Время сомнений

В сером городе, среди неухоженных домов, ветер играл на мостовой пустыми банками из-под пива, рваными полиэтиленовыми пакетами и страницами рекламных газет.
Одна тысяча девятьсот девяносто какой-то год. Жаркий август не желал отпускать лето.
В небольшом магазинчике хозяйственных товаров, занимавшем подвальное помещение старого дома, я устанавливала на компьютере программу без лицензии. Требовалось настроить её так, чтобы хозяин мог отследить движение всего товара, а налоговой инспекции досталась бы малая часть информации. Цель — свести к минимуму «подати» в казну.
Не природная склонность к криминалу заставила меня оказывать сомнительные, с точки зрения закона, услуги, а отсутствие другой работы в эпоху обрушения рубля и взлетающих цен.
Тесная каптёрка магазина с компьютером не проветривалась, пришлось выйти на улицу, отдышаться и поискать помещение, где могла бы подумать и зафиксировать услышанное, пока оно свежо в памяти, ибо через два часа меня ждали в другом месте.
«И не существовало причины, которая помешала бы отправиться к следующему клиенту и получить заработанное», — так я считала.
Против магазинчика, через дорогу, висела вывеска: «Кафе ТЕТ-А-ТЕТ». Мне удалось миновать проезжую часть, по которой проносились машины, обгоняя друг друга, не тормозя на пешеходных переходах, и оказаться в тёмном глубоком помещение со стенами в грязных разводах, и закопчёнными окнами.
Около барной стойки в конце зала светились две лампочки, похожие на ёлочные, наверное, чтобы неприветливая хозяйка могла правильно принять оплату, но объяснить, почему ошиблась со сдачей.
Оплатив пирожок и чай, не обращая внимания на презрение продавщицы из-за дешёвого заказа, я обернулась.
Очевидным было: писать и читать в кафе можно, только, у окна. Там уже сидели две женщины, невольно, взгляд задержался на них. Одной – лет двадцать, другой — за сорок, похожи между собой, наверное, мать и дочь.
Недешёвая одежда, подобранная безупречно, говорила о материальном благополучии и прекрасном вкусе, а лица и осанка предполагали некоторую избранность. Они не подходили дешёвому кафе.
Я направилась к соседнему столику, заинтересовавшись деталями «прикида», надеясь под лёгкую болтовню о моде, бутиках, филармонии или выставке Малевича, сосредоточиться на проблемах магазинчика и зафиксировать соображения в письменном виде. Достала из портфеля тетрадь, авторучку и взглянула на молодую соседку, она сидела ко мне лицом.
Большие светлые трогательные глаза, черные длинные ресницы, безупречные брови, нежное лицо, русые тяжелые волосы заплетены в косу. Бедные мужчины. Не худенькая, не модель, большая грудь. А мама лет двадцать назад могла бы стать моделью: спина гибкая и тонкая, как у молодой балерины или гимнастки. В сумке её — документы, наверное, конспекты. Она не учительница, у учительницы не бывает осанки королевы, и не бухгалтер, во внешности бухгалтеров — чёткость: аккуратная стрижка, деловой костюм. У этой дамы пушистые каштановые волосы собраны на затылке несколько небрежно.
Я приготовилась к милой беседе хорошо устроенных женщин, что было редкостью в те дни.
Сделала первые записи и услышала тихий голос молодой красавицы:
— Не бойся, мама!
Подняла глаза и увидела, как вздрогнули плечи женщины, сидевшей ко мне спиной.
— Бери, – девушка положила на стол небольшую пачку долларовых купюр, с моего места не было видно, какого достоинства.
— Не могу, девочка, не знаю, что делать, – вздрогнул пучок каштановых волос на затылке.
Я ошиблась, предположив, что за соседним столиком — другая жизнь, что встретила в России двух истинных дочерей Евы: нежных, не озлобленных, не голодных, не озабоченных.
Чтобы не смущать девушку, уперла лоб в ладонь левой руки, закрыв лицо на уровне глаз, изображая, что продолжаю писать, и сквозь щель между пальцами наблюдала за соседками, машинально фиксируя кое-что из их диалога.
— Перестань нервничать, бери, — настаивала дочь.
— Что ты ему скажешь? — не решалась мать.
— Что украли в Пассаже, сейчас кругом воруют.
— А, если не поверит?
— Поверит. Для него это небольшая сумма. Не знаю, сколько хранит в сейфе, а в письменный стол бросает, не считая, на мелкие расходы.
— Не лучше ли было… из стола взять…, пока его нет…, раз не считает? — фраза далась матери с трудом.
— Из стола не могу, — укоризненный взгляд, — из стола, означает украсть, ты так меня учила, мама.
— Прости, девочка, — мать откинула голову назад, — я думала: раз ты жена, они и твои тоже.
— Нет, не мои. Да, убери же. Зачем они на столе валяются?
Женщина, не считая, переложила купюры в свою сумку.
— Тут, наверное, больше, чем нужно?
— Сумма на колье, остальное сама накопила.
— Спасибо, не уверена, что правильно поступаю…
— Перестань. Как врачи характеризуют состояние?
— Зрение должно восстановиться, а позвоночник советуют лечить в Германии. Знакомому заменили позвонок, обещали немецкий, а поставили китайский. Выяснилось это при вскрытии, после того, как «китаец» разложился в теле. Зарплату в институте не выдают, кандидатских не платят. Раньше я справлялась с проблемами…
— К папе не обращалась? Мог бы помочь сыну.
— Каким образом? Не будут же его тёща и тесть платить нам алименты. Он предупреждал, что не нужно отпускать Даню в спорт, только на скрипку, напомнит мне и всё.
— Согласна.
— Всегда опасалась, что Даня будет такой же нежный, как отец…
— Родили мужчину, и детство моё прошло в дебатах: физик он или музыкант…
Неровный вздох матери.
— Не думала, что упадёт с проклятых колец, нехорошо, что к тебе обратилась, ты не причём…
— Как это не причем? Я — сестра. В нашей семье проблемы всегда решали женщины, начиная главного врача госпиталя и бабушки, по совместительству.
Пауза.
Разговор продолжила девушка.
— Кстати, я звонила папаше в день его рождения.
— Зачем?
— Мама, он не ночевал дома, не зарабатывал денег, потом, вообще, жил отдельно, но ты всегда говорила: «Поздравь отца». Я привыкла, теперь поздравляю.
— Понимаешь, девочка, мне хотелось, чтобы у вас был папа, он неплохой, в сущности, человек, не пьяница, не грубиян, просто музыкантам зарабатывать сложно. Не связывает такие понятия, как деньги, работа, жизнь. Сказала про Даню?
— Нет. Ты же не сказала, почему я должна говорить? Ну вот, видишь, у нас с братом есть отец.
— Какие в дальнейшем сложатся отношения, будет видно в течение всей жизни, не сегодня.
— Возможно, но деньги нужны сейчас. Ты уверена, что лечение в Германии поможет?
— Надеюсь. Не исключено, что Семён Михайлович даст какую-то сумму, тогда я верну…
— Давно о нём не слышала, всё-таки, твой бойфренд, – дочь посмотрела на мать со снисходительной улыбкой, — или между вами что-то не так?
— Он в Москве. Улаживает конфликт старшего сына с милицией, наркота.
— Мама, где ты их находишь: с проблемами, с конфликтами и без денег? – в царственном недоумении поднялись роскошные брови.
— Почему без денег? — с некоторой обидой спросила мать, — Семён Михайлович зарабатывает, но заведующим кафедрой сейчас платят не много. А познакомились мы в нашем институте на занятиях по китайской гимнастике. Меня всегда интересовал Китай, с твоим папой изучали Конфуция.
— У Дани с наркотиками нет проблем? Школы, сама знаешь…
— Надеюсь, нет. Был занят: учёба, музыка и спорт. Я отслеживаю.
— Согласна, – дочь задумчиво посмотрела на мать.
— Всё-таки беспокоюсь, — продолжила мама, — может быть, нужно было честно спросить у него денег взаймы? Я потом отдам…
— Когда? Сколько лет нужно трудиться доценту, чтобы заработать сумму на лечение за границей? Понимаешь, не хочу, чтобы он мне отказал. Такого ещё не было, да и прошу редко.
— Иногда думаю, как вы общаетесь? Он книжки какие-нибудь читает?
— Мама, мой муж — бывший офицер ФСБ, а, может быть, и не бывший. Проанализировала всё, спросила себя: «Совпадение ли то, что после моего с ним знакомства начались аресты сутенёров в нашей школе»? Ты говоришь о нём, как о банальном бандите, но, — пауза и вздох, — книжек не читает.
— О чём же вы разговариваете?
— Мы и не разговариваем, времени нет. Это ты беседуешь с папой про Конфуция, с Семёном Михайловичем про китайскую гимнастику. А результат какой? Все проблемы на тебе. Сейчас не то время. Я привыкла молчать, военные – неразговорчивы. Мы и видимся редко, он съезжает с нашей квартиры…
— Почему?
— Не хотела говорить…
— Что происходит?!
— Будешь волноваться. Ладно, всё равно, не скрыть. Убили компаньона по бизнесу, он думает: настал его черёд. Оформили развод, чтобы меня не тронули. Запомни, квартира теперь — моя собственность, поняла? И счёт в Испании. Документы у нашего нотариуса, ты его знаешь.
— Что ты говоришь?! Что значит «запомни»?! Причём здесь квартира? Тебе что, жить негде? Переезжай сейчас же домой, отдай ему деньги, не нужно ничего, ни квартиры, ни счёта в Испании! Так и знала, не хотела вашей свадьбы, — мать полезла в сумку за долларами.
— Мама, — дочь, через столик, положила свою руку на её, — он сделал всё, чтобы меня не тронули, и обеспечил. Невозможно бросить мужа в момент, когда его хотят убить. Я, ведь, порядочный человек, как ты учила. А замуж вышла потому, что не было у тебя больше сил тащить семью. Другой вариант: согласиться на предложение сутенёра, который с восьмого класса отвозил моих одноклассниц из элитной школы в гостиницу к иностранцам, те расплачивались долларами. Ты нам объясняла: лучше пострадать от добродетели, чем от порока. Вот и не могу в гостиницу.
— Девочка, — пауза затянулась, — прости…, если неправильно воспитывала вас…, но, всё равно, не смогла бы научить красть или продавать себя, раз сама не умею. И впервые слышу, что замужество твоё — жертва…
— Нет, не жертва, он мне нравился, разумеется, и сейчас нравится. Извини, мама… Не нужно было тебе этого говорить.
— В церковь пойду, — голос очень уставшего человека.
— С каких пор ты её посещаешь, физик?
— Как Даня разбился… Посмотрела на бабушкину икону и попросила: «Помоги мне, буду молиться». Больше не к кому было обратиться.
— Что ж сходи. Он обязательно поможет.
— Когда увидимся в следующий раз? Снова ждать два месяца я не в силах.
— Первого сентября в «универе». Кстати, что из одежды у тебя есть на осень? Возьму с собой пару свитеров и джинсы.
— Спасибо. И ещё обещала сапожки, которые тебе тесны.
Я хихикнула про себя, сколько бы ни было неприятностей, женщины остаются женщинами.
— Первого у меня нет лекций, — продолжила мама, — с оплатой учёбы не будет проблем?
— Ты всё путаешь, когда волнуешься. Говорила же, что он оплатил бесплатное обучение сразу. Это, конечно, дороже, чем платное, но за пять лет всякое может случиться…
— Не трудно запутаться: бесплатное дороже платного. Ты и так могла бы поступить из французской школы.
— На наш факультет «так» не принимают.
— Раньше было по-другому.
— На физфак и сейчас без денег можно попасть, только, желающих нет.
— Когда я поступала, был конкурс, — пауза, — забыла сказать, Сергей заходил.
— Да? О чём говорили?
— Об армии. Не удивился, что ты вышла замуж, наверное, знал.
— Передай Серёже привет. Не забудешь?
— Не забуду. Мне нужно уходить? Кто приедет за тобой?
— Шофёр, который теперь, якобы, мой шофёр. Сиди спокойно. Скажи лучше, как отразится на Дане перерыв в занятиях?
— Никак, занимаюсь с ним каждый день, ты же знаешь, я могу по всем предметам, начали сентябрьскую программу.
— А в институт ему позволят поступать из-за здоровья? Хотя, образование теперь лишнее, оно мешает…
— Что ты говоришь?! Образование никогда не было лишним!
— Ошибаешься, мама, Ксюху встретила в Гостином Дворе, подходит ко мне с «фингалом» под глазом, замазанным тонирующим кремом, я, из деликатности, делаю вид, что не заметила, а она хвастает: после драки Дима ей хорошие подарки делает, на этот раз кольцо с бриллиантом. Как ты думаешь лишнее у меня воспитание и образование? Слишком много книжек читала.
— Дорогая? – удивление в голосе, пауза, — уважающий себя человек и без книжек не захотел бы синяк получить, с каких пор ты так любишь бриллианты?
— Мама, я вышла замуж за богатого человека, хочу заплатить врачам брата, попросить денег у мужа стесняюсь, а украсть не могу.
— У Серёжи не постеснялась бы…
— У него нет, и не будет в ближайшем будущем. Скорее бы самой зарабатывать.
— Страшно мне, девочка, прости, что спрашиваю, может быть как-то от него дистанцироваться… Скажи про Даню.
— Поймет, посмотрим, что дальше будет.
Подъехал черный джип, девушка встала, достала что-то из сумки. Мать поднялась.
— Эту старую записную книжку, сохрани. Он так сказал. Тут доказательство, а чего не знаю. Книжка стоит жизней, чтобы не случилось, она не должна попасть в чужие руки, – быстро проговорила девушка и положила на стол пухлый блокнотик в чёрном кожаном переплёте.
— В каком смысле, чтобы не случилось?! Чьих жизней, какие руки?! Что ты говоришь?!
— Не плачь, мама, я тоже заплачу, а мне нельзя.
Девушка, высоко держа голову, вышла из кафе. Шофёр в голубой рубашке с короткими рукавами и тёмно-синем галстуке открыл перед ней дверцу машины, спина его была мокрой от жары или от усердия.
Мать стояла у окна. Когда авто тронулось, схватила сумку, выбежала на улицу, смотрела вслед, потом исчезла.
Тут внимание моё привлёк блокнотик, от которого зависели чьи-то жизни, он остался лежать на столе около пустых чашечек и тарелочек с недоеденными пирожными. Забрав его, я поспешила следом, но ни справа, ни слева, ни на противоположной стороне улицы матери не было, рядом с кафе — дверь в агентство недвижимости. Ни такси, ни автобус, в которые бы могла сесть женщина, не проезжали.
Пришлось вернуться в забегаловку, открыть записную книжку. Первая страница оторвана, никаких сведений о владельце. Отдать продавщице на случай, если дама вернется? Посмотрела в сторону барной стойки. Эта продаст даже себя, если можно будет потом выкупить по более дешевой цене.
У окна остановилась милицейская машина, несколько «хозяев улицы» в амуниции вошли в кафе. Пришлось покинуть его, потому что не знала, приехали они перекусить или же снять дань с хозяйки. Не хотелось оказаться случайным свидетелем.
Так, проникшись сочувствием к симпатичным женщинам, пережив сама кучу неприятностей в разбойное время, я забыла про следующий магазин, вернее, аптеку, где благодаря копии программы, купленной на «чёрном» рынке и некоторому своему умению, обещала хозяину наладить учет лекарств и уменьшить налоги.
Вернуть книжечку – стало главной мыслью.
Голова заработала: чудес на свете не бывает, если матери нет на улице, значит она где-то в этом доме. Толкнула зеркальную дверь агентства недвижимости и увидела площадку, из неё два входа: один — в офис, второй — с номерами квартир.
В доме — семь этажей, по четыре двери на каждом. Прислушиваясь, перешагивая через две ступеньки, я поднялась до седьмого. Полдень, никакого шевеления в квартирах, в какую звонить, не знала и кого спрашивать — тоже, по имени женщины друг друга не называли. Приступила к обратному движению, с седьмого на первый. На пятом услышала тихие аккорды фортепиано, сделала шаг в сторону четвертого этажа, и подумала:
«Это отец хотел, чтобы сын играл на скрипке, а про мальчика они не уточняли».
Позвонила. Дверь открылась, передо мной — мама. Квадратные заплаканные глаза, в них — недоумение.
— Простите, это не вы забыли? – я протянула книжечку.
Она побледнела:
— Ужас! – и, схватившись за сердце, осела на пол.
Пианино смолкло. Мальчик в спортивном костюме и воротнике, который носят при травме шейных позвонков, показался в коридоре.
— Принеси лекарства, которые принимает мама, — ничего не объясняя, распорядилась я.
Присела на корточки, через минуту над нами нависла фигура, перегнувшаяся в поясе. Щуря глаза, мальчик попросил выбрать нужное из шкатулки.
У него был нежный, как у сестры, профиль, тонкое лицо, длинная шея, возвышающаяся над медицинским воротником, на скуле — крупная родинка в виде падающей капли.
Женщина очнулась.
— Что случилось? – спросил тревожно юноша.
— Всё в порядке, мы летим в Мюнхен.
— Кристина…, я не могу принять от него подаяние, — произнёс он высоким, ломающимся голосом.
— Придётся, дорогой, не будем ссориться, из нас двоих, мужчина, всё-таки, ты. И потом, это деньги сестры.
— Которые она взяла у него.
Я не успела понять, что Даня имеет против зятя, потому что мама заметила меня.
— Спасибо большое, простите, когда нервничаю, становлюсь рассеянной… Вы сидели в кафе недалеко от нас… Но как нашли меня?
— Звонила во все квартиры, – соврала я, женщина не должна была понять, что случайному человеку известен их разговор.
— Проходите, пожалуйста.
Большая прихожая, коридор и полки с книгами по стенам…
Она поднялась с пола, я тоже, и память вернулась, часы показывали, что к другому клиенту могу ещё успеть.
— К сожалению, спешу, работа.
— Как мне вас благодарить? Оставьте, пожалуйста, номер телефона.
— Не стоит благодарностей, будьте здоровы.
Печальные мысли теснились в голове.
Обесценилось всё, чем мы дорожили: старики, победившие в войне, умирали от безденежья и унижения, на спокойных прежде улицах стреляли, дрались и убивали, стёрлась разница между бандитом, бизнесменом и стражем порядка, утрачено доверие врачам и учителям, умная образованная женщина просила у дочери прощения за то, что не научила её красть и торговать собой, а дочь сожалела, что прочла много книг.
«Дикий капитализм» укоренился в стране навсегда?
Прошло лет двадцать.
Случилось так, что в самолёте, окружённая любителями путешествий из Средней Азии и Африки, я получила странную лихорадку. Пламя сжигало изнутри, а вокруг, казалось, стоял арктический холод. Трясясь от озноба, сгорала на несуществующем костре. Ни кашля, ни насморка. Скорая привезла в больницу. Время эпидемии, много больных. В боксе долго ожидала врача. Ртуть термометра стояла на отметке сорок. Ни туалетной бумаги, ни полотенца, ни куска мыла. Жёсткий топчан, клеёнка. Одеяло отсутствует, накрыться нечем. За дверью медсёстры обсуждают нехватку лекарств, неработающие капельницы, отвратительную еду… Выйду ли я отсюда?
Появился невысокий человек с худым лицом в белом халате, склонился надо мной.
«Это в моей жизни было однажды», — вспомнила, как сижу на полу чужой квартиры, вижу худую шею выше медицинского воротника и родинку на левой скуле в виде падающей капли.
На бейджике читаю воспалёнными глазами.
«Данила Александрович, заведующий отделением».
И имя то же, не ошиблась. Мама и папа напрасно спорили, он выбрал специальность бабушки.
Дверь бокса распахнулась, ударилась о косяк, энергичная женщина, внешностью «бизнес-леди», возмущённо произнесла:
— Доктор, сколько можно ждать?! Приехали специально к вам! Осмотрите, наконец, мужа, у меня срочные дела в фирме, обратите внимание, мы здесь — на коммерческой основе…
Злой насмешкой вернулось ко мне время, когда мама из кафе собирала для больного мальчика деньги на лечение. Достаточно было в их жизни унижения.
«Уйдёт, — безнадёжная мысль, — уйдёт туда, где платят больше. Времена Гиппократов закончились. Врачи хотят зарабатывать. Никто сегодня не побежит, забыв свои дела, разыскивать неизвестную женщину, потому что она забыла в кафе записную книжку, потеря которой грозит бедой. А мне — конец, ждать больше не могу».
Доктор повернулся к деловой даме:
— Вы хотите сказать, что я должен бросить больную в тяжёлом состоянии, потому что у вас много денег?
Женщина смутилась, пробормотала что-то про бизнес, принесла извинения и аккуратно закрыла за собой дверь.
Так в двадцать первом веке, не в церкви, не в монастыре и не в благотворительном фонде, а в городской больнице со скромным бюджетом и ворующей администрацией я нашла сострадание и милосердие, особенности русской души, про которые забыли в девяностые годы, но сохранили их для детей матери, подобные незнакомке из кафе.