Болезни наши. Нас всех это ждёт. (Глава 15)

Рядом с двухместной палатой, в которой у окна лежал Карачагов, практически напротив сестринского поста, располагалась одноместная, самая блатная, самая престижная в неврологическом отделении. Лиля обратила на неё внимание ещё в свой первый визит к Фёдору Павловичу. Это было на третий день после кризиса, когда он ещё был в полной прострации. Шёл третий год после победного окончания войны, когда мы только-только начинали понимать, что у нас всё получилось.
Дверь в блатную палату была открыта почти настежь. На высокой, приспособленной специально для нетранспортабельных пациентов койке лежала благообразная бабушка с закрытыми глазами, бледная, как покойница. Очень благородное лицо. Чувствовалась порода. Бабушка или сама дремала, или была погружена в искусственный медикаментозный сон. Копна кипельно-седых волос убрана под марлевый берет. Её правой руки тончайшей кости пальцы держал в своих ладонях той же породы дедушка в очках, такой же седой, часто переводивший свой взгляд с её лица на датчики тихо звенящих приборов. Умиляясь такой трогательной сцене, Лиля даже сказала провожавшей её медсестре:
— Какая любовь у этой милой пожилой пары.
Сестра ничего не ответила, не обернулась, только совсем без симпатии к старикам заулыбалась себе под нос.
Ко второму визиту Лили Карачагов уже стал реагировать на окружающих, стал распознавать знакомые лица и ухмыляться им бессмысленной улыбкой. Ева Дмитриевна и раньше что-то похожее замечала в его лице, но всегда принимала это за успешную имитацию, помогающую Фёдору Павловичу уйти от прямого ответа. Неделю назад его разбил обширный инсульт. Ева Дмитриевна этого ждала и, когда литавры грозно грянули, оказалась рядом. Фёдор Павлович, проваливаясь в разверзшуюся под ногами бездну, крепко схватился за её фотопортрет двадцатилетней давности. Наглая, хорошо сложенная, с бесцеремонно длинными ногами, в развевающемся на ветру вечернем платье, без лифчика, без двух месяцев сорокалетняя женщина с жалостью смотрела на вас из-под натёртого до блеска хрустального стекла.
Ева Дмитриевна умывалась, когда ванной комнаты достиг хрустальный новогодний звон. Безбровая, по пояс голая, смертельно пугая кошек, она бросилась наверх. «Вот тебе, Витя, и приезжай домой, — стучало у неё в голове, — что бы Тео сейчас делал без меня?»
— А с чего ты взяла, — спросил брат, — что с ним что-то случилось?
У Евы Дмитриевны прямо на бегу брызнули слёзы. «И правда, чего это я раньше времени?» И сразу после этого послышался удар о пол второго этажа чего-то грузного и мягкого.
— Тео! – завопила во весь голос Ева Дмитриевна.
За неделю до этого в платной поликлинике Фёдор Павлович указывал тростью на профилактический плакат «7 симптомов инсульта» и говорил ей:
— Хех, шесть из семи у меня налицо. Нет только острой головной боли.
И вот она, прекраснозубая, пришла и, будто клык медведя, прокусила ему череп. И один из Карачаговых думал в эти секунды: «Ничего-ничего, а как по-другому? Отдохну и я». Потом он вместе с другими однофамильцами потеряет сознание.
Переводя свои глаза с Лили на Еву Дмитриевну, Фёдор Павлович переставал улыбаться. Взгляд мрачнел. Брови выгибались. «Опять! – думала Ева Дмитриевна и глотала слёзы, — Ну сколько можно?»
Во время второго визита Лили Карачагов внятно произнёс: «Дочка». И Лиля в этот раз не протестовала, хотя и покраснела до корней волос. Ева Дмитриевна шептала ей на ухо:
— Не обращайте внимания, милочка. Он не всерьёз. Вы же знаете.
Провожая Лили (Ева Дмитриевна тоже называла её на французский манер), сказала ей:
— Вы знаете, нет. Ничего хорошего никто не прогнозирует. Я еле держусь, чтобы не плакать при нём.
Потом её лицо на секунду прояснилось, и она зачем-то добавила:
— У него была смешная привычка на протяжении почти всей жизни. Всем девушкам, женщинам и даже бабкам, взгляды которых ловил на себе, он недвусмысленно подмигивал. Всем. Даже при мне. Подонок. И ведь они так терялись. По два-три раза оглядывались потом. Сталкивались с другими пешеходами. Я наблюдала много раз.
— Почему «была»? – с грустью спросила Лиля.
Ева Дмитриевна только вздохнула.
Та же медсестра, что первый раз провожала Лилю в палату Карачагова, оказалась рядом с ней и сейчас. И дверь в соседнюю одноместную палату была так же открыта настежь. Лиля опять любовалась породистыми стариками. И чувствовала в себе что-то во многом похожее на зависть.
— Это тётка губернатора, — сказала медсестра, — если бы не она, мы бы Фёдора Павловича разместили здесь. Но, понимаете же, с губернатором бодаться даже меру не с руки. Мы Геннадию Андреевичу всё объяснили.
Лиля её не слушала. Она продолжала смотреть на хрупкие, полупрозрачные, длинные пальцы бабушки в ладонях любящего её старика.
— Как я ими восхищаюсь, — вырвалось у Лили, — прожить такую длинную жизнь и сохранить такие чувства и оставаться вместе даже здесь.
Медсестра прыснула и взяла Лилю за локоть.
— Давайте отойдём, Лилия Акациевна.
В рассказе медсестры было много сальной иронии. Казалось, что медсестра вот-вот рассмеётся. Удерживало её, наверное, только уважение к губернатору.
— Эти милые люди впервые в жизни увиделись неделю назад.
Лиля не могла поверить и слушала, раскрыв рот.
Из слов медсестры она узнала, что десять дней назад на телефонную станцию службы спасения Злакограда поступил звонок из Улан-Уде, это больше трёх тысяч километров! Взволнованный мужчина сумбурно стал объяснять, что во время сеанса связи со своей возлюбленной по скайпу он сначала услышал смешной акцент в её речи, потом увидел, как изменилось выражение её лица, как пополз вниз левый уголок губ, а правый — вверх. И когда она схватилась за голову и уронила лицо на клавиатуру, он понял — это инсульт!
— Это инсульт! — кричал он в трубку. — Спасите её!
— Седина в бороду, бес в ребро? – в ответ ему съязвил оператор в Злакограде, — Она хоть одетая? Представляю, чем вы занимались на этом сеансе. Не стыдно?
— Я до сих пор вижу её повергнутую голову, её волосы на моём мониторе. Уже девятнадцать минут. Заклинаю, спасите её!
Оператору стало самому стыдно, он принял вызов и стал выяснять адрес. Звонивший знал только улицу и дом. Можно было бы всё выяснить по номеру телефона, но сколько на это уйдёт времени. В отчаянии старик прокричал: «Квартира двести семьдесят девять»! И ведь угадал!
— Они, оказывается, были любовниками по переписке семнадцать лет. И несмотря на то, что она моложе, Сергей Иванович, так зовут этого дедушку, гораздо её крепче. Ей уже не подняться. Что он будет с ней делать? Одна у неё надежда на племянника, на губернатора. Может, пристроит в приличный дом инвалидов.
Когда спустя три дня после госпитализации Сергей Иванович вошёл в палату своей возлюбленной, она смотрела на него глазами, полными преклонения, трепета, страха и даже ужаса. Всепоглощающий идол, от которого раньше можно было спрятаться, захлопнув ноутбук, обрёл вдруг тело и со словами «здравствуй, милая» вторгся в её непростую реальную жизнь. Её плохо слушавшиеся руки кое-как натянули на лицо одеяло по самые брови. Ноги согнулись в коленях. Лоб покрылся каплями холодного пота. Как маленькая девочка, она смотрела на него одним глазком, плакала от счастья и невнятно шептала молитву этому идолу.
— Но он, скажу я вам, ещё тот фрукт. Когда ей делают успокоительные уколы, и она забывается на пару часов, он разгуливает по отделению, как дома, и буквально клеится к персоналу. А здесь есть к кому. Санитарки говорят, я-то не видела. Одна такое рассказала… Видите на посту пухленькую девушку? Это Лена Схимко. Так, похоже, у них настоящие шашни. Она Сергею Ивановичу с первого же дня его появления сильно симпатизирует. Одна санитарка говорила, — и сестра понизила голос, — что видела, как они выходили из служебного туалета! Спасибо, мол, дочка.
И после многозначительной паузы сестра продолжила:
— Несмотря на его помощь, на его заботу о больной (он ведь в палату никого не пускает, всё сам делает; и судно выносит, и полы моет, и Лена его научила капельницы контролировать), несмотря ни на что, гнать его надо из больницы. Не знаю, куда главврач смотрит. Денег, что ли, взял?
Сестра продолжала говорить, что называется, как пономарь, не замечая, что декламирует свой текст сама себе. Лиля давно уже вышла. Противоречивые чувства плескались в её душе и от посещения Фёдора Павловича, и от того, что услышала от медсестры. Машина городской администрации ждала её на парковке. Послезавтра проездом Злакоград посетит президент. Муж Лили, весь в мыле, сегодня, как и всю неделю, контролирует подготовку встречи, носится по запланированным объектам. Не отвечает на звонки не только Лили, но и отца, и матери, и брата.
Отец Андрей, узнав, что Карачагов не может с уверенностью сказать крещён он или нет, решился подставить под удар своё собственное спасение. Решился крестить Карачагова прямо в палате, потом соборовать, приготовив таким образом раба Феодора к вечной жизни. Сокрушался, что не может обвенчать их с Евой вне храма. Младший сын отца Андрея, младший брат мера Дмитрий Вясщезлов, приехал в больницу передать Еве Дмитриевне список необходимых для всех обрядов вещей. Потом в телефонном разговоре отец Андрей окончательно сговорится с Евой Дмитриевной специально на день приезда Путина. Им обоим казалось, что так будет спокойнее.
Первенцу Лили к тому времени было уже больше двух лет, и молодая мама могла смело оставлять его на попечение свекрови. Большой уже мальчик. Когда он родился, Лиля назвала его Геной, за что её муж был ей крайне признателен и благодарен. Второго мальчика через несколько лет она назовёт Севастьяном – Севой. Близким такой выбор покажется странным, но мы-то с вами понимаем, что так она ответит на сладкий, но злой, так и не зарубцевавшийся до конца урок, который преподнесла ей судьба несколько лет назад. Понятное дело, что тоже Федот, да совсем не тот.
Брат Евы Дмитриевны, не дожидаясь конца спецоперации, вернулся из Ростова-на-Дону на малую родину. К своему удивлению, он получил внушительную компенсацию за потерянное имущество и от администрации ДНР, и от новой киевской власти. Так что выплатить Еве обещанную долю наследства для него большого труда не составило. По совету Геннадия Андреевича Ева Дмитриевна инвестировала эти средства в акции строящегося в Злакограде завода по изготовлению микрочипов.
— Ева Дмитриевна, — говорил ей новый мер города, — более надёжного варианта сохранить и приумножить сейчас нет. Чипы в ближайшее время будут главным приоритетом в президентском проекте диверсификации экономики. Фёдор Павлович, насколько я понимаю, с началом санкционного режима свои накопления потерял?
— Геночка, я тебя умоляю. Какие у него накопления? Он же тратил деньги, не считая, то на дорогое вино, то на проституток, извиняюсь, конечно. Приглашал их толпами. Американцы же на нём новую Виагру испытывали. Ну он и разошёлся ради науки. Как я выдержала! Федя, Федя, горе моё… Американцы его деньги в своих банках держали и, естественно, с началом войны заморозили.
— С началом спецоперации, Ева Дмитриевна.
— Конечно, конечно.
— А китайцы что?
— То же самое! В первую очередь потенция, потом долгожительство. Перепробовали на нём все свои иголки. Он фото присылал из Шанхая, как ёж, утыкан весь и улыбается. Кормили его какими-то желудями и мазали обезьяньим навозом. Азиаты. Заплатили вроде бы хорошо, только юанями и тоже оставили в своём банке на его счёте. Присылают частями, и при конвертации в рубли получается почему-то в полтора раза меньше.
Геннадий Андреевич развёл руками, изображая на лице горькое сожаление и как будто говоря: «Это неизбежно».
— Помнишь, каким толстым он приехал из Китая? Я и не знала, что делать с ним. А теперь всё наоборот, и я снова не знаю, что делать.
— Я себя так чувствовал в кабинете у следователя в своё время. Понимал, что нужен срочный ответ, и не знал, что ответить. Потому как, что ни скажешь, всё равно остаёшься виноватым.
Это Геннадий Андреевич вспомнил своё трёхдневное заключение, когда его заподозрили в связях с местной наркомафией. Менты тогда кололи одного из организаторов филиала южносибирской наркосети среди золотой молодёжи. И тот решил пустить их по ложному следу. Вспомнил, как Попович по два раза в неделю доставал из закладок свой героин, и сдал его, как главного дилера. Типа, он весь университетский квартал снабжал. На третий день стало ясно, что Гена чист, и его отпустили. Новость из гостиницы «Хилтон» Поповичу пришлось проглотить, не разжёвывая. Рыжов всё равно уехал. От ярости пальцы, конечно, дрожали, но Гена заставил себя взглянуть на ситуацию трезво, хладнокровно. Ни Рыжову, ни Лиле предъявить, собственно, нечего, они свободные люди. Через месяц-другой начну всё сначала. Попович был уверен, что Рыжов не вернётся. Местным силовикам, когда Москва начнёт конкретно чистить их ряды по всей стране, Попович попортит немало крови, припомнит им свои три дня. После встречи с новым губернатором, который недвусмысленно намекнул, что хочет сделать на него ставку, Гена и решит своё уличное прозвище, под которым его и так знал весь город, сделать своей фамилией, а настоящую фамилию забыть. Неподходящая для успешной карьеры.
За сутки до встречи президента Лиля опять посетила Фёдора Павловича и нашла его уже в одноместной палате. И обстоятельство это и радовало её, и смущало. Карачагова попробовали перевести ненадолго в положение сидя. Он стал похож на сказочного царя на обложенном подушками сказочном троне. Сидел высоко, глядел вам в глаза глубоко, бессмысленным, но цепким взглядом. Он ни на минуту не сомневался, что главный здесь он. На седой кудрявой голове не хватало короны. На приветствие Лили он ответил покровительственной улыбкой. Следил за выражением её глаз, за движением её губ. Пытался отвечать. Иногда получалось. На Еву не смотрел. В его извилинах крутилась, не находя выхода, застарелая обида. Ева никогда никому не раскроет — какая.
Уходя, Лиля спросит Еву Дмитриевну:
— Не знаете, где старики?
— Старики старше нас с Федей всего на пять лет. Не знаю. Вчера вечером сама слышала, она смеялась. А утром Федю сюда перевели.
Ева Дмитриевна лукавила. И Лиля это поняла, но вытягивать из неё правду клещами не стала. В конце концов, нас всех это ждёт. Выйдя за двери отделения, Лиля столкнулась на лестнице с совсем молоденькой, чуть пухленькой сестричкой.
— Лена? – Спросила Лиля.
— Да, — удивлённо ответила та.
Лена приступила к работе в восемь утра и всех деталей тоже не знала. Матрас на профильной койке в четыреста четвёртой одноместной палате был уже свёрнут. В документах время наступления смерти благообразной бабушки было зафиксировано в 04:15 утра. Эпикриз никак не связан с инсультом; остановка сердца. Где сейчас Сергей Иванович, Лена не знала.
— Он даже не надеялся, он чувствовал, что скоро. Когда ремонтировал наш туалет, то и дело ронял на пол ключи и, мне показалось, редкие слёзы. На щеках они точно блестели.