Серое небо

Мысли неспеша сменяли одна другую. Он шёл и думал.
В детстве он мечтал создать коллекцию моделей самолетов.
Это были миниатюрные копии настоящих- аккуратно окрашенные, деталированные и очень красивые.
Воображение рисовало радость от обладания большим и значимым, и мир тогда казался почти бесконечным, от чего захватывало дух.
Время прошло, но мечты детства не отступили.
Моделизм это творчество. Движение от духовного к материальному. Ведь смысл замысла вполне материализуется — в образе модели, которую каждый может увидеть, потрогать. Это совершенно отдельный, понятный всеми объект.
Но творчество это не всегда движение к материальному. Сама мысль — тоже продукт творчества. И она не материальна. Впрочем, можно сказать, что это только форма, в которой творчество и выражается. А по сути нет никакой разницы — модель это или мысль.
Суть одна — особый духовный мир, та призрачная реальность, которая и есть жизнь.

Руслик остановился и присмотрелся. Перед ним находился пятиэтажный дом, и серые застекленные балкончики первого этажа. Где то в полуоткрытом окне слышался детский голос. А чуть выше, сквозь стекла виднелась изящная люстра, освещавшая комнату.
Сегодня серые тучи висели так низко, что казалось сам воздух пронизан этой серостью.
Скрипнула дверь в подъезд. Он вошёл.
Внутри было темно и тихо. Руслик устало поднялся по ступеням к почтовым ящикам.
Это было старое металлическое сооружение с перекошенными, кое где оторванными дверцами, что создавало дополнительные трудности. Письма и извещения могли вывалиться наружу, и тогда приходилось подбирать их.
Закончив с ящиками, Руслик немного постоял, задумавшись. Затем снял рукавицы, сунул их в карман и пошёл по ступеням наверх. Поднялся на четвёртый этаж.
Слева находилась дверь, обитая дермантином, без номера. В этой квартире он уже бывал не раз.
Валентина Алексеевна просила заносить заказные письма домой. Раньше, год назад, таких писем приходило много. Женщина судилась со своими детьми, за неуплату коммуналки.
Руслик нажал на звонок, и замер, чтобы отдышаться.
Минуту спустя послышался слабый голос, и дверь приоткрылась.
-Здравствуйте! Почта. — сказал Руслик.- Вам заказные письма.
-А. Здравствуйте! — как бы нечаянно проговорила Валентина Алексеевна, невысокая полная светловолосая женщина, лет 65-ти.- Проходите.
Руслик оказался в просторной прихожей, уже запомнившейся ему в прошлом.
Как то, в один из визитов, здесь звучала громкая музыка -очаровательные девичьи голоса исполняли что то яркое, звонкое, в стиле народных песен. И это была энергетика, жизнеутверждающая и сильная, которую невозможно забыть.
Валентина Алексеевна тогда злилась, кричала и требовала уменьшить звук. Андрей, бойкий худощавый парень, в футболке, что то отвечал ей, потом ушёл, закрыл дверь на кухню. И музыка притихла.
Руслик порылся в сумке и извлёк большой прозрачный пакет. Вынул из него пару листочков — извещений.
-Вот. Два письма. Нужно заполнить.
-Сейчас. Тогда паспорт принесу.
Она ушла в комнату, а Руслик сняв с плеч рюкзак, как обычно, на всякий случай, проверил номера извещений и адреса на конвертах. Ошибок нет, оба письма для Валентины Алексеевны. Одно небольшое — судебное, где обратным адресом был указан «Судебный участок 20». А второе — высокий конверт, на который был приклеен листок с адресом назначения, а в графе «от кого» значилось — Командир воинской части в/ч 34… Город Зеленогорск.
Валентина Алексеевна вышла, чуть прихрамывая, держа в руке паспорт в чёрной кожаной обложке. Она раскрыла его и подала Руслику.
-Что за письма то?
Руслик протянул письма, а сам присел на тумбу, заполнять извещения.
-А...- проговорила Валентина Алексеевна.- Опять из суда… Не знаю, сколько уже можно. Опять что то…
Она взяла в руки большое письмо. И прочитала:
«Командир воинской части»

Руслик оторвал взгляд от извещения и спросил:
-Никаких сведений не было?
-Нет, никаких. Нам в военкомате сказали, что пропал без вести… Нет его среди живых. И среди мертвых тоже нет…
-Понятно. Да, вы ещё в прошлый раз сказали, что пропал…
-Андрей. Уже скоро полгода будет… Никаких сведений.

Валентина Алексеевна задумчиво держала в руках письмо и смотрела на Руслика. Потом спросила:
-Открыть, что ли...?
-Ну, сначала заполним…
Руслик что то продолжал писать. Потом передал ей паспорт и извещения.
-Вот здесь распишитесь… Здесь, сразу за фамилией… Ах, да, забыл дату поставить… Сегодня у нас… кажется, тринадцатое.
Валентина Алексеевна тихо произнесла:
-Несчастливое число…
Руслик кивнул, и подал ей оба листочка. Она расписалась в указанном месте. И сказала:
-Сейчас открою… Страшновато открывать…
-Ну вы можете не сейчас, — быстро ответил Руслик, — а потом, когда… захотите.
Он сунул оба извещения в карман внутри сумки и принялся натягивать рюкзак.
Валентина Алексеевна взялась за краешек письма, будто намереваясь оторвать его.
Руслик поспешил к двери.
Она вдруг взглянула на него как то особенно и сказала:
-Андрей ведь может быть жив… Да?
Руслик смолчал. Лишь мельком взглянул на неё, открыл дверь и вышел, сказав «До свидания».

Спустился быстро, вышел во двор. Что то давящее внутри приутихло, голова соображала куда идти. В сумке ещё оставалось множество писем, извещений, квитанций и несколько газет.
Появились мысли — тонкой тёплой струей.
Моделизм по своей сути не может быть бесконечен, потому что выражен в материальном. Любое материальное — конечно.
В этом его ограниченность, неполнота. Невозможно жить одним моделизмом, это все равно что отрезать себя от живого источника, оставив только его иллюзию — уже успевшую высохнуть с годами, стать бледной и предсказуемой.
Дух же, мысль, в которой заключён дух — вечны. Они останутся с тобой навсегда.
И моделизм останется, приобретя состояние духа. Вообще, суть любого творчества, это прежде всего — дух. Вот поэтому «рукописи не горят» — потому что это ты сам и есть.

Серые тучи висели чуть выше крыш. Ноги от усталости не хотели двигаться дальше. Руслик шёл по длинной улице, вдыхая серый полу-прозрачный воздух. А мысли его, дух — были далеко. В прекрасной далекой стране, где, как и раньше, звучит сильная яркая музыка, и жизнь, и будущее — величественны и бесконечны.