Трагедия Фортуны

На улицах города, в грязных и оборванных тряпках, которые язык не повернется назвать чьей-либо одеждой, прибившись к стае дворовых собак, лежал несчастный бедняк, который в крайней степени был неудовлетворен и ненавидел себя и собственное существование. Но, главным образом, он ненавидел даже не сам факт того, что по социальной лестнице находится на низшей ступеньке, но то, что все его попытки что-либо изменить в своей жизни, никогда не увенчивались успехом. И было это скорее похоже на попавшего в зыбучие пески и увязшего в них по пояс, но отчаянно пытающегося ухватиться за любой ближний сук, который оказывался сухой и, в итоге, надламливался…
В те периоды, когда он не предавался сну, уткнувшись в теплые тельца уличных псов, дабы они, как сообщающиеся сосуды, грели друг друга на этих холодных и циничных улицах, в подсознательном скрытом желании больше никогда не пробудиться или хотя бы временно побывать в спасительном, как порой кажется, и сладком пространстве забвения, он скитался по городу, порой падая на колени и отыгрывая жалостливый драмспектакль перед очередными горожанами, умоляя подать хоть малейшую милостыню, где абсолютно все его хорошо знали и недолюбливали, ввиду его невзрачного вида и слезоточивого парфюма, а иногда притворялся болезненным слепцом или глухим, сидя у городских храмов, пытаясь доказать людям, будто бы он пророк и посланник Божий, в надежде, что тогда уж его не бросят, оденут, напоят и накормят…
Однако, никто не обращал внимания на него, ибо все знали, что это тот самый бедняк, даровитый качествами ролевого перевоплощения…
Весь искусанный и в кровавых отметинах, ведь настолько было безнадежно его скуднейшее положение, что приходилось ему ради выживания тела, драться за остатки тухлой еды, некогда лежавшие на общих праздничных столах приличных горожан.
Шло время и в один день, когда даже уличные псы его покинули, перекочевав в места иные, оставив его на произвол судьбы, искать другие способы поддержания своей горькой жизни, нашел он себя лежащим в грязной луже, омываемый сильным ливнем грозового неба, совсем потерянный и разбитый, во всех возможных смыслах, тогда же возвопил он со всей злобой и яростью, что способна уместиться в человеческом теле, обращаясь к беспощадным небесам:
“ — Блудница Фортуна! Обласкала ты всех людей, однако, точно не меня! Когда же хоть раз в жизни, обратишь ты взор свой искрящий на меня!?”
И сразу же после такого крика души, неподалеку от него ударил сильный разряд молнии, оставив черноту, но ливень моментально прекратился и облака все разошлись, будто пастух разгоняет своих загулявшихся овец, раскрывая ясное чистое небо.
И услышал тогда бедняк звук колесницы мощной, что пробегала по главной аллее города, соединяющей прямой линией врата входные и выездные с разных концов города.
И побежал тогда бедняк, чтобы посмотреть, что же за царственное величество решило пересечь их Богом забытый дальний город на столь громкой колеснице и увидел зрелище невероятное:
Увидел он огромную колесницу, которая более обыденных раза в три и сияла она вся золотом, словно только снизошедшая с небес и украшена была различными камнями драгоценными: ясписом, жемчугом, рубинами, топазами и прочими…
Запряжена же колесница была двумя невиданной мощи и размеров конями, один черный был, но бел другой, несущих эту неподъемную ношу на скоростях великих, но в колеснице самой была некая на вид королевская особа, с блестящей диадемой на голове своей, но не зрела она ничего, ибо глаза завязаны были ее, помрачая взор.

Куда же она едет, если не зрит ничего?

Но улыбка ее широкая и щедрая, озаряла сильнее того золота и тех драгоценных пород, из которых сделана была ее величественная колесница…
И взбежали к площади многие люди города и падали на колени перед ней, восхваляя ее и преклоняясь перед ней, словно перед божеством неким, но не обращала внимания королева на их возгласы, и лик ее устремлен был только прямо вдаль…

Быть может, кони тогда ее разумны, зная, куда и зачем везут свою госпожу?

И из колесницы той, появлялись и падали золотые монеты, словно она переполнена была целой королевской казной и падали люди на землю тогда, как коршуны на добычу, чтобы поспеть ухватить побольше пленительного блеска, чем их сосед.
Но также быстро она исчезла, как и появилась и люди, пресыщенные набранным звонким добром, спокойно возвращались по своим домам, как будто ничего и не случилось.
Но бедняк, стоял столбом все это время и не мог сдвинуться с места, ибо поверить он не мог увиденному и ошеломившему его и быстро решил для себя, что это всего лишь его игры разума и галлюцинации, порождаемые невыносимым истощением и крайним голодом…
Приняв эту идею в голове своей покрепче, отправился он вновь скитаться по улицам, в поисках ночлега и, найдя его в бочке, у какого-то господского теплого дома, уложил свое исхудавшее тело, где можно было пересчитать весь его скелет и изучать анатомию человека и уснул…
Но выспавшись и раскрыв свои веки полностью, он увидел, что лежит он не в бочке, но на большой кровати, вышитой из красного шелка и одежда на нем не тряпки, но лучшие ткани всего мира, которые могут себе позволить лишь богатейшие единицы, а на пальцах его перста надеты с дорогими крупными полудрагоценными камнями…
Тогда же он окончательно пробудился от увиденных див и вскочил молниеносно с кровати мягчайшего шелка, думая, что его иллюзии разума продолжают свой ход и совсем он начинает сходить с ума.
“ — Может, я наконец-то погиб? Оставив тот бренный мир и тело свое гнить в той бочке? Быть может, награда это за все мной испытанные страдания?” — пулей пронеслись эти мысли в его шокированном уме.
Тогда же вышел он из спального помещения, ему незнакомого, но увидел картину, еще более потрясающую его: у высокого и исписанного каллиграфически трона в огромном зале столпились люди разных мастей: писари, военачальники, советники, первосвященники, подданные, одним словом, люди всех возможных должностей и увидев бывшего бедняка, вышедшего из своей великой почивальни, склонили голову и колено перед ним.
Тогда же бывший бедняк осознал, что все происходящее вокруг — истинная правда и склонились в признающем величество поклоне именно перед ним, но ни перед кем иным.
Тогда же подошел он к трону украдкою, тихо и осторожно воссев на него, но в момент, взор его, ранее читаемый только страхом и бегловатым сомнением, ныне преисполнен был решения, а уголки губ растянулись в хитрой улыбке…
И начал он с того дня, полностью осознав и приняв свою голубую кровь и природу особенную, отдавать приказы налево и направо, писать законы новые, как стихи сочиняют поэты, не руководствуясь мольбой здравого смысла свиты его, но угрожая им высшей мерой наказания за излишние надоедливые советы и неподчинение, что есть суть предательство единого короля, не слушал и не слышал их…
Все судебные процессы брал отныне на себя, сократив всех опытных судей, зная уверенно, что он сделает лучше и выносил он вердикты и приговорами смертными жонглировал, средь виновных и невинных, не углубляясь и не рассматривая каждое дело отдельно и детально. Но опирался он на свой орлиный взор лишь, исполненный самоуверенности и себялюбия, и судил он по принципу: нравится и не нравится по облику внешнему…
И опустели тогда тюрьмы, оставив лишь тех, кто ему приглянулся, но росли и величали погосты…
И растрачивал он казну государственную, несмотря на предостережения счетоводов и стратегов, на то, за что глаз зацепится страстно: скупал земли, на коих строил бордели, каждый день предпочитал ходить в новых дорожайших тканях, регулярно обновляя свой гардероб, тратил на лучших женщин, что были рядом и любовно смотрели ему в глаза, пока посыпаемы были золотыми друзьями, каждый день масштабные пиры устраивал, длившиеся словно без перерыва и включавшие все заморские яства и вина, приглашая всех, кто только услышит о сем событии.
Но опустела казна и не мог себе более бывший бедняк тратить позволить…
Но нашел он себе новую игрушку и развлечение: крутил он глобус большой в случайном порядке и куда перст укажет его, туда посылать немедля войска, дабы уничтожить и захватить насильно земли чужие, ибо пьянила его власть над многими и возжелал он восполнить потерянную казну, за счет бюджетов государств иных, чтобы продлить свои праздные пьянства и ту богему, в которую он превратил некогда достойное королевство…
Тогда же отправлял он войска свои на верную смерть, чтобы достигнуть целей, не общих, но диктуемых эго, и в битвах всех терпел поражение и лишь терял верных людей, потому что чихал и плевал он на наставления военной тактики опытных военачальников, как и на всех, кроме себя самого…
Тогда же не осталось мужей пригодных для военного дела в его королевстве и войско все сгинуло, во имя не тех идеалов, однако решил он последнюю вещь сотворить, ради веселья, ибо накатывала непреодолимая скука, ведь в играх опасных с судьбою влеченный, потерял почти все…
И собрал он всю свою свиту всех мастей и отдал им общий указ:
“ — Должностей полномочных я вас всех лишаю, ибо ужасно и смрадно вы знаете дело свое, попустив такой империи цветущей развалиться!” — сказал бывший бедняк ехидно, залившись злым и глуповатым смехом.
Тогда же побросали свита свои атрибуты на пол перед ним и развернувшись ушли, оставив дальнейшую смутную судьбу государства в руках глупца и безумца.
И сидел тогда он на своем троне, подперев подбородок позолоченной рукой с полуопущенными от скуки и засыпания веками, погруженный в важнейшие думы, чем бы себя занять.
Через некоторое время, он услышал до боли знакомый громкий звук бегущей тяжелой колесницы…
Полностью рассеяв скуку и дрем, он выбежал на свой роскошный балкон, откуда мог наблюдать, как именно та самая божественная золотая колесница, пересекает насквозь его город, вбежав из входных ворот и стремясь к выездным на другом конце.
Но монет золотых более не роняла колесница, запряженная двумя могучими конями, черным и белым, и королева с диадемой надетой, обратила свой лик, который уже не выражал ничего, как ранее была она в счастье и радости, в сторону, где стоял зрящий бывший бедняк на балконе.
“ Но как она может знать, где я стою? Неужто может видеть она сквозь повязку на глазах своих? — Задал сам себе вопрос он, навсегда оставшийся без ответа.
Но исчезла колесница также быстро, как и появилась…
И вернулся тогда он к своему серому и грустному правлению…
Окончательно устав от безделья на троне и тщетности найти себе хоть какое-то будоражащее кровь занятие, решил бывший бедняк прилечь на свою красную шелковую кровать в почивальне, дабы его преосвятейшество могло подремать немного, утомившись от тяжких государственных дел…
И провалился он в сон, словно в бездну и видел он, как падает куда-то вниз, поглощенный непроглядной тьмой и холодом, но видел внизу стремительно приближающуюся землю…
Упав на нее резким ударом, он проснулся и увидел…

Что вновь он бедняк…

Он нашел себя все в той же мерзкой и сырой бочке для пищевых отходов, в рваном отребье в грязи и с голыми пальцами рук, на которых было раньше множество богатых колец, все также измученный голодом и ледяным безразличием Фортуны к нему…
Однако же, к бочке подошел некий человек в темной мантии и капюшоне, так, что лица его было не разглядеть и сбросил очередную порцию мусора и отходов, прямо на голову бедняку и быстро скрылся в тени…
“ — Вот же подлец, и не видит он, что в бочке этой человек живой сидит!” — громко пробурчал в недовольстве бедняк.
Но увидел бедняк, что среди смрадного и гнилого мусора есть скрученный в свиток чистый пергамент. Удивился он тогда, почесав голову в недоумении, зачем же выбрасывать такую хорошую вещь, вместе с прочим мусором?
И решил он развернуть этот свиток и прочитал следующее:

“ Госпожа Фортуна вращает колесо быстрее, чем ветряная мельница: того, кто сегодня пребывает внизу, вознесет она завтра к вершинам. Тот, кто сегодня возвышен, завтра будет унижен.”

Тогда же глаза бедняка стали круглыми, как колеса колесницы, от внезапного осознания и ярость его охватила великая.
Разорвал он этот пергамент в мелкие клочья, смешав с остальным мусором, а сам же вылез из бочки и сбежал прочь, куда глаза глядят…

Мудра сей притча, да в ней урок.