Доказать

Напротив меня за столом сидел седовласый старичок, в телогрейке, под которой виднелась потертая тельняшка, и суженными глазками поглядывал в мою сторону.
Одной рукой от шевелил со стороны в сторону пустой стакан, как бы не решаясь что то сказать.
Я же, выговорившись, ещё раз обдумав, почувствовал на душе заметное успокоение. Легкий хмельной туман сгладил неровности восприятия, и разговор понемногу стал налаживаться.
Аксений хлопнул стаканом по столу, взялся за бутылку, и наполнил его доверху. Не обращая внимания на меня, наполнил и мой стакан, а потом посмотрел с кротостью и смирением.
Я помедлил, чуть слышно икнул, и с решимостью выпил. Аксений последовал за мной незамедлительно.
Закусили сушеной рыбкой.
Тоненькой струйкой теплота распространялась по телу, создавая на душе атмосферу уюта и добродушия.
Я вспомнил о чем только что говорили. Продолжил:
— Ну все же что то осталось… Не все так жутко… Хотя, конечно… Но все же… Как говорят, в этом мире доказать ведь можно… Доказать! Показать истину — можно… Но доказывать нужно единственно только… своим собственным примером… Только это и может затронуть людей. Только это! Так?
Я взглянул на своего собеседника.
Аксений отвлеченно смотрел мимо, и его глазки казались совсем узенькими.
Потом гулко вздохнул, почесал за ухом и сказал:
— Друг..! Ты очень хороший человек… Но вот тебе скажу…
Он изобразил глубокую задумчивость.
— Доказать можно, да, верно, своим собственным примером. Но не всем доказать… А только тем, у кого ТАМ что то есть…
Аксений бухнул себя кулачищем по груди.
— Это неравнодушие к окружающим, неравнодушие к прав-де. Да-с.
Он слово «правда» произнёс громко, разделяя на слоги.
— А где такие? Ты встречал? Нет. Им доказать не возможно ни-как..!
Он ткнул пальцем в строну окна.
— Ни своим собственным примером, ни своей… жертвой… Даже! Они просто не заметят.
Я спросил:
— Как так?
— Да так..! Так то, друг… Доказать можно только тому, кто этого хочет — разобраться, понять. Когда Святой Апостол говорит, что мир нужно ненавидеть, он говорит о ненависти именно к этому греху, живущему в каждом человеке. Себялюбие… Гордыня! Это его гибель, человека. Хочешь быть спасен — сломай этот грех у себя внутри. Что есть главное для человека? Победить самого себя, очистить свою душу от грязюки сего мира… Война должна быть в жизни человека… Спасительная.
Он многозначительно посмотрел мне в глаза, и взор его сейчас был серьёзен и важен. Добавил:
-И очень НЕ-многие побеждают. Очень немногие..!

На следующее утро я собирался назад, и в моей голове крутились разные мысли. Машину занесло снегом, я долго чистил, освобождая путь, пока руки совсем не окоченели и я пошёл в дом греться.
Да, действительно, как мне говорил опыт, доказать можно только тому, кто сам этого хочет.
Только в одном случае!
Но это желание означает выход из комплекса — что есть система ценностей, сформированная самой жизнью, условиями жизни. Эта система не меняется, с годами только усугубляясь и утверждаясь в сознании человека, в образе самодовольства, полностью подавляя его способность к восприимчивости чего либо извне, к развитию, к какому либо движению как личность, как душа. Комплексы могут быть разными, но едины по-сути. И приходит пора, когда изменения больше не возможны. Это обреченность. Если говорить о несвободе, то эта несвобода — самая ужасная. Она убивает в человеке — человека. Превращая его в ничто.

Аксений стоял на крыльце, без шапки, в старом ватнике. Грустно улыбаясь, следил за моими движениями, когда я долго прогревал двигатель, подкладывал наломанных веток под колёса, чтобы тронуться.
Наконец я уселся, махнул ему на прощание и медленно покатил к проселочной дороге.
Одинокая фигура Аксения скрылась за поворотом дома. Я ехал мимо старых построек, срубов, мимо покосившихся заборов, стараясь не оказаться в сугробе, со странным чувством радости, прикосновения к чему то настоящему, значительному. Переживания, с которыми оказался я здесь, будто вошли в определённое русло, стали понятными, а препятствия — преодолимыми.
Я двигался сквозь зимний туман, через суету и страх, навстречу будущему.