Оживление

Ольга остереглась зайти в собственную жилплощадь – входная дверь была приоткрыта, зияла щель в несколько сантиметров. Пальчики правой стопы в босоножке ощутили сквозняк на квартире, но при проветривании это вполне допустимо. Она возвращалась с прогулки и взглянула на окна родного однокомнатного угла в пятиэтажке из белого кирпича естественным делом: размеры их щелей, специальных и продувочных свежестью-то вечернего воздуха, не изменились. Подозрительного запаха изнутри к ноздрям не прилетело. И чего они зря по-животному расширялись, а уши усиленно слушали с покрасневшими от необычайного, странного тут раковинами? Стоит привлечь кого-либо в свидетели и одной не храбриться далее, да. Коллега по работе проживает двумя этажами ниже, позвонить ему. Из щели молниеносно «выстрелила» рука и в броске сдавила шею с ударом виска о стену. Ювелирная тьма.

После кратковременного небытия приходишь в себя постепенно, плавно воспринимая наступление бодрствования. В первую голову констатируется обморок и как он тебя одолел. Оля лежала на своей уютной, вплоть до благодарственных к ней мурашей иногда, кровати. Тяжко в теле, и конечностей не поднять; пот холоден и мелок, пропитывает обольстительную, с акцентом на буйную грудь, блузку; если рот на свободе, то им не желалось перейти на крик отчего-то. Скоротечная физическая слабость превращает недавнего обморочного в бревно с глуховатыми чувствами, да самовлюблённым громким биением той констатации нелицеприятного «тёмного прошлого». На полу, под окном у батареи, сидел незнакомец. Одну ногу вытянул, другая согнута в колене с апатичным грузом руки на нём. Мужчина светловолосый, стройный и далеко не стар; одет в чёрную рубашку с коротким рукавом, брюки из классического синего денима и чёрные носки. Он слегка вспотел, поблёскивает и ни капельки не пахнет. Вторая рука сжимает молоток-гвоздодёр в кулаке. Он левша?
— Правша, — сказал в некоторой степени хозяин, — просто рука отдыхает, пока ты визуально сопоставляешь факты. Резких движений не делай, не кричи, лежи и будь тихой.
Оля предположила, что он маньяк и сумасшедший, и чего ему надо, пусть говорит, не стесняется. Владелец стратегического ударного орудия не зло смеялся, когда все эти замыслы отрицал. С указанием на то, как «жертва» не связана по рукам да ногам и без кляпа, без мешка толстенного, с головы до плеч, во избежание рефлексивного сбора данных. В дверь и телефон позвонили с разницей в две секунды. Хозяин мягко напомнил о резкости всяких движений. О людях, которые могут поинтересоваться с минуту-другую и после на время, на дельное время, остыть… Ну вот и настал им интимный покой.
— Я скорее приглашённый, нежели проходимец, — он отклонил вызов на своём телефоне, ничего себе! – бываю груб с применением силы…
Нельзя допустить его умственного занесения в «гостя» и назвать им даже на уровне ультратонкого… информационного поля. Все нервные клеточки могут услышать и отозваться гостеприимством.
— Ты убьёшь меня?
Он нехотя, с выдыханием, оторвался от пола. С теплотой потолочного искусственного освещения комнаты ужасы становятся ближе к рассмотрению их деталей благополучного завершения. Таковые имеются не всегда, и кормит печалью заранее сердце надежды. Блондин, стоя уже подле кровати, замахнулся молотком на Ольгу. Молниеносный бросок повторился пока без последствий плотского повреждения. «Убирайся. Как я хочу, чтоб ты убрался», — в грандиозном удовольствии она сейчас подумала об этом, зажмурилась и оголила просветом между губами зубки. Ничего не ясно. До того нашпиговано мглой, что есть тошно его лишь в тандеме с ней блюдо.
— Если ты можешь с одного приклада этой штуковиной лишить меня жизни, то ты очень опытен в этом… — произносила Оля и не смотрела ему в глаза, а с молотка не отводила взгляда, — деле каком-то мутном, и сам ты мутный. Скажи, чего надо, или пошёл ты лесом.
— Остроты ощущений. Ты дашь её?
— Нет. Считай меня бесчувственным поленом. Не знаю, что значит для тебя острота. Если уйдёшь, не тронешь – запрусь на все замки. Не усну всю ночь, только глубоко на рассвете. Буду испытывать… колкие ощущения, каждый раз снова подходя к двери. Не дам обещания, что не заявлю на тебя со всеми приметами и описанием на жалкую четверть тетрадного листа. У тебя проблемы с головой, уйди из моей жизни. Не будь причиной моей смерти.
— Очень надо! – он усмехнулся и вернулся к батарее. – Засыпай, а когда проснёшься, меня уже не будет. Тебе показалось, что ты закрыла дверь перед уходом, не впервые. Это у тебя проблемы с головой, хозяюшка. Я настоятельно рекомендую: спи.
Возражений не последовало вследствие гипнотического складывания ручек на груди в качестве защитного навеса над моторчиком. По аналогии с лапками мёртвого насекомого – вид сверху мозгом. Как обольстительно засасывает объём происшествия через трубочку морального затухания Сонная Пропасть. Ольга спрашивает:
— Видишь мою исполнительность?
— Ассоциация домовых державы проникла сквозь стены, ты видишь.

Вор-домушник ничего не взял из квартиры грудастой и спящей ровесницы. Мастак дело не бросит, но… мастерство тишь да гладь обуздывают от сего до нового отсчётного, расплывчатого по сроку ещё, момента. Марсель вышел из её дома около двух часов ночи, соображая, что чуть не вышиб дух из девахи. Где-то он потерял контроль над ситуацией и дождался-таки хозяйку. Без царя в голове вплыл, что ли, во владения сквозняковые? Молоток почти вошёл со смачным хрустом в череп! Вор вжался в опору тени от патрульной машины по блудную душу. Квартиру большеглазой мамзели никогда не вынесут. Марсель не первый в ней дока, зашедший на грань по велению ассоциации домовых «суеверной» державы.
— Никто не должен охранять периметр жилищного добра таким относительным способом. С нарушением баланса сил. Домовых не существует – и дышится легче. Его не видали воочию в однушке старые сплетники… А деваха не домовиха? – шепча, встрепенулся домушник. – Ё-моё! Так и размножаются сплетники, неуверенные и заинтригованные.