Оранжевый цветок

И лететь по белому свету
Став одним движением ветра…
«Лететь», Татьяна Иванова

Когда я говорю, что в моей жизни совсем не было любовных эпопей, я немного привираю. Была одна, но это скорее маленький, как мы сами тогда, эпизодик — дело было в детском саду.
В точных деталях вспоминаю тот момент, когда в последний день сада затевалась игра в семью. Как и все девочки, мне хотелось быть эффектной дочерью-подростком, но благодаря повелительному характеру я неплохо отыгрывала и маму. В тот момент я пыталась поставить в угол одногруппницу из-за невымытой посуды: я, этакая кроха, ругалась, махала руками, дочка почти уже послушалась, и… Кроткое, призрачное касание легло на моё плечо. Я обернулась. Там стоял Даня Новиков — мальчик чуть ли не на голову ниже меня, щуплый, как воробей, лупит на меня чёрными птичьими глазками исподлобья и загадочно держит руки за спиной.
— Пойдем…
Я и пошла. Как-нибудь без мамы справятся.
Он привёл меня к разноцветной лазалке в виде конуса. Точнее, раньше это была лазалка, ещё раньше карусель, когда она не была прикована к земле металлическими штыками, а в тот момент — арт-объект какой-то, не знаю. У этой высокой конструкции были высажены рыжие тигровые лилии, и Даня счёл это место подходящим для знаменательного момента. Какое же умиление вызывает у меня этот ребёнок, ищущий на детской площадке не просто место, а особенное место, что заставит девичье сердце трепетать!
— Закрой глаза… — стеснительно произнёс он с улыбкой, всё также таращась на меня из-под редких светлых бровей. Я посмотрела на него удивлённо, но послушалась. Мою голову коснулся непонятный предмет, по-больному пытающийся втиснуться в тугую косу.
— Открывай.
Ничего не изменилось, кроме Дани: он больше не держал руки за спиной, а взгляд его птичьих глаз стал искриться. Ещё у меня что-то было в волосах. Я аккуратно тронула предмет, и обнаружила, что это цветок. Он выпал из моих волос, и тогда я увидела, какой он был крупный и оранжевый. Даня помог вставить его обратно. Медовые лучи августовского солнца падали на нас, делая центром вселенной, тогда он тихонько произнёс, глядя в мои глаза:
— Я тебя люблю.
— Почему ты раньше не сказал? — с улыбкой ответила я.
— Не знаю…
Весь остаток вечера мы провели вместе. Мы пытались наболтать все темы, которые не успели обсудить из-за его дней в стеснении, моих — в равнодушии. Цветок больше не выпадал из моих волос, и до самого дома у меня над ухом красовалась огненная эхинацея. Я впервые поняла, как это, когда времени очень мало.
Даню я больше не видела.
До одного случая.
В десятом классе я зажглась социальной деятельностью: в городских организациях я помогала с проведением мероприятий, а в школе проводила детям классные часы про военные подвиги и важность здорового образа жизни, как того требовало время. Я чувствовала прикосновенность к чему-то важному, к тому, что было недоступно моим одноклассникам, часть которых часами зубрила математику, а остальная часть пропускала первые уроки из-за похмелья. Школе мои стремления нравились, и в качестве поощрения руководительница школьного совета направила меня на экскурсию в Москву. Эта поездка предназначалась специально для членов молодёжных организаций и полностью финансировалась государством, оттого было ещё приятнее. А как нас провожали на вокзале! Речи, песни, танцы — не перед толпой детей, а перед героями какими-то.
Это всё замечательно, но где же наш воробушек?
Я услышала о присутствии Дани от Рины. Редко случается, чтобы жизнь видела двух идущих под ручку детей и решала не вести их разными путями, а оставить в покое, и нам с Риной повезло — мы сумели сохранить дружбу с детского сада. Она же и стала моим проводником в чудесный мир общественных организаций, за что ей сердечное спасибо.
Даня меня не особо интересовал, хотя я и помнила случай с оранжевым цветком. Я представляла, каким он вырос — наверняка как и все читал матерный реп про бывших и рисовал граффити в подворотнях. Я ожидала, что от доброго мальчика с кротким взглядом не останется и следа, но всегда есть исключения. В момент, когда я держала путь к своим подругам в соседний вагон, я не обратила внимание на светловолосого молодого человека и просто обошла его.
— Даша? — изумлённо прозвучало уже за спиной.
Я обернулась к незнакомцу и рассмотрела его взъерошенные осветлённые волосы, густые брови, которые уже не держались серыми ниточками на высоком лбу, а как дубовые ветви обрамляли чёрные глаза, всё такие же невинные, воробьиные. На моем лице растянулась улыбка узнавания, и я подошла ближе, чтобы обняться.
— Ой, привет…
Даня? Этого амбала уже побоишься Даней называть! А как же иначе…
— …Даня.
Дальше разговор получился стеснительный, но приятный. Его речь была чиста, голос спокоен и по-своему нежен. Представьте моё удивление, когда я узнала, что он читает матерный реп про бывших и рисует граффити в подворотнях!
— Ты так поменялась.
У меня то же имя, то же повелительное наклонение, преобладающее в речи. Но я стою перед ним, наконец-то эффектная дочь-подросток — розовые волосы, чёлка до середины лба, рокерская футболка. И оранжевый мне по цветотипу больше не подходит. Кто же стоит перед ним? А кто стоит передо мной?
Наш разговор вышел недолгим. Как оно бывает со знакомыми, с которыми давно не общался и кроме одной вещи вас больше ничего никогда не связывало: «А как ты тут оказалась?», «А как ты тут оказался?», «Куда поступать собираешься?», «Ну понятно…»
Случай с цветком мы не затрагивали, но я знала, что он помнит. Стало ли ему стыдно за себя, или наоборот со сладкой ностальгией подумал «Вот какой я раньше был», я этого не знала. Не знала и того, как в нём могут умещаться две полярности: покорность во взгляде и буйство в кулаках, мягкость голоса и резкость слов. Будто маленький Даня дрался со взрослым Даниилом, пытаясь отвоевать своё право на то, чтобы срывать цветы, играть с машинками, носить яркие футболки и признаваться девочкам в любви.
Вырастая, меняется ли человек? Или просто от каждого года, от каждого места наращивает новые части на свою историю, путается в них и забывает, каков он изначально был?
Что бы там ни было, я надеюсь, воробьиные глаза отыщут свой путь.