне захотелось поверить.
Но что означает хотеть верить? Явившись мне доказательство изнутри, стал бы я верить? Разве бы вера тогда не исчерпала себя? Атеист в споре с верующим не зашёл бы в заброшенную церковь, а верующий же не попрал общей веры. В любом случае, оба остались за дверью — каждый при своём мнении.
Изрядно уставший, я отправился в обратный путь, проезжая мимо несчётных стаек, продолжавших лететь в никуда и бесцельно, но при этом легко взмахивая крыльями…
Рецензии и комментарии 0