Сатиры. Абсурдистская новелла

Листья деревьев шелестели в солнечном золоте. Фотоны преодолевали столько лье, чтобы озарить лица людей и пролить света на их миловидность. Знойный воздух вторгался в легкие, мозг насыщался серотонином, активизируя ностальгию о прошлом лете, когда все было так беспримесно чудесно. Бытие имело вид барокко и наслаждалось этим. Существование ширило улыбку, приоткрывая белоснежные тридцать два зуба. Корни деревьев ныряли все глубже, закрепляясь надежней на своем удобном месте. Люди ныряли в царство палящего солнца и с млением вытирали испарины. Все побуждало живописать.

Один субъект пребывал в контре всеобщему умиротворению: улыбка не змеилась на его лице, глаза не созерцали день.

Субъект рыскал по улице, презренно заглядывая всем в глаза; он подходил к человеку и, идя поодаль, буравил взглядом, полным антипатии. Губы приоткрывались, уголки рта замирали в презрении, с языка слетало: «Слушай, тебе должно быть плохо! День — мерзость. Что ж ты улыбаешься?». Люди от него молча отходили. Но не успевала нога человека сменить маршрут, лавируя препятствие, как субъект тотчас спохватывался: «Значит, правда глаза колет, да? Послушай, я ж тебе не сказал: Шопенгауэр говорил, что счастья в принципе нет, оно иллюзорно, а вот несчастье — самое подлинное, что есть. Не читал, что ли? Впрочем, я думаю Шопенгауэр был дурак, как и все мыслители, но в этом прав». Человек ускорял шаг, тщетно пытаясь избавиться от субъекта, но увы, он его настигал: «Ну куда бежишь? Я же тебе еще вот о чем не сказал: я думаю, что ты — просто биомасса, тело, которому не следует существовать. Так чего ж ты радуешься? А согласно Ницше ты и вовсе недочеловек. Впрочем, Ницше тоже был дурак, но в этом прав. Послушай! Ты не зазнавайся: ты, наверное, либерал, значит, дурак. Что, не либерал? Может, марксист? Так советского союза уже нет, а Сталин тиран. Не марксист? Значит, ты правак? Ну и дурак же ты!». Осатаневший, человек бросался наутек от субъекта, но тот вновь его догонял: «От правды-то не убежишь, друг! Впрочем, ты никакой мне не друг, мы не друзья. Человек человеку волк, я думаю. Впрочем, именно так думают полные дураки, но раз все дураки, то выходит, что это всеобъемлющая установка, а значит, надо быть дураком, чтоб отрицать этот принцип». Пунец гнева проступал на щеке человека, он гаркнул: «Да что ж нужно тебе!».

Субъект разражался смехом: «А! Ну говорю, ты полный дурак. Улыбку убери. У тебя вот улыбка-то не такая, какая вообще должна быть. У тебя, смотри, щеки полные, когда ты улыбаешься, у тебя вот это мясо выступает неприятно: не улыбайся просто».

Субъект отставал от человека тогда, когда сам охладевал к нему. Обычно это сопровождалось гневом человека, но и тут субъект находил способ одолеть: «Что ж ты злишься, дурак? Я уже ушел, а ты все злишься. Видимо, очень обидел, да? Правда глаза колет». В метре от субъекта разворачивалась подобная сценка, но с актером иного толка: там приставал к человеку мужчина уже не пытаясь навязать жизнеотрицающие догмы, а напротив — жизнеутверждающие. Мужчина говорил: «Послушай, что ж улыбка у тебя такая не широкая? Что-то внутри терзает? Ты улыбнись, все ведь замечательно. Ну куда ты убегаешь? Послушай, все просто прекрасно, ты даже не представляешь. Что, ты уже ушел? Нет, постой, все-таки дай договорю. Как у дзэн-буддистов это, надо наслаждаться цветами, смотри какой сегодня день безоблачный! А у тебя улыбка какая-то не такая. Может, страдаешь, да? Послушай, нельзя ж страдать! Все ведь хорошо. А если страдаешь, то портишь настроение всем, а ведь нужно наоборот его всем улучшать». Человек убежал от мужчины. Поодаль их все время шел субъект, пытливо слушая. Когда мужчина освободился, субъект зло ринулся к нему: «Что ты говоришь-то? Ты совсем что ли дурак?». Мужчина отвечал: «Да нет, я не дурак, да и ты не дурак!».

Субъект воспламенялся: «Да нет, и я дурак, и ты дурак, мы — биомасса». «Какая биомасса? Мы все-таки самое великое и интересное во вселенной». «Да нет же, ты дурак. Тебе с такими мыслями должно быть ужасно, а ты идешь и радуешься. Сумасшедший!». «Да нет же, даже если и дурак, то почему бы и не радоваться?». «Так не радоваться тут нужно. Послушай, короче, нам плохо должно быть, ужасный день». «Да нет, ты послушай, день-то прекрасный». Так дальше они и шли.