На языке мёртвых.

Стояла невыносимая жара. На привокзальной площади провинциального города, пропитанной потом, запахами еды и парами бензина, толпились люди. Когда начался сильный дождь и площадь быстро опустела, лишь один парень остался сидеть на деревянной лавке. С его промокших бровей спадали капли дождя. А на каменном лице читалась внутренняя улыбка.
«Отец, — он обратился к своему умершему отцу, — я помню, как ты говорил мне в детстве. Не бойся дождя. Ведь дождь, это Божие слёзы».
«Теперь дождь это и мои слёзы тоже, — ответил ему отец».
«Я знаю это. Ты плачешь, потому что тебе жаль меня, одиноко мокнувшего под дождём на этой площади».
«Нет. Напротив. Я очень горжусь тобой! Ты не забыл того, чему я учил тебя».
«Я помню всё, отец. Но это не сделало меня счастливым».
«Счастливым может стать лишь тот, кто жизнь свою до дна измерил горем, — сказал отец, повторив ту самую фразу, которую он произнёс у могилы своей жены, его матери».
Парень поднялся и медленно, точно не было косого, обжигающего кожу дождя, пошёл вон из города. Сотни глаз людей, теснившихся под короткими навесами, с вниманием наблюдали за промокшей фигурой одинокого юноши, отдаляющейся от вокзальной площади. Никто из них не знал его. Не знал, зачем и куда он направляется. Но все они приковано смотрели ему вслед. (Люди вскорости забудут этого парня, стоит только солнцу выглянуть из-за грозовых туч).
Оставив за спиной опиленные тополя, придавленные на обочине асфальтом, и грязные окна серых пятиэтажек, он, выбравшись за границы города, продолжал слышать шум улиц, точно намеренно преследовавших его.
И только широкая полоса рощи, в которую вошёл парень, смогла укрыть его от шума и дождя. Среди сотен высящихся деревьев, покачивающихся на ветру, звучала завораживающая мелодия шелеста промокших листьев. Пахло прелой травой и сыростью. Прижавшись спиной к стволу берёзы, он на короткое время ощутил покой. Но зов израненной души толкал его вперёд.
Оказавшись по другую сторону рощи, на опушке, парень лицом к лицу столкнулся с ветром, разбежавшимся по бескрайней шири перепаханного чернозёма.
«Неужели ты забыл, что армия научила нас преодолевать любые препятствия. И потому ты никогда не станешь отступать назад».
«Ты всё ещё хорошо понимаешь меня, мой друг, — сказал парень, улыбнувшись».
«Да! Ведь мы столько всего пережили вместе с тобой».
«Только мне пришлось пережить ещё и твою смерть».
«Но ты же знаешь моё отношение к смерти, — проговорил друг».
«Знаю и потому не сержусь на тебя за то, что ты оставил здесь меня одного».
«Разве ты одинок! – воскликнул друг, — Разве вокруг тебя так мало живых людей?»
«Лишь ты один понимаешь меня».
«Быть может, ты перестал слышать живых людей и потому говоришь с мёртвыми?»
Парень не ответил другу. Он, подняв глаза на горизонт, в далёкой точке которого перепаханное поле сливалось воедино с чёрными тучами, сделал уверенный шаг вперёд. Раскисшее поле, точно расступившееся перед ним, так глубоко впустило его в себя, что стало казаться непреодолимым.
Ветер упорствовал, ревел и с жестокостью хлестал холодными порывами. Ноги перестали слушаться его. Спина окаменела. А плечи больше не могли держать потяжелевших рук. И только светлые глаза, разгоревшиеся живым огнём, смотрели на приближающуюся линию горизонта.
«Прости я не мог прийти к тебе раньше, — сказал он, мысленно обратившись к умершей жене».
«Но там, куда ты направляешься, нет меня».
«Как же нет! Как же! Ведь я помню. Словно это было ещё вчера. Как положил твоё мёртвое тело под двухметровую толщу земли».
«Неужели за годы моего отсутствия в твоей мирской жизни ты так и не понял того, что я, не переставая, была рядом с тобой?»
Парень смолчал и, стиснув волю в кулак, вскоре выбрался на твёрдую землю. И упал промеж кустов дикой сирени, растущих в согласии с молодыми дубками.
«Разве прошли годы? – спросил он, отдышавшись».
«Да, — ответила она, — Пять лет».
«Пять лет, — обречённо повторил парень, найдя в себе силы подняться и продолжить путь».
Дождь усиливался. Впереди, за сопротивлявшимися ветру старыми вязами, повидавшими много горя, уже виднелась арка, над которой возвышался крест. Проходя мимо ряда ухоженных могил, он остановился у одной, поросшей бурьяном.
«Как мог я не заметить бега стольких лет?»