Aseitas (Глава 2)

Пусть даже у меня не растёт ничего, кроме полыни, и та расставлена, откровенно признаться, как попало, не сочетаясь ни размером ростков, ни цветом плетёных кашпо, я всё же чувствовал себя здесь хорошо. как-то всё здесь было правильно. Вот полынь, растёт на подоконнике. Вот лейка, льёт воду на полынь. Вот я, направляю лейку. Всё на своих местах. И не важно, куда что ставить, здесь все места — свои. Здесь всё правильно. всё, как у всех, как заведено, как и полагается у здорового человека.

И в один момент всё перевернулось.

Всего одного рассвета порой достаточно, чтобы заразить душу и заставить нас, уверенных, что мы больны, искать лекарство.

                                ***
Буднично поливая полынь, я засмотрелся на розовые полосы неба с нежностью, столь же глубокой, сколько солнечный свет, касавшийся зелёных стеблей. обвёл глазами свою комнату, горшки с цветами вдоль окна, желтоватые занавески, и раскинул руки — нежность ко всему этому переполняла меня. И вдруг сердце пропустило удар. На подоконнике колыхался цветок.

                                ***

— Может быть, тебе просто показалось?

Я поморщился. Не люблю, как другие используют это слово. Как оправдание, чтобы закрыть глаза на ситуацию. Если оно показалось, то, чем бы оно ни было, значит, во-первых, оно было, а во-вторых, ему было, что и зачем показать. Если так, то какой смысл прятать глаза в ладонях?

                                ***

Это стойкое и не поддающееся описанию чувство неправильности настигло меня ещё в залитой солнцем постели. Просыпаться в одной постели с незнакомцем — это непонятно и неприятно, но терпимо. Просыпаться в одной постели с призраком — невыносимо. Мне сразу, как проснулся, тут же захотелось убежать домой и спрятаться под одеялом. Я вскочил, повинуясь импульсу, но замер посреди комнаты — куда мне было бежать, если я всюду притащу себя?

                                ***

Это чувство не поддаётся никаким попыткам выяснить причину его проникновения в мою жизнь и ловко парирует все попытки охарактеризовать или назвать его. мне даже кажется, что это не столько чувство, сколько мистический опыт, как внезапная конвульсия припадка даёт о себе знать в самые незаметные и привычные моменты жизни, которые не замечаешь и не ощущаешь, и вдруг видишь их — обнажёнными.

                                ***

Глаза бегут по строчкам на бумаге, и я растворяюсь в них. Это самое прекрасное чувство на земле. Мне кажется в эту минуту, что и сам я становлюсь аккуратной строчкой на чистом листе бумаги. Увы, никогда мне больше не быть столь же опрятно спокойным и чистым, как раньше. Треклятый цветок совсем лишил меня покоя! Или, быть может, он лишь отыскал очаг струйки едкого дыма, ползшей по моим сосудам, может, всю мою жизнь?

                                ***

Цветок, как вскоре стало понятно, вовсе не был хищным. Он был совершенно травоядным.
Лучше бы он был хищным.
Вокруг, насколько хватало взгляда, тянулись черви стеблей, змеи побегов и мохнатые мотыльки листьев. Каждое прикосновение вызывало внутри волну чего-то зелёно-коричневого с чёрным перцем. Я хотел бежать, бежать дальше от треклятого цветка, но не знал, куда. Любое шевеление ломало стебли вокруг, и они мерзко, сочно хрустели. Я невидящим взглядом вцепился в потолок, чувствуя, как цветок опутывает меня, обвивает, как моё обездвиженное тело медленно зарастает чем-то и истекает липким соком, как я превращаюсь в нечто растительное, чтобы позже стать пищей для цветка. Господи, лучше бы меня сожрал хищник. Но бежать в поле, под прикрытие размашистых горьких стеблей и чьих-нибудь когтей уже слишком поздно. Я пробовал кричать. Один раз, два, пять. Потом мне надоело и я сжал губы, чтобы глотать поменьше этой зелёной дряни. Я уже готов был стать зелёным побегом какого-нибудь овоща, когда услышал совсем рядом чей-то голос. Повернул голову на звук и расплакался. На столе возле кровати стоит горшок с полынью.

                                ***

Мы оба умирали от голода. Я чувствовал, что постепенно иссыхаю. Мы съели уже всю полынь с заросших окон и остались наедине, обнажённые темнотой покрытых зеленью стен. Цветок всё явственнее травил меня. Мои пальцы уже начали болезненно зеленеть. Нет никакого шанса, что мне удастся выбраться наружу, что цветок отпустит меня. Я решил наслаждаться покоем, даже если это всё, что мне оставалось.

                                ***

Я подозревал, что однажды это случится, и это случилось. На моей левой руке недостаёт трёх пальцев. Цветок начал пожирать моё отравленное тело. И, проклятый, разрастаться. Над моей кроватью свивались уже вытянутые фиолетовые плоды. Выбор был лёгок — я и сам уже готов был откусывать себе пальцы от голода. И я не пожалел — было так сладко, что я забыл о приближении смерти. Я благодарил цветок, обменявший мою плоть на сказочные, будившие душу плоды.

Отравляя меня, он всё же коснулся моей души. Хотелось бы и мне узнать, какова его душа, докоснуться до неё, попробовать на вкус…

                                ***

Последние три недели были похожи на сонный бред с улыбкой на лице. Левое плечо саднит, но я всё более чувствую себя вновь родившимся, встрепенувшейся птицей или едва преобразившейся бабочкой. Я чувствую себя цветком, проходящим через удивительную метаморфозу. Всё другое, всё вокруг, всё! И цветок помог мне всё увидеть. Всё!..

                                ***

Моя жизнь спокойна, как никогда. Коротаю дни, наблюдая за ростом цветов. Меня всё более поражают хитросплетения стеблей, ползущих по стенам, складывающихся в узоры и будто пытающихся мне что-то сказать.

Отчего-то я уверен: я смогу его понять.