16 (Глава 29)

— Нет смысла держаться вместе или следить, чтобы никто не потерялся. Зная ребят, никто в любом случае меня не послушает, а зная нашу цель, признаю, что у одиночки даже больше шансов.

Мы остались одни спустя всего пару часов после начала нашей экспедиции. Каждый из наших товарищей отказывался от экспедиции, увидев что-то блеснувшее в зарослях и, невзирая на увещевания остальных, отправлялся за увиденным, словно бы его туда тянуло привязанной под горлом нитью. Я мог понять их, как, по-видимому, и мой друг, поэтому мы с ним и остались в итоге одни — единственные, кто ничего не увидел в траве.

Что ж, раз мы остались одни…

Я наставляю на него пистолет. На меня, в свою очередь, с ответным вниманием глядит стальное дуло. В конце концов, этому диалогу до́лжно было случиться.

— Это ведь ты пустил легенду по деревне? — спрашиваю я, тут же получая в ответ утвердительный кивок. — И химика тоже ты?

— Химику я лишь предложил, и он согласился, — отвечает он спокойно, поправляющим тоном.

— Зачем столько испытаний на их долю? Ладно я, ладно ты, но зачем тянуть с собой всех?

— Каждому следует узнать то, что узнали мы.

— И умереть до конца?

— И переродиться. Да, именно в такой последовательности.

— Человек — нелепое существо. Он не сможет принять одиночества.

— Значит, мы станем чем-то бо́льшим, чем человек.

Он выглядит уверенным, однако не торопится объясняться, ограничиваясь короткими общими фразами. Когда же я спрашиваю его об этом, он усмехается в себя.

— Цветок ведь рассказал вам. Отныне слова для вас тоже пусты.

Я понимаю, что он хочет сделать, но боюсь того, к чему это может привести. Услышав говор перунова цвета, человек остаётся навечно одинок — вернее, признаёт одиночество. Все нити между ним и другими сгорают, опаляя пальцы и тех, и других. Бог знает, что человек начинает видеть, отравленный дымом горящих мостов. Многие верят, что вот тогда-то и начинается истина.

— Общество рухнет, подкошенное хаосом.

— Да. Хаос — состояние, предшествующее появлению новой вселенной, — соглашается, противореча. — Хотя для многих это испытание окажется, безусловно, не под силу. Вы, должно быть, один из них.

Я закусываю губу. Он прав. Я пришёл сюда, жалея о тех, кто не выживет, но в конечном итоге умрём мы все. Чего ради мне тогда стараться?

— Во имя цветов. Да распустятся их лепестки над черепами нашими.

Гремит выстрел, как слово, и я падаю. Идущий осилит дорогу, я же падаю.

Кто меня убил, в конечном итоге: цветок или Иван? Не имеет значения.

Умирать в любом случае безумно одиноко.

Как, пожалуй, и убивать.