Кофе, чай, разговоры о важном

– Конечно, кофе любить очень просто, – продолжал Влад, шумно отхлебнув. – Его продают на каждом углу – горячим, охлаждённым, ледяным. С добавлением сливок, сиропа, да даже масла или перца. Мне кажется, если в него уксус добавить, и то пить будут.

Он устало вздохнул. Полумрак добавлял его хищному лицу возраста. Влад далеко не молод. Мягкий свет лампы загонял тени в морщины. Усталость горбила его над столом. Человек с лицом стервятника на удивление органично вписывался в пейзаж кухни. Напротив, я чувствовал себя здесь чужеродным.

Влад перевёл взгляд на вазочку с конфетами. Под дикий шорох обёрток он продолжил:

– Кофе везде – в книгах, кино, рекламе. Если главная героиня с томным видом сидит на подоконнике, встречая рассвет, то даже не сомневайся – уютный дымок из её кружки исходит от кофе.

Мне невольно представился этот образ, и я усмехнулся. Влад, видимо поняв, о чём я думаю, улыбнулся. Хищная складка на его лице разгладилась – я наконец начал его узнавать.

Он замолчал, смакуя дешёвую сладость.

– А сколько рекламы растворимого кофе? – заговорил я. – Её почти столько же, сколько рекламы подгузников. Как будто у человечества только две проблемы – мокрые младенцы и усталость по утрам! – Я всплеснул руками.

Он рассмеялся и чуть не подавился конфетой.

– Но ведь мокрые младенцы действительно проблема.

Нас прорвало одновременно. Смех оборвался, словно кто‑то выключил звук. В кухне повисла тишина, хотя напряжение так и не покинуло комнату полностью. Наконец, хохот затих, уступая место задумчивости.

Мы сидели молча. Где‑то под потолком часы отсчитывали последние минуты суток. Влад с сомнением заглянул в свою кружку и отставил её. Горькая усмешка искривила губы. Хищная складка вновь легла на лицо.

– И вот даже сейчас мы пьём этот кофе, – он ещё сильнее ссутулился над столом. Я снова перестал его узнавать.

– Да с чего ты так к нему пристал? Я люблю кофе – и что теперь? – Я выжидающе посмотрел на него, но Влад предпочёл изучать столешницу.

– А с того, мой друг, что я даже не про кофе, – устало произнёс он. – Кофе? Да бог с ним, пусть будет. Я не имею к нему претензий, хотя вещь, в сущности, отвратная. – Он поморщился, глядя в кружку. – Я говорю в общем смысле, понимаешь?

Я промолчал.

Влад выжидающе смотрел на меня. Не дождавшись ответа, он словно взбодрился и продолжил:

– Кофе – это просто пример. То же самое можно сказать о чём‑то другом. О котах, правшах, поп‑музыке. Мы окружены такими вещами. Я не говорю, что это плохо, – он примирительно поднял руки, – просто… Этот «кофейный» мир не оставляет тебе выбора. А ты попробуй полюбить в нём, скажем, чай. Каково тебе, а? – Он лукаво сощурился.

– Не чай и не кофе тут главное, – я всплеснул руками. – Главное, что те, кто в меньшинстве, всегда задавлены большинством. Ну вот не получается на этой планете мирного сосуществования! В этом суть человека – воздуха не давать тому, кто отличается от него. И мне тошно, понимаешь? Тошно жить в этом!

– Ну а что ты предлагаешь? Раз ты говоришь, что это – сущность человека, то ничего изменить нельзя.

Влад откинулся на спинку стула, и тот протестующе скрипнул под его весом. Он провёл ладонью по лицу, словно стирая невидимую плёнку, и заговорил тише, почти шёпотом:

– Не о перевороте мира речь. О том, чтобы не раствориться в этом «кофейном» безумии. Понимаешь, каждый раз, когда ты выбираешь чай – ты уже сопротивляешься. Забытая книга с пыльной полки. Музыка, о которой никто не слышал. В этом – твоё сопротивление. Маленькие бунты, но они… они сохраняют тебя.

Я вертел в пальцах пустую чашку. Трещины на керамике напоминали карты неведомых земель.

– То есть ты предлагаешь жить в постоянной оппозиции? Быть вечным диссидентом?

– Нет, – он резко выпрямился, и глаза его вспыхнули. – Я предлагаю не бояться быть другим. Не превращать отличие в борьбу, а просто существовать. Без оправданий. Без попыток вписаться. Представь: ты любишь чай. Просто чай. И тебе не нужно объяснять, почему ты не пьёшь кофе. Ты не против кофе – ты за чай.

Тишину нарушало лишь тиканье часов. За окном мелькнул свет проезжающей машины, на мгновение высветив его лицо – теперь уже не хищное, а скорее усталое и… мирное.

– Знаешь, – продолжил он, – когда‑то я пытался быть как все. Пил этот кофе по утрам, смотрел то, что смотрят другие, говорил то, что принято. И чувствовал, как исчезаю. Как будто меня стирают ластиком, оставляя только контур, одобренный большинством.

Я вспомнил свои попытки вписаться: улыбки, которые натягиваешь, как чужую одежду; разговоры о том, что не интересно; покупки «как у всех». Ощущение, будто говоришь не своими словами.

– Но как перестать играть? – спросил я.

Он помолчал, помешивая ложечкой остатки кофе. Тишина заполнила кухню.

– Начать с малого. Сегодня – чай. Потом – книга, которую хочешь ты. Потом – песня, от которой у тебя мурашки, даже если её никто не знает. Это как капли дождя: по одной они ничего не меняют, но вместе… вместе они смывают пыль.

Он поднялся, подошёл к окну и распахнул форточку. В кухню ворвался прохладный ночной воздух с запахом сырых листьев, смешавшись с остатками кофейного аромата.

– Мир не изменится за ночь. Но ты можешь измениться для себя. И это уже победа.

Я посмотрел на свою чашку, потом на вазочку с конфетами, на часы, отсчитывающие секунды. Надежда? Нет, скорее – укол любопытства: а что, если попробовать?

– Значит, завтра – чай? – спросил я.

– Завтра – то, что ты действительно хочешь, – ответил Влад. За окном зажглись фонари, и его тень на стене стала похожа не на стервятника, а на птицу, готовую к взлёту.