Школьная Лестница

Школьная Лестница.

Вы бывали на школьной лестнице? Тогда вы должны понимать, что там творится по пятницам.

Извне может показаться, что это просто очередной вид очередной пробки – сплошной поток текущих людей, слившихся воедино в стремлении поскорее поставить ногу на следующую ступеньку и не наступить на башмак впередиидущего человеческого существа. Но на самом деле Школьная Лестница – целая отдельная самостоятельная экосистема.

Помните этот гул сотрясающихся перил, спертый воздух, полутемные слабоосвещенные стены, лица, бесконечно сменяющие друг друга, двигающиеся вам навстречу, звуковой ковер высоких пищащих голосов со всех сторон, накрывающий практически осязаемой стеной шума, отражающегося от потолка и виляющего волнами между немытых голов с лоснящимися волосами? Если прислушаться, сосредоточиться на конкретном диалоге, можно расслышать каждое слово – гам сразу уходит на задний план, обнажая голые лишенные смысла слова: что-то про «апгрейд», «павер ап», «кастомайз» и «куловый стак сасных ништяков». И вот двое юных существ проходят мимо и тонут в плотности потока. Хотя… Хотя нет, вот же они, только с немного другими лицами и без того странного белого пятна под карманом левой половинки старого серого пиджака. Они чуть по моложе – может, пятый или шестой класс, да и говорят на чуть другую тему: про новый мод в Майнкрафте. Они тоже через мгновение минуют черту зоны слышимости и на смену беспросветно неуместным разговорам приходят возвышенные темы – парень из десятого класса убежденно доказывает девушке из девятого, что между воротником бронежилета ОMOНовца и шлемом сзади есть промежуток, в который запросто можно вогнать нож по самую рукоятку, а она отвечает, что видела похожую сцену в очередной серии очередного Аниме сериала без названия, и еще что-то про любовь. Чрезвычайно заинтересованные собеседницы и развязно не обращающие внимания на насущные проблемы завтрашнего дня молодые собеседники легко и непринужденно в мгновение ока сменяются девушками, монотонно попеременно поднимающими ноги, опустившими голову вниз, и невидящим утомленным взглядом глядящими куда-то сквозь ступени, за теми идет целая колонна пустого пространства – и лишь удивившись такому странному происшествию в этот оживленный час, можно понять, что там идет «Надежда старого поколения и вестники будущего» неприкаянные первоклашки-куклы, все одного роста, цвета волос, с одним выражением лица и неизменными жесткими квадратными рюкзачками с картинками Спайдер Менов… Запахи теряют четкость. Уже практически невозможно разобрать, чем именно пахнет – мужским ли, женским ли потом, дешевым ли дезодорантом или свежевыстиранной одеждой – все смешалось в одно, скрутившись в воздушных водоворотах под потолком и расплескавшись безобразной терпкой кашей по носам поднимающихся или спускающихся людей. Грязно светят красные лампы за обрызганными и оплеванными плафонами, как бы не нарочно поднимая температуру узкого поворота и еще сильнее сгущая воздух.

Звенит оглушающий металлическим однообразием звонок – кончилась перемена. Пару мгновений, и Школьная Лестница пустеет. Словно гигантская, почти бесконечная Многоножка двигалась, спешила, гонясь и настигая свою добычу, но вдруг замолкла, остановилась и уснула, а потом тысячи крошечных существ, будто бы детей, рассыпались из ее живота в разные стороны, все истончая и истончая Многоножку; и наконец последнее дитя покинуло чрево матери, и она полностью растворилась в душном полутемном длинном помещении, залитом желто-красным огнем. Если сейчас спустится на самый нижний этаж, а потом медленно подниматься наверх, можно встретить запоздалого учителя – их редко когда разглядишь в толпе спешащих по своим делам муравьев детских головок – только можно иногда расслышать раздраженные возгласы, если старую толкнули или наступили на ногу. В долгие тихие минуты отдыха урока ярко и четко раздаются звонкий цокот каблуков со скрежещущим пришаркиванием шагов ослабших ног. У этого существа уже нет рюкзака. На смену удобному, но серому и обезличивающему обидно регулярным однообразием рюкзачку приходит широко уважаемая в узких кругах общества просвещенных коллег стильная, но мешковатая уже от возраста и постоянной нагрузки на разрыв черная кожаная сумка. В правой руке – провисающая от тяжести стопок тетрадей, кропотливо вчера проверяемых до половины первого ночи, цветастый полиэтиленовый пакет с философской надписью на французском. Вообще, если сравнить образ существа, опускающегося сейчас вам навстречу и внешний вид ранее встреченных юных учеников, можно наобум назвать несколько самых ярких и заметных без особых усилий или затрат времени отличий. Посмотрите на одежду – пышная и жаркая от ходьбы из учительской к своему кабинету фигура облачена в матовое бурое платье с шикарной нарисованной розой чуть выше левого бедра; на ногах, заботливо оголенных морщинистой старческой рукой в надежде придать себе сбежавшую тридцать два года назад телесную молодость, модельную красоту советской девушки с нотками юношеской еще игривости, бережно, чтоб не потревожить старые мозоли, надеты кожаные парадные туфли, начищенные специальной щеточкой и намазанные синтетическим воском перед выходом; на губах тонким слоем лежит красно-бордовая маслянистая помада, химически переработанная нефть, поблескивающая, отражая свет ламп… Да что же это вы? Неужели не заметили самого главного, яркого и запоминающегося фрагмента: давно, с десяток лет уже как поседевших волос (Это выдают отросшие белесые полупрозрачные корни), но до сих пор упорно-наивно каждые три недели старательно окрашиваемых в темно-красный? Эти лакированные ногти, эта подвеска, сделанная, безусловно, из настоящего серебра, и красиво, элегантно блестящая, но полученная в подарок за покупку в магазине одежды на определенную сумму, эти бусы из крупных кусков отшлифованного ярко-желтого янтаря, томное парное дыхание, усталая походка, потерявшие глубину цвета глаза – все говорит о давно уже угасшей жизни…

Она проходит, обдавая горячим дыханием вашу шею, и тотчас же исчезает. Гнетущая тишина выползает из темных грязных углов толстыми, беспросветно-черными, почти материальными щупальцами, шевелится на стенах, обволакивает, давит. Вдруг внизу взрывается с грохотом открывшаяся дверь столовой и задорные, полные игривой силы молодые ноги шумно бегут на этаж под вами, упруго подпрыгивая на каждой второй ступеньке – задержавшиеся в столовой парни из одиннадцатого класса.

Но вот дверь на лестничный пролет мягко закрылась, тихо вдалеке щелкнула дверь кабинета, и снова стало тихо. На этот раз тишина совсем другая: спокойная, светлая, стерильная. Даже лампы, казалось бы, чуть очистились и поменяли оттенок, словно Лестница чувствует, что следующие полчаса никто на потревожит ее изнеможенные стоптанные Ступени, ее новые стены из голубого гипсокартона, паутину под потолком, а что самое главное – ее покой. Сейчас она отдыхает. Она очень устала за всю рабочую неделю, озлобилась, запачкалась, затерлась. И Лестница знает, что этот урок последний, и что после него будет больше всего вредителей, разрушающих ее забытье, больше всего шума, безмозглых плевков жвачек под ступени, бессмысленных диалогов, пошлых грязных шуток из воняющих ложью ртов. И она терпит, и знает, что будет терпеть это так, как терпела все время своего существования – молчаливо и покорно. И от этого ей каждую пятницу становится противно и по-черному тоскливо.

И каждую пятницу Она понимает, что памятники пустые внутри…