В придонном слое. Глава 5 (Глава 5)

– Политика – это когда с одной стороны – красные, а с другой стороны – белые, а то, чем вы занимаетесь, – это уголовные разборки. А я, говорю я ему, с уголовниками не хочу иметь ничего общего. И моей аудитории нет никакого дела, посадите ли вы своих оппонентов или они посадят вас.
Глазунов был на взводе. Две недели уже его преследовали всякие неприятности. Самая большая – взломали сайт. Изгадили или тупо заблокировали кучу материалов, переформатировали все заготовки. Рекламы не видно, новые публикации не проходят. Фёдор Ильич грешил на одного оппозиционного депутата Мосгордумы, который ровно две недели назад выходил с ним на связь и которому он в сотрудничестве отказал.
– Семэн, ну кто ещё? Я со всеми – само обаяние, только с ним так вот резко поговорил и назвал вещи своими именами. Ну да, погорячился. Но ты бы его слышал! Куда? Нет, давай ко мне, я на старой даче. Конечно, один!
Дача действительно была старая, Фёдор Ильич помнил эти стены с детства. Хотя последний владелец изрядно её обновил: голландская печь с дореволюционными изразцами чистосердечно свидетельствовала об её преклонном возрасте. Когда-то для деда и бабушки это был дом, для родителей ФИГа он стал дачей. В смутные времена они её продали знакомым знакомых, чей бизнес четверть века оставался успешным, но с появлением невиданной заразы стал чахнуть. После третьей волны у них совсем опустились руки. Фёдору Ильичу, конечно, повезло, что они о своём желании продать дачу его оповестили одним из первых. И, не задумываясь ни на минуту, ФИГ взял кредит в «РосРезервБанке», своих не хватало, и выкупил своё детство.
Слежанкову пару раз тоже пришлось встречать здесь рассвет, первый был после школьного выпускного вечера. Но он и представить себе не мог, как изменились окрестности. Даже с навигатором еле нашёл. Эстакады, тоннели, развязки.
– Да, я всего год назад здесь проезжал, этого тоннеля не было.
– Через год ещё два будет. А почему ты автопилот не включил? Зачем тебе такая дорогая машина?
Семэн, и правда, освоил только половину функций бортового компьютера, чего стеснялся, однако, лишь когда ему напоминали об этом. Ирина лучше, чем он, разбиралась в чудесных возможностях его автомобиля. Ведь находила же время разобраться! Со дня их свадьбы прошло чуть больше года. Семён Константинович, в качестве частного детектива по щекотливым делам, не перетруждался. Брался далеко не за каждое. Дорожил своим свободным временем. Не отказывал только бывшему начальству. По сравнению с ним, Ирина Викторовна была ответственной и прилежной труженицей. Вернув себе статус замужней женщины и утвердившись в должности мэра, она поняла, что значит счастье. После условного медового месяца с головой окунулась в работу и проводить целый день с мужем могла только по воскресеньям. Семён Константинович и гордился её успехами, и клял их. Его надежды на то, что карьера скоро наскучит супруге, не оправдывались.
– Я смогу у тебя заночевать?
Вопрос Семэна вызвал удивление у Глазунова и улыбку.
– Всё? Конец семейному счастью?
– Сплюнь! Ирина на форуме «Малые города России».
– Ах, да! Видел в новостях. Ладно, найду местечко.
– Тогда вот!
– Вах! Любимый виски Станкевича! Как у него дела, кстати?
Семён Константинович погрустнел и вместо ответа хотел отделаться странным жестом, смысл которого Глазунов перевёл как «могло бы быть и хуже».
– Пока всё так же: домашний арест, электронный браслет. Скоро будет второй суд, его признают частично виновным, условный срок и принудительное лечение. Сам виноват. Если бы его дружки не подняли в сетях такой шум в его защиту, спустили бы на тормозах. Ирина забрала бы заявление, я её почти уговорил.
– Домашний арест? – переспросил Фёдор Ильич. – Так у него и дома-то нет.
– Местом жительства определено место прописки. У сестры будет жить, вернее, уже живёт, в Злак-Загорске.
Ещё раз изобразив в воздухе странный жест, Семэн добавил:
– Ладно. Давай лучше о твоих проблемах. И давай стаканы.
Конструктивный разговор сначала не задавался. Семэн мыслил слишком процессуально. Уличить депутата совершенно нереально, опять же неприкосновенность. Опубликовать в сторонних СМИ содержание беседы ФИГа и депутата? Опорочить честь и достоинство? Ещё неизвестно, чьей репутации это повредит больше. Да и к чему это всё? Сайт восстанавливать, в любом случае, придётся своими силами.
– В рамках кодекса, естественно, нереально. Но если у меня будут признания хакеров, я бы мог изложить картину случившегося со своей колокольни. Хотел бы я, чтобы все узнали, что с ФИГом шутки плохи. Я его так охарактеризую, благо, материала вагон…
Фёдор Ильич задыхался от злости, а Слежанков думал, наблюдая за ним: «Или ему так в голову виски ударил, или мания величия». Но вида не подавал, просто слушал, прищурившись. И Глазунова несло. Он вспомнил много об этом депутате, и много интересного вообще.
– А сам по себе – пустое место. В пропрезидентской партии не состоялся, опоздал и всплыл как оппозиционер.
– Такие не скоро тонут.
Посмеявшись, говорили дальше.
Семэн настаивал не кипятиться. Он подумает на трезвую голову. Вагон материала, конечно, пригодится, ты только его упорядочи! И, пожалуйста, не ставь перед собой цель отомстить. Это нерационально, бессмысленно и некрасиво.
– Каких конкретных результатов от моего вмешательства ты ждёшь?
Фёдор Ильич призадумался. Возмещения убытков, извинений или просто гарантий, что посягательств на его информационно-аналитическую империю больше не будет?
Последнее Семэну показалось самым разумным и потому самым реальным. Программа минимум определена.
– Начать бы надо с хакеров. Есть мысли?
– Так я почти уверен, кто это. Таких умельцев немного.
– Отлично! Если это действительно так, считай, что дело в шляпе. А чем напугать его дальше, я придумаю.
– Ловлю на слове! – повеселевшим голосом сказал Фёдор Ильич.
– Но наперёд сделай выводы! Не связывайся больше с этой публикой, не объясняй им, что такое политика. Чин – чин!
ФИГ тоже приподнял стакан, потом пригубил и как-то очень резко сменил тему беседы, заговорил о кино. Сожалел, что времени не хватает на все новинки. Стал хвалить ремейки старых исторических фильмов, особенно новое прочтение «Земли обетованной», где изменили сюжетную линию, исправили неточные детали. Восхищался новыми звёздами. Кому-то прочил большое будущее. И всё пытал Семэна: это видел, это смотрел? Тот ничего, конечно же, не видел и признавался, что не особо хочет. Когда через пару лет покажут по центральному телевидению, тогда и оценит. Ибо, если фильм не добирается до телевизора, значит, грош ему цена, значит, и время на него не стоит тратить.
– Телевидение, – подхватил Глазунов, – важнейшее из искусств. Не согнул его интернет. Есть талантливые исполнители, клипами которых завалена вся паутина, а рейтинг чуть выше нуля. В это же время по телевизору пару раз покажут какого-нибудь дурака, и он уже в топ-листе. Это я к тому, что и с кино так же. Смотрят то, что показывают, а не то, что надо выискивать.
Семэн пожал плечами.
– Я вообще люблю в сети порыться, – продолжал Фёдор Ильич, – поискать новинки, и вот недавно я смотрел новый узбекский сериал, недублированный ещё, с субтитрами. Просто шедевр! Краски, костюмы, натура супер! Актёры, как у раннего Курасавы!
– На тему?
– Девятнадцатый век. Первые годы Бухарского ханства под властью Российской империи.
– Русские козлы?
– Не угадал, русские, почти спасители. Честные, добродетельные, без камня за пазухой, только глуповаты и наивны слегка.
Семён Константинович засмеялся.
– Догадываешься, кто сценарист и режиссёр?
– Ну, слава Богу! Значит, пришёл в себя. Я, если честно, когда ты мне позвонил, думал, что ты о нём хотел поговорить. Наследил он у тебя в душе? Оставил память?
– А у тебя?
Семэн не стал отвечать. Погрузился в воспоминания. Он знал-то Худайбергенова всего несколько дней перед отъездом. Не то что ФИГ, тем более, Станкевич.
– Точно он режиссёр?
– Однозначно. Я сначала в титрах увидел «ssenariy muallifi Temur Hudaybergen», потом описание сам перевёл, он.
– Пойдём на воздухе покурим?
– Я бросил, но с тобой постою подышу, – ответил ФИГ, добавил виски и себе, и Семэну и со стаканами поднялся со старого дивана.
Не дожидаясь наводящих вопросов, Слежанков стал говорить:
– В высшей школе КГБ со мной учились двое ташкентцев. После беловежских соглашений один сразу домой уехал, а второй остался доучиваться. Мама у него, как у Тимура, русская была. Потом принял присягу, получил гражданство РФ, служил в Екатеринбурге, сейчас живёт в Москве. Я через него вышел на того, что сразу вернулся в Узбекистан. Он там где-то в ташкентской администрации рулит кадрами. От него кое-какие сведения о Тимуре и получил. Думаю, достоверные. Встретили его хорошо, чуть не с оркестром. Я несколько фотографий видел. Тимур на станции метро имени своего отца, Тимур возле старой девятиэтажки, в которой провёл детство, которую киевские строители построили после землетрясения, мемориальная доска об его отце на том доме. Тимур с родственниками в когда-то отобранной у него квартире. Тимур со студентами ташкентского филиала МГУ и т.д. Фоторепортажа о встрече с первым вице-премьером не видел, но встреча была. И, оказывается, он не просто однофамилец, он дальний родственник. Понимаешь?
Фёдор Ильич сначала кивнул головой, а потом сказал «нет».
– Азиаты. Какая на фиг… Извини. Какая национальная идея? Бабки – их национальная идея. Этот вероятный наследник трона подзаработать так хотел. Добился премии давно почившему троюродному деду и хотел её прикарманить. Но не учёл один момент. По их же законам, стыдно не знать своих законов, такого рода государственные бонусы передаются только ближайшим родственникам по нисходящей линии. Даже родители не смогли бы получить, только дети. Вот тогда ему Тимур и понадобился.
– Кинули?
– Естественно, но не на самое дно. Тимур, конечно, угорел от восточного гостеприимства, и когда ему подсунули допсоглашение на реализацию национальной премии, постеснялся вникнуть, подписал. Вице-премьер все деньги перевёл в свой банк, расплатился с нами, наверное, ещё с кем-то, и платит ему теперь по триста долларов в национальной валюте в месяц. На 80 лет выплату растянул. Поселили Тимура в загородном особняке с охраной, с поваром, с домработницей, но без кондиционера. Сделали Тимура невыездным. Работу дали, но не ту, которой соблазняли. В университет и обратно возят на лимузине. Уважают. Он сначала брыкался, голодовку объявлял, хотел к сыну, к Марине. Всё тщетно. Говорят, хочешь, мы их в Ташкент привезём?
Фёдор Ильич был подавлен и опять забыл, что бросил курить. Припомнились ему Станкевич и те турки, которым он за 500 долларов слил роман о Тамерлане. «От этого родственника турки были», – понял Фёдор Ильич. Семэн продолжал чертыхаться, когда ФИГа ужалила стыдливая мысль: «А ловко мы им торганули».
– Нормальные узбеки отсюда деньги домой шлют, а Тимур Марине из Ташкента каждый месяц переводит, всё до копеечки. Так вот.
Когда замёрзли, вернулись в дом. Слежанков предложил растопить печку. Ревматизм, говорит. Сам принёс дров, сам настругал щепок и зажёг огонь. Потом прикрыл дверцу печки, распрямился и спросил ещё:
– А что с тем солдатом случилось дальше?
ФИГ даже не переспрашивал, с каким.
– Окрепнув и набравшись сил, решил идти искать своих. А у зороастрийцев праздник. Ночь, полнолуние, костры, дорожка из дышащих жаром углей, молитвенные песни, смех детворы. Солдат говорит им, что должен идти. Зороастрийцы научились его понимать и, улыбаясь, закивали головами. Вот сюда, показывают ему на угли. Даже его автомат с парой патронов принесли и положили с той стороны дорожки и стали на прощание с ним обниматься. Дети развязали шнурки на ботинках, старушка принесла пиалу молока. «Откуда молоко, – думал солдат, – коров нет, коз нет, лошадей нет?» И, выпив всё до капли, снял ботинки, засучил штаны. Все притихли, и он сделал первый шаг. Можно терпеть, и сделал второй. Реально можно терпеть. Между пальцами только больно. Но не буду же я плясать перед ними. Нет, нет, я дойду. И он дошёл. Обернулся – никого, тишина, молитвенная песня и огни где-то в горах. Кое-как обулся и стал спускаться в долину. Преодолевая боль от лопнувших между пальцами волдырей, он шёл и шёл вниз, до самого утра. И вот вышел на асфальтовую дорогу с хорошей разметкой. Асфальтовая дорога в Афганистане? Неслыханное чудо. Вдруг звук мотора, и он прячется в придорожных камнях. И не может поверить глазам – мимо него проезжает на мотоцикле с коляской милиционер. На коляске надпись ГАИ.
ФИГ запнулся и глубоко вздохнул:
– Мне слов не хватает, у Тимура это было, так сказочно реально. И обречённость этого солдата, хотя про неё ни слова в тексте, была очевидна…
И Семэн в сердцах швырнул окурок в ночь:
– Я, кажется, всё понял.