...И разве был в этом смысл?

Это было одно из самых жестоких и суровых сражений за всю историю древнего мира. На эту битву вышли абсолютно все мужи, которые находились по обе стороны великих империй, желавших завоевать земли и владения друг друга. Императоры не видели возможности иного исхода, кроме как попытки уничтожения и разгромления чужой территории, несмотря на все предостережения консулов, советников и тех, называвших себя пророками, об бесчисленных жертвах и великом грехе, но уведомляли о существовании варианта договориться и привести империи к сотрудничеству единому, дабы обе способствовали и процветали благоухая, как полевые розы в солнечный день.
Однако, императоры были непреклонны и беспощадны и не жаждали сотрудничать с тем, кого считали узурпатором того, что по праву принадлежит лишь только им.
И выстроили они ровные ряды своих несокрушимых войск, супротив друг друга, для убиения сопротивляющихся и пленения перебегающих. Бежали с одного конца армии в другой славные военачальники на могучих конях своих, заслужившие свое имя и честь, сквозь огонь прошедших сражений и гласили они громким гласом, дабы создать настрой боевой у всего войска и отбросить любые малодушные сомнения и страхи. И кричало все войско в ответ, содрогая землю, возвышая свои мечи войны к небесам.
Трубили и били в барабаны те, кому дано было сподвигать музыкой в отчаянный бой, отдавая свою жизнь во имя высоких идей: Царя и его указания пальца.
Таким образом происходила подготовка войск, для многих к последнему событию в их жизни, перед тем как они предстанут перед ликом Бога и будут судимы за деяния свои.
В один момент, все поняли одно: час пробил. И направили военачальники свои мечи с иссохшей кровью супротив друг друга с истошным криком, ознаменовавшим начало театра боевых действий.
И потекли реки крови…
Воины обоих государств бежали, забыв себя, забыв имя свое и имена детей своих, забыв жен своих и дело свое забыли, помнив лишь обезумевшее и отчаянное желание выжить, не захлебнувшись в реке текущей крови убитых. Бежали они спотыкаясь и сбивая с ног иных бежавших, походили они на свору диких степных лошадей, несущихся вдаль. Но споткнувшись и упав о земь, будто бы на малейшую долю мгновения их постигали сомнения:
“ — Есть ли правильно действо сие?” — однако, времени на раздумья не было и они, рассеяв руками думы дурные, словно рой насекомых, вставали и бежали вновь, чтобы столкнуться.
Столкнувшись два этих мощных потока человеческой плоти, принялись давить друг друга, доказывая каждый превосходство силы физической и реальной над другим. И возносились к небу мечи и топоры и вновь опускались к земле и пускалась во все стороны жидкость жизни, текущая в венах могучих воинов, подготовленных именно ради этого великого дня.
И падали не убиенные, но добитые ногами и стопами бежавших по ним, втаптывая их тело в землю, возвращая их туда, откуда пришел весь род человеческий. Летели копья и стрелы, пронзая плоть других, как нож легко режет свежий утренний хлеб. Ржали кони, упряженные в боевые колесницы с обезумевшими от ужаса глазами, но стремительно несущиеся прямо в острый металл, из огня да в полымя. Летели по воздуху, словно космические метеориты, огромные валуны, не оставляя мокрого места от когда-то талантливых плотников и мастеров, живописцев и философов, жрецов и просто семейных мужей…
Звенела сталь, щиты, доспехи, слышались звуки резни и вопли пощады, но земля в тот час не знала милости, ибо пила она кровь и вкушала плоть мертвецов. И лежали некие, потерявши тела части, и молили лишь о смерти быстрой, ибо невыносимо им было, но Господь словно глух был к ним и наблюдали они картину всю от начала и до конца, не имея возможности покинуть этот бренный мир, будучи вскоре завалены холмами тел иных…
Летели головы, что мечом отделены были от тела, в последнем импульсе разума мысли тая и храня:
“- За что мне все это? Быть может, был я не прав?”
В воздухе стоял явный запах гари и будто бы, если прислушаться, слышались тонкие голоса мучимых душ павших воинов, покоя не знавшие, даже встретив смерть земную.
Но на небосводе словно лик появился с улыбкой жестокой того, кто предводительствует войнам всем человеческим, бога войны, чьи глаза сверкали от страсти, а уста пили вино крови павших из золота чаши в ценных камнях.
Но вмиг лик сей пропал…
И пошел дождь сильнейший, словно плачь горький семей оставленных и миротворцев, сие не желавших происхождения, словно скорбь ангелов, осознающих глупость человеческую, но не в силах изменить волю многих…
И вода эта омывала тела падших воинов, очищая былые страдания участия в этом побоище красном и давая еще пока живущим и дышащим возможность напитать тело уставшее и измученное живительной влагой. И тушила вода стрелы и мечи зажженные огнем воинственным, словно пыталась предотвратить то, что суждено было задолго…
И рядели войска некогда великие и могущественные, оставляя лишь тех немногих, кто по великою волею случая, иль мастерства боевого, сумел до сего момента остаться слышать и видеть то, что хотелось бы забыть навсегда…
По небу летели вороны и, словно закручиваясь в черный зловещий водоворот, пикировали точно в цель, дабы пожрать тлеющую плоть тех, кому более она не нужна и тех, кто лишился ее не от руки своей, но от чужой.
Однако же, дождь прекратился и остались лишь два воина, один супротив другого. Оружия не было у них и щитов и ничего у них не было, и тело и взгляд их были пусты, но плелись они из последних сил, дабы умертвить другого, не имея понимания происходящего и будто бы тканые куклы, управляемы тонкими нитями кукловодов незримых. Однако, не дойдя до друг друга и пару шагов, пали они без сознания и никогда больше не встав, думу думая последнюю в себе:
“- Ну и пускай… мне уже ничего не нужно…”
На поле брани, некогда шума великого, отныне воцарилась вечная тишина, оставив лишь вонь трупную, чувство всепоглощающего ужаса и карканье равнодушных ворон, желавших лишь напитать свое ненасытное чрево…
Но в этом мраке и опустошающе звенящей тишине вдруг появилось два темных силуэта, идущих друг к другу и разрезающих пространство собою. Это были именно те два императора, учинивших эту невиданную и неслыханную трагедию, ценою жизней всех мужей в своих империях, где более не осталось никого…
Но семьи их сбежали прочь и остались города и улицы под их началом такие же тихие и мрачные, как то место, где произошла встреча их глаз.
И посмотрели в глаза они друг другу, увидев лишь страх, оцепенение и отчаяние, словно смотрят они каждый в зеркало свое. И стояли они так долгое время, глаз прочь не отводя, обдуваемые ветрами, уносящих скорбные души, но постепенно глаза их тускнели, пока и вовсе не опустели пустынью, отражая именно то, во что превратились их империи и собственные души их.
Каждый из них, развязал опоясывающий ремнем кинжал свой, взяв в руку трясущуюся и бросил перед собою прямо, развернулись они и, опустив голову вниз, медленно пошли прочь, наблюдая трупы своих же воинов, кто так рьяно сражался за них и проповеди их.
Отдаляясь и не желая более никогда видеть лиц друг друга, что есть суть их собственные лица, и то, что было сотворено одним лишь словом, каждый подумал про себя следующее:
“- …И разве был в этом смысл?”

Мудра сей притча, да в ней урок