Мнимая кабала

Где-то очень глубоко под множественными толщами слоев земли, где-то затеряно в недрах темных пространств, куда недосягаема любая малейшая частица света, там, где правит лишь сырость и грязь, располагается несоизмеримая тоннельно-пещерная сеть, но тоннели те пусты и молчаливы, ибо проходит по ним лишь одно единственное существо раз в сутки, кажется, будто бы раньше там был целый густонаселенный, полноценный и бурный подземный город, пестрящий искрами активной жизни, но сейчас — это лишь кластер пещер и соединительных элементов — тоннелей, где освещение искусственно и состоит из факелов необычных человеческому глазу, но синего и зеленого пламени.
И в пещерах тех, которые сообщаются сотнями тоннелей, словно прорытые гигантскими кротами, находятся сотни огромных величин металлических ржавых клеток и именно об одной из таких клеток пойдет следующее повествование.
В той клетке, как и, собственно говоря, в прочих иных, находилось большое количество заключенных, в чем именно провинившихся, знает только каждый сам за себя, быть может, были они и вовсе невинны, может, их лишь убедили в своей порочности? И наполнены клетки этими приговоренными весьма плотно. Но у приговоренных этих была одна отличительная особенность, создававшая занимательную разницу между ними и теми, кто бытует в камерах тюрем на поверхности:
Им строго настрого было приказано сидеть тихо и с закрытыми глазами, но в случае неисполнения этого “закона тишины и слепоты”, приговоренным грозили неопределенным сроком продления камерного заключения, что естественно, как следствие, продолжало бы их мучительные страдания. Как нетрудно догадаться, все очень почтительно и исполнительно относились к соблюдению сие незыблемого закона, ибо страх просидеть еще один лишний век-другой в этом тоннельном рабстве — преобладал над умами абсолютно всех приговоренных. К слову сказать, законов иных больше не было, он был один единственный, но соблюдаться должен был неукоснительно.
Относительно тоннелей, как уже и было проговорено и упомянуто, пусты они были, однако, раз в сутки наполнял эту пустоту звук шагов одного существа, которого никто никогда не видел. Существо это — тюремный ключник, который много часов подряд блуждал по системе тоннелей, заходя во все существующие пещеры и звенел связкой бесчисленного количества ключей от разных клеток, чтобы закрывать их постоянно открывающиеся сами собой входные решетки. И в те моменты, когда сближался с клетками, проговаривал словно мантру для приговоренных такую:
“- Сидите тише воды и ниже травы, ибо таков главный закон этого места, где вы имеете честь быть! Помните, что наказаны вы за самые страшные прегрешения и не имеете права раскрыть очей своих!” — гнусливо и мерзко лепетало существо, едва сдерживая порывы издевательского смеха, волнами подступавшие к нему.
Закрыв намертво очередную решетку, существо развернулось в другую сторону от камеры страждущих и подошло к каменной величественной статуе, покрытую мраком, кои также ровно по одной присутствовали в каждой пленительной пещере заточения.
И момент металлического лязга, с которым была закрыта решетка клетки в пещере, навеяла некоторые неожиданные размышления для одного из тихих толп приговоренных.
“ — Но ведь если мы приговорены и осуждены и действительно вину имеем за наши преступления порядка, зачем же тюремный надзиратель постоянно вновь и вновь закрывает наши решетки?” — подумал про себя удивленно заключенный и принял самое смелое и дерзкое решение в своей жизни — открыть свои глаза!
Он напряг каждую клеточку своего тела и каждый мускул, таков был его страх и терзающе клюющие сомнения перед тем, как сделать шаг в темную бездну неизвестности…
И по чуть-чуть, мало помалу, начал приоткрывать веки своих очей и узрел перед собой картину множества приговоренных, которые сидели, скрутившись в клубок и что-то невнятно и несвязно бормотали себе под нос, кто-то просто лежал распластавшись, обернувшись лицом к сырой земле, в полном отчаянии когда-либо выбраться из этого подземного царства, а иные дружно помогали друг другу, закрывая глаза чужого своими ладонями так, чтобы не дай Бог они случайно не открылись и не нарушили великий закон подземелья, приговаривая их таким образом на еще более длительное пребывание в этом ужасном и скрытом под землей месте.
И видел прозревший приговоренный, что висит лишь парящая кипа ключей в воздухе около каменной статуи.
“ — Почему же не вижу я надзирателя тюрьмы, но лишь ключи его камерные? Не виден он очам моим или, быть может, не существует он вовсе? Тогда откуда же доносился его голос? Зачем же он подошел близ каменной статуи? Он воздает ей дань и преклоняется?” — пронеслось множество безответных вопросов в голове зрячего приговоренного.
Статуя эта была выполнена из черного камня и представляла собой изображение некого бога козлоподобного вида, с рогами на голове и копытами, вместо обычных ног, восседающего властно на троне и державшего в одной руке шарообразную державу, а в другой — золотую чашу красного вина лучшего сорта.
У ног его была выдолбленная специальным инструментом по камню надпись, гласящая:

“HASOATAN”

Лицо этого местного божества расплылось в неестественно широкой и неописуемо жестокой улыбке живодера, от которой хотелось сбежать как можно дальше, а взгляд во мраке светился багрянцем и был холоднее айсберга, но в противоречие, одновременно будто содержал в себе всю возможную и невообразимую ненависть, выраженную в пылающих языках инфернального огня и обладал пронзительной остротой, той, что острее только что заточенного лезвия. Казалось, будто эта каменная статуя одним своим взглядом уже знает о тебе все, вне зависимости от того, хочешь ли ты сохранить в секрете и тайне некое свое деяние или помысел, или же нет…
И после непродолжительного стояния около обозначенной статуи, незримая сущность удалилась продолжать свой ежесуточный обход с единственной важнейшей обязанностью, которая позволяла сохранять в подземной тюрьме именно ту атмосферу и порядок, которая кому-то была необходима: закрывать вечно произвольно открывающиеся решетки и напоминать ничтожным заключенным об их смертельных преступлениях и принудительном выполнении основного правила.
Дождавшись некоторое время, чтобы существо отдалилось на достаточное расстояние и не смогло услышать узревшего приговоренного, принял он для себя второе, еще более безумное и сумасшедшее решение:

Покинуть клетку…

Тогда же он встал на свои исхудавшие и трясущиеся от многовекового заключения ноги, которые напоминали сухие кости и практически обессиленный, приказал своему истощенному телу двигаться в направлении ржавых металлических прутьев.
К слову говоря, подобным образом выглядели абсолютно все приговоренные, ибо пробыли они во тьме, что не озаряется светом, казалось, целую вечность, но кормить и поить заключенных, очевидно, не входило в пункты тюремного регламента подземелья. Также одежд на них не было, были они наги и тела их напоминали высушенные скелеты, отчаянно пытающихся держать свой взор под железным занавесом…
Тогда же подошел прозревший к ржавым прутьям и слегка коснулся их, но ничего не ощутил…
“Как же так?” — подумал он про себя и решил уже приложить свою тонкую ладонь, которая прошла сквозь решетку…
Абсолютно сраженный сем явлением, он решительно провел свое тело целиком через мнимую, как ему тогда стало ясно, железную клетку.
И глаза его преисполнились океаном надежды и веры, словно луч света, который рассекает своим прозрачным клинком тьму отчаянного угнетения, тогда же он возбужденно вскрикнул:
“ — Братья мои! Эти клетки не сущие! Рабство наше мнимо и иллюзорно! Навязали нам лживую реальность наших грехов и тюрьмы! Встаньте же и пойдем вместе со мной, искать выход отсюда!” — он говорил это в искренних чаяниях и представлениях, что мигом услышав его, прочие приговоренные воспрянут, подняв свои прозревшие головы и пойдут за ним, ищущим и указывающим путь, словно Моисей в пустыне, но никто не отреагировал так, как он того ожидал…
Никто даже не шелохнулся и не разделил его бравого импульса, более того, один из сидящих в мнимой клетке изрек:
“ — Закрой свой крикливый рот, недоумок! Из-за твоих возгласов я чуть не открыл свои глаза! Если сам нарушаешь закон подземелья, то не тяни в яму наказания других, на которые себя ты обрек!”
Тогда же огонь накатившей волны надежды в провидение слегка сменился на холодок расстройства и печали и тогда он понял, что хоть и раскрыты уши у приговоренных, но не слышат они слов истины, ибо слишком заняты они были, сконцентрировавшись на придавливании своих век книзу глаз.
“ — В таком случае, выбор ваш это, не в моих силах повести вас насильно за собою, сидите же вечно во тьме иллюзии, а я спасу свою плененную душу!” — напоследок заявил прозревший недовольно и озлобленно бурчащим и кряхтящим заключенным.
Уходя из той пещеры, из которой еще только сегодня он не мог даже осмелиться помыслить выйти свободно, вслед ему будто бы внимательно наблюдала каменная статуя, багрянец глаз которой стал еще более ярко кровавого цвета.
И стал зрячий суетливо скитаться по огромной, почти бесконечной тоннельно-пещерной системе, натыкаясь только лишь на очередные коридоры и большие подземные помещения, где томились в мнимых клетках множества других невидящих.
Казалось, будто он попал в новую тюрьму бескрайнего лабиринта, откуда выбраться уже действительно было невозможно, но проблуждав под землей многие годы и обойдя сотни и тысячи вечно повторяющихся видимых картин, он, в конечном итоге, нашел нечто выделяющееся: маленький, узкий и еле заметный во тьме, слабо освещенный факелами сине-зеленого спектра, проход в каменной стене, ведущий будто бы на лестничную клетку каменной лестницы, витиевато скрученную в диковинную спираль и возвышавшуюся вверх.
Войдя внутрь и подняв свой взор наверх, куда и вела эта спиралевидная конструкция, глазные яблоки бывшего заключенного больно и остро обожглись от непривычно и внезапно явленного ярчайшего потока света, который не зрел он бесконечную вечность времени…
“ — Неужели я вижу лик свободы?! Я уж было и забыл, что значит не быть рабом и видеть свет! Хотя чего уж там, я позабыл и имя свое и свою семью, если и вовсе имел ее когда-то… Я позабыл, имел ли я жизнь прошлую, ту, что была до заключения в темнице мнимого рабства… Казалось, будто именно здесь я и появился в мире, проживу свое жалкое и мелкое существование и тут же и сгину, хуже поганого зверя… Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения, ибо должен я двигаться к свету спасительного освобождения!” — промолвил эти слова прозревший заключенный и на глазах его, ранее не выражавших никаких признаков жизни и живительных эмоций, словно потерял он душу свою где-то в бездонной глубине этих безмолвных пещер, появились и потекли ручьями слезы счастливой радости от осознания, что хоть он и не сумел взять с собой других убежденных глухих слепцов, но сможет он вновь увидеть прекрасные лучи солнца, вздохнуть полной грудью и, пойдя туда, куда он хочет, начать новую жизнь с чистого листа…

Мудра сей притча, да в ней урок.
P.S. Надпись у ног каменной статуи происходит от иврита, и думаю, что значение ее интуитивно ясно, без специфических языковых познаний.