Воскресный дневник. ( Рассказ. )

Странная штука время. Очень, скажу я вам, не простая. Пока ты молод, у тебя впереди его столько, что девать некуда. А потом, пару лет туда, пару лет сюда. Вроде пустяк, а чем старше становишься, тем больше на часы смотришь. Это сколько же осталось? Ну и прикидываешь, лет 35…


(«Бойцовская рыбка»)

…





Узник.



Мысли о суициде — не покидали. По моему, человек решившись на преступление против самого себя — силен духом. Проклятая осень. Еще весной или в начале лета, закрадывались дурные мысли. Мир не тот, каким бы я хотел его видеть или я не в том месте и времени. Заложник надуманных рамок, рыцарь печального образа. Вопрос: что будет стоить миру, если одного человека просто не станет, наверное ничего. Прогуливаясь по берегу вдоль реки, подобные мысли, иногда улетали вместе с кричащими птицами.



Воспоминания.



Духовный и материальный мир — дуален. У одной медали, всегда две стороны. Кто-то сказал, что нет ничего лучше воспоминаний и конечно же хуже. Так себе вывод. Много грустных и печальных картин, а хорошего, его в жизни так мало, что оно с годами, практически стирается в придорожную пыль, где все перемешано, где начинаешь задумываться: а было ли это на самом деле или я себе все придумал. Мозг человека — обманщик еще тот.



Кладбище.



Тут спокойно, тихо. Сюда я пришел в первый раз. К некоторым и на похороны не ходил — не принципиально, все равно память все исковеркает, в независимости от того, как и что вас связывало с усопшим.



Точка.



Пустота. Многие сейчас говорят о предназначении. А что если я его выполнил? Исполнил — незаметно для себя, так и не поняв, что я должен был сделать. Скорее пустота, так и наступает. Свершив свою задачу, человек упирается в стену и не понимает, что ему дальше делать. Так ли наступает, то пресловутое самоедство?..



Утро.



На часах пять утра, вопросы сменяются на другой: что я тут делаю? Истошный крик воронья, ни много ни мало начал отвлекать. Я уже присматривался к другим, соседним захоронениям. Одни казались чистыми, ухоженными, другие были ветхими и заброшенным. Сколько людей — столько и мнений, которые как видимо по всему уже никому не нужны и ни кого не волнуют.



Уходить из жизни в серьез, я конечно же не хотел. Вопросы, над которыми я бился, редко были ясны мне до конца. Сколько себя помню, мной всегда владела какая-то тяга к раздумью подобных вещей, а именно трудных или нелегко решаемых, с которых иногда проваливаешься в мучительную бездну.