Булка хлеба и три бутылки пива

Свою жизнь Макс Кузнецов не привык пускать на самотёк. Поэтому на всё, на что мог повлиять, он влиял.
Так, весной, на последнем курсе университета, в начале мая, примерно за месяц до диплома, произошло сразу несколько важных событий, одно из которых очень серьезно могло изменить его дальнейшую жизнь.
Во-первых, его приняли в члены союза журналистов России.
Для студента журфака — это очень серьезное достижение.
Во-вторых, научный руководитель утвердил диплом, облегченно вздохнул, перекрестил Макса, и ему осталось лишь ждать дня защиты.
И, в-третьих, Максиму Андреевичу Кузнецову пришла повестка из военкомата. Весточку из армии он поджидал со дня на день, поэтому повестка его не удивила, не огорчила, не напугала, но радости не принесла это точно. Для решения вопросов армии у Макса было несколько вариантов.
Вариант «А» — в универе он закончил военную кафедру, причем элитную – кафедру общевойсковой разведки. В разведчики на военке брали только журналистов, юристов и парней с геологоразведочного факультета. Все остальные факультеты готовились в мотострелки. Макс был разведка, белая кость. На любом зачете и экзамене, например по болистике, по топографии, или по тактике, не зная ответа на вопрос, «разведчики» всегда не без гордости и с легкой иронией говорили:
— Товарищ подполковник, нам бы за линию фронта, языка взять, к чему нам эти зачеты. Мы ведь разведка, элита армии.
Преподы понятно строжились, но духовитость пацанов одобряли, правда, это уже потом, а тогда, в сентябре, в начале третьего курса, когда военка только началась, собрали с подходящих факультетов человек сорок, тех, кто здоровьем не был обижен, и начальник кафедры, полковник Окунев, отличный мужик как со временем выяснилось, выстроил всех на плацу и по-отечески сказал:
— Ребята, посмотрите на себя. Какие вы, прости Господи, разведчики? Разведчик – это мастер спорта по бегу, по плаванью, по боксу, по борьбе, по стрельбе и всё в одном лице. А вы студенты, любители девочек и пива. Что не возбраняется, — улыбнулся он, — Поэтому учитесь спокойно, постигайте военное дело, может, кому что-то в жизни пригодится, а армия обойдется без вас. За всю историю кафедры в войска не было призвано ни одного «пиджака», извиняюсь — нашего выпускника.
Начало было многообещающее. Все с облегчением вздохнули.
— Более того, — продолжил полковник, — Когда я молодым лейтенантом попал в Афганистан, командир разведбата первое, что мне сказал: «Если узнаешь, что на войне тобой командует «пиджак» — убей его сразу.
Макс заржал вместе со всеми, полковник пожелал будущим офицерам успешной учебы, и Макс с удовольствием провёл два года на военной кафедре, постигая азы ратного дела. В конце четвертого курса разведчики съездили на военные сборы, Макс с блеском сдал экзамены и принял присягу. Поэтому план «А» сводился к тому, что он придет с повесткой в военкомат, представится лейтенантом общевойсковой разведки Кузнецовым, встанет на военный учет и навсегда забудет про армию.
Был у Макса и план «В». На военной кафедре за два года он успел понять, что армия это такая непредсказуемая штука и, имея лейтенантские пагоны, и почетное звание «пиджак», так в войсках называли выпускников ВУЗов, можно очень даже запросто загреметь в армию и на полном серьёзе в разведку.
— На Шпицбергене тоже кому-то надо служить, — была одна из присказок Окунева, когда он распекал нерадивых курсантов. В универе все были студентами, а на военке курсантами. Кстати, Макс знал, где находится Шпицберген – это остров за полярным кругом в Северном ледовитом океане восточнее Гренландии, поэтому он прекрасно понимал на что намекает старый вояка Окунев, и именно поэтому, он решил не доверять свою судьбу случаю и нашел армейскую окружную газету, познакомился с главным редактором подполковником Сухановым, и договорился с ним о том, что если страна его все-таки призовет, то он готов отслужить с максимальной для Родины пользой. Макс уже несколько лет работал в журналистике и был далеко не зелёным новичком. Редактора эта ситуация очень даже устраивала:
— Свежая кровь нам не помешает, — обрадовался подполковник.
Узнав, к какому военкомату Макс приписан, он сказал, что все детали, в случае чего, решит сам. На этом они и распрощались.
Плана «С» — откупиться и откосить, Макс не рассматривал. Макс считал, что платить деньги за свою трусость – это стыдно и недостойно, да и как себя можно было бы уважать после этого. К тому же, если честно, то Макс не верил, что его могут призвать, но как выяснилось, он ошибался.
В то время в самом разгаре была война в Чечне и разведка, так как она везде была на самом острие всех событий, несла очень серьёзные потери и министерство обороны начало подтягивать все резервы, включая и выпускников военных кафедр.
Как положено, повестку принесли домой с утра пораньше. В военкомат явиться надлежало через месяц, для прохождения комиссии и прочей рутины. Пользуясь возможностями профессии, Макс договорился о встрече с облвоенкомом, человеком, который отвечает за весь призыв в области. Макс не раз приезжал к нему для интервью, и с генералом они встретились как старые знакомые. Он то и объявил, что именно Максу отскочить от армии не получится.
— Сейчас трясут всех пиджаков. Но призывают только тех, у кого допустимая группа здоровья, уровень образования и подготовки, чтобы были из полных семей, не женатые, без детей и так далее, и так далее и так далее.
— И, что, со всего курса под эти требования подхожу только я? – возмущению Макса не было предела.
— Получается так.
— А отмазаться можно? Должны же быть какие-то варианты? – не терял надежды Макс.
— В твоем случае никаких, — обрадовал генерал, — Ты офицер, государство тебя учило, деньги на тебя тратило. Поверь, сейчас перетрясают сотни выпускников военных кафедр, а отбирают единицы, многие не подходят по тем или иным причинам, поэтому они если в тебя вцепились, то уже не выпустят.
Генерал и Макс помолчали.
— Есть правда вариант.
— Какой?! – оживился Макс.
— На год пойти солдатом. Сейчас же по закону выпускники военной кафедры два года служат офицерами или год солдатами, так что решай.
Тогда Макс этому всему как-то не придал серьёзного значения. Ему ещё предстояло защититься, отгулять выпускной, но все пролетело очень быстро.
За несколько дней до комиссии Макс встретился с главным редактором окружной газеты с «оригинальным» названием «Красное знамя», тогда этих «знамён» по всей России было сотни. Страна не спешила расставаться со своим советским прошлым, так вот, встретившись с редактором, Макс узнал еще одну хорошую новость, оказывается, командующий округом заявил Суханову следующее:
— Если хочешь, бери журналиста солдатом. Для молодого лейтенанта в вашем подразделении, — то есть в редакции, — вакансии нет.
Макс решил, что так даже лучше. Год потерпеть можно. К тому же он остается в профессии, в родном городе, с Сухановым они прикинули какие темы Макс будет освещать, редактор порадовался, что теперь будет, кому ездить в командировки, так как путешествия Макс любил, в общем, всё складывалось неплохо.
— Я тебе в военкомате помогу, только ты не тяни, поспеши все формальности пройти быстро, чтобы попасть в весенний призыв. У тебя повестка на июнь, значит, призвать тебя планируют осенью. Я думаю, полгода ждать не стоит. Если сейчас успеешь, то уже к лету отслужишь, а так ещё шесть месяцев будешь в ожидании томиться.
Подполковник говорил дело, и Макс следующим же утром прибыл в военкомат. Его задача была пройти комиссию, попасть на призывной пункт, а там его должны были приказом откомандировать в редакцию.

* * *

— Здравствуйте, — сказал Макс, подойдя к нужному окну в «родном» ленинском военкомате. Макс здесь бывал на экскурсии школьником, дважды на комиссии в старших классах, а теперь вот пришел призываться, точнее, сдаваться, как он пошутил утром дома.
— Добрый день, — не поднимая глаз, ответила на его приветствие женщина из отдела комплектования.
— История моя такова, — улыбаясь, издалека начал Макс, — Я только что закончил университет и военную кафедру, специальность – общевойсковая разведка. Мне предстоит служить, но я не хочу офицером. Предпочитаю на год пойти рядовым. У меня имеется отсрочка до осеннего призыва, так вот я хочу узнать, нельзя ли попасть в весенний, пораньше…
Макс не договорил. Сотрудница военкомата так удивленно посмотрела на него, да, в общем-то, наверно и было от чего – не каждый день люди добровольно! просятся!!! в армию!!! И не менее удивленно она спросила:
— А вы хотите?!
— Ну конечно, чего тянуть-то, все равно идти, — храбрился Макс.
Разговор услышал проходивший мимо подполковник. Он остановился, окинул Макса взглядом, а затем сказал:
— А ну-ка, сынок, пойдём со мной.

***

Удобно усевшись в свое кресло, неизвестный подполковник стал внимательно рассматривать Макса, переминавшегося с ноги на ногу посреди кабинета.
— Ну, давай, рассказывай… Что за рвение ..?
— Пытаюсь быть достойным сыном Отечества…, начал было язвить Макс.
— Да?! А может, тебе подошло время садиться? – твердо перебил офицер, — Натворил что-нибудь и решил от суда и следствия спрятаться в армии?
Макс смутился. Он не сразу понял о чем идет речь. А когда до него дошло, то большого труда и огромных усилий стоило ему убедить товарища подполковника в своих благих намерениях. Упирал Макс в основном на то, дескать, чего тянуть, все равно служить, раньше сядешь – раньше выйдешь, это чтоб товарищу подполковнику было понятней.
После всех доводов и ломания пальцев, при всей глупости ситуации, суровый штабист Максу наконец-то поверил и выписал новую повестку, где указал день комиссии.

* * *
Когда Макс пришел в военкомат в назначенный день, вдруг выяснилось, что он в розыске как уклонист уже пять лет, а его личное дело утеряно.
Макс начал опять по новой тому же подполковнику объяснять, что он студент, что его личное дело, скорее всего, где-то или во втором отдели в университете, или на военной кафедре.
— Оно обязательно найдется, — оправдывался Макс, как будто это он его потерял, а не доблестные военные, — Куда ему деется?.. – продолжал гнуть свою линию Макс, — Могу я сейчас комиссию пройти, чтобы время не терять?
— Нет, не можешь. Тебя нет. На тебя нет ни одного документа.
— Но первую повестку вы же мне как-то выписали. Значит, где то я у вас числюсь?
— Еще раз повторяю, — начал звереть подпол, — Тебя нет. Найдется дело, тогда и поговорим, а пока, свободен.
Максу бы тогда задуматься, а может ну её эту армию. Нет его и не надо…
Но это было не в его правилах. Он никогда не пускал жизнь на самотек и не доверялся случаю. Макс как паровоз, который уже на рельсах и стоит под порами, попер до победного, рассудив так, мол, дело всё равно найдется, но пока они его будут искать, в весенний призыв он уже точно не попадет, а значит полгода жить на чемоданах и чего-то ждать. Поэтому он сам поехал в университет, потом на военную кафедру, поставил там всех на уши и нашел-таки свою папку, которая завалялась на военке в отделе кадров. На это ушел день, ещё день Макс ждал, пока его личное дело доставят в военкомат. Наконец на третий день он начал ходить по врачам и к обеду прошел почти всю комиссию. Ему остался последний кабинет терапевта.
— Можно!? — бодро сказал Макс, заходя в него.
Врач, женщина лет пятидесяти, внимательно посмотрела на будущего защитника Родины несколько секунд и, без единой эмоции, попросила встать на весы. Макс встал. Затем она измерила его рост, посмотрела в какую-то таблицу и так же без эмоций написала в личном деле: «отсрочка на год».
Вот это был удар ниже пояса. Макс уже настроился на армию, планировал за год отслужить, а тут через год только призовут. Оказалось, что у него при росте метр девяносто пять и весе восемьдесят пять килограмм – дефицит веса! Нонсенс, Макс был здоровее всех в группе, подтягивался двадцать раз, а его записали в доходяги.
Макс заглянул в злополучную таблицу. Для похода в армию ему не хватало трех килограмм и все потому, что эта табличка и прочие госты призыва были разработаны в пятидесятых годах, когда люди с ростом метр восемьдесят были большая редкость, не говоря уже о сто девяносто и выше. Тогда все были маленькие, плотненькие, но терапевта, как и всю волшебную армию всё это мало волновало. Давным-давно всё изменилось, даже страна, в которой жили, но окостеневшая и окаменевшая армия меняться не спешила.
— Потолстеешь, придешь, — был вердикт терапевта.
Что Макс ей только не говорил: и где это видано, чтобы люди добровольно шли в армию, да еще и с университетским дипломом; и про конституцию тела, что в его породе все высокие и поджарые; и то, что у него уже всё на мази и его ждут в редакции; что похудел он из-за диплома, что переживал сначала из-за защиты, а теперь армия ему нервы мотает и всё говорил, говорил, не унимаясь, давая понять, что ему в армию просто необходимо, просто жизненно важно.
Видимо, его пылкая речь была все-таки убедительна, учитывая, что он стоял в одних трусах, и непроницаемая терапевт, уже слегка улыбаясь, отправила Макса к главврачу, от себя добавив:
— Если он разрешит, в чем я искренне сомневаюсь, ты и так худой, на КМБ (курс молодого бойца) кожа да кости от тебя останутся, а если еще в учебку попадешь – то вообще пропадешь… Одним словом, если он разрешит, то пойдешь служить, а пока толстей!

* * *
Главврачу Максу пришлось сказать намного больше, нежели терапевту. Главное, что его убедило – это то, что сейчас он на армию настроился и к ней готов, а отсрочка на год – это так много, и мало ли что за это время может произойти.
— Значит, так, — оборвал очередной довод человек, на котором в этот момент для Макса свет клином сошелся, — Давай я тебе через неделю назначу перекомиссию, а ты, — уже тише добавил он, — Утром, часов в шесть встань, хорошо поешь, наешься прямо, выпей бутылки две-три пива, съешь булку хлеба и приходи, мы тебя еще раз взвесим.

* * *
Если бы Макс знал, что такое съесть булку хлеба на сытый желудок, он вряд ли согласился бы.
Поначалу он резал и ел, потом запивал, потом чуть ли не запихивал в себя хлеб, он не лез, челюсти немели и все это под горькое пиво. Родителей в свои дела Макс не посвящал, но, если бы кто-нибудь из домашних в то утро зашел на кухню и увидев как сын с утра по раньше пьет и давится хлебом… Да и вид у Макса был как у хронического синяка: в трусах, в майке, без света, под столом пустые бутылки, на столе крошки, растерзанные остатки булки, в общем, очень колоритно.

* * *
С уже тяжелой головой и полным животом Макс вышел из дома. Ровно посреди дороги в военкомат он понял, что безнадежно пьян. Все-таки три бутылки. Но врагу не сдается наш гордый варяг и на ватных полусогнутых ногах не менее гордо, пошатываясь, Макс ринулся к своей цели. Когда он подошел к военкомату, то почувствовал себя совсем хорошим, к счастью, в голове его посветлело, и у него хватило чувство такта, особо не привлекая к себе внимания, найти в очередном лабиринте кабинетов и коридоров с полуголыми пацанами главврача.
— У-у-дружок…, выдохнул тот на, видимо, слишком эмоциональное приветствие Макса и, взяв его аккуратно за локоть, усадил возле своего кабинета. – На, пожуй, — улыбаясь, сказал он, вытаскивая из кармана халата два пластика жвачки, — посиди пока, сейчас тобой займемся, — не скрывая смеха, уходя, добавил главврач.
Макс остался сидеть, моля Бога, чтобы быстрее все разрешилось и на всякий случай начал искать глазами туалет. Пиво есть пиво.
— Ну, наконец-то! – обрадовался он, когда минут через десять снова увидел идущего к нему главврача, по-прежнему улыбавшегося.
— Пойдем, — сказал тот, и они зашли в какой-то кабинет.
Поставив Макса на весы, медсестра своим тонким красивым пальчиком, лукаво глядя в Максовы мутные глаза, двинула гирьку. До нужного веса не хватало пятьдесят граммов.
— Я больше ничего есть не буду, — взмолился золотой рыбкой Макс людям в белых халатах.
— Ладно, уговорил… Так и быть, возьмем тебя в армию, — улыбнулся главврач и похлопал Макса по плечу, — Такое рвение надо поощрять!

* * *

Максу назначили день отправки. Он попал на призывной сборный пункт, позвонил оттуда в газету, редактор сказал — не волнуйся, дальше я все сделаю и Макс начал ждать. День, два, три. Каждый час сотни пацанов уезжали в разные точки нашей необъятной Родины во всевозможные войска. А Макс сидел и ждал. На четвертый день он не выдержал и снова позвонил в «Красное знамя». Редактор, извиняясь, сказал, что в штабе округа что-то напутали и на его место едет другой человек. Он сказал что ничего сделать уже не может и повесил трубку, а Макс попал в спецназ, чуть не сдох там в учебке, и через полгода благополучно оказался в Чечне.
— Да, Кузя, редкостный ты дибил! – подкалывали Макса пацаны в отряде, когда он рассказывал эту историю, — Все нормальные люди силы тратят, бабки платят, всякие связи подключают, чтобы откосить, а ты сам себя отправил под раздачу!
— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — отшучивался Макс и старался об этом не думать, когда в очередной раз предстояло штурмовать «то стены гор, то горы стен»…
Война это мерзость. Те кто там был, о ней никогда не рассказывают. Макс тоже не любил. Предпочитал отмолчаться, отшутиться, перевести разговор на другую тему. Лишь однажды на даче с отцом, после бани и крепкого застолья, он разоткровенничался:
— Я ни о чём не жалею… — Макс помолчал, поиграл желваками скул, — Но одно меня беспокоит. Я все время пытаюсь это понять… Я так стремительно старался с разбегу броситься в пропасть… Я сделал все, чтобы попасть в эту мясорубку, увидеть смерть друзей, море крови, месяцами жил ненавистью и страхом, хотя судьба несколько раз мне предлагала варианты.
Первый раз, когда я мог пойти служить офицером и хлебанул бы раз в десять меньше того, что мне пришлось вынести и пережить в Чечне солдатом.
Второй раз, когда была отсрочка. Зачем нужно было спешить, можно было пойти и через полгода, и глядишь, всё сложилось бы как-то иначе, другие войска, никакого Кавказа.
Третий раз, когда потеряли мое дело. Я сам поехал и его разыскал, ну не дурак ли?
Четвертый раз, когда меня завернули с дефицитом веса.
Через год можно было прийти еще на одну комиссию, предварительно поголодав или сбросив вес, и мне снова дали бы отсрочку. Но нет, разве можно свою судьбу доверять случаю!? Я пошел напролом, и стал участником такого, о чём с удовольствием бы забыл.
Макс снова помолчал с сильно сжатыми губами и играющими желваками.
— И все равно, я ни о чем не жалею. К тому же, уже ничего не изменишь, — выдохнул Макс и посмотрел на отца.
Отец выслушал внимательно. Помолчал. Он знал, что рано или поздно этот разговор состоится. Сын с войны пришел совсем другим человеком и не потому, что был ранен и контужен. С войны пришел другой незнакомый человек. Время, конечно, подлечило, но это был уже не тот Макс.
— Максим, — спокойно начал отец, — Кто-то из великих сказал: «Ничто нами так не движет, как наши заблуждения»
Макс ухмыльнулся. Ухмыльнулся с горечью.
— Золотые слова, — согласился он.
— Я пожил побольше тебя, и хочу тебе только добра. Я растил тебя мужиком и результатом доволен. Больше, чем доволен, — Кузнецов старший улыбнулся, — Ты вырос не просто мужиком, ты сынок, настоящий Герой, — у отца увлажнились глаза. Слезы подкатили не от гордости за сына, за себя, за семью, не от счастья, что сын уже такой взрослый и они могут вот так запросто сидеть и говорить на равных о важных вещах, а от того, что только сейчас он осознал в полной мере, через какой ад пришлось пройти его Максимке, маленькому беспомощному и беззащитному комочку в одеялке, которого он нежно принимал у медсестры в роддоме; вспомнил сынишку беззубым ласковым пацаном, к которому ходил на утренники в детский сад; вспомнил, как первый раз порол за двойку и за порванные штаны, как потом переживал целую ночь из-за этого; как был рад, когда сын поступил на журфак, был горд его первым публикациям и репортажам в городских газетах… Глаза увлажнились от жалости и безнадеги, от того, что он не смог оградить, защитить своего пацана, своего сына, который всегда такой тонкий, ранимый, такой впечатлительный, с одними пятерками и досрочно сданными сессиями, увидел и хлебанул в Чечне через край столько, что ему, отцу, взрослому мужику, прожившему почти целую жизнь и не представить никогда. Глаза увлажнились от обиды на несправедливость и беспомощность перед государством, которое испокон веков все войны выигрывало пушечным мясом таких же пацанов, которым еще жить да жить… Еще бы немного и навернулись бы горькие слезы любящего отца, но он сдержался. Собрался и спокойно продолжил, — Не отступать, не сдаваться – это очень сильное качество для мужчины. Я тебя этому учил, и горжусь, что ты такой. Но может не всегда нужно переть буром и пробивать стены лбом? Может нужно потоньше воспринимать то, что твориться вокруг тебя. Внимательнее относится к мелочам, к деталям, к знакам судьбы? Хотя судьба, сынок, она и есть судьба. Видимо, тебе просто суждено было послужить и повоевать. Давай лучше выпьем и поблагодарим судьбу, что ты вернулся живой.
Отец налил водки, они чокнулись, выпили и больше никогда об этом не разговаривали.

1999